ГЛАВА I

АБИЛИН

25 июня 1942 г. генерал Дуайт Эйзенхауэр был назначен командующим американскими войсками в Европе и прибыл в Лондон. Германское радио немедленно передало в эфир сообщение, что на важнейший военный пост союзники назначили немца[16]. Расчет пропагандистов третьего рейха был предельно прост: посеять среди солдат союзников недоверие к малоизвестному американскому генералу с немецкой фамилией, неожиданно для многих получившему столь высокое назначение.

Насколько было обоснованно это заявление? Предки Эйзенхауэра по отцовской линии действительно являлись выходцами из Германии. Они принадлежали к протестантской секте менонитов. Спасаясь от религиозных гонений, Эйзенхауэры переселились в Швейцарию, а в 1741 г. – в Северную Америку, в Пенсильванию. Это были простые труженики, энергичные, волевые люди. Первоначально фамилия Эйзенхауэров писалась Eisenhauer, а в дальнейшем, по недосмотру какого-то провинциального писаря, превратилась в Eisenhower.

Некоторые филологи впоследствии переводили это словосочетание как «закованный в латы рыцарь»[17].

Предки Дуайта Эйзенхауэра по материнской линии также были протестантами, бежавшими из Европы в Америку. С 1730 г. они проживали в Вирджинии[18].

Родословная этой семьи свидетельствует, что в жилах Эйзенхауэров текла кровь немцев, англичан, скандинавов[19]. В Северной Америке, где бурно развивались ассимиляционные процессы, где на основе эмиграции впервые в мире создавалась нация в будущем великой державы, это было типичным явлением.

Якоб Эйзенхауэр, дед Дуайта Эйзенхауэра по отцовской линии, выполнял у себя в Элизабетвиле (Пенсильвания) обязанности главы секты, называвшейся «Речные братья», так как большинство из них проживало на берегу реки. Члены секты в подавляющем большинстве занимались земледелием. Скромность в быту и одежде, отречение от войны как тягчайшего греха составляли их жизненное кредо.

«Речные братья» жили довольно замкнуто, но бурные события 60-70-х гг. XIX в., железная поступь капитала, безраздельного хозяина Америки, вели к имущественному расслоению внутри секты, к угасанию ее полупатриархальных традиций.

Якоб Эйзенхауэр был по тем временам довольно состоятельным человеком. В 1860 г. он построил двухэтажный кирпичный дом, который стал не только жильем для членов семьи, но и местом религиозных собраний. В 70-х гг. среди «Речных братьев» началось движение за переселение на Запад. Богатейшие девственные земли Запада притягивали их как магнит. Здесь, как это представлялось большинству членов секты, открывались новые, исключительно благоприятные перспективы для спокойной и богатой жизни.

В 1878 г., захваченный общим потоком переселенцев, снялся с насиженного места и Якоб Эйзенхауэр. Вслед за своей паствой он направился в далекий Канзас, который после разгрома рабовладельцев в кровопролитной Гражданской войне 1861—1865 гг. гостеприимно распахнул двери для переселенцев с Севера и Востока.

Семья Эйзенхауэров обосновалась, подобно другим «Речным братьям», на южном берегу реки Смоуки-Хилл, на плодородных землях округа Дикинсон. «Братья», переселившиеся из Пенсильвании, представляли собой довольно значительную по тем временам общину – несколько сот человек. Уже вскоре после переселения они создали в Лекомптоне (Канзас) свой собственный колледж.

Одним из первых студентов колледжа был сын Якоба Эйзенхауэра – Дэвид, будущий отец Дуайта Эйзенхауэра, который изучал здесь инженерное дело. В колледже Дэвид нашел и свое личное счастье. Его избранницей стала Ида Стовер, которая незадолго до встречи с Дэвидом приехала со своими братьями из Вирджинии в Канзас. Девушки-студентки по тем временам явление очень редкое. И надо было обладать незаурядным мужеством и силой характера, чтобы, будучи уроженкой консервативной Вирджинии, поступить в колледж на Среднем Западе, где по местным традициям женщине отводилась роль только жены и матери семейства.

Миловидная голубоглазая шатенка произвела неотразимое впечатление на Дэвида. 23 сентября 1885 г., в день своего двадцатидвухлетия, он обвенчался с двадцатитрехлетней Идой Стовер. Якоб Эйзенхауэр сделал Дэвиду щедрый по тем временам свадебный подарок – 100 акров земли и 2 тыс. долл. наличными.

Женитьба помешала молодоженам окончить колледж. У сына проповедника не было никакого желания заниматься фермерством. Молодой Эйзенхауэр продал свой земельный участок, добавил вырученные средства к 2 тыс. долл., полученным от отца, и открыл на паях с компаньоном собственное дело. В небольшом населенном пункте с многообещающим названием Хоуп («надежда») появился магазин, за прилавком которого стоял молодой хозяин.

Дэвиду не повезло с компаньоном. В один отнюдь не прекрасный для молодого Эйзенхауэра день компаньон бесследно исчез, прихватив с собой всю наличность. Это была непоправимая катастрофа. Как насмешка судьбы звучала фамилия компаньона – Гуд («хороший»). Разорившийся Дэвид Эйзенхауэр вынужден был уехать в Техас, где за мизерную заработную плату он устроился на железную дорогу. Это произошло в 1887 г., спустя два года после женитьбы. За год перед этим, 11 ноября 1886 г., у молодоженов родился сын, которому дали имя Артур. Когда Дэвид Эйзенхауэр отправился в Техас в поисках работы, Ида снова ждала ребенка и потому временно осталась в Хоупе. Эдгар Эйзенхауэр, второй сын Дэвида и Иды, вспоминал: «Отец передал все дело (по лавке. – Р. И.) адвокату, который жил тогда в Хоупе, и сказал: «Собери все причитающиеся деньги, оплати счета и верни оставшееся мне»[20].

Речь шла о деньгах, которые следовало собрать с местных фермеров. Им доверчивый Дэвид широко отпускал товары в кредит. В дальнейшем Дэвид Эйзенхауэр стал категорическим противником покупок чего-либо в долг и настойчиво внушал своим многочисленным сыновьям необходимость жить по средствам.

Адвокат собрал задолженность с клиентов незадачливого лавочника и скрылся с полученными деньгами. Надеждам Дэвида Эйзенхауэра найти свое место в бизнесе был нанесен второй и окончательный удар. Аналогичных попыток в будущем он уже не предпринимал. Выстоять под ударами судьбы молодой семье во многом помогла хозяйка дома. «Отец, – вспоминал впоследствии Дуайт Эйзенхауэр, – дважды терпел крах, и каждый раз мать лишь улыбалась и еще больше работала»[21].

