Прибалтийский военный округ с момента формирования (август 1940 г.) назывался «особым». Во многих аспектах особой, уникальной стала и история боевых действий в Прибалтике. Рассмотрение событий войны в воздухе мы начнём с краткого обзора того, что в июне 41-го происходило на земле.

Северо-Западный фронт, который предстояло развернуть на базе войск ПрибОВО, был единственным, перед кем в предстоящей войне против Германии (по крайней мере – на начальном этапе войны) ставились сугубо оборонительные задачи. Дорога от Риги и Вильнюса на Берлин была бы крайне тяжёлой: оборонительные укрепления Восточной Пруссии, строившиеся веками, дремучие Августовские леса, затем – печально памятные ещё по Первой мировой войне озёра и болота Мазовии, полноводные Висла и Одер в их нижнем течении. На такой местности Красная Армия с неизбежностью теряла свой главный «козырь» – многотысячную орду лёгких танков. Уже в сентябрьском (1940 г.) варианте Плана стратегического развёртывания Красной Армии были отмечены «сложные природные условия Восточной Пруссии, крайне затрудняющие ведение наступательных операций» и«исключительная подготовленность этого театра для обороны и особенно в инженерном и дорожном отношениях». На основании чего был сделан следующий вывод:«Возникают опасения, что борьба на этом фронте может привести к затяжным боям, свяжет наши главные силы и не даст нужного и быстрого эффекта». (1)

Вывод о бесперспективности наступления из Прибалтики через Восточную Пруссию к Висле был проверен и подтверждён в ходе январской (1941 г.) оперативно-стратегической Игры на картах[1]. В результате в мартовском (1941 г.) варианте Плана стратегического развёртывания Красной Армии задача Северо-Западного фронта была ограничена лишь следующим: «Прочной обороной и сковыванием сил противника от Мемеля (ныне Клайпеда) до Остроленка обеспечить основные операции центра». (2) Такие же, чисто оборонительные, задачи были поставлены перед фронтом и в майском (1941 г.) варианте Плана: «Упорной обороной прочно прикрыть Рижское и Виленское направления, не допустив вторжения противника из Восточной Пруссии». (3)

Другой уникальной особенностью Прибалтийского ОВО стала не объяснимая логически сохранность (доступность, рассекреченность) документов командования округа и его войсковых соединений за последние предвоенные дни. Ничего подобного по другим округам/фронтам не наблюдается, доступные историкам оперативные документы как заговорённые начинаются с 22 июня (или ещё более поздних дат). В порядке очень зыбкой гипотезы можно предположить, что это связано как раз с тем, что войскам других округов (Западного, Киевского, Одесского) с первых же дней войны предстояло решать отнюдь не оборонительные задачи и их архивные фонды в большей степени подверглись засекречиванию и «зачистке».

Как бы то ни было, но начиная с 18 – 20 июня (т.е. в середине календарного года и за 3 – 4 дня до «внезапного нападения») в архивных фондах ПрибОВО начинают появляться оперативные документы (приказы, боевые донесения, оперативные и разведывательные сводки) с номерами 1, 2, 3…

«Оперативная сводка 1, штадив-48, лес 0,5 км вост. ст. Далбе

1. Выполняя приказ, дивизия начала марш из г. Рига в 23.00 17.6.41 и, совершив ночной марш (30км), к 9.00 18.6.41 сосредоточилась в лесу юго-восточнее с. Далбе…» (5)

«Боевое донесение № 2, штадив-48, лес юго-западнее ст. Далбе, 9.10 18.6.41 г.

Дивизия, выполнив задачу дня, сосредоточилась к 9.00 18.6.41 в районе лес юго-западнее ст. Далбе…» (6)

«Начальникам отделов штаба и окружных управлений.

Сообщаю для сведения, что штабам армий даны указания по предоставлению срочных донесений по следующим срокам:

а) Оперативные сводки к 7.00 по состоянию на 5.00, 14.00 по состоянию на 12.00, 19.00 по состоянию на 17.00… Зам. начальника штаба генерал-майор Трухин. 20 июня 1941 г. № 01 (тип документа не обозначен. –М.С.) ». (7)

«Разведдонесение № 01 к 14.00 21.6.41, штаб СЗФ, Паневежис

Достоверными данными по состоянию на 18.6.41 установлено…» (29) Донесение подписал заместитель начальника РО штаба округа, но адресовано оно начальнику штаба ВВС фронта!

Разведсводка № 02 к 20.00 21.6.41, штаб ПрибОВО, Паневежис

По данным, заслуживающим доверия, продолжается сосредоточение немецких войск в Восточную Пруссию…» (8)

Оперсводка № 01 к 22.0021.6.41, штаб ПрибОВО, лес 12 км с-в Паневежис

Первое. Части и соединения Прибалтийского особого военного округа в пунктах постоянной дислокации занимаются боевой и политической подготовкой…» (9)

Приказание по СУВ № 01 штаб СЗФ, Паневежис, 12.00 21.6.41

1. Шифросвязь осуществлять согласно особых указаний.

2. Кодированную связь не применять.

3. Для маскировки несекретных переговоров и вызова начсостава для переговоров по техническим средствам связи применять: а) в сети ШТАФРОНТ – ШТАРМ переговорную таблицу ОПТ-2…» (10)

СУВ – это «скрытное управление войсками». Самое примечательное в этом документе даже не номер 01 посреди года, а то, что поверх букв «СЗФ» и «ФРОНТ», выполненных, как и весь документ, на печатной машинке, коричневым карандашом (возможно, 70 лет назад он был красным) жирно написано: «ОКР». Исправлена и подпись под документом – начальник штаба СЗФ генерал-лейтенант Клёнов «перекрашен» тем же карандашом в начальника штаба «ОКР». Для того чтобы всё это увидеть, даже не обязательно ехать в Подольск, в Центральный архив МО, – электронная копия документа представлена для всеобщего обозрения на сайте «Подвиг народа».

Через несколько часов, в 16.45 21 июня, от имени начальника штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенанта П. Клёнова (фактически документ подписал начальник Оперативного отдела штаба генерал-майор Ф. Трухин) всем начальникам отделов штаба и окружных управлений было под расписку объявлено следующее распоряжение:

«Некоторые штабы частей и отделы окружного управления в документах и разговорах употребляют слова «ФРОНТ», СЗФ и пр., чем разглашают место и наличие фронтового управления. Немедленно прекратить это явление и впредь штаб и управления именовать ПрибОВО». (11)

О наличии фронтового управления, созданного за несколько дней ДО «внезапного нападения», можно догадаться уже по одному только появлению документов с номерами 1, 2, 3 посреди года. Не менее примечательно и требование предоставлять по три Оперсводки в день (в мирное время так не бывает), и появление документов с названием «боевое донесение». Однако документ, процитированный выше, чрезвычайно важен другим – он показывает, что смысл и значение развёртывания на базе округа фронта был вполне ясен причастным к этому командирам; они отчётливо понимали, что это значит и почему такую тайну нельзя доверить даже бумагам, украшенным грифами «Секретно», и телефонным линиям шифрованной связи. Запредельная конспирация дошла до того, что 21 июня 1941 г. начальник Управления политпропаганды Прибалтийского ОВО товарищ Рябчий приказал: «Отделам политпропаганды корпусов и дивизий письменных директив в части не давать; задачи политработы ставить устно через своих представителей». (31)

Стоит обратить внимание и на место нахождения штаба новоявленного фронта. По меньшей мере с 21 июня (штаб ВВС находился там уже с вечера 20 июня) – это лес северо-восточнее г. Паневежис. Именно там в соответствии с Планом прикрытия и должен был находиться штаб Северо-Западного фронта «через 6 часов после начала войны или объявления мобилизации». (12) Какое же из этих двух событий произошло за 6 часов до перемещения штаба новообразованного фронта из Риги в лес у Паневежиса? Мобилизация (открытая мобилизация) была объявлена Указом Президиума ВС СССР даже не с 22, а с 23 июня. Может быть, для тайно созданного Северо-Западного фронта война началась за несколько дней до утра 22 июня?

Согласен, такое предположение выглядит дешёвой «конспирологией», однако на первой странице документа, хранящегося в ЦАМО (фонд 221, опись 1351, дело 201), мы можем прочитать такой вот невероятный текст: «Из журнала боевых действий войск Северо-Западного фронта об обстановке, положении и боевых действиях войск с 18 по 23 июня 1941 г.». А на следующей странице этого документа первый интервал времени в описании «боевых действий» обозначен как «18.21.6». И этот документ доступен в весьма качественной электронной копии для всех желающих…

Не менее красноречивым является и содержание документов штабов ПрибОВО, выпущенных со «старой», многозначной нумерацией. Вот, например, приказ командира 12 МК генерал-майора Шестопалова № 0033 от 18 июня 1941 г. Документ украшен грифом «Совершенно секретно. Особой важности», что для документов корпусного уровня является большой редкостью. Приказ № 0033 начинается такими словами: «С получением настоящего приказа привести в боевую готовность все части. Части приводить в боевую готовность в соответствии с планами поднятия по боевой тревоге, но самой тревоги не объявлять… С собой брать только необходимое для жизни и боя…» Дальше идёт указание начать в 23.00 18 июня выдвижение в районы сосредоточения, причём все конечные пункты маршрутов находятся в лесах! (13)

В тот же богатый событиями день 18 июня командующий ПрибОВО генерал-полковник Ф. И. Кузнецов подписывает пространный, многостраничный Приказ № 00229. Там, в частности, сказано:

«…Начальнику зоны противовоздушной обороны к исходу 19 июня 1941 г. (здесь и далее подчёркнуто мной. – М.С.) привести в полную боевую готовность всю противовоздушную оборону округа… К 19.6.41 г. доложить порядок прикрытия от пикирующих бомбардировщиков крупных железнодорожных и грунтовых мостов, артиллерийских складов и важнейших объектов.

До 21.6.41 г.совместно с местной противовоздушной обороной организовать: затемнение городов Рига, Каунас, Вильнюс, Двинск, Митава, Либава, Шауляй, противопожарную борьбу в них… Не позднее утра 20.6.41 г. на фронтовой и армейские командные пункты выбросить команды с необходимым имуществом для организации на них узлов связи… Наметить и изготовить команды связистов, которые должны быть готовы к утру 20.6.41 г. по приказу командиров соединений взять под свой контроль утверждённые мною узлы связи… Определить на участке каждой армии пункты организации полевых складов противотанковых мин, взрывчатых веществ и противопехотных заграждений. Указанное имущество сосредоточить в организованных складах к 21.6.41 г… Создать на телшяйском, шяуляйском, каунасском и калварийском направлениях подвижные отряды минной противотанковой борьбы. Для этой цели иметь запасы противотанковых мин, возимых автотранспортом. Готовность отрядов 21.6.41 г… План разрушения мостов утвердить Военным Советам армий. Срок выполнения 21.6.41 г… Отобрать из частей округа (кроме механизированных и авиационных) все бензоцистерны и передать их по 50% в 3-й и 12-й механизированные корпуса. Срок выполнения 21.6.41 г… До 23.6.41 доснабдить части всем положенным по табелям…» (14)

Не отставали от пехоты и авиационные части Прибалтийского округа. В донесении «О боевой деятельности 86-й авиабазы с 22.6 по 28.6» читаем: «20 и 21 6.41. Постройка оборонительных сооружений по плану обороны. 21.6.41 в 22.00 занятие оборонительных сооружений составом полка и базы для обороны аэродрома. Окончание работ по засыпке и зарывке ГСМ, хранившегося в бочках…» (30) Доклад «О проделанной работе 213-й авиабазы с 17.6 по 28.6.41 г.» вполне буднично констатирует: «При объявлении боевой тревоги к исходу дня 21.6.41 г. (подчёркнуто мной. – М.С.) на оперативном аэродроме Кармелава было сосредоточено следующее имущество…» (34)

Просто удивительно, как советские историки/пропагандисты, сочинившие и растиражировавшие миф про наркома ВМФ адмирала Н. Г. Кузнецова, который якобы «не побоялся нарушить запрет Сталина и привёл накануне войны флот в боевую готовность», не обронили ни одного доброго слова про аналогичный «подвиг» генерала Ф. И. Кузнецова. Или разнарядка была на один миф про одного Кузнецова? В любом случае никаких «запретов Сталина» командующий ПрибОВО не нарушал, скорее наоборот – в меру своего разумения и организационных способностей подчинённых пытался выполнить полученные им указания.

11 июня 1941 г., ровно за неделю до того, как в ПрибОВО начались события, на военном языке именуемые «оперативное развёртывание войск», командующий ПрибОВО Ф. И. Кузнецов и член Военного совета округа П. А. Диброва оказались в Москве. И не просто в Москве, а в кабинете Сталина, где в тот момент находились: заместитель главы правительства и нарком иностранных дел Молотов, нарком обороны Тимошенко, начальник Генштаба Жуков, нарком госбезопасности Меркулов, начальник Главпура Запорожец. Едва ли такое мероприятие можно назвать «совещанием» – Кузнецов и Диброва находились не на той ступеньке административной лестницы, чтобы давать «советы» высшему военно-политическому руководству страны; скорее всего, это был инструктаж, причём достаточно подробный (он продолжался с 21.55 до 22.55).

Необходимо отметить, что с 24 мая (того загадочного дня, когда в кабинете Сталина – в первый и единственный раз за весь 41-й год – были собраны командующие, ЧВС и командующие авиацией всех пяти западных приграничных округов) и до начала войны именно и только ПрибОВО стал тем округом, командование которого имело встречу со Сталиным. Этому странному факту можно дать множество различных интерпретаций, например: встречи (инструктажи) с командованием наиболее значимых в запланированной стратегической операции фронтов (Юго-Западного и Западного) были запланированы на более поздний (т.е. максимально приближенный ко дню начала вторжения в Европу) срок; начавшаяся «вероломным» нападением Германии война смешала все календарные планы, и эти встречи так никогда и не состоялись (командующий Западным фронтом генерал армии Павлов будет расстрелян, командующий Юго-Западным фронтом Кирпонос погибнет в Киевском «котле»).

Прибалтийский ОВО географически располагался на «освобождённых от ига капитала» территориях. В этом-то ничего уникального нет – войска всех пяти западных приграничных округов полностью или частично развёртывались на аннексированных в 1939 – 1940 гг. землях. Однако только в Прибалтике было принято и реализовано в высшей степени странное решение: включить в состав войск округа шесть дивизий (три корпуса), сформированных на базе войск ликвидированных государств (Эстонии, Латвии и Литвы). Ничего подобного более нигде не было, и трудно себе представить «польскую дивизию» в составе КОВО или «финскую бригаду» в Ленинградском ВО. И ведь что интересно – ровно за 13 месяцев до расстрела Д. Г. Павлов предостерегал высшее командование от такого опрометчивого шага:

«Существование на одном месте частей Литовской, Латвийской и Эстонской армий считаю невозможным. Высказываю следующие предложения:

Первое. Армии всех 3-х государств разоружить и оружие вывезти в Советский Союз.

Второе, или после чистки офицерского состава и укрепления частей нашим комсоставом, допускаю возможность на первых порах – в ближайшее время – использовать для войны части Литовской и Эстонской армий вне Белорусского ОВО, примерно – против румын, афганцев и японцев. Во всех случаях латышей считаю необходимым разоружить полностью…» (15)

Павлова не послушали. В результате уже в первые часы войны (в 9.35 22 июня 1941 г.) командующий ПрибОВО докладывает наркому обороны СССР, что он вынужден был поручить 5-й танковой дивизии «прикрывать тыл 11-й Армии от литовцев», а «национальные» 179, 181, 183, 184-я стрелковые дивизии «абсолютно ненадёжны». (16) Странно. Что помешало сделать такой, правильный, вывод хотя бы в 9 часов вечера предыдущего дня? Впрочем, есть основания предположить, что главной проблемой стала не необходимость срочного вывода «национальных» дивизий из зоны боевых действий и даже не вооружённый мятеж, начавшийся в первые же дни войны в Каунасе, Риге и других городах Прибалтики. Самый тяжёлый удар по политморсосу («политико-моральное состояние») войск ПрибОВО нанёс сам факт их годичного (а некоторые части и соединения находились там аж с октября 1939 г.) пребывания на территории «буржуазных государств».

