Глава V «Молодой человек, отличающийся порядочностью и цельностью натуры»

Отставка старого графа Ноттингема с поста главного адмирала Англии в ноябре 1614 года освободила одну из самых престижных должностей в королевстве.

По традиции главным адмиралом назначался человек из представителей высшей знати. Он не обязательно должен был быть профессиональным моряком (каковым был Ноттингем), однако в любом случае должен был обладать опытом и пользоваться авторитетом. Вопреки всему этому, Яков I быстро сделал выбор в пользу молодого Бекингема. Судя по всему, тот не испытал восторга от новой должности. «Милорд Бекингем отказался от адмиралтейства, настаивая на том, что не имеет знаний, необходимых для выполнения подобных обязанностей», – пишет Чемберлен, всегда бывший в курсе придворных слухов и новостей^{69}. Но король уже принял решение, и 28 января 1619 года королевский конюший маркиз Бекингем получил королевский патент на должность лорда главного адмирала (Lord High Admiral).

Не исключено, что король назначил его главным адмиралом по совету Крэнфилда и Бэкона. Возможно, они превозносили достоинства Джорджа и пообещали помогать ему в исполнении новых обязанностей. Не исключено также – и это даже более вероятно, – что Яков I в первую очередь заботился о том, чтобы поставить во главе флота человека, всецело ему преданного, человека, деятельность которого он мог бы полностью контролировать. Спустя два года он так объяснил парламенту смысл этого назначения: «Я избрал на пост адмирала не старого солдата, а молодого человека, в порядочности и цельности натуры которого я был уверен, а он позаботился о том, чтобы окружить себя знающими людьми и снять тяжесть этой заботы с моих плеч…»^{70}

Бекингем повел себя исключительно деликатно в отношении Ноттингема, который был весьма популярен как герой сражений с Непобедимой армадой. Бекингем выплатил ему возмещение в три тысячи фунтов стерлингов и назначил пенсию в размере тысячи фунтов в год. Как и в случае с бывшим лордом казначеем Суффолком, фаворит проявил щедрость, и Ноттингем остался ему благодарен.

По свидетельству современников, молодой адмирал очень серьезно отнесся к новым обязанностям. При поддержке Лайонела Крэнфилда и его друга Джона Кока, изощренного в административных вопросах, Бекингем быстро провел ряд реформ, прогнал нечестных поставщиков, приказал провести работы в арсеналах. В ноябре 1619 года в Дептфорде, в присутствии короля и принца Карла, были спущены на воду два высокобортных судна, получивших названия «Вечная Реформация» (Constant Reformation) и «Счастливое пришествие Бекингема» (Happy Entrance of Buckingham)^{71}. Яков I сочинил по этому поводу стихотворение на латыни:

Восславим Бекингема! Владыкою морей Стал нынче тот, кто правил скакунами. Таков Нептун: царит он над волнами И правит упряжью лихих морских коней.

Эта мифологическая аллегория заставляет вспомнить о том, что, став главным адмиралом, Бекингем сохранил за собой также должность главного шталмейстера, или «господина над лошадьми», а подобное сосредоточение должностей в одних руках было, по правде говоря, против правил. Однако для Якова было важно, чтобы Джордж постоянно находился при нем, а то была привилегия главного конюшего.

Разумеется, Бекингем не был специалистом по морскому делу, однако со временем он стал часто и с удовольствием посещать порты и гавани, интересовался жизнью экипажей. В период бюджетного дефицита он даже финансировал из собственных средств необходимые работы на флоте. Он получал компетентные советы от Джона Кока, вице-адмирала Мэнселла и Крэнфилда. Сохранилось письмо к нему Крэнфилда, написанное незадолго до его официального назначения, 3 октября 1618 года: «Высокочтимый и достойный почитания милорд! Я не хотел бы досадить Вашей Милости, описывая все злоупотребления, которые мы каждодневно раскрываем, исследуя состояние флота Его Величества; они таковы, что Вы, возможно, даже не поверите мне…»^{72} После этого красноречивого вступления контролер финансов перечисляет злоупотребления, случаи небрежности и скандальные истории, выявленные следственной комиссией. «Покорнейше прошу Вашу Милость сообщить обо всем этом Его Величеству. Мы стремимся заложить основы того, чтобы королевский флот вернул себе славу и силу, коими некогда обладал. Я счастлив, что сей великий труд может быть доведен до конца в царствование Его Величества и что Его Величество избрал Вашу Милость орудием достижения славы»^{73}.