19 января 1889 г. у молодой супружеской четы родился еще один сын – Эдгар. Вскоре после рождения ребенка Ида переехала в Техас, где 14 октября 1890 г. родился третий сын Эйзенхауэров, нареченный Дэвидом, ставший впоследствии президентом США.

Родители ждали девочку и «были глубоко разочарованы рождением еще одного сына»[22].

Где родился третий сын Эйзенхауэров? Поступив 14 июня 1911 г. в военную академию США в Вест-Пойнте, Эйзенхауэр указал одно место рождения, а в дальнейших документах фигурировал другой населенный пункт Техаса. В годы Второй мировой войны, когда к Дуайту Эйзенхауэру пришла громкая военная слава, между этими двумя городами Техаса началась энергичная тяжба за право считаться родиной своего соотечественника[23]. Документально-хронологическая работа, посвященная Эйзенхауэру, определяет местом его рождения Денисон (штат Техас)[24].

Не обошлось без недоразумений и с именем будущего президента. В семейной Библии, единственном документе, где было зарегистрировано его рождение, третий сын Эйзенхауэров был записан как Дэвид Дуайт Эйзенхауэр. Однако вскоре мать столкнулась со сложной проблемой: на имя Дэвид откликался и муж, и сын. По этой причине за младшим Эйзенхауэром закрепилось имя Дуайт.

Сыграло свою роль и еще одно обстоятельство. Ида не любила столь широко распространенного в США сокращения имен. Дики, Бобы, Биллы, Арты резали музыкальный слух хозяйки дома, и ее никак не устраивала неизбежная перспектива превращения Дэвида в Дэви. Дуайт было громким и звучным именем, которое при самой изощренной фантазии нельзя было заменить каким-нибудь стереотипным сокращением. Но и здесь родителей ждало разочарование. За всеми сыновьями Эйзенхауэров среди сверстников закрепилось прозвище Айк – сокращенный вариант фамилии Эйзенхауэр. Различали их только по уточнениям – Айк Большой, Айк Маленький.

Исключением был Дуайт Эйзенхауэр. За ним в детстве прочно утвердилась кличка Гадкий Айк, потому что у мальчика были очень светлые волосы и ярко-красное лицо. Но это прозвище сверстников вряд ли было справедливым. С семейной фотографии 1901 г., воспроизведенной во многих книгах о Д. Эйзенхауэре, смотрит симпатичный мальчишка с умными, выразительными глазами.

Жизнь в Техасе оказалась трудной и малопривлекательной. Грошового жалованья Дэвида Эйзенхауэра, который продолжал занимать небольшую должность на железной дороге, едва хватало на более чем скромное существование семьи. И когда родственники, осевшие в округе Дикинсон, в Канзасе, сообщили Дэвиду, что для него есть место на маслобойне, на семейном совете было принято решение немедленно возвратиться туда.

В 1891 г. семья Эйзенхауэров вернулась в Канзас и поселилась в городке Абилин. Дэвид занял место механика на местной маслобойне, где он получал около 50 долл. в месяц – немногим больше, чем на железной дороге в Техасе. Но его все сильнее привлекала «идея заниматься тем, что его интересовало»[25].

В последнее десятилетие XIX в. Абилин насчитывал около 5 тыс. жителей. Недавно построенная железная дорога четко разделяла город на две половины. Это было главным образом социальное деление. В южной части, где находился скромный домик Эйзенхауэров, проживал местный плебс. В благоустроенных особняках северной части Абилина обосновались зажиточные граждане.

Абилин жил замкнутой жизнью американского захолустья. «Несколько тысяч абилинцев жили изолированно, связанные с внешним миром только железной дорогой, которая одновременно (в социальном плане. – Р.И.) разделяла их самих»[26]. Грязные, пыльные улочки, скромные домики южной части городка, традиционные салуны, оставшиеся со времен, когда Абилин был чуть ли не столицей ковбойского Запада, – все это производило довольно унылое впечатление.

Земля в округе была очень плодородной. Она щедро вознаграждала тех абилинцев, которые в той или иной степени имели связи с сельским хозяйством. Но это был отнюдь не обетованный край. Изнуряющая летняя жара, нередко превышающая 40° по Цельсию, гнетущая влажность, проливные дожди, превращавшие улицы городка в непроходимое болото, и знаменитые торнадо – ураганы огромной разрушительной силы – таково было лето в этом районе. А зимой городок, затерявшийся в бескрайних прериях, иногда был скован двадцатиградусными морозами.

Когда Эйзенхауэры переселились туда, Абилин уже мало чем напоминал постоялый двор ковбоев периода 1867—1871 гг. Теперь он был конечной станцией железной дороги, что и определило его особую роль в истории американского Запада.

Сюда сгоняли огромные гурты скота, которые грузили в железнодорожные вагоны и отправляли дальше на Восток. За 1867—1871 гг. через Абилин прошло более 3 млн голов скота. Получавшие выручку ковбои предавались традиционным развлечениям, характерным для буйных нравов Запада. Салуны и публичные дома работали день и ночь. Пьянство, поножовщина, перестрелки между подгулявшими гуртовщиками – все это терроризировало жителей Абилина. Многочисленные убийства стали обычным явлением. Пресса сообщала, что в Абилине головорезов было больше, чем в каком-либо другом городе США.

Все первые начальники полиции Абилина, маршалы, как их называли, были убиты или изгнаны из города. В анналы истории Абилина занесено имя Джеймса Хикока по прозвищу Дикий Билл. Этот участник Гражданской войны, сражавшийся против рабовладельцев, стал одним из самых знаменитых персонажей многих повествований и легенд Запада. К моменту своего прибытия в Абилин Дикий Билл имел уже впечатляющий послужной список: на его счету числилось сорок три убитых им преступника.

Искусство владения кольтом новый маршал довел до совершенства. Он попадал в подброшенную в воздух монету, стреляя с поразительной скоростью обеими руками. Внушительная фигура нового блюстителя порядка, постоянно вооруженного двумя шестизарядными револьверами, стала обычным зрелищем на улицах Абилина. Дикий Билл произвел настоящий фурор в видавшем виды Абилине, когда однажды пристрелил двух бандитов, убегавших в противоположных направлениях, причем свидетели утверждали, что выстрелы маршала были настолько синхронны, что слились в один звук.