На красноармейцев из разорённых «коллективизацией» российских деревень ошеломляющее впечатление производили даже магазины в таком провинциальном захолустье Восточной Европы, как Белосток, Брест, Ковель, Кишинёв… Но Прибалтика 30-х годов – это совсем не Кишинёв. Нельзя не признать, что под руководством жёстких авторитарных режимов молодые государства Балтии добились огромных экономических успехов, а такие страны, как Латвия и (в меньшей степени) Эстония, по уровню и качеству жизни населения вышли на очень достойный западноевропейский уровень. Показать это бойцам и командирам Красной Армии было большой политической ошибкой. Чахлые ростки «большевистской сознательности» не выдержали такого удара:

«К нам на постой определили офицера с женой. То ли старший лейтенант, то ли капитан. Сейчас не помню, как, впрочем, и его фамилию. Звали его Николаем. Молодые и симпатичные люди. Этот офицер получал денежный оклад в тысячу рублей, которые в первые месяцы приравняли к лату в соотношении один к одному. При средней тогда зарплате рабочего 80 лат в месяц Николай практически получал целое состояние при полном изобилии товаров в магазинах. Когда он шёл домой со службы, то по дороге забегал в кондитерскую и за 1 рубль (лат) покупал коробочку с двадцатью пирожными. Больше пяти-шести они с женой, естественно, съесть не могли, а на завтра оставлять не имело никакого смысла. Так они оставшимися пирожными кормили наших кур (мама очень ругала их за это) …

Жена Николая, как и все жёны советских командиров, скупала мужские и женские часы, изделия из золота и камней и везла их в СССР, в город Киев, где таких товаров уже и в помине не было, а продать их можно было за любые деньги. Обратно она привозила наличные, и всё повторялось в геометрической прогрессии… Через несколько месяцев обе свои комнаты и коридор квартиранты заставили фанерными ящиками с самыми различными товарами. Скупалось всё подряд: обувь на все времена года и на всю оставшуюся жизнь, кожаные и драповые пальто и куртки, мануфактура рулонами, мужские костюмы и женские платья немерено, постельное и нательное бельё несчитано. А в магазинах товары всё не убывали…»

Эти воспоминания своего отца, уроженца городка Карсава (Латвия), прислал мне мой тёзка Марк Гейденрейх. Вот ещё один фрагмент воспоминаний, от другого ветерана:

«Наш полк был расквартирован в Либаве (Лиепае). Дали шикарную квартиру, можно сказать, апартаменты, а мебели никакой. Пошли с женой покупать. Зашли в магазин, а там такой выбор, что глаза разбегаются. Сначала подумали, что очень дорого и не хватит денег расплатиться. Приценились. Копейки, а не цена. Выбрали пятикомнатный гарнитур из карельской берёзы. Расплатились, и буквально тут же грузчики привезли и по всей квартире расставили. Не прошло и месяца, как жена моя, гуляя по городу, зашла опять в этот же мебельный и увидела такую роскошь из красного дерева, что не удержалась и купила. Прихожу со службы, а по всему дому стоит новая шикарная мебель. На свой вопрос: «Куда делась старая?» – получил вполне логичный ответ: «Грузчики на помойку вынесли…»

Разумеется, партийно-воспитательная работа с личным составом не утихала ни на день, но внушить красноармейцам, что они должны отдать свою единственную жизнь ради того, чтобы «освободить» ещё какую-нибудь страну от пирожных и гарнитуров, становилось всё труднее. Начало войны в Прибалтике в воспоминаниях Гейденрейха выглядит так:

«Из дома я ушёл рано утром, толком не попрощавшись с родными, в первый же день войны. Мы погнали большое стадо коров на восток. Организовал нас майор НКВД Блинов. Часа в три утра ему позвонил его родной брат, служивший на границе, и сообщил, по всё ещё прекрасно работающей связи, что немцы, не встретив никакого сопротивления, через них прошли. «Жди, брат, скоро будут у вас». Вот таким образом вся Карсава о начавшейся войне и узнала. Приблизительно через час налетели немецкие бомбардировщики и разбомбили узлы связи и мост в километре от дома. Никакого приказа Блинов ни от кого не получал, но решил хоть что-то спасти от немцев…

Выдали нам каждому по винтовке и по десять патронов, научили заряжать, собирать, разбирать, чистить. Дошли до границы с СССР (РСФСР) в Голышево. Там жуткий бардак. Граница-то с «братской Латвией» весь этот год была закрыта, а приказ открыть её не поступил. Майор за пистолет: «Мать вашу так, скот племенной на восток гнать надо!» – а у пограничников тоже винтовки имеются. В конце концов начальство покумекало и приказало привести колхозников из ближайшей деревни – забрать скот.

Это был какой-то ужас! Несмотря на жаркий летний день, пришли мужики и бабы в грязных, рваных ватниках. На ногах какие-то опорки, лапти. Невозможно отличить мужчин от женщин. Лица чёрные, жёваные, с беззубыми, ввалившимися ртами. Ото всех жутко смердит. Многие пьяны. Курят вонючий самосад, заворачивая его в газету. Ничего подобного, такой нищеты и рабства, мы в жизни не видели. Это были люди не из другой страны – с другой планеты. На нас, на только что начавшуюся войну и на этих коров им было абсолютно наплевать. Они лютой ненавистью ненавидели «собственных», т.е. колхозных, коров, сам колхоз, товарища Сталина и его «советскую власть», которая довела их до такой жизни…

К тому времени немцы перекрыли главную дорогу Варшава – Ленинград, и обезумевшая от страха толпа бросилась на нашу погранзаставу. Толпа эта состояла из партийных работников всех уровней и уцелевших руководителей НКВД и милиции. Это я, как свидетель, категорически заявляю. Драпала вся эта свора с такой потрясающей силой, что смяла границу, как будто пограничников там никогда и не было…»

Конечно, воспоминания одного из рядовых свидетелей событий могут быть названы «предвзятыми», «односторонними», «нетипичными». Однако описанное выше вполне совпадает с записью от 23 июня 1941 г. в Журнале боевых действий (ЖБД) немецкой Группы армий «Север»: «В течение целого дня противник уклонялся от боя и под прикрытием более или менее сильных арьергардов продолжал отход». (59) В тот же день, 23 июня, отнюдь не «рядовой», а начальник Генерального штаба вермахта генерал-полковника Ф. Гальдер записывает в своём знаменитом дневнике:

«Местные переброски наземных войск и авиации [противника] являются вынужденными и предприняты под влиянием продвижения наших войск, а не представляют собой организованного отхода с определёнными целями. О таком организованном отходе до сих пор как будто говорить не приходится. Исключение составляет, возможно, район перед фронтом группы армий «Север», где, видимо, действительно заранее был запланирован и подготовлен отход за реку Западная Двина. Причины такой подготовки пока установить нельзя». (17)

Не будем слишком строги к «битому гитлеровскому генералу». Наши советские историки и за полвека не смогли установить «причины такой подготовки»…

26 июня 1941 г., пройдя за четыре дня 300 км, 56-й моторизованный (танковый) корпус Манштейна захватил Даугавпилс (Двинск) и мост через Даугаву (Западную Двину). К концу июня стратегический рубеж реки Даугава был взят немцами на всём протяжении от Даугавпилса до Риги. Задача, которую по условиям предвоенных командно-штабных игр «западные» должны были решить за месяц (и что «восточные» им – по результатам тех же «игр», – конечно же, не позволили), на практике была решена за неделю. Упорное сопротивление разрозненных частей и подразделений 2-й танковой дивизии, 9-й противотанковой артбригады, 12-го и 21-го мехкорпусов смогло лишь на несколько дней или часов затормозить на ряде направлений триумфальный марш вермахта по Прибалтике. Что же касается штаба Северо-Западного фронта, то он уже 29 июня «перебазировался» в Псков и 5 июля – в Новгород.

26 июня в районе Даугавпилса сдался в плен начальник Оперативного отдела штаба С-З.ф. генерал-майор Трухин (в дальнейшем Трухин активно сотрудничал с немцами, возглавил штаб власовской «армии» и закончил свою жизнь на виселице 1 августа 1946 года). Начальник штаба фронта генерал-лейтенант Клёнов и командующий ВВС фронта генерал-майор Ионов были арестованы летом 41-го и позднее расстреляны. 5 июля 1941 г. за подписью вступившего в исполнение обязанностей начальника штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенанта Ватутина (накануне войны – начальник Оперативного управления, заместитель начальника Генштаба Красной Армии) вышла «Инструкция по борьбе с танками противника», в которой предписывалось «заготавливать грязь-глину, которой забрасывают смотровые щели танка». (18) Кидаться грязью и глиной предстояло войскам фронта, который – по вполне официальным данным современных российских военных историков – с 22 июня по 9 июля 1941 г. смог потерять 2523 танка, 3560 орудий и миномётов, 341 тыс. единиц стрелкового оружия. (19, стр. 368)

В составе ВВС Прибалтийского ОВО (будущего Северо-Западного фронта) накануне войны было 5 авиадивизий. Четыре из пяти дислоцировались в полосе от границы до р. Даугава, т.е. на территории Литвы и Юго-Западной Латвии. В глубине территории округа, в Эстонии, на расстоянии в 500 – 600 км от границы находилась 4-я смешанная (по фактическому составу – скорее бомбардировочная) авиадивизия. Сразу же отметим, что никакого «базирования авиации у пограничных столбов» не было и в помине. Основные силы авиации ПрибОВО были сравнительно равномерно размещены в 300-км полосе от границы до реки Даугава. Лишь два (из 58) аэродрома – Немаюцай и Перлон – находились ближе 50 км от границы.

Напротив, противник – так же как и на других участках Восточного фронта – использовал весьма малое число аэродромов[2] и максимально приблизил свою авиацию к зоне будущих боевых действий. Его истребительные группы базировались не далее 15 – 20 км от границы, а группа II/JG-27 на аэродроме Бержники (Berzniki) в «сувалкском выступе» действительно находилась в нескольких километрах от «пограничных столбов» и теоретически могла быть подвергнута обстрелу обычной дивизионной артиллерии. Даже бомбардировочные эскадры в Восточной Пруссии развёртывались не далее 20 – 30 мин. полёта на крейсерской скорости от границы: KG 76 в районе Gerdauen (ныне посёлок Железнодорожный), 120 км до границы и KG 77 в районе Heiligenbeil (ныне Мамоново), 160 км до границы.

По самой минимальной оценке (не считая формирующиеся «двухсотые» авиаполки и не учитывая наличие в районе Новгорода 1-го авиакорпуса дальней авиации, т.е. двух авиадивизий, на вооружении которых числилось 274 бомбардировщика), группировка советских ВВС в Прибалтике насчитывала 17 авиаполков (8 бомбардировочных, 8 истребительных, 1 штурмовой), 790 боеготовых экипажей, не менее 870 исправных боевых самолётов (340 бомбардировщиков, 530 истребителей и штурмовиков). Что совсем немало – не только в сравнении с численностью противника (1-й Воздушный флот Люфтваффе, 8 авиагрупп, порядка 350 боеготовых самолётов), но и в сравнении с силами авиации других приграничных округов. В частности, ВВС ПрибОВО по всем количественным показателям превосходили ВВС Одесского округа, перед войсками которого в будущей войне ставились отнюдь не оборонительные задачи.

Несколько утрируя, можно сказать, что ВВС ПрибОВО были «непропорционально велики» по отношению к весьма скромным оборонительным задачам, поставленным перед войсками округа. Эта «непропорциональность» может быть объяснена как общей иррациональностью многих принятых накануне войны решений, так и вполне осознанным намерением создать у границ с Восточной Пруссией «дальний рубеж» противовоздушной обороны Ленинграда – важнейшего на тот момент центра военной промышленности СССР.

Боевой состав и дислокация ВВС ПрибОВО представлены в нижеследующей таблице 1:

Таблица 1

Примечания:

– числа в столбце дивизий обозначают: число исправных самолётов-бомбардировщиков + число исправных самолётов-истребителей, число боеготовых экипажей; все данные из Оперсводки штаба ВВС ПрибОВО по состоянию на 21 июня 1941 г.;

– числа в графах авиаполков обозначают: число самолётов / в т.ч. неисправных, число лётных экипажей; данные приведены из документов соответствующих полков и авиадивизий, арифметическая сумма самолётов и экипажей по полкам не совпадает с данными в столбце дивизий;

– названия населённых пунктов соответствуют принятым в документах 41-го года: Митава (ныне Елгава), Виндава (ныне Вентспилс), Либава (ныне Лиепая), Кейданы (ныне Кедайняй), Россиены (ныне Расейняй), Ораны (ныне Варена), Двинск (ныне Даугавпилс).

Как и во всех подобных случаях, цифры, представленные в Таблице 1, могут служить лишь для самой общей, ориентировочной и минимальной (!) оценки реальной численности группировки советских ВВС. Установить что-либо точно едва ли возможно в принципе. Разные документы, иногда составленные в один и тот же день, но в разных командных инстанциях, или выпущенные одним штабом, но в разные дни с интервалом в пару недель, дают количественные показатели, расходящиеся на 20, 30 и более процентов. Учёт боевых самолётов – сложной, дорогостоящей и крайне дефицитной на войне техники – был поставлен хуже, чем учёт стреляных гильз в стрелковом тире. Как всегда, основную путаницу в отчётность вносит огромное количество «истребителей старых типов», которые командование авиачастей поспешило перестать считать боевой матчастью, лишь только на горизонте замаячила надежда на получение новых «мигов» и «яков». Соответственно, в разных документах, относящихся к 57-й САД, можно найти и 168, и 107 истребителей; в 8-й САД числятся и 316, и 215, и 192 самолёта. А потом ещё появляются какие-нибудь «находящиеся на консервации 21 И-15 бис» и «13 лучших самолётов СБ накануне войны были переданы из дивизии в лётную школу». (20)

В Оперативной сводке № 2 штаба 57-й САД от 20.00 20 июня 1941 г. утверждается, что «неисправных самолётов следующее количество: 42-й ИАП – нет, 49-й ИАП – 5,54 БАП-й – 10». (21) На следующей странице этого же документа сообщается, что «к исходу дня в состоянии боевой готовности 57 истребителей». Сводка № 3 (к 12.00 21 июня) констатирует, что «в боевом составе и обеспеченности САД боеприпасами и ГСМ [изменений] нет». (22) Задача для первоклассника: сколько всего самолётов-истребителей было в дивизии, если 57 исправны и 5 числятся неисправными? Оперативная сводка № 03 штаба ВВС ПрибОВО (составлена в 17.00 21 июня) сообщает, что в 57-й САД только в перечне «исправной материальной части» числятся 107 самолётов-истребителей. (23) Судя по подписанному 2 августа – т.е. уже после разгрома дивизии – отчёту «Итоговые сведения о боевой работе частей 57-й САД», 21 июня «матчасть дивизии состояла из 210 боевых самолётов», в том числе 134 истребителей. (24) Хорошо известный специалистам статистический сборник «Советская авиация в ВОВ в цифрах» со ссылкой на документы архивного фонда Главного штаба ВВС Красной Армии сообщает, что только в составе двух истребительных полков 57-й САД по состоянию на 1 июня 1941 г. числилось 150 исправных и 18 неисправных самолётов. (25) И так далее…

Надеюсь, внимательный читатель уже заметил и оценил номера приказов и оперативных сводок, выпущенных 20 – 21 июня 1941 г. Не менее интересно и их содержание:

«Приказ № 1/ОП, штаб 7 САД, Шауляй, 20.6.41 г.

1. Сего числа штаб дивизии с зимних квартир г. Елгава перебазируется на ЗКП (запасной командный пункт) – лес 5 км ю-в. г. Шауляй… По каждому отделу и службе на ЗКП иметь минимальное количество документов секретного делопроизводства для обеспечения работы по особому заданию. Отделу кадров личные дела не брать…» (32)

«Исх. № 03, 21.6.41 г. Начальникам штабов полков

1. На основании табеля срочных донесений штаба ВВС ПрибОВО устанавливаю следующий порядок представления донесений…

2. В оперативных сводках освещать следующие вопросы в установленном порядке:

а) характер боевых действий или боевой подготовки;

б) потери и израсходование боеприпасов…

Начальник штаба 8 САД полковник Глухое

21.6.41 г.» (34)

«Оперативная сводка № 2, штаб 57 САД, Вильнюс, к 20.00 20.6.41

57 САД в течение 20.6 продолжала маскировку самолётов, подвозку боеприпасов и горючего на оперативные аэродромы… На аэродромах Ораны, Крыжаки, Двинск по одной [эскадрильи] находится в состоянии боевой готовности…» (21)

«Оперативная сводка № 01 к 17.00 20.6.41 г., штаб ВВС ПрибОВО, Паневежис

1. Части ВВС в течение 20.6.41 г. производили перебазирование на оперативные аэродромы, рассредоточение и маскировку матчасти на аэродромах.

2. Боевых действий в течение 20.6.41 г. части ВВС не производили (эта фраза вычеркнута пером; ниже теми же чернилами вписано:«В каждом полку находится по одной эскадрильи в готовности № 2, остальные занимаются боевой подготовкой»).

3. Части ВВС дислоцируются… (далее идёт перечень полков и аэродромов, эта информация отражена выше в Таблице № 1).

4. Части ВВС рассредоточены на оперативных аэродромах в боеготовности № 2 (эта фраза многократно зачёркнута пером, вместо неё вписано«содержится по одной эскадрильи полка»).

Начальник штаба ВВС ПрибОВО комбриг Крупин

начальник оперативного отдела подполковник Корепанов» (26)

«Оперативная сводка № 02 к 5.00 21.6.41 г., штаб ВВС ПрибОВО, Паневежис

1. Части ВВС в течение ночи 21.6.41 г. боевых действий не производили, в каждом полку по одной эскадрилье находится в боевой готовности № 2. Остальные занимаются боевой подготовкой.