Бекингем и сам понимал, какая честь ему оказана, а также какую ответственность придется теперь нести. «Будучи удостоен, благодаря несравненной милости Его Величества, высокого поста во флоте, я считаю, что наиболее важной работой, каковую я смогу сделать, будет забота о том, чтобы флот и порты королевства управлялись согласно добрым правилам, а должностные лица скрупулезно исполняли свои обязанности»^{74}.

Бекингем очень долго был популярен среди моряков, которые почувствовали изменения к лучшему после его назначения и гордились тем, что ему удалось обуздать пиратов, свирепствовавших в Ла-Манше и Северном море. Общественное мнение даже не стало упрекать молодого адмирала за неудачу экспедиции против алжирских корсаров, предпринятой в октябре 1620 года под руководством вице-адмирала Мэнселла: ведь испанцы и французы тоже обломали зубы, пытаясь разбить пиратов в Средиземном море, а Бекингему были благодарны за то, что он взялся за дело «со смелостью и решительностью», хотя результат и оказался плачевным^{75}.

Лишь много позже, уже после смерти Якова I, Бекингема стали критиковать за то, как он управляет флотом, а затем эти высказывания переросли в общее обвинение, касавшееся, как мы увидим в свое время, не только деятельности морского ведомства.

Еще до назначения главным адмиралом, а уж тем более после этого, Бекингем («наш маркиз», как его обычно называли в то время) начал играть одну из главных ролей в английской политике. Однако ни на мгновение, пока был жив Яков I, он не становился абсолютным правителем, как, например, Ришелье во Франции или Оливарес в Испании.

Правителем был король. Яков I вовсе не походил на слабого монарха или марионетку, которую можно дергать за ниточки. Проникшись идеей о выдающейся роли государя как «помазанника Божия», поставленного во главе государства, он всегда считал себя последней инстанцией в любом деле. Он умел, когда требуется, идти на мелкие уступки, если дело принимало опасный оборот, однако в конечном счете настаивал на своем, – во всяком случае так было до 1622-1623 годов, когда здоровье и воля короля стали ослабевать. Его политическая линия была ясна: он желал поддерживать мир с другими державами и порядок в своем отечестве. Краеугольным камнем его политики стал союз с Испанией, который он надеялся закрепить браком своего сына с дочерью Филиппа II инфантой Марией.

Однако в то же время Яков I оставался приверженцем протестантизма и даже не скрывал своего враждебного отношения к арминианству, разновидности протестантства, склонявшейся к некоторому сближению с католичеством. Союз с Испанией не простирался столь далеко, чтобы прекратить преследования английских католиков и вернуть им в полной мере гражданские права. Как ни странно, король Яков не осознавал этого противоречия; странная, почти шизофреническая, двойственность его политического мышления в конечном счете привела его к неудаче и на протяжении всего царствования доставляла немало хлопот, вызывая недоразумения.

Конкретным отражением неоднозначной политики Якова I был состав его Тайного совета, относительного аналога того, что мы называем правительством. Хотя падение Говарда и его клана ослабило происпанскую партию, стоявшую за сближение с католиками, полностью она не была уничтожена. Посол Гондомар по-прежнему пользовался благосклонностью короля. У антииспанской партии остались в совете свои представители, такие как лорд-камергер граф Пемброк и архиепископ Эббот, однако большая часть членов совета, таких как Бэкон или Лайонел Крэнфилд, не была столь категорична в вопросах религиозной политики.