За короткое время своего пребывания в Абилине Дикий Билл убил более 50 человек, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Финал поразительной карьеры Дикого Билла отвечал всем стандартам американских боевиков: в 1870 г. во время игры в покер он был убит в Южной Дакоте выстрелом в затылок.

Скоро железная дорога протянулась дальше на Запад. А вместе с ней откатился, как торнадо, и страшный призрак ковбойских постояльцев, романтизм которых был более привлекателен в изложении авторов популярных вестернов, чем в действительности.

Однако в городе продолжали сохраняться традиции бурного периода колонизации Запада, и молодой Дуайт Эйзенхауэр был воспитан в этих традициях, в частности, как это отмечают все его биографы, на всю жизнь он сохранил интерес к вестернам[27].

И в наши дни в чистом, спокойном, утопающем в зелени Абилине чтут и поддерживают традиции Старого Запада. В городке создан мемориальный комплекс Эйзенхауэра. Рядом с домом, в котором прошли его детские и юношеские годы, воздвигнуты отделанные мрамором корпуса Библиотеки и Музея Эйзенхауэра, оборудованные по последнему слову техники. Здесь же – скромное захоронение Дуайта Эйзенхауэра. В любое время года на автомобильных стоянках мемориала можно встретить машины с номерными знаками многих штатов страны.

Недалеко от этого места находится нечто вроде музея-заповедника – «Старый город». Тяжелые ворота ведут в глубь небольшого двора, окруженного приземистыми деревянными зданиями своеобразной архитектуры американского Запада XIX столетия. На территории «Старого города» есть даже салун, где можно относительно недорого получить ланч, но уже во вкусах американской кухни наших дней, которая рассчитана на массового потребителя. По воскресеньям для туристов здесь устраиваются «шутинги», что в переводе означает «стрельба».

Был душный воскресный день середины июля 1972 г. К «Старому городу» тянулись цепочки приезжих туристов, которые спешили занять места поудобнее, чтобы увидеть во всех деталях предстоящее зрелище. Молодые стройные ребята, несмотря на изнуряющую жару и большую влажность, были одеты в традиционные ковбойские костюмы, перетянуты широкими поясами, которые оттягивали увесистые кольты образца прошлого века. Участники «шутинга», опираясь на старинные винчестеры, добродушно беседовали с многочисленными зрителями.

Но вот началось представление. С поразительной легкостью «ковбои» с ходу брали препятствия в виде огромных заборов, перепрыгивали с крыши на крышу, штурмовали салун и другие строения «Старого города». «Раненые» и «убитые» участники шоу падали с трех-четырехметровой высоты деревянных строений, проявляя завидную профессиональную подготовку. Над тихим, разомлевшим от духоты Абилином стоял грохот выстрелов. «Старый город» заволокли клубы порохового дыма. Когда дым рассеялся, на земле, на крышах домов и сараев, поперек заборов лежали и висели «трупы» тех, кто рискнул нарушить сонный покой Абилина.

Появились деревянные гробы, в которые победители-шерифы сложили тела поверженных противников. Маршал произнес короткую речь над гробом главного разбойника. Суть ее сводилась к тому, что хотя Джим и бандит, но он был смелым и порядочным парнем. Растроганный полицейский опустил в открытый гроб букет красных цветов. «Покойник» приподнялся из гроба и с благодарностью принял букет из рук маршала, после чего вновь занял отведенное ему место.

Публика восторженно аплодировала и свистела, выражая тем самым свое полное удовлетворение завершившимся зрелищем. Мой сосед, рослый крепыш с характерным южным акцентом, спросил; «Не правда ли, «маршал» хорошо сыграл роль Дикого Билла?»

Эйзенхауэр на всю жизнь сохранил любовь к Абилину. Ему нравилось приезжать в этот город, встречаться с друзьями, посещать кафе, где можно было запросто посидеть со старыми знакомыми.

Стремительная военная карьера Эйзенхауэра взбудоражила Абилин. В Европу на имя главнокомандующего союзными вооруженными силами шел целый поток писем и телеграмм, на которые Эйзенхауэр всегда считал своим долгом отвечать. Восторженные абилинцы однажды даже организовали День Эйзенхауэра. Огромное количество портретов знаменитого земляка украсило дома городка. Один из друзей писал Эйзенхауэру: «Это самые худшие из твоих портретов. Рот у тебя на них, как у Джона Брауна, а другие черты лица вообще ни на что не похожи».

Эйзенхауэр был тронут почестями, оказанными ему в Абилине. Узнав о Дне Эйзенхауэра, он писал землякам: «Если абилинцы попытаются превозносить меня и величать по титулам, а не называть по имени, я, когда приеду домой, буду себя чувствовать чужаком. Самое худшее в военных чинах заключается в том, что они ведут к изоляции, а это мешает товариществу. Я хочу быть дома, со старыми друзьями»[28]. Вероятно поэтому он, находясь в Абилине, никогда не носил генеральскую форму.

С. Амброуз, определяя роль и место Абилина в становлении характера Эйзенхауэра, в формировании его мировоззрения, обоснованно писал: «Дуайт любил Абилин, и Абилин платил ему тем же»[29].

Семья Эйзенхауэров жила очень скромно. Небольшого заработка отца едва хватало на самое необходимое. А число ртов все возрастало. В 1892 г. родился брат Рой, в 1894 г. – Пол, в 1898 г. – Эрл. И, наконец, в 1899 г. – последний из братьев Эйзенхауэров, Милтон. Узнав, что судьба вновь наградила его сыном, а не дочерью, огорченный отец ушел из дома и долго бродил по окрестностям, чтобы хоть немного успокоиться.

Пол в раннем возрасте умер от скарлатины, а остальные братья росли крепкими, здоровыми и отличались завидным аппетитом. Одеть и прокормить такое большое семейство было серьезной проблемой. Лишних денег не было никогда, одежда от старшего брата переходила к младшему, баловать детей родители не имели возможности.

В 1898 г. в жизни Эйзенхауэров произошло важное событие – Дэвид и Ида переселились со всеми своими многочисленными домочадцами в двухэтажный дом на 4-й Юго-Восточной улице Абилина. Дом принадлежал брату Дэвида Аврааму, который переехал на Запад, где для его ветеринарной практики были более обнадеживающие перспективы. За аренду дома надо было платить, но по условиям договора новый хозяин в дальнейшем имел возможность приобрести его в свою полную собственность, что со временем и произошло.