2. Дислокация частей без изменений (см. сводку № 01)

Начальник штаба ВВС ПрибОВО комбриг Крупин

начальник оперативного отдела подполковник Корепанов» (27)

Оперсводка № 03 к 17.00 21 июня фактически повторяет по содержанию предыдущую. Изменений в дислокации частей нет, матчасть маскируется на аэродромах, «в каждом полку одна эскадрилья находится в положении дежурства в готовности № 2». (28)

Никаких сенсаций. Боевых действий 20 и 21 июня не было. Правда, эта констатация не представлялась столь однозначной тогда, когда штаб ВВС Северо-Западного фронта (которому запретили называть себя «фронтом» в письменных документах) занял предназначенное ему по Плану прикрытия место на полевом командном пункте в лесу у Паневежиса.

Следующая по счёту (правильнее сказать – следующая из сохранившихся в архивном фонде Управления ВВС Северо-Западного фронта) Оперативная сводка, подписанная комбригом Крупиным и подполковником Корепановым, выпущена в 19.00 22 июня. Вопреки простой логике, она имеет номер… 03, хотя должна была бы быть по меньшей мере четвёртой, а с учётом весьма вероятного наличия утренней сводки за 22 июня (как-никак, но в это утро случилось событие, заслуживающее упоминания) – пятой. Но и это ещё не всё! Третья Оперсводка № 3 была выпущена в 8.00 24 июня, причём подписали её другие лица и в другом месте. Третья сводка № 3 составлена в Риге, подписана заместителем начальника штаба полковником Рассказовым и начальником оперативного отдела штаба полковником Самохиным, причём этот штаб называет себя «штаб ВВС СЗФ». Вечером 24 июня находящийся в Паневежисе (по крайней мере, так написано в документе) штаб комбрига Крупина, на этот раз также называющий себя штабом ВВС фронта, выпускает Оперсводку № 06, а «рижский штаб полковника Рассказова» выпускает Оперсводку с таким же номером и тоже от имени «штаба ВВС фронта» в 20.00 26 июня…

Что это было? Понятно, что вся эта дикая путаница в документах отражает процесс формирования Северо-Западного фронта на базе штаба и войск Прибалтийского ОВО в ситуации, когда запланированный в Москве график был сорван внезапным вмешательством Берлина. Однако сама процедура этого создания вызывает множество вопросов. Почему-то нарушена с точностью «до наоборот» география дислокации штабов. Вынесенная на передовой (в лесу у Паневежиса) командный пункт структура называет себя «штаб ВВС округа», в то время как оставшаяся в тылу, в месте предвоенной дислокации штаба округа (г. Рига), структура называет себя «штаб фронта». Нарушена нормальная субординация: в военное время штаб фронта «выше» штаба округа (т.е. фактически тыловой структуры), однако комбриг (что соответствует генерал-майору) Крупин и командующий генерал-майор Ионов вплоть до утра 23 июня подписываются как начальники ВВС ОКРУГА, а полковник Рассказов в должности заместителя начальника штаба подписывает документы штаба ФРОНТА. Странно и то, что «штаб ВВС округа» выпускает Оперсводки значительно чаще, чем «штаб ВВС фронта», хотя на войне должно было бы быть точно наоборот.

Конечно, возможным объяснением всего этого может быть один только крайне низкий уровень делопроизводственной культуры штабов Красной Армии того времени. И всё же трудно не заметить того, как названные выше генералы и полковники оказались втянуты в некую, затеянную в Кремле «игру», конкретный смысл которой им так никто и не объяснил. В любом случае ясно одно – применительно к Прибалтийскому округу ни о каком «внезапном нападении на мирно спящие аэродромы» не может быть и речи. По меньшей мере за два дня до фактического начала боевых действий части ВВС были приведены в состояние повышенной боеготовности, рассредоточены на оперативных аэродромах, получили приказ рассредоточить и замаскировать боевую матчасть. Дежурство в готовности №2,о чём доложено в Оперативных сводках за 20 – 21 июня, – это готовность к взлёту по тревоге в течение 3 – 4 минут. Неожиданным и внезапным в такой ситуации может считаться только тот сокрушительный разгром, который случился с ВВС Северо-Западного фронта.

Первый удар в полосе Прибалтийского ОВО (как, впрочем, и на других участках советско-германского фронта) нанесли немцы. В предрассветной дымке утра 22 июня, под тёплым летним дождиком сотни боевых самолётов 1-го Воздушного флота Люфтваффе оторвались от взлётных полос аэродромов Восточной Пруссии и взяли курс на северо-восток.

В составе 1-го Воздушного флота была достаточно мощная группировка бомбардировочной авиации: 8 авиагрупп (не считая т.н. «береговую» группу KGr-806, оперативно подчинённую командованию флота и в боевых действиях в Прибалтике в июне 41-го участия не принимавшую), на вооружении которых числилось 240 «Юнкерсов-88», из них в боеспособном состоянии находилось порядка 192 машин (80%). Как видим, характерной особенностью бомбардировочных сил 1-го В.ф. был высокий (по меркам Люфтваффе образца 41-го года) процент боеготовности и полная однотипность боевых машин, причём этим единственным типом был лучший на тот момент немецкий бомбардировщик Ju-88.

Истребительные силы 1-го В.ф. состояли из трёх авиагрупп эскадры JG-54 и одной группы (II/JG-53) 53-й эскадры (судя по большинству источников, группа была неполной – только две, 4-я и 5-я, эскадрильи). В общей сложности на приграничных аэродромах Восточной Пруссии базировалось 164 самолёта-истребителя (131 в боеготовом состоянии), причём все «мессера» были последней модификации Bf-109F. Кроме того, в т.н. «сувалкском выступе», на аэродромах Сувалки, Соболево, Бержники развёртывались истребительные части 2-го Воздушного флота, всего пять авиагрупп: III/JG-53, II/JG-52, II(Sch.) /LG-2, штаб и две группы (II/JG-27, III/JG-27) 27-й эскадры.

В целом надо отметить, что такой концентрации авиационных сил, как в полосе между Тильзит и Сувалки, не было более нигде на всём протяжении Восточного фронта. И хотя 2-й Воздушный флот (включая названные выше четыре истребительные группы) был оперативно подчинён командованию Группы армий «Центр», в первые дни войны его авиагруппы, действуя на стыке Западного и Прибалтийского округов (т.е. Западного и Северо-Западного фронтов Красной Армии), также приняли участие в сражении, развернувшемся в небе и на аэродромах Южной Литвы.

Силы в распоряжении командования Люфтваффе были значительные, однако использованы в первые часы войны они были весьма слабо («слабо» в сравнении с тем, как действовали в тот день германские ВВС в небе Белоруссии). В полдень 22 июня Разведсводка № 03 штаба Северо-Западного фронта констатирует дословно следующее: «Противник ещё не вводил в действие значительных Военно-воздушных сил, ограничиваясь действием отдельных групп и одиночных самолётов». (35) Утром (в 8.10) того же дня удивление от неожиданного отсутствия в воздухе ожидаемых тысяч вражеских самолётов материализовалось в следующем приказе: «Из Риги. Командиру 7 САД. Вручить немедленно. Командующий приказал беречь истребительную авиацию для отражения мощного налёта авиации противника. Расходовать бережно. Ожидается налёт большой группы…» (36)

Во второй половине дня 22 июня оценка численности введённой в бой авиации противника несколько конкретизировалась. Полковник Самохин (из «рижского штаба») докладывает по телеграфу (адресат на бланке телеграммы не указан) следующее: «Противник с 4.15 до 13.00 группами до 40 самолётов и одиночными самолётами общим количеством свыше 150 самолётов подверг атаке аэродромы… (далее следует перечень) ». (37) Вполне возможно, что в суматохе первого дня войны не все пролёты вражеской авиации были зафиксированы, не все донесения поступили в штаб ВВС фронта, и указанная выше цифра должна быть увеличена в 2 – 3 раза, но и при таком допущении получается, что немцы (с учётом действовавших в полосе С-З.ф. частей 2-го Воздушного флота) выполнили в среднем за день не более одного вылета на исправный самолёт.

Не впечатляют и отмеченные в документах советских штабов результаты первых налётов противника. Оперсводка № 1/ОП «рижского штаба» ВВС фронта к 17.00 22 июня фиксирует лишь следующие потери: «Осколками бомб и пулемётным огнём на земле уничтожено до 35 и повреждено до 27 самолётов (подчёркнуто мной. – М.С.).Убито 3 и ранено 11 человек военнослужащих, убито 8 и ранено 7 строительных рабочих. В воздушных боях при отражении налётов противника сбито 9 наших самолётов…» (38) Сходные цифры названы и в Оперсводке № 03/ОП к 19.00 22 июня, выпущенной «лесным штабом в Паневежисе» за подписью начальника штаба ВВС округа/фронта комбрига Крупина: «Общие потери за 22.6.41 по ВВС ПрибОВО: 35 бомбардировщиков, 30 истребителей; убито 5, ранено 45. Потери уточняются». (39)

Оперативная сводка штаба ВВС Прибалтийского ОВО, вечер 21 июня 1941 г.

Со всеми оговорками о том, что эти сведения нуждаются в уточнении, вполне очевидно, что никакого «разгрома авиации на земле» штаб ВВС фронта не зафиксировал. Общее количество выведенных из строя самолётов (причём многие из них ещё оставались ремонтопригодными!) – меньше одной десятой от исходной численности. Примечательно, что даже немцы (Журнал боевых действий Группы армий «Север», запись от 22 июня 1941 г.), многократно завышавшие – как всегда и везде это бывало – количество самолётов противника, уничтоженных в воздухе и на земле, отнюдь не поспешили отчитаться о полном уничтожении авиации Прибалтийского округа: «Из предполагавшихся в этом районе 750 самолётов противника 185 были уничтожены». (60)

Ответный удар бомбардировочной авиации Северо-Западного фронта не заставил себя долго ждать. В этой истории ещё много неясного, некоторые обстоятельства событий уточнить уже не удастся никогда (как по причине утраты многих документов фронта, так и в силу крайней противоречивости, а порой и иррациональности действий высшего военно-политического руководства СССР), однако общий вывод можно обозначить уже сейчас: такого удара, какой нанесли противнику бомбардировщики Прибалтийского ОВО, немцы 22 июня 1941 г. не получили ни на одном другом участке Восточного фронта.

С этого места наше изложение начнёт ещё более удаляться от классической версии советской историографии, в рамках которой на «мирно спящих аэродромах», разрушенных сокрушительным внезапным ударом немецкой авиации, у горящих обломков самолётов собрались необученные мальчишки «с налётом 5 часов «по коробочке»; мальчишки рвутся в бой, но зловещие «бериевские сатрапы», размахивая пистолетом ТТ, требуют соблюдать некий «запрет Сталина» и огонь по противнику не открывать. Реальность была гораздо сложнее.

1 апреля (так уж получилось) 1941 г. начальник 1-го Управления ГУ ВВС Красной Армии Никитин подписал «Краткие выводы о боевой подготовке частей бомбардировочной авиации». (41) Этот документ, а также немногие сохранившиеся архивные фонды полков позволяют конкретно оценить уровень лётной подготовки экипажей ВВС Прибалтийского ОВО. Так, в 9-м БАП (7-я САД, аэродром Паневежис) средний налёт лётчика на бомбардировщике СБ составлял 150 часов. У командного состава лётная практика была гораздо выше. Командир полка майор М. И. Скитев налетал на СБ (не считая налёт на всех предыдущих учебных и боевых машинах!) 293 часа, у командиров эскадрилий налёт на СБ составлял, соответственно, 326, 210, 243, 255, 268 часов. Такие вот «желторотые птенцы»…

Здесь стоит отметить одну важную особенность бомбардировочной авиации того времени. Если воздушный бой истребителей – несмотря на всю значимость выбора оптимальной тактики групповых действий и взаимной поддержки в бою – в конечном итоге распадался на отдельные схватки, в каждой из которых лётчик-истребитель должен был стрелять и маневрировать индивидуально, то т.н. «горизонтальные» бомбардировщики действовали иначе. Определение объекта атаки, прокладка маршрута, выбор оптимальной высоты, скорости, противозенитного манёвра, направления захода на цель – все эти задачи, в абсолютном большинстве случаев, решались на уровне командира эскадрильи, если не командира полка. От рядового лётчика требовалось взлететь, занять указанное ему место в группе, от группы не отрываться, по сигналу ведущего нажать на кнопку сброса бомб. 150 часов учебно-боевого налёта для выполнения такого задания было вполне достаточно.

У пилотов 40-го БАП (6-я САД, аэродром Виндава) средний налёт на бомбардировщике СБ составлял 170 часов. Налёт командиров эскадрилий: 300, 441, 400, 460, 353 часа. 10 экипажей в 9-м БАП и 6 экипажей в 40-м БАП были подготовлены к ночным полётам (хотя такой режим боевого применения для лёгкого фронтового бомбардировщика СБ мог считаться редкой экзотикой). Все указанные выше цифры относятся к состоянию на конец марта – начало апреля 1941 г. С наступлением тёплого времени года лётная учёба заметно активизировалась. Так, в 40-м БАП за май 1941 г. было проведено 196 учебных бомбометаний, 196 воздушных стрельб, 895 учебных полётов с общим налётом 871 час. (40)

В пересчёте на одного лётчика (а в 40-м БАП накануне войны числилось 47 боеготовых экипажей) это даёт 18,5 часа налёта и 4,2 бомбометания за месяц. Особо радоваться тут нечему, в боевых условиях, даже из расчёта весьма скромного напряжения 1 вылет в день, бомбардировщикам предстояло летать (и тем паче – бомбить) больше и чаще. Суворовское правило («тяжело в учении – легко в бою») было, к сожалению, забыто. Однако, по меркам советских ВВС, такая учебно-боевая подготовка могла считаться вполне приемлемой (напомню, что приказом наркома обороны налёт на одного лётчика ВВС Красной Армии был установлен в размере 160 часов в год). Неплохо смотрелся 40-й БАП и на фоне «южного соседа» – в лучшей по уровню боевой подготовки авиадивизии Западного ОВО (13-я БАД) в мае 1941 г. один экипаж в среднем налетал 14 часов и выполнил 3 бомбометания.

Как и следовало ожидать, большинство (6 из 8) бомбардировочных полков Прибалтийского ОВО имели опыт участия в реальных боевых действиях «зимней» советско-финляндской войны. Совершенно незаурядным был боевой опыт 50-го БАП (4-я САД, аэродром Хаапсалу). За время «зимней войны» этот полк выполнил 2321 самолёто-вылет, а на личный состав обрушился подлинный «звёздный дождь» – звания Герой Советского Союза были удостоены десять (!) человек, включая командира, комиссара и трёх командиров эскадрилий. (40) 54-й БАП (57-я САД, аэродром Вильнюс) после финской войны получил звание «Краснознамённый», 201 человек (это не опечатка – 201) из личного состава полка был награждён орденами и медалями. (42)

Рано утром 22 июня 1941 г. бомбардировочные части ВВС Северо-Западного фронта получили приказ начать боевые действия. Насколько «рано» и по чьей команде – на эти простые вопросы всё ещё трудно дать точный и исчерпывающий ответ.

Как известно, на самом верхнем эшелоне военно-политического руководства страны вплоть до момента фактического начала войны так и не было принято решение о введении в действие Плана прикрытия. Вместо этого поздним вечером 21 июня был утверждён Сталиным и отправлен в войска за подписями наркома обороны Тимошенко и начальника Генштаба Жукова печально знаменитый документ, вошедший в историю под названием «Директива № 1». Та самая, где приказ «не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения», сочетался с требованием «быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев». Отличить «провокацию» от «внезапного удара» предстояло теперь командованию округов/фронтов, причём в ситуации жесточайшей нехватки времени и с весьма вероятным арестом и расстрелом в случае ошибки.

С другой стороны – и это крайне важно отметить, – командование округов ещё до 21 июня получило некие указания из Москвы; те самые, по сей день не опубликованные директивы, в соответствии с которыми в «мирное время» были развёрнуты фронты, фронтовые управления выведены на полевые командные пункты, а в оперативных сводках с номерами 1, 2, 3 появились фразы «части боевых действий не вели». Скорее всего, командующие фронтами «в части их касающейся» были ознакомлены и с общей стратегической задачей, для решения которой развёртывалась огромная армия. Так что требование «не поддаваться на провокации» было отнюдь не единственным указанием, поступившим в последние предвоенные дни в штабы округов/фронтов.

В штабе Северо-Западного фронта Директиву № 1 «разгадали» следующим образом: в 2.25 за подписью командующего фронтом генерал-полковника Ф. И. Кузнецова была направлена директива (б/н) Военным советам 8-й и 11-й армий (соответственно, в Шауляй и Каунас), в которой, в частности, были поставлены такие задачи:

«1… В случае провокационных действий немцев огня не открывать. При полётах над нашей территорией немецких самолётов не показываться и до тех пор, пока самолёты противника не начнут боевых действий, огня не открывать.