Кроме того, многие приближенные к королю вельможи были сторонниками мира, а следовательно, и хороших отношений с Испанией. Таковыми были Джеймс Хей, виконт Донкастер, Генри Рич, барон Кенсингтон, граф Гамильтон и кузен короля герцог Леннокс.

В такой сложной ситуации («двор напоминал джунгли, кишащие гордыней, ревностью, притворством и предательством, где каждый стремился играть значительную роль, клевеща на остальных»^{76}) молодой Бекингем оказался на заметном и потому опасном месте. Заметном, потому что он пользовался благосклонностью и доверием короля. Опасном, потому что у него было немало врагов – зачастую просто из-за его положения фаворита – и малейшая ошибка могла стоить ему очень дорого.

Из переписки Бекингема и свидетельств современников можно заключить, что в политической сфере у него не было твердых убеждений и что он не примыкал ни к каким партиям. Он несомненно был патриотом, в том смысле, как это понимали в начале XVII века: он гордился тем, что родился англичанином, презирал иностранцев – испанцев не менее, чем французов, – был предан государю. Его наставник Яков внушил ему веру в абсолютное превосходство короля над другими людьми, и у него не было оснований сомневаться в этом. Кроме того, Эббот и Бэкон, оба отрицательно относившиеся к испанскому влиянию, мудро советовали ему быть скромным. При всем том у молодого конюшего-адмирала хватало здравого смысла защищать перед королем политику, противную его желаниям.

С согласия Якова I Бекингем в 1618 году стал часто навещать Гондомара. Этого оказалось достаточно, чтобы в протестантской антииспанской партии начали шушукаться о том, что фаворит склоняется к союзу с Мадридом. Будущее покажет, что это обвинение не имело оснований, однако оно было опасным.

По сути Бекингем никогда не был религиозным человеком, в отличие от короля-богослова Якова I и от благочестивого англиканца, каковым стал впоследствии Карл I. Ничто в его жизни не свидетельствует о серьезной озабоченности спасением души, смыслом святых таинств или чем-либо еще, касающимся религии.

Бекингем получил англиканское воспитание в соответствии с учением официальной церкви – той церкви, главой и убежденным защитником которой был король Яков. Однако фаворит не проявлял враждебности к католичеству, к которому со временем стала склоняться его мать. Что до его личных убеждений, то он испытывал симпатию к арминианству, предшественнику того, что теперь называется «Высокой церковью» [23]. Ритуал, церемониал и учение этого направления далеки от пуританской строгости. Бекингем подружился с двумя священниками, которым впоследствии было суждено возглавить арминианское направление в английской церкви: с Джоном Уильямсом, будущим архиепископом Йоркским, и Уильямом Лодом, будущим архиепископом Кентерберийским. (Мы еще будем говорить об этих людях.)

В 1622 году, дабы публично опровергнуть слухи о его обращении в католичество, Бекингем получил конфирмацию (англиканский ритуал, презираемый пуританами) из рук архиепископа Лондонского. Однако симпатизировавший ему и хорошо его знавший епископ Гудмен пишет в своих мемуарах следующее: «Милорд Бекингем имел склонность к католичеству, хотя и не осмеливался показать этого открыто, боясь оскорбить короля и принца»^{77}. Это заявление вступает в противоречие с тем явно антикатолическим настроением, которое появилось у Бекингема после поездки в Испанию в 1623 году, и это может, по крайней мере, служить доказательством того, что молодой человек не отличался твердостью убеждений и уж тем более не был фанатиком в религиозных вопросах.

Как бы то ни было, пуритане всегда плохо отзывались о Бекингеме. Этим расплывчатым термином называли протестантов кальвинистского толка. Они одинаково ненавидели «папистов» (католиков и тех, кто им симпатизировал) и «арминиан» (это слово на их жаргоне обозначало всех, кто в большей или меньшей степени желал строгой церковной дисциплины, поддерживаемой епископами, и отправления торжественных богослужений). Бекингем, ни из личных побуждений, ни из политических соображений, не мог иметь ничего общего с этими брюзгливыми фанатиками, которые к тому же по большей части враждебно относились к королевской власти. Излюбленным девизом Якова I была знаменитая формула: «Нет епископов – нет короля». Пуританство же превращалось в политическое движение, оппозиционное к королевской власти, и заседания парламента в конце правления короля Якова служат тому доказательством. Однако, поскольку король был неприкосновенен, объектом пуританских нападок стал Бекингем.