Переезд в новый дом несравненно улучшил материальные условия жизни Эйзенхауэров, но мало что изменил для них в социальном плане. «Хотя Эйзенхауэров и уважали все, кто их знал, они не имели никакого социального престижа. Они были простыми, бедными людьми»[30].

Социальные бури, сотрясавшие Канзас и всю страну в конце XIX – начале XX вв., обходили стороной небольшой домик на 4-й Юго-Восточной улице Абилина.

Следуя традициям секты «Речных братьев», Ида и Дэвид воспитывали своих детей в жестких рамках религиозных догм, как они их понимали. В доме Эйзенхауэров религия была не только верой, но и священной традицией, которую унаследовал будущий президент. Он подчеркивал, что является непримиримым противником атеизма и коммунизма. «Я самый религиозный из всех, кого я знаю»[31], – заявил он однажды.

Родители приучали детей к выполнению домашних обязанностей, в том числе к приготовлению пищи. С особым искусством и желанием занимался этим Дуайт, овладев со временем многими тонкостями кулинарии. Как отмечают все биографы Эйзенхауэра, он и в преклонном возрасте любил постряпать на кухне.

Дэвид был образованным, начитанным человеком. Он безупречно владел английским и немецким языками, свободно читал по-гречески. Однако, как вспоминали братья Эйзенхауэры, «он не хотел, чтобы его дети отличались чем-либо от других детей пионеров Запада»[32], и никогда не разговаривал с сыновьями по-немецки.

Спокойный, уравновешенный, Дэвид не имел ни склонностей, ни времени заниматься со своими многочисленными сыновьями разговорами о нравственности, о необходимости трудиться, чтобы завоевать свое место в мире. Он просто доказывал это своим личным примером. Правда, несмотря на все трудолюбие и честность, глава семьи не очень преуспел в жизни. Проявив завидное упорство, Дэвид Эйзенхауэр 31 декабря 1904 г. получил наконец диплом инженера[33]. И сегодня в одной из комнат дома Эйзенхауэров на почетном месте висит в застекленной рамке этот диплом, которым гордился не только его обладатель, но и вся семья.

Новый дом хорошо смотрелся снаружи: чистый, аккуратный, выкрашенный в белый цвет. И внутри это было благоустроенное, удобное помещение. Комнатки на обоих этажах дома были, правда, крохотные, но каждому члену семьи уже было отведено свое определенное место. Здесь было «королевство Иды Эйзенхауэр»[34].

Напротив дома находилась школа, в которой учились все братья Эйзенхауэры. Мать не занималась мелочной опекой над сыновьями. Все свободное от школы и многочисленных обязанностей по дому время ребята проводили в шумных, подвижных играх со сверстниками. Правда, свободного времени у братьев Эйзенхауэров было немного. На небольшое жалованье отца прожить было невозможно, и с детских лет ребята вынуждены были вносить свой посильный вклад в семейный бюджет.

Возле дома Эйзенхауэров был небольшой участок земли, на котором семья выращивала фрукты и овощи. Нагрузив ими небольшую ручную тележку, братья нередко отправлялись в северную, зажиточную часть города.

Редактор абилинской газеты Харгер вспоминал, что они, «продавая эти продукты, зарабатывали таким путем деньги, чтобы купить одежду и все необходимое для школы». Это было малоприятное занятие. Хозяйки из состоятельных домов придирчиво ворошили содержимое тележки, подчас не стесняясь в выражениях по поводу качества предлагаемых им овощей, а иногда и по отношению к самим продавцам. Маркус Чайлдс, автор критического исследования жизни и деятельности Эйзенхауэра, писал, что это было «самой ненавистной работой для братьев»[35]. Лучше всех с этим справлялся Дуайт. «Одна из наиболее характерных черт Эйзенхауэра на протяжении всей его жизни, – писал Маркус Чайлдс, – была способность к адаптации»[36]. Унизительная процедура торговли овощами, когда знатные абилинские матроны с ожесточением торговались, чтобы сбросить несколько центов с цены на овощи, выращенные руками ребят, запомнилась на всю жизнь. Много лет спустя, говоря о разнице между собой и Макартуром, Эйзенхауэр заявлял: «Он – аристократ. Что же касается меня, то я – выходец из среды простых людей…»[37].

В своем первом выступлении в ходе избирательной кампании 1952 г. Эйзенхауэр, баллотировавшийся в президенты США, вспоминая свои детские и юношеские годы, заявил: «Мы были очень бедны, но величие Америки в том и заключается, что тогда нам это было неведомо»[38].

Как и все братья, Дуайт выполнял самую различную работу по дому: мыл посуду, помогал убирать жилые помещения, следил за порядком в сарае, работал в саду и огороде, нянчил младших ребятишек. Дети росли в хорошей, дружной семье. Братья Эйзенхауэры отмечали, что они не помнят ни одного случая ссоры между родителями. Пожалуй, самым взрывным темпераментом из всех братьев обладал Дуайт, но склонность к дисциплине, привитая всем укладом жизни в семье, с детских лет приучила Эйзенхауэра к самоконтролю.

Круг обязанностей братьев Эйзенхауэров возрастал по мере того как они взрослели. Каждый из старших братьев по очереди дежурил и во время дежурства должен был подниматься в 4.30 утра, разжигать печь, а затем отвозить отца на лошади на работу. Эти обязанности Дуайт выполнял с большой неохотой: уж очень трудно он просыпался по утрам. Все братья с детских лет были приучены добротно делать любую работу. «Дисциплина в семье была жесткая. Если кто-либо из ребят выполнял свою работу плохо… он немедленно посылался переделать ее, даже если время было очень поздним»[39].

Большую роль в семье играла мать. Худенькая, стройная, всегда спокойная и сдержанная, она несла на своих хрупких плечах тяжелый груз забот о доме. Более того, Ида находила время и силы оказывать помощь тем, кому было еще тяжелее. Нередко даже по ночам в дом Эйзенхауэров стучал кто-нибудь из членов общины и сообщал о случившемся несчастье. И не было случая, чтобы Ида Эйзенхауэр отказала в добром совете и поддержке. Эдгар Эйзенхауэр вспоминал: «Много раз я поднимался по ночам, в снежную метель и в дождь, брал фонарь и отправлялся с матерью в дом соседа, который был болен и нуждался в помощи»[40].

В семье Эйзенхауэров всегда были очень сильны пацифистские, антивоенные настроения. Корни этого пацифизма уходили в религиозные воззрения «Речных братьев».