2. В случае перехода в наступление крупных сил противника разгромить его…

8. Средства и силы противовоздушной обороны привести в боевую готовность номер один, подготовив полное затемнение городов и объектов…» (46)

Если и не во все, то во многие соединения ВВС фронта соответствующие указания поступили в течение ближайшего часа. «57 САД в 3.25 22.6.41 объявила боевую тревогу и к 4.00 была в готовности для выполнения боевых заданий…» (43) Это строка из Оперсводки штаба 57-й САД от 10.00 22 июня; возможно, в других соединениях ВВС фронта боевая тревога была объявлена ещё раньше, но среди выявленных мной документов эта запись фиксирует хронологически самый ранний момент объявления боевой тревоги. Судя по Оперативной сводке № 1 штаба 241-го ШАП (формирующийся на аэродроме Митава штурмовой авиаполк 7-й САД), полк в составе 15 экипажей к 4.00 находился уже в готовности № 2. (44) С учётом времени, необходимого для приведения авиачасти в такое состояние (готовность к взлёту через 3 – 4 минуты после получения соответствующей команды), можно предположить, что 241-й ШАП не был «мирно спящим» по меньшей мере с 3.30 22 июня.

В 4.15 22 июня появляется первый (опять же первый из найденных мною, а не самый первый из бывших в реальности) боевой приказ. На листке бумаги из школьной тетради в клеточку карандашом, довольно неразборчиво, написано:

«Командирам полков.

1. Иметь рассредоточенными самолёты с возможностью немедленного взлёта по сигналу.

2. Иметь в готовности [неразборчиво] по уничтожению наземных войск противника и авиации противника [неразборчиво] на нашу территорию.

Границу не нарушать. Быть готовым по уничтожению наземных войск противника на участке [неразборчиво] – Тауроген.

Командир 7 САД полковник Петров». (45)

В обнаруженном М. Тиминым «Журнале учёта приказов 7-й САД» первая запись относится ко времени 4.40 22 июня. Командующий ВВС округа/фронта приказал командиру дивизии «противника уничтожать» (предшествующая часть фразы не сохранилась). Через 13 минут, в 4.53, уже командир 7-й САД отдаёт приказ командирам бомбардировочных полков дивизии (9-й БАП и 46-й БАП): «Уничтожить группировку противника и авиацию в районе Тилъзит, Рагнит, Жиллен (все пункты на территории Восточной Пруссии, т.е. ограничение «границу не нарушать» было снято через несколько минут после первых бомбовых ударов немецкой авиации. – М.С.). Вылет немедленно». В то же самое время (около 4.40) командующий ВВС фронта генерал-майор Ионов отдал приказ командиру 4-й САД нанести удар силами трёх (!) бомбардировочных полков по городу и порту Мемель. (40)

Документального подтверждения того, что ранним утром 22 июня 1941 г. командиры частей и соединений ВВС Прибалтийского ОВО получили приказ (разрешение) вскрыть «красные пакеты», пока не найдено. С другой стороны, элементарный здравый смысл подсказывает, что «вылет немедленно» с задачей бомбить объекты на сопредельной территории мог быть организован и осуществлён только по заблаговременно, ещё в довоенный период, разработанным планам. Иначе, экспромтом за 20 – 30 минут, такая операция подготовлена быть не может.

Весьма примечательно и намерение (сразу же отметим, что практически оно не было реализовано) бомбить Мемель, да ещё и с привлечением к этому столь значительных сил (три бомбардировочных полка). Утром 22 июня немецкий флот в полосе Прибалтийского ОВО никаких активных действий не предпринимал, десантов не высаживал, прибрежные районы не обстреливал. Приказ нанести удар по порту Мемеля не мог появиться как поспешная реакция на реально складывающуюся обстановку, и постановка такой задачи объяснима лишь в рамках гипотезы о том, что командование ВВС Северо-Западного фронта самостоятельно приняло решение действовать по Плану прикрытия, в котором – наряду со стандартными для всех ПП округов задачами («последовательными ударами по установленным базам и боевыми действиями в воздухе уничтожить авиацию противника и завоевать господство в воздухе… ударами по ж/д узлам и мостам нарушить и задержать сосредоточение войск») – было прямо записано: «разрушить порт Мемель». (12)

В 5 часов утра 22 июня 1941 г. 5-я эскадрилья 9-го БАП под командованием капитана М. А. Кривцова (награждён орденом Красного Знамени после финской войны) поднялась в воздух и взяла курс на Тильзит. Так начался первый, самый первый в той страшной четырёхлетней войне удар советской авиации по объектам на территории Германии. В далёкой Москве в это время ещё только будили Сталина и его ближайших соратников (судя по «Журналу посещений», совещание в кабинете Сталина началось в 5.45).

Действовал капитан Кривцов тактически весьма грамотно (что, кстати, может служить ещё одним косвенным подтверждением того, что налёт осуществлялся в соответствии с тщательно продуманной довоенной «заготовкой») – эскадрилья летела не по кратчайшей прямой, а сделав большой крюк в направлении Сувалок, и вышла на цель с неожиданной для немецких зенитчиков стороны; внезапности удара способствовала и достаточно большая (по меркам тактической фронтовой авиации) высота полёта – 7500 метров. (40)

И в тот самый момент, когда девятка СБ, разгоняясь в пологом пикировании, выходила на «боевой курс», из Москвы в штаб Северо-Западного фронта полетели новые указания. Скупая запись в «Журнале учёта приказов 7-й САД» свидетельствует об этом, отнюдь не скупом на эмоции, эпизоде войны: «6.15. Комбриг Крупин – командиру 7 САД. Госграницы не нарушать. Уничтожать самолёты противника в своём районе. Вылетевшие самолёты по радио посадить на аэродромы». Комбриг Крупин (начальник штаба ВВС фронта) всего лишь выполнял указания ещё более высокого начальства. В донесении командующего СЗФ наркому обороны СССР от 6.10 22 июня 1941 года читаем: «Наши военно-воздушные силы в воздухе. До получения Вашего приказа границу не перелетать я получил через генерала Сафронова Ваш приказ самовольно границу не перелетать. Принял меры, чтобы бомбить противника, не перелетая границы…» (47)

По воспоминаниям одного из участников первого налёта, капитан Кривцов получил по радио «стоп-приказ» в тот момент, когда самолёты его эскадрильи уже находились на «боевом курсе» с открытыми бомболюками! Командир эскадрильи сначала закрыл было люки, но через несколько секунд принял окончательное решение и вместе со своими подчинёнными обрушил бомбовый груз на железнодорожную станцию Тильзит. В 7.10 эскадрилья, не потеряв ни одного самолёта, вернулась на аэродром Паневежис. Не столь удачным оказался первый боевой вылет для двух других эскадрилий 9-го БАП – во время бомбового удара по скоплению немецких войск в районе Тильзит их встретил мощный огонь немецких зениток; три самолёта были сбиты. (40) Очень короткой оказалась война для экипажей лейтенанта Воронина, старшего лейтенанта Богомолова и капитана Короткова…

В подготовленной 23 июня «Сводной оперсводке № 01» штаба 9-го БАП первый удар бомбардировщиков полка описан так: «22.6 произвели 22 самолёто-вылета (судя по другим документам, в утреннем вылете принимали участие 25 самолётов. – М.С.) по ж/д станции Тильзит и скоплению войск в районе Тильзит с Н=4000 метров. Сброшено 132 ФАБ-100. Станция Тильзит горит. Над целью обстреляны зенитной артиллерией. Не вернулись 4 экипажа. Причина невозвращения самолётов с боевого задания выясняется…» (48)

Аэродром базирования 9-го БАП находился рядом с Паневежисом, т.е. в десятке километров от полевого командного пункта Северо-Западного фронта и штаба ВВС фронта. Возможно, этим и объясняется тот факт, что именно 9-й БАП первым поднялся в воздух для нанесения удара по объектам в Восточной Пруссии. Не менее важно отметить и другое значимое обстоятельство – 9-й БАП действовал столь активно в ситуации, когда его аэродром стал объектом одного из самых первых и самых успешных (для противника) налётов немецкой авиации.

Как и всегда в подобных случаях, данные, приведённые в различных документах, не совпадают друг с другом и имеют явную тенденцию к возрастанию «от сводки к сводке». Так, выше уже упомянутая Разведсводка № 03 штаба СЗФ к 12.00 22 июня сообщает, что «в 4 часа 55 минут 5 самолётов бомбардировали аэродром Паневежис». (35) М. Тимин в своей статье (40), ссылаясь на документы 9-го БАП, пишет, что «в 4.30 дюжина двухмоторных бомбардировщиков Люфтваффе атаковала полковой аэродром; бомбёжка длилась около 15 минут». Командир 7-й САД полковник Соловьёв в донесении (б/н, время не указано, не ранее 12.00) начальнику штаба ВВС фронта докладывает: «Противник произвёл удары по аэродромам Шауляй, Грузджяй, Паневежис; части рассредоточиваются. В результате налёта на аэродромах убито 2 чел., раненых – 11. Потери самолётов в воздушном бою…» (49) О потерях самолётов на земле ничего не сказано.

Однако в следующей «Сводке по 7-й САД за 22.6.41» (также без номера и указания точного времени, составлена, вероятно, в конце дня) за 9-м БАП числится уже 6 самолётов, уничтоженных на земле безвозвратно, и 10 повреждённых! (50) Наконец, «Сводная оперсводка № 01» штаба 9-го БАП, составленная вечером 23 июня, описывает наземные потери полка так: «На аэродроме Паневежис 22.6. сгорело 7 СБ, повреждено 14 СБ, из них введено в строй 5. Убиты 1 штурман и 1 техник, ранено 8 чел., в т.ч. 2 техника… Всего в строю 22 самолёта и 38 экипажей». (48) С простой арифметикой такие цифры категорически не согласуются: после потери 4 (или даже 5) самолётов в воздухе и 16 на земле в полку должно было оставаться по меньшей мере 30 исправных СБ…

Для другого бомбардировочного полка 7-й авиадивизии (46-й БАП) первый день войны стал началом быстрого и сокрушительного разгрома. Примерно через час (в 5.40) после получения приказа командира 7-й САД («уничтожить группировку противника и авиацию в районе Тильзит, Рагнит, Жиллен; вылет немедленно») три эскадрильи 46-го БАП, одна за другой, поднялись в воздух. За 10 минут до этого (в 5.30) командир 7-й САД отдал приказ командиру истребительного полка дивизии (10-й ИАП) «одной девяткой прикрыть вылет 46 БАП». Учитывая, что противник, разбуженный к тому времени бомбовым ударом по Тильзиту, уже вполне «проснулся», такой наряд сил на прикрытие трёх эскадрилий бомбардировщиков был явно недостаточным, однако фактически ни один (из 34 исправных) истребитель 10-го ИАП на сопровождение не вылетел. Дальнейшие события описаны в Оперативной сводке № 1 штаба полка следующим образом:

«Доношу, что в 6.40/6.45 22.6.41г. 2-я и 3-я эскадрильи 46 БАП произвели бомбометание в количестве 18 самолётов. 2-я АЭ уничтожала скопление войск в районе Тильзит, Тауроген, Н=3600м. Во время бомбометания во 2-й АЭ не вернулось 5 самолётов СБ с экипажами. Всего сброшено бомб: 36 ФАБ-100 и 18 ФАБ-50. 3-я АЭ разрушала ж/д станцию Жиллен (ныне Жилино, 17 км к югу от Тильзита. – М.С.) с Н-3500м, из полёта не вернулось 5 экипажей. Сброшено бомб: 36 ФАБ-100 и 18 ФАБ-50». (40)

Аналогично («не вернулось 10 СБ с экипажами») итог первого боевого вылета отражён и в Боевом донесении (б/н) за 22 июня командира 46-го БАП. (51) В вечерней «Сводке по 7-й САД за 22.6.41» к 10 самолётам, сбитым истребителями противника, добавляются ещё 2, сбитых зенитным огнём. (50) Правда, 2 из 12 потерянных СБ смогли дотянуть до своего аэродрома, где совершили аварийные посадки с убитыми стрелками и раненым штурманом одного из экипажей. (40) Сопоставляя время боевого вылета 46-го БАП с отмеченным в донесениях II/JG-53 временем и местом воздушного боя с советскими бомбардировщиками, можно предположить, что немецкие истребители догнали некогда «скоростные» СБ уже над советской территорией, в районе Немакщай, Россиены (т.е. буквально над одним из аэродромов того самого 10-го ИАП, которому было приказано обеспечить прикрытие!). (367) Благодаря тому, что побоище произошло над своей территорией, семерым членам экипажей сбитых бомбардировщиков удалось спастись и выйти к своим. (40)

Насколько можно судить по документам июня 41-го, одна, но весьма важная победа 46-го БАП осталась просто незамеченной. Стрелок-радист бомбардировщика СБ меткой очередью поразил «Мессершмитт», в кабине которого находился командир группы 11/JG-53 многоопытный ас Люфтваффе (воевать он начал ещё в Испании) капитан Бретнютц. К 22 июня 1941 г. на его личном счету было 35 побед, но первый день Восточного похода стал для него роковым: Бретнютц был ранен, выпрыгнул с парашютом над советской территорией, попал в плен, затем был освобождён наступающими наземными войсками, доставлен в госпиталь, где и скончался от полученных ранений.

Экипажи ещё одной, 5-й, эскадрильи 46-го БАП от разгрома в воздухе спас «стоп-приказ», поступивший в штаб 7-й САД в 6.15 22 июня; эскадрилья развернулась в воздухе и вернулась на свой аэродром в Грузджяй. Однако не прошло и часа, как большая часть благополучно приземлившихся самолётов была уничтожена на земле. Рассказ генерал-лейтенанта В. П. Буланова, встретившего войну штурманом бомбардировщика Ар-2 в 46-м БАП, весьма откровенно описывает этот эпизод:

«В 4.30 нас подняли по тревоге. – Как, что? Ничего не говорят. Около 5 часов дают первое задание: бомбить немцев, форсирующих[3]реку Неман в районе Тильзита. Вылетает первая эскадрилья, вылетает вторая – по девять самолётов. Мы вылетаем третьей эскадрильей. Первая девятка отбомбилась, вторая отбомбилась… Мы уже подходили к Неману, и вдруг команда – вернуться… Возвращаемся с полной бомбовой нагрузкой. Садимся (грубейшее нарушение правил производства полётов, садиться с бомбами категорически запрещено, на такой случай у стандартного бомбосбрасывателя есть режим холостого сброса бомб «на невзрыв». – М.С.) Поставили самолёты, пошли завтракать (судя по дальнейшим событиям – заблокировать взрыватели на бомбах перед завтраком забыли. – М.С.) – и тут вдруг пролетает немецкий разведчик, а за ним появляются бомбардировщики «Хейнкель-111». Тоже девяткой. Немцы начали бомбить самолётные стоянки, а как отбомбились, прошли на бреющем и по кромке леса стали бить из пулемётов. Они раз сделали заход, прочесали, второй… Немцы отбомбились по цели, часть бомб сбросили в лес и ушли без потерь. Наконец всё утихло. Начали мы к аэродрому собираться. Только стали подходить – тут начали наши же бомбы в самолётах взрываться. Мы – обратно дёру! Потери в остававшейся на аэродроме технике оказались значительные…» (52)

Спецсообщение 3-го Управления (военная контрразведка) НКО № 2/35552 от 28 июня 1941 г. даёт ещё более неприглядную картину этих событий:

«Основные потери [7-й авиадивизии] относятся к 46-му БАП и объясняются неорганизованностью и растерянностью со стороны командира полка майора Сенько и начальника штаба подполковника Канунова, приведшим при первом налёте противника весь личный состав в паническое состояние. За 22 июня 46-й БАП потерял 20 самолётов, из которых 10 были уничтожены при налёте противника на Шауляйском аэродроме, а остальные сбиты при выполнении боевых заданий по бомбардировке войск противника в районе Тильзит и ст. Жиллен. Три девятки самолётов 46-го С БАП на выполнение боевых задач были выпущены без сопровождения своих истребителей. Посты наблюдения не были организованы, связи с ними штаб полка никакой не имел и не знал об их существовании…» (53)

Судя по упомянутому выше Боевому донесению командира 46-го БАП за 22 июня 1941 г., аэродром Грузджяй действительно бомбила в 9.30 группа из 10 бомбардировщиков противника. Отсутствие оповещения, отсутствие зенитного противодействия, а также готовые ко взрыву бомбы на борту самолётов привели к тому, что «сгорело 9 СБ и 1 Ар-2, повреждено 9 СБ (требуют капитального ремонта), убито 2 и ранено 5 человек». (51) Капитального (равно как и любого иного) ремонта повреждённые на аэродроме Грузджяй самолёты 46-го БАП так никогда и не дождались – во второй половине дня полк обратился в бегство (да, при желании это можно назвать «перебазированием») и уже к вечеру оказался на аэродроме Румбула, т.е. на правом (северном) берегу Даугавы… (54)

Шесть других бомбардировочных полков ВВС Северо-Западного фронта в первом утреннем ударе не участвовали – в обстановке общей неразберихи их командиры или вовсе не получили соответствующей команды, или не стали спешить выполнять её, терпеливо выжидая, пока высшее руководство разберётся в своих сложных военно-политических «играх».