В политической системе Англии первой половины XVII века происходили серьезные изменения, хотя современники полностью не осознавали этого.

Еще со времен Средневековья, с самых первых веков феодальной истории Англии, продолжался подспудный конфликт между королевской властью и независимой властью лордов. Позже к этому конфликту присоединились «общины», то есть землевладельцы и горожане. В разные периоды весы склонялись то в одну, то в другую сторону, однако всегда удавалось сохранить равновесие: с одной стороны – королевская «прерогатива», с другой – «привилегии» парламента, разделенного на две палаты: лордов и общин.

При предшественнице Якова I, Елизавете I, в значительной степени возобладала королевская прерогатива. Елизавета была суровой правительницей, она пользовалась огромным личным авторитетом, умела великолепно «управлять парламентом» (to manage the Parliament, как говорили в то время): идти на уступки, если это требовалось, для того чтобы в главных вопросах настоять на своем. В конце концов все пусть молчаливо, но признали, что существует некая «особая область», в которой решающей является власть короля. К этой области относились вопросы внешней политики, заключение союзов, участие в войне, выбор членов Тайного совета и назначение на высшие придворные и административные должности, а также право созывать и распускать парламент. Установление же налогов относилось к ведению парламента. Лорды и депутаты общин пользовались признанными монархом привилегиями, в особенности же привилегией свободно высказываться в присутствии обеих палат. В конце своего царствования Елизавете пришлось столкнуться с достаточно резкой критикой парламента, но ценой различных уступок ей удалось весьма ловко разрядить обстановку, сохранив в неприкосновенности королевскую прерогативу, на которую пока никто не осмеливался покушаться открыто.

После восшествия на престол Якова I равновесие оказалось нарушено. Яков плохо знал английскую конституционную практику. Впоследствии он скажет испанцу Гондомару, что, по его мнению, парламент – это «тело без головы, место, где кричат и создают путаницу»^{78}. Яков носился с идеей «свободной монархии», в которой естественная, почти божественная власть могла принадлежать только королю. Кроме того, Яков был раздражителен и не допускал возражений, что поставило его отношения с парламентом на грань конфликта.

В свою очередь, общины, среди которых становилось все больше пуритан, с трудом переносили то, что называли посягательством на свои привилегии. То с одной, то с другой стороны возникали поводы для дебатов по вопросу о «прерогативе». Заседания парламента 1614 года свелись к взаимным обвинениям, и теперь Яков I воздерживался от нового созыва парламента, рассчитывая на то, что административные реформы – а они относились к его прерогативе – восстановят финансовое равновесие и не придется ставить на голосование депутатов указы о введении дополнительных налогов.

Поначалу Бекингема все это никоим образом не задевало. В июне 1614 года, когда был распущен парламент, вошедший в историю под названием «бестолкового», Джордж Вильерс еще даже не был знаком с королем и не интересовался политикой. Позже, оказавшись при дворе и в покоях государя, он выслушивал речи «дорогого папы», говорившего с шотландским акцентом, о том, что парламент – это сборище «мерзавцев» и «негодяев» (именно этими словами король выразил свое мнение во время конфликта с парламентом 1610 года)^{79}. У молодого человека не было причин не соглашаться с этим.

В 1618-1619 годах, когда Джордж начал по-настоящему включаться в политику, в Англии не было кризиса в отношениях между королем и его подданными. Необходимость созыва парламента на горизонте не маячила. Поэтому и у Бекингема не было оснований вставать на чью-либо сторону в конституционных дебатах. Только в 1621 году ему придется получить боевое крещение в парламенте, и мы увидим, что он сумеет с честью выйти из этого испытания самым неожиданным образом, проявив смекалку, о которой никто и не подозревал.