Дуайт Эйзенхауэр вспоминал, что мать ненавидела войну, которая, как она говорила, «превращает людей в диких зверей»[41]. Эти антивоенные настроения Ида Эйзенхауэр всемерно старалась привить и своим детям.

Супруги Эйзенхауэр старались не оказывать давления на сыновей при принятии ими важных решений.

В семье помнят трагический случай, который произошел с Дуайтом в школьные годы. Однажды он поранил колено. Через некоторое время острая, пронизывающая боль уложила его в постель. По ноге постепенно расползалась опухоль, начался сильный жар. Диагноз был страшным: заражение крови! Только немедленная ампутация ноги могла, по мнению врача, спасти жизнь больного. Дуайт категорически отказался от ампутации, заявив, что он лучше умрет, чем останется калекой.

Доктор продолжал настаивать на своем решении, заявляя, что промедление приведет к неминуемой смерти. И действительно, состояние больного становилось все более опасным. Теряя сознание, Дуайт просил Эдгара, неотлучно дежурившего возле его постели, не допустить ампутации, когда он впадет в забытье. Врач предупредил родителей, что, как только черная опухоль достигнет таза, неизбежно наступит смерть.

Все взоры обратились к Эдгару. «Мы не имеем права делать Дуайта калекой, – заявил Эдгар, – он никогда не простит меня, если я нарушу свое обещание»[42]. Родители вынуждены были сказать врачу, что они не могут принять решение за сына. Оставалось только надеяться на чудо. И оно произошло. Крепкий молодой организм поборол недуг, и юноша стал медленно поправляться. Тяжелая болезнь не позволила Дуайту в течение всей весны посещать школу, и он вынужден был потерять один год учебы.

Можно было понять и Дуайта, когда он отказался от ампутации. Молодой, полный сил, один из лучших среди своих сверстников спортсмен, он не мог примириться с судьбой калеки. И, конечно, надо было иметь большую силу воли, чтобы пойти на сознательный риск, но не принять предложение врача в столь критической ситуации.

Согласно традициям Запада физическая сила и бесстрашие были необходимыми качествами для всякого настоящего мужчины. И эти традиции свято соблюдались в Абилине. Конечно, жизнь вносила свои коррективы даже в самые устойчивые традиции. Во времена, когда Абилин был «столицей» ковбойского Запада, кольт, нож и крепкие кулаки были самыми весомыми аргументами в спорах о мужской чести. С годами на место диких увлечений ковбоев пришел спорт. И братья Эйзенхауэры могли при желании составить чуть ли не целую футбольную или баскетбольную команду.

Социальные антагонизмы между «плебейским» Югом и «аристократическим» Севером накладывали свой отпечаток на взаимоотношения между ребятами из разных районов города. Это отмечает ряд биографов Эйзенхауэра. Правда, сам Эйзенхауэр вспоминал, что такие конфронтации были не столь уж значительными[43].

Периодически в Абилине устраивалось что-то вроде матча на звание абсолютного чемпиона города по боксу, если так можно было назвать кулачные бои между подростками в присутствии многочисленных зрителей, их сверстников. Многие биографы Эйзенхауэра считают своим долгом упомянуть о бое, который произошел в 1903 г. между Дуайтом Эйзенхауэром, когда для него как для лучшего спортсмена настало время защищать честь Юга, и его противником с Севера. Эйзенхауэр писал в своих мемуарах, что между ним и его соперником Уэсли Мерифильдом никогда не было никакой вражды. «Драка не оставила между нами каких-либо неприятных последствий, и позже, когда я видел Уэсли Мерифильда, мы оба смеялись, вспоминая тот бой»[44].

Но это было потом, а в день боя все обстояло иначе. Большая толпа взрослых и детей тесным кольцом обступила Дуайта и Уэсли. Когда начался бой, шансы Гадкого Айка расценивались очень невысоко. Противник Дуайта, чемпион Севера по боксу, был коренастый крепыш с отличной реакцией. Дуайт стремительно пошел в атаку, но сразу же был остановлен точными встречными ударами. Через полчаса оба мальчишки начали сдавать. Спустя час глаз Айка заплыл тяжелым кровоподтеком, дыхание у «боксеров» стало прерывистым и хриплым. Бурно аплодировавшая ранее аудитория хранила напряженное молчание. Какая-то девчонка, пробившись в первые ряды зрителей, громко кричала: «Почему никто не прекратит это?»

Побоище продолжалось до темноты. Оба его участника уже еле передвигались и надолго повисали друг на друге. Но ни тот ни другой не хотел уступить. Айк был так тяжело избит, что ему пришлось три дня отлеживаться дома и пропустить занятия в школе. «Он узнал, что в жизни надо обладать большим, чем выдержка. Необходимо упорство, а за упорство надо платить.

Наступил конец детства. Пришла пора возмужания»[45].

После драки с Мерифильдом со стороны родителей не последовало ни нотаций, ни наказания. Перепуганная мать, узнав, что он участвовал в честном бою, успокоилась и отнеслась к этому событию стоически, считая, что в таких потасовках закаляется характер ребят.

Не следует, однако, думать, что в доме Эйзенхауэров царствовало всепрощение и родители никогда не наказывали сыновей. Однажды Дуайт и еще один из братьев, заигравшись, забыли принести отцу на работу обед. Обоим провинившимся сильно досталось в тот вечер. Они даже были оставлены без ужина.

В становлении характера и наклонностей молодого Дуайта Эйзенхауэра сыграли роль не только семья, школа, сверстники. Напротив дома Эйзенхауэров жил некий Дабли. Рассказывали, что в молодые годы он был помощником у знаменитого маршала Дикого Билла. Его воспоминания о тех временах буквально завораживали юного Дуайта. Нередко в компании с Дабли и городским маршалом Хэнни Энглом Дуайт отправлялся за город, где наблюдал, как они упражняются в стрельбе из револьверов. Иногда ему самому удавалось осуществить мечту всех мальчишек – пострелять из боевого оружия.

Но главным героем Дуайта был Боб Дэвис. Много лет Боб путешествовал, был проводником, охотником, рыбаком. «Он был холостяком, – вспоминал Эйзенхауэр. – Философ, а для меня настоящий учитель»[46]. «Учителю» было за пятьдесят, промышлял он браконьерством, забрасывая сети в речку Стоун-Хилл, чем и поддерживал свое существование, продавая скромный улов на городском рынке.