Тем временем в Кремле, наконец, поняли, что началась война. Результатом осознания этого стала следующая, столь же печально знаменитая Директива № 2, отправленная в войска в 7.15 22 июня 1941 г. Вот её текст, от первого до последнего слова:

«22 июня 1941 г. 04 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налёты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке. Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.

В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу.

2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск.

Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100 – 150 км. Разбомбить Кёнигсберг и Мемель.

На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налётов не делать». (55)

Ни по форме, ни по содержанию Директива № 2 не соответствует уставным нормам составления боевых приказов. Есть порядок, и в армии он должен выполняться. Текст приказа должен соответствовать не литературным вкусам автора, а ст. 90 Полевого Устава ПУ-39 («Первым пунктом приказа даётся сжатая характеристика действий и общей группировки противника… Вторым пунктом указываются задачи соседей и границы с ними. Третьим пунктом даётся формулировка задачи соединения и решение командира, отдающего приказ…»)

С позиции этих уставных требований Директива № 2 есть не более чем эмоциональный (если не сказать хуже – истерический) выкрик. «Обрушиться и уничтожить» – это не язык боевого приказа. Столь же излишними являются здесь и рассуждения про «неслыханную наглость противника». Вместо этого подчинённые Тимошенко и Жукова должны были получить конкретные ответы на вопросы: где противник? Каковы его силы? Какими силами, в какой группировке, на каких направлениях на него надо «обрушиться»? Какие рубежи и к какому сроку занять?

Возвращаясь к истории боевых действий ВВС Северо-Западного фронта, отметим, что Директива № 2 всё ещё ограничивала действия авиации фронта («удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100 – 150 км»), тогда как по Плану прикрытия авиация Прибалтийского ОВО должна была разрушить мосты через Вислу на участке Данциг (ныне Гданьск), Быдгощ в 300 – 350 км к западу от границы. Примечательно и навязчивое, не объяснимое разумными оперативными соображениями желание «разбомбить Мемель». К чести командования ВВС СЗФ надо отметить, что его решения оказались гораздо ближе к реальности.

Главная угроза, конечно же, затаилась вовсе не в порту Мемеля. На узкой полоске земли от Тильзита до Сувалок сгрудились две (4-я и 3-я) танковые группы вермахта, в общей сложности семь танковых и шесть моторизованных дивизий. Утром 22 июня сжатая пружина начала стремительно распрямляться, выбрасывая вперёд длинные «стальные нити» – растянувшиеся на десятки километров колонны танков, артиллерийских тягачей, мотоциклов, бронетранспортёров, грузовиков и автоцистерн. Немецких механизированных соединений было так много, а дорог среди дремучих лесов Южной Литвы так мало, что вермахту потребовалось двое суток для того, чтобы выдвинуть всю эту махину на советскую территорию, и когда утром 24 июня 7-я танковая дивизия (авангард 3-й ТГр) уже заняла Вильнюс, замыкающие боевой порядок группы дивизии (19-я танковая и 14-я моторизованная) ещё только пересекали границу.

Для авиации той эпохи колонна механизированных войск представляла собой идеальную мишень. Сброшенные с «горизонтального» бомбардировщика бомбы рассеиваются в виде эллипса, сильно вытянутого по одной из своих осей, в направлении вектора скорости самолёта; устройство бомбосбрасывателя позволяло, задавая интервал времени при т.н. «сбросе серией», ещё более вытянуть в длину полосу падения бомб. Таким образом, при атаке по мехколонне задача прицеливания существенно упрощалась – надо было обеспечить точное попадание лишь по одной координате («левее – правее»), «дальше – ближе» уже не имело значения в ситуации, когда длина цели измеряется километрами. И если поражение танка было весьма маловероятным событием (ФАБ-50 пробивала броню лёгких танков лишь при взрыве не далее 1 – 2 метров от цели, и даже специальная мощная осколочная авиабомба (ОФАБ-100) требовала точности попадания не менее 10 метров от танка), (56) то автомашины, бензоцистерны, мотоциклы, небронированные (или легкобронированные) тягачи, составлявшие в общей сумме более 90% всех подвижных объектов танковой дивизии, были легко уязвимы с воздуха. По крайней мере, именно «массированными ударами авиации противника» советская историография традиционно объясняла исчезновение мехкорпусов Красной Армии, которые в те же самые дни и часы, поднимая такие же клубы дыма и пыли, двигались навстречу немцам по дорогам Белоруссии и Литвы…

Связь между Москвой и Ригой работала вполне устойчиво, о чём можно судить по тому, что уже в 8.40 «рижский штаб полковника Рассказова» отправляет в авиаполки 7-й САД следующее указание: «Бомбардировочной авиации разрешено производить атаку пехоты и авиации противника на его территории в глубину на 100 км. При массовых налётах авиации противника на нашу территорию поднимать бомбардировочную авиацию и следовать в хвосте для атаки на его аэродромы…» (57) В 9.45 Военный совет фронта выпускает директиву (б/н), в которой, в частности, командующему ВВС фронта приказано «бить сильными ударами тильзитскую и кальварийскую группировки противника». (58) «Тильзитская группировка» – это 4-я танковая группа вермахта, развивающая наступление в направлении Тильзит, Тауроген (ныне Таураге), Шауляй; «кальварийская группировка» – это 3-я танковая группа, дивизии которой продвигались вдоль дороги Сувалки, Лазьдзее (ныне Лаздияй), Серее (ныне Серияй), Алитус.

В промежутке между 10 и 12 часами 22 июня (точное время в документе не указано) командующий ВВС СЗФ генерал-майор Ионов подписывает Боевой приказ № 01/ОП. В приказе были поставлены следующие задачи:

«… Третье. ВВС ПрибОВО в течение 22.6.41 уничтожают наземные части и авиацию противника в районах Мемель, Тильзит, Шталлупенен, Инстербург.

а) 6 САД (без 40 БАП) под прикрытием 15 ИАП и 31 ИАП 8 САД уничтожать [наземные части и авиацию противника на аэродромах] (слова в квадратных скобках зачёркнуты, вписано чёрными чернилами: «танки») в районе [Тауроген, Тильзит, Рагнит] (слова в квадратных скобках зачёркнуты, вписано чёрными чернилами: «Кальвария, Лазьдзее, Серее»). 40 БАП уничтожать авиацию и группировку противника в районе Тауроген, Тильзит, Рагнит.

б) 57 САД уничтожать [наземные части и авиацию противника на аэродромах] (слова в квадратных скобках зачёркнуты, вписано чёрными чернилами: «танки») в районе [Базденен, Пилькаллен] (слова в квадратных скобках зачёркнуты, вписано чёрными чернилами: «Лазьдзее, Серее»).

в) 15 ИАП и 31 ИАП прикрыть действия 31 БАП в районе [Тауроген, Тильзит, Рагнит] (слова в квадратных скобках зачёркнуты, вписано чёрными чернилами: «Лазьдзее, Серее»).

г) 4 САД к 12.00 22.6.41 перебазироваться на аэродромы: 50 БАП – Рига, 65 БАП – Митава, 35 БАП – Платоне и быть в готовности действовать по уничтожению наземных войск и авиации противника в районе Тауроген, Тильзит, Рагнит.

д) остальные части (т.е. истребительные и штурмовые полки. – М.С.) 7 и 8 САД действуют по плану командующих армиями.

е) встреча 31 БАП с 31 ИАП над пунктом Каунас на высоте 4000 метров.

Четвёртое. Первый удар нанести: 6 САД в 12.00, 7 САД в 12.30 22.6.

Пятое. Напряжение: истребители и штурмовики – три полко-вылета, бомбардировщики – два полко-вылета в день.

Шестое. Ночные экипажи бомбардировочных полков подготовить для ночных действий по району Кёнигсберг.

Седьмое. КП – Паневежис». (61)

Оригинальный текст приказа наглядно показывает стремительное изменение планов командования ВВС фронта. Если исходный, напечатанный на машинке текст (не исключено, что заготовленный ещё в мирное время, в рамках разработки Плана прикрытия) предполагает нанесение удара по аэродромам и войскам противника на территории Восточной Пруссии, то внесённая в приказ правка отчётливо меняет задачу – теперь главные усилия бомбардировочной авиации предполагается сосредоточить на уничтожении мотомехколонн противника, продвигающихся по советской территории.

Можно спорить о том, насколько такой поворот в постановке задач был оправданным. По крайней мере, командование Люфтваффе настойчиво проводило в жизнь тезис о том, что в первые часы и дни кампании главным объектом удара должны стать аэродромы противника – какими бы важными и срочными ни представлялись заявки на авиационную поддержку со стороны наземных войск («отступление от этих положений нельзя допустить даже в самых неотложных случаях, ибо это может иметь отрицательные последствия как для сухопутных войск, так и для люфтваффе») [4]. В любом случае Боевой приказ № 01 свидетельствует о том, что командование фронта достаточно быстро и точно выявило направления главных ударов противника и пыталось организовать мощное противодействие.

Первый (и самый сильный) удар по немецким мехколоннам нанёс 31-й БАП (6-я САД, аэродром Митава).

«Боевой приказ № 01 штаб 31 БАП, 10.30 22.6.41, Митава

1. Противник занял район Кальвария и сосредоточил большое количество танков.

Погода – ясно.

2. 31 СБАП двумя группами бомбардировать скопления танков Кальвария.

а) 1-я группа: 1-2-3 АЭ 12.45 бомбардировать скопления танков противника в районе Кальвария, командир группы – я.

б) 2-я группа: 4 и 5 АЭ 12.45 бомбардировать скопления танков противника в районе Кальвария, командир группы капитан Петров.

3. Маршрут полёта: ИПМ – Шедува – Круки – Пильвишки – Цель – Каунас – Шедува – КПМ.

4. Боевая зарядка ФАБ-100 и ФАБ-250.

5. Походный боевой порядок: колонна девяток, сбор район Митава.

6. Последующая готовность № 2 к 15.45.

1. Мой КП в воздухе ведущий первой группы, заместитель – капитан Вильдяскин.

8. КПП мз Липету.

Командир 31 БАП подполковник Добыш». (40)

В первый боевой вылет командир полка, участник войны в Китае и Финляндии, повёл своих подчинённых сам – уже одно это говорит о многом. Лёгкую оторопь вызывает решение использовать тяжёлые ФАБ-250. С позиций знаний сегодняшнего дня, это не самый оптимальный вариант – как показал опыт войны, для поражения небронированных машин вполне хватало ФАБ-50 или даже АО-25, и наиболее эффективным способом использования лёгкого бомбардировщика СБ в этом случае была бы загрузка 12 (больше не позволяла конструкция бомбоотсека и подкрыльевых держателей) 50-кг бомб. Однако Ф. И. Добыш, видимо, решил действовать наверняка…

Оперативные сводки штаба 57-й САД за 20 и 21 июня 1941 г.

В 11.10 бомбардировщики 31-го БАП (всего в этом налёте приняли участие 38 экипажей) пошли на взлёт и в 12.20 в районе южнее Кальварии с высоты 2 км (что, по меркам советских ВВС, можно охарактеризовать как незаурядно смелые действия) обрушили на скопление войск противника 18 ФАБ-250 и 174 ФАБ-100. (63) В районе цели самолёты были обстреляны малокалиберными зенитками (немцы старались, насколько могли, прикрывать свои мехколонны мобильными зенитными установками), однако все экипажи 31-го БАП во главе со своим командиром благополучно вернулись на аэродром Митава. (40)

Чуть позже (в 11.40) с аэродрома Виндава поднялись две девятки бомбардировщиков 40-го БАП – второго по счёту бомбардировочного полка 6-й САД. Перед этим немецкие бомбардировщики нанесли (точнее говоря, пытались нанести) удар по аэродрому полка, но безрезультатно: «В 10.00 семь «Хейнкель-111» бомбили Виндава, бомбы сброшены в стороне от аэродрома на берег моря. Повреждений нет. Высота бомбометания 7000 – 8000метров». (129)

Объектом удара лётчиков 40-го БАП стали немецкие войска на шоссе Тильзит – Тауроген. Судя по ЖБД полка, бомбы были сброшены с высоты 2 – 2,5 км, экипажами отмечены прямые попадания. В районе цели бомбардировщики 40-го БАП также были обстреляны немецкими зенитками, но безрезультатно – все самолёты вернулись на базу. С ещё меньшей высоты (1700 метров) атаковала скопление немецких войск в районе Тильзит «сводная группа капитана Лавренцова» (девять экипажей СБ из состава 40-го БАП и Курсов командиров звеньев 6-й САД). Несмотря на то что эта группа была встречена не только зенитным огнём, но и атакована истребителями, потерь не было, все 9 СБ вернулись на аэродром Рига. (40)

Ни в одном из доступных документов штаба ВВС СЗФ, 6-й и 8-й авиадивизий мне не удалось обнаружить какие– либо упоминания о том, что истребители 15-го и 31-го полка выполнили приказ и прикрыли вылет бомбардировщиков 6-й САД (и это при том, что, судя по отчётам командиров этих полков, 22 июня 31-й ИАП выполнил 120 боевых вылетов, а 15-й ИАП – так и все 202). (64) В такой ситуации необычайно удачные (особенно в сравнении с трагическим эпизодом боевых действий 46-го БАП, безвозвратно потерявшего в одном рейде 10 из 18 самолётов) действия бомбардировщиков 6-й САД могут служить ещё одной наглядной иллюстрацией того, насколько эфемерным было то «абсолютное господство в воздухе», которое приписали немецкой авиации позднейшие сочинители. В реальности увлечённые «свободной охотой» над советскими аэродромами асы Люфтваффе не удосужились даже обеспечить надёжное прикрытие стратегически важного моста через р. Неман у Тильзита и шоссе Тильзит – Тауроген, по которому выдвигались главные силы 4-й ТГр.

Как было выше отмечено, Боевой приказ № 01 командующего ВВС фронта поставил перед бомбардировочными частями задачу выполнить «два полко-вылета в день». В целом для советской авиации такое боевое напряжение выглядит почти нереальным, однако 22 июня 1941 г. три полка ВВС СЗФ попытались этот приказ выполнить.

Первым выполнил второй боевой вылет 9-й БАП. После раннего утреннего налёта на Тильзит полк перебазировался из Паневежиса в Скварбай, при этом была нарушена связь со штабом дивизии (7-я САД); вероятно, именно по этой причине приказ о нанесении удара по скопление войск противника в районе Тильзит – Тауроген поступил в полк с большим запозданием. В 15.00 две девятки бомбардировщиков СБ вылетели на задание. Истребительное прикрытие опять же отсутствовало, однако военная удача и на этот раз сопутствовала лётчикам 9-го БАП – истребители Люфтваффе прозевали и этот налёт. К сожалению, немецкие зенитчики (а район Тильзит – Тауроген прикрывали в общей сложности четыре зенитных дивизиона) были более настойчивы, в результате два бомбардировщика были сбиты (судя по тому, что пяти членам экипажей сбитых СБ удалось вернуться в полк, пилоты смогли дотянуть свои пробитые осколками снарядов машины до советской территории). В кратком донесении заместителя командира 9-го БАП батальонного комиссара Дорофеева отмечено, что задание было выполнено успешно, за что от командующего СЗФ генерал-полковника Кузнецова получена благодарность. (40)

Командование и лётные экипажи 31-го и 40-го бомбардировочных полков 6-й САД с незаурядной быстротой подготовились к повторному вылету, и уже в 16.30 первые самолёты 40-го БАП оторвались от взлётной полосы аэродрома Пилтене. На этот раз оба полка 6-й САД должны были атаковать немецкие мото-мехколонны в районе Кальвария – Мариамполь – Алитус, и снова без истребительного прикрытия! Увы, этот бомбовый рейд показал, что дважды испытывать судьбу нельзя. В районе цели первая волна (17 бомбардировщиков 40-го БАП) была атакована большой формацией немецких истребителей (предположительно в побоище приняли участие две эскадрильи «мессеров» из состава 54-й истребительной эскадры). Противостоять такому натиску с лёгким оборонительным вооружением СБ (по одному ШКАСу в верхней и нижней огневых точках стрелка-радиста) было трудно. Результат неравного боя – 7 сбитых советских бомбардировщиков, включая ведущего группы капитана Панкова (самолёт совершил вынужденную посадку на своей территории, экипаж остался жив). (40)

Тяжёлые потери понесла во втором вылете и «сводная группа капитана Лавренцова». 11 СБ стартовали с рижского аэродрома и, преодолев расстояние в 300 км, нанесли бомбовый удар по скоплению немецких войск восточнее Кальвария. Истребителями противника были сбиты 4 бомбардировщика, при этом стрелок-радист сержант Никитин сбил один Me-109. Очень может быть (совпадают время и место), что это был самолёт командира эскадры JG-54 майора Траутлофта («Мессершмитт» совершил вынужденную посадку с убранным шасси, сам Траутлофт чудом остался цел).