Боб учил своего юного друга управлять лодкой, забрасывать сети, ориентироваться на местности. С благословения родителей Дуайт проводил выходные дни на реке в его компании. Здесь он получил от своего «учителя» и первые уроки игры в покер. Родители, разумеется, об этом не догадывались. «Учитель» был совершенно неграмотен, но в покер играл превосходно. И ученик ему попался сметливый. Дуайт быстро усвоил все премудрости этой популярной игры, и со временем его искусство достигло совершенства.

Страсть к картежной игре Дуайт сохранил на всю жизнь. Это давало основание его политическим оппонентам заявлять, что президент Эйзенхауэр нередко отдавал приоритет покеру, бриджу и гольфу перед государственными делами.

За Дуайтом рано утвердилась слава отличного спортсмена, несмотря на это он был удивительно неуклюж в танцах. Он был опрятно, но скромно одет и совершенно безразличен к девчонкам, как только может быть безразличен четырнадцатилетний подросток, обладающий чувством собственного достоинства.

Правда, эта индифферентность к прекрасному полу постепенно прошла, и биографы Эйзенхауэра отмечали, что позднее молодой Айк пользовался большим успехом у абилинских красавиц и не был уже столь безразличен к их чарам. Одна из его одноклассниц вспоминала: «Девушки считали, что он «красив», другие называли его «мужественным». Девчонки из школы засматривались на крепкого, широкоплечего, прекрасно сложенного парня…»[47].

Таково было мнение сверстниц Дуайта. Другой точки зрения придерживались родители подрастающих невест, четко распределявшие все население городка по признаку социальной весомости. Во всяком случае, когда бравый кадет Вест-Пойнта Дуайт Эйзенхауэр приехал на побывку домой, отец одной состоятельной и небезразличной Дуайту местной красавицы во всеуслышание заявил, что «толку из этого парня не получится». Благодаря этому «прогнозу» он попал на страницы ряда биографических исследований, посвященных Эйзенхауэру.

Многие биографы Эйзенхауэра утверждают, что он родился и вырос в типичной американской семье. Они детально описывают привычки, традиции этой семьи, в первую очередь родителей, все выдающиеся достоинства, которыми они обладали. Читая эти работы, нередко, как это бывает в биографических произведениях, трудно разобраться, где кончается объективное изложение фактов и где начинается художественный вымысел.

Дуайт Эйзенхауэр действительно родился в трудовой семье, сам был в юности рабочим на маслобойне. Эти факты отмечаются в мемуарах Эйзенхауэра, в книгах, посвященных его жизни и деятельности. Авторы апологетических работ нередко используют эти детали биографии Эйзенхауэра для того, чтобы создать у читателя впечатление, что герой их повествования – типичный продукт американского образа жизни, что любой рабочий парень в США может стать президентом страны. Однако с такой точкой зрения трудно согласиться.

Уже в силу того, что члены семьи Эйзенхауэров были во многом действительно незаурядными людьми, такая семья не могла быть типичной ни в США, ни в какой-либо другой стране. Совершенно необоснованным является, например, представление о Дэвиде Эйзенхауэре как о неудачнике, задавленном нуждой и жизненными невзгодами.

Преодолев все превратности судьбы, Дэвид все же «выбился в люди», стал инженером и даже работал управляющим в одной из компаний. Абилинская газета «Рефлектор кроникл» в некрологе, посвященном памяти Дэвида Эйзенхауэра, писала, что этот житель Абилина, проработавший 46 лет, «был одним из самых уважаемых граждан местного общества»[48].

Дисциплина в доме была железной. «Отец, – вспоминал старший брат Артур, – был очень дисциплинированный человек, и мы вынуждены были подчиняться установленным нормам. Например, мы никогда не отваживались засиживаться позже девяти часов вечера. Утром мы должны были подниматься по первому зову. Валяться в постели запрещалось». Иногда детей пороли, но это была крайняя мера воздействия, и применялась она нечасто.

До тех пор пока сыновья не встали на ноги, в доме никогда не было лишнего цента. Абилинцы вообще были приучены к бережливости. Дуайт Эйзенхауэр вспоминал, что они всегда руководствовались нехитрым правилом: «Сбереженный пенни – заработанный пенни»[49]. Тем более этой традиции следовали в семье Эйзенхауэров, знавшей цену трудовым деньгам. На это указывал в своих воспоминаниях старший сын Эйзенхауэров Артур[50].

Мнение Артура в этом вопросе достаточно авторитетно. Старший брат начал самостоятельную жизнь мальчиком на побегушках в одном из банков Канзас-Сити и, проявив незаурядную «деловую активность», стал впоследствии одной из влиятельных фигур в финансовом бизнесе Канзаса. Не имея высшего образования, Артур занял пост директора и вице-президента одной из финансовых корпораций.

Слово отца в доме Эйзенхауэров было законом. Сын Дуайта Эйзенхауэра Джон, вспоминая свои встречи с дедом, отмечал, что тот никогда не баловал его. «Когда, например, – вспоминал Джон, – наступало время идти спать, я должен был делать это по первому слову… дед был дисциплинирован, как только мог быть дисциплинирован пенсильванский голландец». Джон Эйзенхауэр отмечал в своих мемуарах, что его дед был очень немногословным человеком. В письмах он любил сразу излагать суть проблемы. Однажды, когда Дуайт Эйзенхауэр находился с семьей на Филиппинах, Дэвид прислал из Абилина открытку, на которой было написано только одно слово: «Жарко»[51].

Со всех семейных фотографий смотрит суровый, по-мужски красивый человек, но ни на одной фотографии не встретишь улыбающегося Дэвида Эйзенхауэра. Возможно, потому, что жизнь не баловала главу семьи. Однако он отнюдь не был лишен чувства юмора. Милтон Эйзенхауэр высказывал категорическое несогласие с мнением Артура, что «отец был слишком серьезен, чтобы обладать чувством юмора». Вспоминая об отце, Милтон говорил: «В его глазах всегда поблескивали искорки юмора»[52].

Юмор и серьезность органически переплетались в характере и Дэвида и Иды Эйзенхауэр. Эрл рассказывал, что, когда он в шестилетнем возрасте решил уйти из дома, чтобы начать самостоятельную жизнь, отец спокойно объяснил ему, каким путем лучше добраться до ближайшего городка и при какой погоде желательно начать это путешествие. Дэвид назвал также населенный пункт, где, по его мнению, легче всего было найти подходящую работу. Мать предложила Эрлу перед уходом взять сандвичи, которые она обязательно приготовит ему в дорогу. Сын категорически отказался от всякой помощи родителей и заявил, что отныне и навсегда он будет заботиться о себе сам. Пройдя около мили в направлении ближайшей фермы, Эрл все же изменил свое решение и к ужину вернулся обратно. Никто не встретил его насмешкой или назиданием.

Дуайт Эйзенхауэр вспоминает только один случай, когда отец был по-настоящему взбешен. Второй сын Эйзенхауэров, Эдгар, решил последовать примеру старшего брата Артура, который в 15 лет ушел из дома, чтобы попытать счастье в бизнесе. Тайно от родителей Эдгар в течение нескольких месяцев работал у местного доктора, получая за это определенное вознаграждение. Дома он уверял, что исправно посещает школу. Когда все это стало известно, отец нещадно выпорол незадачливого бизнесмена. Двенадцатилетний Дуайт поднял отчаянный крик, рассчитывая этим привлечь внимание матери к экзекуции и спасти брата от расправы. Мать осталась глуха к его призывам. Тогда Дуайт попытался вцепиться в руку отца, усердно поровшего Эдгара кожаными вожжами. «Ни с кем, даже с собакой, так не обращаются!»[53] – кричал Дуайт. Отец пообещал хорошенько всыпать и ему, но, поостыв, не привел своей угрозы в исполнение.

Дэвид и Ида прожили вместе 57 лет. Милтон вспоминал, что мать была очень разносторонним человеком. Она любила музыку, изучала математику, в течение нескольких лет даже штудировала пухлые юридические трактаты, хорошо владела греческим языком. «Они были прекрасной парой!» – подчеркивал Милтон Эйзенхауэр[54].

И хотя Дэвид и Ида не смогли в свое время закончить колледж, Они хорошо знали цену образованию и поэтому одобряли решение сыновей продолжать учебу после окончания школы.

Родители не имели возможности баловать детей.

«Если мы хотели конфет, – вспоминал Эрл, – мать иногда делала их. Если нам нужны были игрушки, мы обычно мастерили их сами»[55].

Зато в доме Эйзенхауэров было другое утешение для ребят – собака. Дуайт на всю жизнь сохранил привязанность к этим животным. Даже в годы войны он держал в штабе и возил по фронтам небольшую собачонку.

Трудно было разобраться, в кого больше пошли характером братья Эйзенхауэры, но энергии и жизнерадостности им было не занимать. Несмотря на постоянные стычки между собой, ребята росли дружными и горой стояли друг за друга, если кто-нибудь попадал в переделку в школе или на улице.

Особенно энергичным, задиристым и самым трудным из братьев был Дуайт[56]. Он частенько приходил домой в синяках и шишках после очередного побоища с каким-нибудь мальчишкой. Не умея плавать, Дуайт во время наводнения на речке Стоун-Хилл отправлялся в рискованное путешествие на самых ненадежных подручных средствах, и его выручали из беды лишь случайно оказавшиеся рядом взрослые.

Джон Эйзенхауэр, очевидно, был прав, когда писал в своих мемуарах, что жизнь братьев Эйзенхауэров напоминала ему похождения героев Марка Твена[57].

От дядюшки Авраама Эйзенхауэрам досталось большое хозяйство. Помимо уже упоминавшегося участка земли, позволявшего выращивать фрукты и овощи, чтобы обеспечить все большое семейство, Эйзенхауэры держали корову, лошадь, птицу. Первоначально в доме не было ни водопровода, ни канализации. Но постепенно появились все удобства и даже газ.

У Эйзенхауэров не было будильника. Да и необходимости в нем не возникало. «Отец, – вспоминал Эдгар, – сам был как будильник. Мы, братья, спали наверху, а родители – внизу. Отец поднимался на нижнюю ступеньку лестницы и звал: «Ребята!». Это значило, что всем пора вставать».

Так в семье Эйзенхауэров начинался день, четко заведенный распорядок которого соблюдался неукоснительно. И Дуайт запомнил его на всю жизнь. Отец, вспоминал он, вставал около пяти утра, мать – немного позже. Когда вся семья была в сборе, Дэвид зачитывал пару отрывков из Библии и благословлял своих ближних на новый трудовой день.

Около шести часов он уходил на работу. Вечером, когда отец возвращался домой, садились ужинать. После ужина двое из братьев мыли посуду. Затем отец снова брался за Библию, которая пускалась по кругу, и каждый из сыновей читал небольшой отрывок. После чтения ребята готовили уроки, а вскоре отец вешал свои часы на стену и отправлялся спать. Тиканье часов было слышно в любом уголке дома. Это было своеобразное напоминание, что кончился еще один день. И все должны были следовать примеру отца и идти спать.

По мере того как ребята подрастали, они начинали подрабатывать для пополнения скромного домашнего бюджета. Дуайт начал работать еще мальчишкой. Во время летних каникул он был занят на маслобойне полный рабочий день. Чаще всего он работал в морозильном отсеке, где требовалась незаурядная физическая сила, чтобы перетаскивать большие глыбы льда.

Биограф Эйзенхауэра отмечал: «Президент хорошо запомнил свою работу на маслобойне и торговлю овощами, которой он занимался вместе с Эдгаром»[58]. Очевидно, действительно трудно было забыть эти юношеские впечатления, когда в 1911 г., до поступления в Вест-Пойнт, Дуайту приходилось работать на маслобойне по 14 часов в сутки.

Тяжелый физический труд и спорт настолько укрепили здоровье юноши, что когда он поступал в академию, то легко прошел все придирчивые военно-медицинские комиссии.

В школе Дуайт был отнюдь не лучшим учеником в классе, хотя учился с интересом и увлечением. К числу любимых им предметов относились в первую очередь история и математика.

Джон писал в мемуарах, что мать, будучи убежденной пацифисткой, старалась по мере сил отвлечь Дуайта от его пристрастия к литературе по военной истории (все биографы отмечают его исключительно большой интерес к истории в целом и к военной истории в частности[59]). «Однако, несмотря на ее предостережения, отец (Дуайт. – Р.И.) приносил домой книги о Наполеоне и Гражданской войне (в США. – Р.И.) и, читая их, прятал под кровать»[60]. Убедившись, что пристрастие сына к такого рода литературе выходит за рамки чисто детского интереса, мать, следуя своему принципу не оказывать давления на сыновей при решении важных для них вопросов, перестала вмешиваться.