Самый мощный удар по противнику и на этот раз нанёс 31-й БАП. Подполковник Добыш снова лично повёл в бой группу из 37 СБ своего полка. В 17.55 северо-восточнее Кальвария на танковые колонны противника с высоты 2000 метров было сброшено 17 ФАБ-250 и 120 ФАБ-100. К этому времени немецкие истребители уже плотно прикрывали боевые порядки 3-й ТГр, и в завязавшемся воздушном бою были сбиты 3 бомбардировщика 31-го БАП; воздушные стрелки заявили 4 сбитых «Мессершмитга», но эта информация не подтверждается сводками немецких истребительных эскадр.

Дальше всех от района начавшихся боевых действий располагались аэродромы 4-й САД, и хотя, теоретически рассуждая, бомбардировщик СБ вполне мог преодолеть расстояние в 500 км (от линии Хаапсалу, Выхма, Тарту до Тильзита) до цели и обратно, командующий ВВС СЗФ принял вполне благоразумное решение прежде всего перебазировать три бомбардировочных полка 4-й САД на аэродромы Рига, Митава, Платоне (см. выше Боевой приказ № 01/ОП).

Судя по Оперсводке № 03/ОП «паневежского штаба комбрига Крупина», к 19.00 22 июня приказ командующего ВВС фронта был выполнен следующим образом: 35-й БАП в полном составе боеготовых экипажей перелетел на аэродром в Платоне, 50-й БАП («полк десяти Героев») частью сил (28 СБ и 5 Пе-2) перебазировался на аэродром Митава, 63-й БАП просто остался в Эстонии. (65) Хотя Оперсводка № 03/ОП, не приводя каких-либо подробностей, сообщает, что 35-й и 50-й полки «произвели по одному вылету на уничтожение танков в районе Кальвария, Лозьдзее», документы дивизии и полков не подтверждают факт участия 35-го БАП в боевых действиях 22 июня. (40)

Фактически из всего состава 4-й САД в первый день войны бомбил противника только 50-й БАП. Перед этим полк перелетел из Хаапсалу в Митава, т.е. на аэродром базирования чрезвычайно активного 31-го БАП, и, видимо, темп и напор подполковника Добыша передался командиру 50-го БАП.

В интервале времени от 18.40 до 19.00 тремя группами (9+9+6) самолётов СБ (новейшие Пе-2 в первом боевом вылете не участвовали) последовательно, с высоты 3000 – 3400 метров полк бомбил скопление немецких войск в районе Таурогена. В общей сложности на мотомехколонны врага было сброшено 144 ФАБ-100 и 24 «зажигалки» ЗАБ-50 (внимательный читатель может заметить, что бомбардировщики 50-го БАП в дополнение к стандартной загрузке – шесть бомб в центральном внутреннем бомбоотсеке – взяли ещё и седьмую, случай для июня 41-го едва ли не уникальный).

По докладам экипажей, в районе цели бомбардировщики были обстреляны зенитками и неоднократно атаковывались истребителями противника (прикрытия своими истребителями и в этом случае не было) общей численностью до 14 «мессеров» (эта цифра, скорее всего, завышена). Опыт, полученный экипажами полка в «зимней войне», а также везение обеспечили весьма низкие потери: один СБ произвёл вынужденную посадку в районе Шауляй, остальные самолёты благополучно вернулись на аэродром Митава, при этом воздушные стрелки заявили один сбитый истребитель противника (эта потеря немецкими документами не подтверждается). (40)

Ближе всех к полосе прорыва 3-й ТГР вермахта находились аэродромы базирования 57-й САД. От Вильнюса до Кальварии не более получаса полёта на крейсерской скорости бомбардировщика СБ; ещё ближе (Ораны, Перлоя) были аэродромы 42-го и 237-го истребительных полков, на которых скопилось не менее 80 бипланов И-153 и И-15 бис, которые могли достаточно эффективно атаковать колонны немецких автомашин, используя как своё мощное стрелковое вооружение (110 пуль в секунду выбрасывали 4 ШКАСА «чайки»), так и уникальную горизонтальную манёвренность (время установившегося виража от 10 до 13 секунд).

О действиях истребительных полков ВВС Северо-Западного фронта речь пойдёт в следующем разделе; что же касается единственного бомбардировочного полка 57-й авиадивизии (54-й БАП), то история его боевых действий оказалась весьма короткой и печальной.

Прежде всего надо отметить, что к моменту начала войны полк оказался без наиболее опытных экипажей, включая командиров эскадрилий! Строго говоря, уже на одном этом можно завершать обсуждение причин стремительного разгрома 54-й БАП. «Без хозяина и дом – сирота». Несмотря на весь град приказов и директив о повышении боевой готовности, обрушившийся на Прибалтийский ОВО 18 – 21 июня, 12 экипажей убыли из части для переучивания на новый бомбардировщик Пе-2, другие накануне 22 июня перегоняли 13 СБ из полка в окружную лётную школу. Правда, в полку был в наличии главный «хозяин» – командир полка майор Скибо, но это не помогло исправить ситуацию. В отчёте командира дивизии («Итоговые сведения о боевой работе частей 57-й САД с 22.6 по 30.7.41 г.») работа командира полка охарактеризована так: «54-й Краснознамённый БАП работал неудовлетворительно, командование полка: майор Скибо, его заместитель по политчасти батальонный комиссар Устименко и начштаба подполковник Писаков не сумели организовать чёткого управления эскадрильями, не добились должного порядка на аэродромах, мало лично бывали у самолётов (интересная формулировка! – М.С.) … Восстановление и ремонт матчасти шли медленно и под большим нажимом командования дивизии, при перебазировании забывали своевременно брать нужное имущество – замки бомбодержателей, фотоаппараты и пр. (как будет показано далее, в полку «забывали при перебазировании» не только бомбодержатели, но и бомбардировщики. – М.С.). В полку имелись настроения, что на самолёте СБ летать опасно, т.к. его легко догоняют истребители противника и поражает ЗА. Командование полка решительной борьбы с этими настроениями не вело, а иногда и само проявляло растерянность…» (66)

В докладной записке начальника 3-го отдела (военная контрразведка) Северо-Западного фронта дивизионного комиссара Бабича (№ 03 от 28 июня 1941 г.) действиям командира 54-го БАП дана, как и следовало ожидать, более жёсткая оценка:

«Командир 54-го С БАП майор Скиба боевыми вылетами руководит плохо, на аэродромах не бывает, приказания отдаёт из блиндажа, без всяких данных: «Идите бомбить – цель найдёте сами». На замечание, что без данных о противнике можно разбомбить и своих, Скиба отвечал: «Я ничего не знаю»… Сам Скиба на боевое задание не вылетал и прикреплённый к нему самолёт передал другому лётчику, так же поступил его помощник майор Леонтьев. Перед перебазированием с одного аэродрома на другой Скиба, имея возможность вывозить ценное боевое имущество, бросал или уничтожал его…» (53)

Судя по Оперсводке № 1 штаба 57-й САД, составленной к 10.00, утром 22 июня полк не потерял от ударов авиации противника ни одного боевого самолёта! Сказалось своевременно проведённое рассредоточение подразделений полка на аэродромах Кивишки и Крыжаки (ныне Крижёкай, 30 км к востоку от Вильнюса); на разведанном немцами заранее аэродроме Порубанок (Вильнюс) были повреждены лишь оставленные там неисправные машины. Как и в большинстве других бомбардировочных полков ВВС СЗФ, ранний утренний приказ о нанесении удара по объектам на территории Восточной Пруссии в 54-м БАП был проигнорирован (или вовсе не получен). Боевые действия полка начались через 6 часов после начала войны. Оперативная сводка № 1 штаба 57-й САД сообщает: «54 БАП в 10.20 в составе 10 самолётов ушёл в зону ожидания, имея в последующем задачу методом сопровождения противника в хвост бомбардировать его при посадке на аэродромы. Три эскадрильи в составе 19 самолётов находятся в состоянии боевой готовности на оперативных аэродромах». (67)

Поставленная группе бомбардировщиков 54-го БАП задача, как видим, дословно повторяет указания, данные в 8.40 «рижским штабом полковника Рассказова» («при массовых налётах авиации противника на нашу территорию поднимать бомбардировочную авиацию и следовать в хвосте для атаки на его аэродромы»). Дальнейшие события не вполне понятны. Как пишет М. Тимин, «десятка СБ без прикрытия вылетела на бомбардировку аэродрома Гумбинен… немецкие истребители атаковали нашу группу несколько раз; в результате 5-я эскадрилья 54-го СБАП потеряла три СБ вместе с экипажами». (40) К сожалению, эта версия не подтверждается другими документами; более правдоподобным – и соответствующим исходному заданию, поставленному перед группой бомбардировщиков 54-го БАП, – представляется мне описание событий, данное в упомянутой выше докладной записке начальника 3– го отдела СЗФ:

«Эскадрилья, вооружённая самолётами Ар-2 и четырьмя самолётами СБ, ожидала распоряжения (или появления немецких самолётов, за которыми она должна была «следовать в хвосте». – М.С.) в воздухе 1,5 часа, в результате чего боевое задание выполнить не могла, так как она всего может находиться в полёте 3 – 4 часа. Самолёты Ар-2 вынуждены были сесть на свой аэродром с бомбами, а звено СБ, вылетевшее на боевое задание после 1,5 часов пребывания в воздухе, полностью погибло».

Как бы то ни было, потеря в первом боевом вылете трёх самолётов 54-го БАП не вызывает сомнения. В 11.40 ещё одна группа в составе 8 бомбардировщиков 54-го БАП вылетела – опять же без прикрытия истребителями – для нанесения удара по аэродромам Восточной Пруссии. Подробности этого вылета неизвестны. (40)

Боевое донесение № 357 (так в документе) штаба 57-й САД от 24.00 23 июня описывает потери 54-го БАП за два дня войны так: «2 самолёта сбиты в воздушном бою, экипаж жив, выпрыгнул на парашюте; 3 экипажа пропали без вести». (68) Итого – за два дня потеряно в воздухе 5 самолётов. Однако за сутки до этого в Оперсводке № 03/ОП «паневежского штаба ВВС фронта» сообщается, что к 19.00 22 июня в частях 57-й САД «в воздушных боях сбиты и повреждены 10 СБ», при этом 54-й БАП якобы продолжает базироваться на аэродроме Кивишки. (69) С другой стороны, выпущенная на 2 часа раньше (к 17.00) Оперсводка № 1/ОП «рижского штаба», никак не упоминая о боевых действиях 54-го БАП, называет уже местом базирования полка два аэродрома: Вильнюс (этим названием составитель сводки мог обозначить все три аэродрома вильнюсского аэроузла) и Ликсна. (70)

22 июня 1941 г. Первое боевое донесение начальника штаба 7-й САД

Ликсна – это уже за Даугавой, в 200 км к северу от Вильнюса. К вечеру 23 июня 54-й БАП в полном составе находился на этом аэродроме, правда, «полный состав» сократился с 55 до 27 бомбардировщиков (21 СБ и 6 Ар-2). Если верить Боевому донесению с удивительным номером 357, 23 самолёта (17 СБ и 6 Ар-2) «уничтожены противником на аэродроме». Где и когда это произошло – вопрос совсем не простой. Утром 22 июня, как было уже отмечено выше, ни один самолёт 54-го БАП на земле потерян не был. В составленном значительно позднее (10 октября 1941 г.) отчёте «Итоги боевой работы 57-й САД с 22.6 по 23.9.41 г.» перечислены все аэродромы, на которых базировались части дивизии, и указано количество налётов авиации противника на каждый из них (всего таковых было 73); аэродромы Кивишки и Крыжаки в этом перечне даже не упоминаются. (150) Остаётся предположить, что 23 бомбардировщика были потеряны на земле при минимальном участии в этом противника… В дальнейшем потери этого полка оказались рекордно высокими – к моменту вывода на переформирование (9-10 июля) в 54-м БАП оставался в строю один-единственный СБ. (167)

Подведём теперь первые, самые простые (т.е. арифметические) итоги боевых действий бомбардировочных полков ВВС СЗФ в первый день войны (см. Таблицу 2).

Таблица 2

Примечания:

– первая цифра – число самолёто-вылетов, вторая со знаком (+) – число сбитых или получивших серьёзные повреждения самолётов;

– действия «сводной группы капитана Лавренцова» учтены в строке 40-го БАП.

227 самолёто-вылетов, более 115 тонн бомб за один день. Абсолютный рекорд июня 41-го для советской фронтовой авиации (бомбардировщики «левого соседа» – ВВС Западного фронта – выполнили 22 июня не более 200 вылетов, бомбардировочная авиация Юго-Западного фронта в первый день войны выполнили всего 34 вылета; в ВВС Южного фронта пиковый уровень боевого напряжения был достигнут 26 июня, когда бомбардировщики выполнили 151 вылет и сбросили 60 тонн бомб). Экстраполируя известные данные по бомбовой загрузке в 142 вылетах (из общего числа 227), можно предположить, что в общей сложности на врага было сброшено более тысячи 100-кг бомб. Но и это ещё не всё. По району Сувалки, Кальвария в первый день войны работала дальняя авиация (3-й ДБАК) и части 12-й БАД ВВС Западного фронта. По подсчётам М. Тимина, в общей сложности на район выдвижения 4-й и 3-й танковых групп вермахта (Тильзит, Тауроген, Сувалки, Алитус) было выполнено 352 с/в советских бомбардировщиков. (40)

Более полутора тысяч фугасных бомб обрушилось на мехколонны 4-й и 3-й танковых групп, т.е. на огромное скопление трофейных французских грузовиков, бельгийских автобусов, голландских хлебных фургонов, немецких мотоциклов, вспыхивающих от первого же осколка бензоцистерн… Да, были в этих колоннах и танки – почти все (1272 из 1544, если быть точным) лёгкие, весом до 10 тонн (Pz-I, Pz-II, Pz-35(t), Pz-38(t). От близкого взрыва 250-кг фугаски такая легкотанковая мелюзга могла развалиться по сварным швам… Где же мемуары командиров немецких танковых соединений, в которых они объясняют разгром вверенных им войск тем, что «вражеская авиация уничтожила все тылы полков и оставшиеся без горючего и боеприпасов танкисты вынуждены были рассеяться по лесам»? Где работы западных историков, в которых твёрдым, не допускающим сомнения тоном сказано, что «недостаточность средств войсковой ПВО, отсутствие должного истребительного прикрытия позволили авиации противника разгромить механизированные соединения ещё на этапе их выдвижения в исходные для боя районы»?

А нигде. В мемуарах Манштейна (в июне 41-го он командовал корпусом в 4-й ТГр) нет вообще ни одного упоминания о действиях советской авиации. Буквально ни одного слова. И это при том, что броску от границы на Двинск в его мемуарах посвящена целая глава («Танковый рейд»). Первое упоминание о налётах советских бомбардировщиков в мемуарах Манштейна появляется лишь в описании боевых действий 30 июня, уже после форсирования Даугавы.

В мемуарах командующего 3-й танковой группой Г. Гота несколько слов по обсуждаемому вопросу есть. Вот они, все до одного: «Действий танков и авиации не отмечалось. Воздушная разведка, проводившаяся при ясной погоде, никаких передвижений противника восточнее Немана не обнаружила». Так Гот описывает события первого дня войны. Затем, «после огромного успеха, достигнутого в первый день наступления, события второго дня не оправдали ожиданий; причина – не действия противника и не ошибки наших войск и командования, а трудности, связанные с условиями местности…» Про сокрушительные удары авиации противника по-прежнему не сказано ни слова. Правда, в косвенном виде оценка действий советских ВВС появляется через несколько страниц: «Вечером второго дня наступления… командующий группой приказал остановить колонны машин 8-го авиакорпуса и убрать их с дороги, предназначенной для движения танков… Если бы противник располагал сильной авиацией, тогда, пожалуй, следовало бы принять другое решение». (71)

Для полноты картины следует ещё уточнить «масштабный фактор». Во второй половине дня 22 июня в районе Алитус 20-я и 7-я немецкие танковые дивизии вступили в бой с разрозненными подразделениями советской 5-й танковой дивизии. При этом было потеряно 11 танков, в том числе четыре т.н. «тяжёлых» (так в вермахте обозначали средний танк Pz-IV). Этот эпизод в телеграмме штаба 3-й ТГр в адрес командования Группы армий «Центр» был охарактеризован как «крупнейшая танковая битва за период этой войны». (72) Если потеря 11 танков вызывала такую бурную реакцию, то едва ли уничтожение хотя бы нескольких десятков боевых машин от ударов советской авиации осталось бы незамеченным…

Как связать воедино отчёты штабов ВВС Северо-Западного фронта с личными впечатлениями (точнее говоря – с отсутствием таковых) командиров вермахта? Удовлетворительного ответа на этот вопрос у меня нет. Едва ли послужит утешением констатация того факта, что традиционная советская историография отказывалась видеть сам вопрос. В качестве некоторых, частных, отнюдь не исчерпывающих проблему пояснений можно отметить следующие три момента.

Во-первых, особо большого эффекта не стоило и ждать. Разгромить танковую дивизию ударами с воздуха удавалось исключительно и только советским «историкам» – и то лишь применительно к событиям лета 41-го года, и только на советской стороне фронта. Реальная эффективность авиационных вооружений той эпохи была весьма низкой, прицельное бомбометание по точечной цели с «горизонтального» бомбардировщика практически невозможным, попадания в цель могли быть только случайными. Компенсировать всё это можно было только огромным числом вылетов и сброшенных бомб. Для нанесения значительных потерь двум танковым группам вермахта (а это порядка 15 – 20 тыс. единиц различной техники – от мотоцикла до танка включительно) число самолёто-вылетов бомбардировщиков ВВС СЗФ надо было бы увеличить минимум на два порядка!

Во-вторых, далеко не факт, что объектами бомбовых ударов стали именно колонны техники танковых дивизий вермахта; в частности, не совсем понятно, что именно бомбили самолёты ВВС СЗФ в районе Кальварии во второй половине дня 22 июня – немецкие танкисты к тому времени уже заняли Алитус и переправлялись на восточный берег Немана.

В-третьих, бомбометание со средних высот (в большинстве случаев более 2 – 3 км) изначально было обречено на то, что большая часть сброшенных бомб упадёт в чистом поле; весьма и весьма «щадящий» режим довоенной боевой подготовки (3 – 4 учебных бомбометания в месяц на один экипаж) также не способствовал высокой эффективности действий. Так можно было бомбить Выборг и Хельсинки – но не стремительно продвигающиеся на восток немецкие моторизованные корпуса.

В заключение этого параграфа остаётся лишь напомнить, что сами понятия «большое», «малое» – относительны. Смотря с чем сравнивать. Число самолёто-вылетов, выполненных 22 июня 1941 г. бомбардировщиками ВВС Северо-Западного фронта, следует признать большим – в сравнении с тем, как действовала авиация других фронтов. Очень большим – в сравнении с позднейшим мифом про «уничтоженную на рассвете 22 июня авиацию приграничных округов». Вполне сопоставимым – в сравнении с активностью бомбардировочной авиации противника.

Всё меняется, если за точку отсчёта принять потенциальные возможности группировки и предвоенные планы её использования. Возвращаясь к Таблицам 1 и 2, мы видим, что только в одном из восьми бомбардировочных полков (31-й БАП подполковника Добыша) число боевых вылетов значительно (в 1,5 раза) превысило число исправных самолётов. В целом же по всей группировке ВВС фронта число вылетов оказалось в 1,5 раза меньше числа боеготовых бомбардировщиков – и это 22 июня, за 18 часов светлого времени, в ситуации, когда аэродромы базирования от немецких танковых колонн отделяло не более 40 – 50 минут лётного времени. Четыре полка или вовсе не участвовали в боевых действиях первого дня войны, или ограничились минимальным вкладом в решение общей задачи. Впрочем, есть ещё одна точка отсчёта, в сравнении с которой 22 июня бомбардировочная авиация Северо-Западного фронта действовала великолепно, – это все последующие дни июня 41-го.

В первый день войны бомбардировочная авиация ВВС СЗФ потеряла в воздухе (сбиты или совершили вынужденную посадку) 37 самолётов, что составило 16% от числа боевых вылетов, или 11% от исходного количества исправных бомбардировщиков. Уровень потерь высокий, но для воздушных сражений Второй мировой войны отнюдь не рекордный. Скорее всего, потери могли бы быть гораздо меньшими, если бы действия бомбардировщиков были обеспечены надёжным истребительным прикрытием (по меньшей мере 25 из 37 потерянных СБ и Ар-2 были сбиты истребителями противника).

Где же была и что делала в тот день весьма многочисленная (не менее 530 исправных истребителей, т.е. в среднем 1,5 истребителя на 1 бомбардировщик) истребительная авиация Северо-Западного фронта? Версию о том, что «истребители были втянуты в ожесточённые воздушные бои над аэродромами и поэтому не смогли прикрыть действия своих бомбардировщиков», придётся отбросить сразу же – 22 июня 1941 г. 1-й Воздушный флот Люфтваффе понёс самые малые (в сравнении с другими участками Восточного фронта) потери, всего безвозвратно был потерян 1 (один) истребитель и 2 (два) бомбардировщика. Даже с учётом того, что ещё 2 истребителя и 3 бомбардировщика 1-го В.ф. были повреждены (повреждения менее 60% по немецкой системе учёта) и по меньшей мере два Me-109 из состава группы III/JG-53 (2-й Воздушный флот) были сбиты в воздушных боях над Литвой, говорить про «ожесточённые воздушные бои» с участием пяти сотен краснозвёздных истребителей не приходится…

Главной ударной силой истребительной авиации Северо-Западного фронта должна была стать 8-я САД. Эта дивизия, хотя и называлась «смешанной», состояла из четырёх истребительных полков («старые» кадровые 15-й ИАП и 31-й ИАП, новые формирующиеся 236-й и 240-й) и одного штурмового авиаполка (61-й ШАП), по полной штатной норме вооружённого истребителями И-153 (причём самых последних заводских серий). 15-й ИАП (один из старейших в ВВС СССР) в полном составе участвовал в «зимней войне» против Финляндии, многие лётчики полка имели боевой опыт войны в Испании и Китае; 15-й и 31-й полки в числе самых первых (ещё в январе 1941 г.) начали перевооружение на новые «миги»[5]. Даже не принимая во внимание два формирующихся полка, не учитывая множество устаревших И-15, загромождавших аэродромы 8-й САД, на вооружении дивизии было 100 «мигов», 76 «чаек» и 25 «ишаков» (и это по самым минимальным оценкам, во многих документах и исследованиях приводятся большие цифры). Было на чём воевать, было и кому воевать – в дивизии числилось от 130 до 160 лётчиков (по отчётам и сводкам штабов полков, дивизии и ВВС фронта).

Дивизия развёртывалась в центре боевого порядка ВВС фронта (в полосе Каунас, Кармелава, Кейданы), на примерно равном расстоянии от двух основных точек приложения усилий бомбардировочной авиации СЗФ – районов Тильзит и Сувалки, причём расстояние это не превышало 150 км, что теоретически позволяло любому истребителю сопровождать бомбардировщики на всём протяжении маршрута до цели. Практически же соответствующие приказы поступили в 15-й ИАП и 31-й ИАП не позднее 11 часов утра 22 июня. Однако ничего, предусмотренного приказами, да и всеми предвоенными наставлениями, не произошло, и бомбардировщики Северо-Западного фронта остались без прикрытия.

Сразу же отмечу, что простыми способами – взять документы соответствующих штабов и прочитать – выяснить реальные причины и обстоятельства разгрома 8-й САД не удаётся.

Оперативная сводка штаба 8-й САД с номером «один» появляется лишь в 10 часов вечера… 25 июня! (73) Приказ командира 8-й САД с номером 01 датирован 26 (двадцать шестого) июня и имеет весьма красноречивое название: «О мероприятиях по сбору, восстановлению и сколачиванию частей 8 АД – приведении их в боеспособное состояние». В качестве одного из таких «мероприятий» полковник Гущин требует «жесточайше вести борьбу с непроверенными слухами, влекущими панику, вплоть до применения оружия». (74)

Правды ради надо отметить, что есть ещё Боевое распоряжение (б/н) командира 8-й САД, подписанное в 23.30 25 июня. (75) Если верить документу, штаб 8-й САД находился к тому времени на аэродроме Платоне (165 км к северу от места довоенной дислокации в г. Каунас). Первая из имеющихся (б/н, но с Исх. № 01) оперативных сводок штаба 31-го ИАП составлена в 17.00 26 июня, и к этому моменту полк уже перебазировался на аэродром Рига. (76) Боевых документов за 22, 23, 24 июня мне обнаружить не удалось.

Информационный вакуум с неизбежностью заполняется, заполняется домыслами, а домыслы послушно воспроизводят привычные штампы советского агитпропа: «Всё было ненадёжное, неисправное и поломанное, а история отпустила нам мало времени». Так, в уже далёком 1994 г. Игорь Гуляс опубликовал большую статью под названием «Победы советских лётчиков первого дня войны». (77) Статья представляла собой весьма подробную и добротную компиляцию журнальных статей и мемуаров советской эпохи и на тот момент могла считаться одной из лучших в своём роде; в последующие годы работу И. Гуляса нещадно цитировали и переписывали, не всегда – с кавычками и указанием автора. По поводу боевых действий 31-го ИАП там было сказано следующее: «31-м ИАП командовал Путивко, полк имел 37 «мигов», но 24 из них в то утро оказались не исправны. Очевидно, это и стало причиной того, что командир полка в одиночку вёл бой против 6 – 7 самолётов противника».

Единственное, что тут бесспорно соответствует реальности, – это фамилия командира полка. 31-м ИАП действительно командовал майор П. И. Путивко (ветеран воздушных боёв в Испании, награждён двумя орденами Красного Знамени). Удивления достойна уже странная арифметика, в рамках которой 37 – 24 = 1 (на этот парадокс я обратил внимание читателей ещё в самом первом издании «Аэродромов»). (78) Сам Гуляс после приведённой выше фразы даёт ссылку на источник – это известная публикация «Военно-исторического журнала» «Первые дни войны в документах» (1989 г.), где среди прочих документов был опубликован и доклад Начальника управления политпропаганды СЗФ бригадного комиссара Рябчего.

Доклад датирован 23 июня (хотя в тексте есть слова «части ВВС фронта в течение двух дней войны вели бои» и констатация того, что «при перебазировании много самолётов было просто оставлено на аэродромах или уничтожено своим же лётно-техническим составом»; скорее всего, реальная дата составления была более поздней) и свидетельствует о том, что товарищ Рябчий плохо ориентировался в ситуации.

Так, он сообщает, что «для оказания помощи гражданским организациям в ликвидации бандитских групп в г. Вильно направлен инструктор Управления политпропаганды»; хотелось бы надеяться, что этот приказ не был доведён до исполнителя, ибо утром 24 июня партийный инструктор обнаружил бы в Вильнюсе полное отсутствие «гражданских организаций» и толпы горожан, встречающих цветами 7-ю немецкую танковую дивизию. Не вполне понятно, кто рассказал бригадному комиссару о том, что «ощущается острый недостаток кислорода для высотных полётов», – немецкие самолёты безнаказанно бомбили и обстреливали колонны отступающих советских войск с высоты бреющего полёта, и отсутствие «кислорода для высотных полётов» было самой последней причиной, помешавшей оказать им противодействие.

Впрочем, для нашего расследования важнее другое: никаких рассказов про «24 неисправных «мига» из 37» в докладе товарища Рябчего нет. Сказано же там дословно следующее: «Наши лётчики бесстрашно вступают в бой с врагом. Лётчик 61-го авиаполка (вероятно, речь идёт о 61-м ШАП 8-й САД. – М.С.) Андрейченко, командир 31-го авиаполка Путивко в одиночку вступали в бой с 6 – 7 самолётами противника». (79)

Даже простой вопрос о количестве «мигов» в 31-м ИАП по состоянию на утро 22 июня навсегда останется неразрешённой загадкой истории. К 1 июня 1941 г. их было 54, причём неисправными числились только 7. (25) В монографии, посвящённой истории создания и боевого применения истребителя МиГ-3, на соседствующих страницах можно прочитать, что «31 ИАП потерял все 63 имевшихся на 22 июня МиГа», а также «накануне войны подразделения 31 ИАП рассредоточились: в Каунасе осталась лишь 3 АЭ (13 МиГ-3 и 18 И-16), а три других (39 МиГ-1 / МиГ-3 и 2 И-16) перебазировались в Кармелаву»), что в сумме даёт 52 «мига». (80) В отчёте «О боевой работе 31-го ИАП за период с 22 по 29.6.41 года» (81) сказано, что к 29 июня «уничтожено противником при бомбардировке и обстреле на земле 37 самолётов МиГ», и ещё три «мига» (один неисправен) оставались в строю; в сумме это уже даёт 40, и не исключено, что кроме 37, уничтоженных на земле, несколько истребителей всё же были потеряны в воздухе.

Из множества противоречивых документов особого внимания заслуживает сохранившаяся в архивном деле «Оперативные сводки штаба 8-й САД» справка о количестве боевых вылетов в 31-м ИАП с 22 по 29 июня, собственноручно подписанная многократно упомянутым выше майором Путивко (а также начальником штаба полка капитаном Сергеевым). (82) Последовательность цифр очень выразительная: 120, 8, 15, 12, 23, 8, 12, 8. Как видим, майор Путивко своей подписью подтверждает, что 22 июня он воевал совсем не в одиночку и вверенный ему авиаполк выполнил 120 боевых вылетов, т.е. порядка 2 – 3 вылетов на один исправный самолёт – показатель, очень достойный по любым меркам. Но вот после этого с полком случилось что-то нехорошее, и уже на следующий день (23 июня) число вылетов сокращается ровно в 15 раз!

Теперь посмотрим на эту цифру (120 боевых вылетов 31-го ИАП) под другим углом зрения. Патрулируя на крейсерской скорости, истребитель И-16 или МиГ-3 мог находиться в воздухе 1 – 1,5 часа (и это по минимуму и безо всяких подвесных баков), но даже если считать гораздо скромнее – 45 минут на один вылет, – суммарный налёт должен был составить порядка 90 часов. Другими словами, с 4 утра до 10 часов вечера в воздухе одномоментно должно было находиться не менее 5 истребителей 31-го ИАП, а поскольку приказы на сопровождение своих бомбардировщиков они не выполнили, то остаётся предположить, что уж собственные аэродромы полк обеспечил непрерывным прикрытием с воздуха.

Цифры ошеломляющие, однако у 15-го ИАП они ещё интереснее. Если верить докладу «Итоги боевой работы 15-го ИАП по состоянию на 27.6.41», подписанному командиром полка майором Бобриком и начальником штаба майором Ловковым, в первый день войны истребители 15-го ИАП выполнили 202 (двести два) боевых вылета! Как было показано в предыдущем параграфе, все бомбардировщики всей авиации фронта выполнили 227 вылетов; получается, что один только 15-й ИАП мог обеспечить их прикрытие почти что в пропорции 1 к 1. Мог, но не обеспечил.

Судя по докладу командира полка, 15-й ИАП активно боролся с вражескими бомбардировщиками, за 22 июня заявлены сбитыми: три бомбардировщика «Юнкерс-88», пять «разведчиков», причём эти разведчики идентифицированы как «Хейнкель-111» (самолётов этого типа не было ни в бомбардировочных группах 1-го Воздушного флота Люфтваффе, ни в авиачастях 2-го В.ф., принявших участие в воздушных боях над Южной Литвой), и даже один истребитель Me-109. (83)

Если верить отчёту, то итоги первого дня войны для 15-го ИАП представляются вполне успешными; странно, однако, что уже на следующий день число боевых вылетов полка снижается с 202 до 24, а в перечне потерь матчасти перечислено:

– 8 МиГ-3 уничтожено на аэродроме Каунас;

– 11 МиГ-3 сожжено при эвакуации из Каунас;

– 13 МиГ-3 осталось на аэродроме Поцунай;

– 6 И-16 уничтожено на аэродроме Каунас;

– 3 И-153 уничтожены на аэродроме Каунас противником;

– 1 И-153 сожжён на аэродроме Каунас. (84)

Странно и то, что уже в 19.00 22 июня в Оперсводке № 03 штаба ВВС СЗФ («лесной штаб» комбрига Крупина в Паневежисе) аэродромом базирования 15-го ИАП назван Грузджяй – в 130 км к северу от района Каунас – Поцунай. (85)

Дальше – больше, и на следующий день оба истребительных полка, равно как и штаб 8-й САД, пропали вовсе. Оперсводка штаба ВВС фронта № 05 к 18.00 23 июня: «8 САД – сведений не поступило за отсутствием связи… 8 САД – сведений о базировании частей не поступило». (86) Оперсводка № 3 («рижский штаб» ВВС СЗФ полковника Рассказова) от 8.00 24 июня: «8 САД – из-за отсутствия связи с 8 САД и её частями дислокацию установить не удалось». (87) Оперсводка штаба ВВС фронта № 06 к 18.00 24 июня: «8 САД. 61ШАП производил разведку в районах… Всего произведено 3 вылета (т.е. авиаполк превратился в не слишком активное звено. – М.С.).Воздушных боёв не имелиу потерь нет. О действиях остальных частей [дивизии] сведений нет». (88) Применительно к наземным войскам в таких случаях привычно жалуются на «отсутствие средств радиосвязи»[6] и немецких диверсантов, которые разом перерезали все провода, но куда же могла запропаститься истребительная авиадивизия, самолёты которой за 30 – 40 минут могли бы долететь до штабов ВВС фронта в Паневежисе или Риге из любой точки левобережья Даугавы?