Еще в детстве Эйзенхауэр прочитал много книг о Ганнибале, Наполеоне и других великих полководцах. Обладая цепкой памятью, он на всю жизнь запомнил многие детали величайших сражений прошлого, чем немало поражал своих коллег по военной службе.

Конечно, Айк, отдавая дань мальчишеским интересам, читал и приключенческую литературу. Наибольшее впечатление на юного читателя произвели «Прогресс пилигримов» Баньяна, история о добре и зле, выдержанная в церковных традициях, «Белая компания» Конан Дойля, приключенческий роман о подвигах рыцарей, и «Янки при дворе короля Артура» Марка Твена[61]. В доме одного из абилинцев, Джо Хоу, была довольно обширная по тем временам библиотека. Дуайт стал частым ее посетителем, а хозяин много делал для того, чтобы привить мальчику вкус к серьезному чтению. Поэтому трудно согласиться с теми авторами, которые утверждают, что Эйзенхауэр не читал ничего, кроме популярных вестернов.

Быстро пролетела юность. Не за горами было окончание школы. По мере приближения этого события Дуайт проявлял все больший интерес к учебе. Школу он закончил неплохо, получив вполне приличные оценки. Особых успехов Дуайт добился в изучении истории, математики и английского языка. Среди 31 выпускника школы фамилия будущего президента стояла по успеваемости на третьем месте[62].

Эдгар и Дуайт закончили школу в один год. По традиции, каждому выпускнику предсказывали его будущее. Дуайт не имел никаких планов и не чувствовал склонности к какой-либо определенной профессии. Кроме большого интереса к спорту, в котором он с каждым годом все более преуспевал, Айка ничто по-настоящему не интересовало. Когда решался вопрос, что ждет лучшего спортсмена Абилина в будущем, было высказано мнение, что он «станет профессором истории Йельского университета». Куда более благосклонны были местные оракулы к судьбе Эдгара. Ему единодушно предсказали, что он «дважды будет президентом Соединенных Штатов Америки»[63].

У Эдгара были значительно более скромные запросы. Он мечтал отправиться в Мичиганский университет изучать право. Но родители не имели необходимых средств, чтобы платить за учебу сына.

Взаимная выручка была законом для братьев Эйзенхауэров. Если в детстве она проявлялась главным образом в мальчишеских потасовках, то теперь настала пора серьезных решений. Дуайт, не определивший своего жизненного пути после окончания школы, предложил Эдгару помощь. Эдгар отправился в далекий Мичиган, а Дуайт устроился работать на маслобойню и регулярно посылал Эду все заработанные деньги, за исключением того, что тратил на покупку патронов для охоты, к которой пристрастился еще в школьные годы. Была у Айка и еще одна статья расходов – свидания с его первой симпатией, рыжеволосой Раби Ньюмен, которая, помимо других достоинств, выделялась среди сверстниц тем, что хорошо играла на скрипке.

«Дуайту шел 20-й год. Красивый, крепкий, широкоплечий блондин, старательный работник… он начинал понимать, как использовать свою привлекательную улыбку, чтобы очаровывать людей и в то же время держать их на расстоянии, не компрометируя себя. У него было смутное чувство, что он плывет по течению. Дуайт должен был что-то делать, но он не был уверен в том, что он этого хочет»[64].

Среди многочисленных друзей Дуайта в Абилине был сын местного врача Свид Хезлетт. Рослый и крепкий парень, он, однако, был добродушен и не драчлив. Следствие этого – довольно частые неприятности, с которыми Свид сталкивался на улицах Абилина. Ему перепадало даже от младших, более слабых мальчишек, не говоря уже о сверстниках. Дуайт был для Свида чем-то вроде громоотвода при общении с задиристыми потомками почтенных абилинцев. Айк справлялся с этой ролью успешно и без видимых усилий. Мальчишеская привязанность друг к другу с годами переросла в настоящую дружбу. «Наша крепкая дружба, – вспоминал Эйзенхауэр, – продолжалась до дня его смерти в 1958 г. Наша переписка за эти сорок с лишним лет составила бы солидный том. Я использовал ее в моих мемуарах «Годы в Белом доме», потому что Свид Хезлетт был одним из тех людей, с кем я был откровенен»[65].

Именно Хезлетту Эйзенхауэр был обязан выбором профессий, определившей его дальнейшую судьбу. Свид предложил Дуайту поступить в военно-морскую академию. Такой выбор открывал новые, невиданные в условиях Абилина перспективы для совершенствования таланта Айка-футболиста. Далеко не последнюю роль играла и возможность бесплатно получить образование. Айк никогда не видел моря и никогда не помышлял о карьере морского офицера, но аргументы, изложенные другом, были неотразимы, и решение было принято.

Позднее оказалось, что имелась вакансия только для поступления в общевойсковое училище (по американской терминологии – академию) в Вест-Пойнте, которую Дуайт решил использовать. Никогда еще он не занимался с таким упорством. Благополучно сдав экзамены, Эйзенхауэр стал кадетом Вест-Пойнта.

Еще один сын нашел свое место в жизни, но это не вызвало радости в доме на 4-й Юго-Восточной улице Абилина. Мать не проронила ни слова осуждения в адрес сына за выбор профессии. В роду Эйзенхауэров на протяжении 400 лет не было военных. Но одной из отличительных черт Дуайта Эйзенхауэра был прагматизм, и при выборе профессии он не стал руководствоваться традиционными воззрениями членов секты, к которой принадлежало несколько поколений его предков. Когда его личные планы этого потребовали, он отбросил религиозные предрассудки и выбрал военную карьеру.

И в дальнейшем Эйзенхауэр при решении кардинальных вопросов придерживался чисто прагматической точки зрения. Став президентом США, Эйзенхауэр, не колеблясь, отрекся от религиозных взглядов менонитов и примкнул к пресвитерианской церкви. Это укрепляло его позиции среди верующих избирателей.

Когда Дуайт сообщил матери радостную для него весть о зачислении в академию Вест-Пойнта, он впервые увидел, как она плачет.

Но решение было принято раз и навсегда. Был сделан шаг, открывавший перед Эйзенхауэром перспективы, о которых никто в его родном Абилине не мог и мечтать.

Спустя пять месяцев, в июне 1911 г., Дуайт распрощался с семьей, друзьями, с Абилином. «Уезжая, он не оглянулся назад. И в дальнейшем Дуайт всегда смотрел только вперед, устремленный к новым целям, проблемам, начинаниям»[66].