Видимо, для того чтобы попытаться реконструировать события, произошедшие на аэродромах 8-й САД в первый день войны, нам придётся отвлечься от чтения архивных документов и обратиться к такому, столь третируемому ныне источнику исторической информации, как воспоминания участников войны. К счастью, судьба была милостива к некоторым из них, и им удалось дожить до наших дней. Свидетельствует Николай Иванович Петров, лётчик-истребитель 31-го ИАП:

«…21-го в субботу я заступил дежурным по части. В третьем часу утра (здесь и далее подчёркнуто мной. – М.С.) 22 июня звонит начальник штаба САД, в которую мы входили, и приказал мне объявить боевую тревогу, начальнику штаба полка по прибытии на командный пункт позвонить в штаб дивизии… Немедленно я передал начальнику штаба полка капитану Сергееву и объявил тревогу по полку. По прибытии лётно-технического состава к самолётам, вскоре, через считаные минуты, в воздух взвились зелёные ракеты с командного пункта полка. Последнее время часто были боевые тревоги (учебные), поэтому было всё отработано, проиграно, кто, когда, что делает… Получив сигнал на взлёт, стали взлетать звеньями, выруливание и взлёт почти со стоянок самолётов…

С левым разворотом взяли курс на Каунас, набрав 1500 метров, увидели аэродром Каунас, ангары горят, горит приангарное здание, горит штаб полка. Пролетая над аэродромом Каунас, на лётном поле видим несколько воронок от бомб. Левее, выше метров 700 звено из 2-х пар Me-110 и 4 Me-109 на скоростях «с дымом» пошли на запад (т.е. включили форсажный режим работы моторов и уклонились от боя. – М.С.). Ниже на встречных курсах прошли 6 самолётов И-153 «Чайка», это соседи из 15-го истребительного полка. Пролетели на запад минут 15 на высоте 3000 м, развернулись обратно – в воздухе всё спокойно… Все произвели посадку благополучно. Как зарулил на своё место, мой техник показывает впереди воронку, примерно от 100-килограммовой бомбы. Это значит, при нашем взлёте на аэродром упало несколько бомб, очевидно, с большой высоты. Чего никто не видел, да притом и не слышно было, так как шумело много своих моторов…

Привезли завтрак, но ни у кого не было аппетита, да тут ещё на бреющем пронёсся Me-110. Стрелок с задней полусферы дал одну очередь из пулемётов, но неприцельно. Жертв не было…

В дальнейшем, часов до 16.00, всё было спокойно, в основном вылетали парами на прикрытие своего аэродрома и железнодорожного узла г. Каунаса…» (90)

Прервём на время чтение воспоминаний Н. И. Петрова. Первые два вывода можно уже сделать. Во-первых, память у Николая Ивановича отличная, дай бог каждому: фамилия начальника штаба, номер полка, номер соседнего полка, «чайки» в 15-м ИАП, названия и взаимное расположение аэродромов – всё совпадает с известными документами. Во-вторых, ни «мирно спящего аэродрома», ни «уничтожающего внезапного удара» не видно даже в микроскоп. Полк поднят по тревоге по меньшей мере за час до начала боевых действий; в ходе многочисленных предвоенных учений отработано «кто, когда, что делает», воздействие противника по аэродрому Кармелава минимальное («упало несколько бомб, чего никто не видел, да притом и не слышал»). Полк не бездействует, хотя и занимается главным образом самообслуживанием («в основном вылетали парами на прикрытие своего аэродрома»), игнорируя приказы вышестоящих штабов о сопровождении бомбардировщиков.

Тут самое время прочитать и отрывок из документа (доклад «О проделанной работе 213-й авиабазы с 17.6 по 28.6.41 г.»), в котором сказано:

«К исходу дня 21.6.41 г. на оперативном аэродроме Кармелава было сосредоточено следующее имущество, кроме находящегося в самолётах: ГСМ – 2,5 б/заправки на полк, 5 боекомплектов патронов к [авиационным пулемётам] ШКАС и БС, 2 б/комплекта бомб, 5 суточных дач продовольствия, кислород и сжатый воздух. Автотранспорт (следует перечень из 16 а/м), стартёров – 1, метеостанция – 1, автореммастерская – 1, «санитарка» – 1, компрессор – 1, подъёмный кран – 1, пожарная машина – 1, зенитных установок – 2, тракторов – 2. Остальной транспорт остался в Каунасе для обеспечения полётов 1-й эскадрильи…» (91)

Как видим, было чем заправлять, стрелять, воевать. Однако прикрытие своего аэродрома прервалось почему-то в самый неподходящий момент – во время налёта авиации противника. Судя по рассказу Н. И. Петрова, это произошло так:

«С командного пункта приказ: «Звено – в воздух!» Лейтенант Смыслов, я и Акимов быстро по самолётам. Запустили моторы, выруливаем – и тут с командного пункта красные ракеты: «взлёт запрещён» (странно, но в документах «красная ракета» упоминается как раз в качестве сигнала на взлёт. – М.С.). Появляются две пары Me-109, на высоте 800 – 1000 метров проходят над аэродромом, затем приближаются две девятки «Хейнкель-111». Слышатся разрывы бомб на удалении от аэродрома, видно, бросают по шоссе. Начали падать на границе аэродрома, бросают по одной бомбе. Падают с перелётом по отношению к нашим самолётам, около которых мы, почти на середине аэродрома. Пролетела большая группа, а сбросили всего несколько бомб. Наверное, устраивали «психическую», летая по многочисленным целям. Когда подлетали к нашему аэродрому, казалось, что от такой группы деваться будет некуда. А сбросили на лётное поле и границы аэродрома всего 5 бомб…

Не успели опомниться, как появляются три пары Me-109, прошли над аэродромом примерно на высоте 1000 метров. Перестраиваются в вытянутый пеленг, как над полигоном, и начали расстреливать с прицельным огнём по каждому самолёту. В первую очередь по нашему звену (которое остановилось после выруливания посреди лётного поля. – М.С.) самолётов, находящихся на лётном поле не замаскированными. Мы успели добежать до границы аэродрома, где была высохшая от воды яма. Там лежала свиноматка с поросятками. Около них мы и приютились, там где посуше. Самолёты противника ходили над аэродромом безнаказанно, так как на аэродроме не было даже ни одного зенитного пулемёта (см. выше. – М.С.).

После штурмовых действий противника подошёл к своему самолёту. Из-под капота мотора течёт масло, пробит картер мотора. Снаряд попал по рулю глубины, на руле нет половины обшивки (была перкалевая). Большие повреждения и на других близстоящих самолётах. Могло взлететь примерно только около 8 самолётов.

К вечеру поступила команда садиться в автомашины;самолёты, на которых нельзя лететь, если не ошибаюсь, сжечь. Когда тронулись, стало известно, что ехать до г. Рига, куда перелетят лётчики на уцелевших самолётах, в основном управление полка и эскадрилий…»

Итак, 31-й ИАП потерял (оставил) большую часть своих самолётов на земле. Произошло это после 16.00, т.е. по меньшей мере через 12 часов после начала войны. Удар противника не был уже ни первым, ни неожиданным. О том, что началась война, лётчики и командиры 31-го ИАП доподлинно знали. Никакие «приказы, запрещающие сбивать немецкие самолёты» (кстати, за истёкшие 70 лет ни одного такого приказа на бумаге, с печатью, подписью и архивными реквизитами, так никто и не нашёл), уже не действовали.

Причина больших потерь («могло взлететь примерно только около 8 самолётов») – если только эти потери не вымышлены – вполне очевидна. Это странная (выражаясь предельно вежливо) реакция истребительного полка на налёт авиации противника. Напомню, что на аэродроме в Кармелаве было три эскадрильи новых истребителей МиГ-3. Увы, если истребитель перестаёт быть охотником, он становится дичью, что и было подтверждено на практике, когда вследствие пассивности командования и лётного состава 31-го ИАП малочисленному (три пары, т.е. шесть «мессеров») противнику позволили «расстреливать с прицельным огнём по каждому самолёту, как на полигоне».

О том, что имел место именно «расстрел» безжизненно замерших на земле самолётов, а не воздушный бой над аэродромом, красноречиво свидетельствует и перечень потерь, приведённый в отчёте «О боевой работе 31-го ИАП». В период с 22 по 29 июня разгромленный наголову полк потерял всего трёх лётчиков. Двое (командир звена лейтенант Гуровский и пилот мл. лейтенант Поворов) «ранены при бомбардировке аэродрома Кармелава 22.6.41»; заместитель командира эскадрильи ст. лейтенант Фесенко убит при следующих обстоятельствах: «Зарублен винтом самолёта И-16 при взлёте лётчика другой части на мало-рижском аэродроме 22.6.41».

Кроме того, 19 человек из лётного и наземного состава полка пропали без вести: «Ст. политрук Шадрин не сел на аэродром при перебазировании с аэродрома Кармелава на аэродром Платоне, остальные (т.е. 3-я эскадрилья полка почти в полном составе) остались в Каунасе и отстали в пути». (81) К чести командира полка (который, судя по имеющимся фрагментам информации, наверное, и вправду «в одиночку вступал в бой против 6 – 7 самолётов противника») стоит отметить, что в его докладе ни одного сбитого за 22 июня вражеского самолёта не числится вовсе.

Кто и, главное, почему отдал приказ («к вечеру поступила команда садиться в автомашины») о перебазировании полка в Платоне (или даже в Ригу), т.е. о фактическом выводе его из зоны боевых действий? В отчёте командира полка об этом не сказано ни слова. Командир 213-й авиабазы воентехник 1 ранга Хаустов чуть более откровенен:

«Связь с дивизией поддерживалась только 22.6.41 г. до 14.00 часов, и с этого времени до 28.6.41 связи со штабом дивизии не было… Отсутствие со стороны вышестоящих начальников постоянной информации для командиров частей об общей обстановке на фронте, в результате чего перебазирование происходило в спешном порядке, не было возможности планирования и использования автотранспорта и перевозки имущества вторыми рейсами, получалось сплошное беспорядочное перебазирование…» (92)

Последствия «беспорядочного перебазирования» тов. Хаустов описывает с бесстрастной точностью:

«Вечером 22.6.41 г. была поставлена задача срочно перебазироваться на аэродром Платоне, на расстояние 295 километров (судя по карте, между Кармелавой и Платоне 170 км по прямой. – М.С.). Из-за недостачи транспорта в Кармелава были оставлены: склады ГСМ – 2,5 б/заправки, [патроны] – 4 б/комплекта, бомбы – 2 б/комплекта (т.е. горючее было оставлено полностью, боеприпасы – почти полностью), осталось маскировочное имущество и стартовое… Отсутствует автотранспорт вне части, обслуживавшей эскадрилью в Каунас, использовавшийся для эвакуации семей начсостава: 2 «пятитонки», 1 автобус пассажирский, 4 «полуторки», 1 легковая М-1 и прочие спецмашины.[7]Всё имущество НЗ части, кроме вывезенного на площадку Кармелава, осталось на месте (т.е. на основной базе в Каунасе. – М.С.), как то: кухни на автошасси – 12 шт., продсклад, вещевой склад, оружейный склад, бензосклад… Имеется в настоящее время: ГСМ – авиабензин Б-78 7 тонн (примерно 20 заправок для одного «мига»), авиабензин Б-70 2,5 тонны, автогорючее 3 тонны, один боекомплект боеприпасов на 8 самолётов…»

На базовом аэродроме 15-го и 31-го авиаполков в Каунасе (там, где накануне войны оставалась одна эскадрилья 31-го ИАП и некоторые подразделения 15-го ИАП) порядка было ещё меньше. Свидетельствует Александр Ефимович Шварёв:

«… В ночь с субботы на воскресенье 22 июня я ночевал у друзей из 31 ИАП (автор воспоминаний был лётчиком 31-го ИАП, но незадолго до начала войны его перевели в новый формирующийся 236-й ИАП командиром звена. – М.С.). Слышим около 4 утра – стрельба зениток (вместо сигнала боевой тревоги. – М.С.). До этого проходил слух, что будут учения. Мы так и решили сразу, что начались учения. Но с нашего дома был виден Каунасский аэродром. Рядом с аэродромом располагался мясной комбинат. И я вдруг увидел зарево и говорю: «Братцы, это не учения, смотрите, ангар горит».

Мы быстро оделись и побежали на аэродром. Никого из начальства нет (здесь и далее подчёркнуто мной. – М.С.). Ангар горит. Мы, кто прибежал, успели выкатить оттуда самолёты. Сели в самолёты, и командир звена Волчок приказал: вылетай за мной! Мы стали вылетать парами… В середине дня пришло начальство… Мы вылетали на отражение атак противника, «на зрячую» (т.е. по цели, видимой в небе над аэродромом. – М.С.) сделали ещё 3 вылета… В этот же день оставшиеся лётчики и техники, в том числе и я, на полуторке были отправлены в Ригу…» (93)

Схожую картину событий мы находим и в мемуарах (впрочем, весьма «олитературенных») Б. В. Веселовского:

«…Дремоту нарушил сильный грохот. Я приподнялся. В большом окне занималась заря воскресного утра 22 июня 1941 года. На травянистом лётном поле, поседевшем от росы, я увидел воронки, как пунктир перекрывшие весь аэродром (действие происходит на аэродроме Каунас. – М.С.) … Огромный пожар пылал на территории 15-го полка. Неожиданно появились на небольшой высоте четыре тройки бомбардировщиков «Хейнкель-111» в сопровождении «Мессершмиттов». Как могли, мы прижались к основанию кювета. Разрывы бомб покрыли лётное поле…

От проходной и караульного помещения к небольшой роще убегали красноармейцы и несколько техников. Мы решили добираться поодиночке до уцелевших самолётов и пытаться взлететь по краю аэродрома. Основное лётное поле было всё в воронках… Я кинулся в сторону штаба полка, где на стоянке виднелся истребитель И-16. Машина оказалась цела. На счастье, мне попался красноармеец из охраны, не успевший убежать. По моему приказу он побежал за парашютом, а я кинулся к автостартёру, надеясь возле него найти водителя. Он был на месте. Всё складывалось удачно. Мы подъехали к самолёту. Запыхавшийся красноармеец принёс парашют, поясняя: «Никого не было там, пришлось ломать дверь».

Соединив храповики стартёра и двигателя самолёта, я полез в кабину. Только я собрался подать рукой команду на раскрутку, как дверка автомобиля распахнулась, выскочил водитель и бросился в сторону кювета. Взглянув вверх, я всё понял. Над головой шла группа бомбардировщиков. Пришлось последовать примеру водителя. Аналогичные попытки запустить двигатель истребителя повторялись дважды. Наконец винт завращался и мотор заработал… Оказавшись в родной, привычной стихии, я почувствовал себя уверенно. Взглянув на красные черепичные крыши, я развернулся на Кармелаву…» (94)

Скорее всего, с воздушными боями в районе Каунаса связан и эпизод, отмеченный в истории немецкой истребительной эскадры JG-53. 22 июня 1941 г. штабное звено (4 самолёта) группы III/JG-53 заявило 6 сбитых в течение пяти минут (с 16.43 по 16.48) советских самолётах, идентифицированных как И-17 (обычное для начала войны немецкое обозначение МиГ-3). (367) Группа III/JG-53 базировалась в районе Сувалок, действовала на стыке Западного и Северо-Западного фронтов и в этой зоне могла встретиться только с «мигами» из состава 15-го или 31-го авиаполка. А в упомянутом выше докладе «Итоги боевой работы 15-го ИАП по состоянию на 27 июня» отмечены и пять сбитых в воздушном бою «мигов», и пять погибших в воздушном бою лётчиков… (84)

Дальше других частей 8-й САД от линии фронта, на аэродромах Кейданы и Макштава, базировался 61-й ШАП. Начало войны застало этот полк «без головы» – командир полка подполковник Мамушкин и четыре комэска убыли в Воронеж за получением новейших на тот момент штурмовиков Ил-2. К 22 июня пять «илов» перегнали на аэродром Вильнюса, где они и были брошены (скорее всего, так и не выполнив ни одного боевого вылета). О боевых действиях 61-го ШАП (а на его вооружении, напомню, числилось 60 «чаек» И-153) в первый день войны найти конкретную информацию не удалось. 23 июня никем не управляемый полк перебазировался на аэродромы Скварбай и Двинск, затем большая часть перелетела в Платоне и Ригу. Командование и личный состав 61-го ШАП «воссоединились» лишь 26 июня в Двинске. Несколько забегая вперёд, отметим, что всего за 9 дней, с 22 июня по 1 июля, 61-й ШАП выполнил 123 боевых вылета, т.е. порядка двух вылетов на один самолёт. (95)

В завершение рассказа о боевых действиях 8-й САД в первый день войны хотелось бы найти следы действий командира дивизии. Как выше уже было отмечено, боевых приказов, распоряжений и оперативных сводок штаба 8-й САД за 22, 23, 24 июня обнаружить не удалось. Единственное, что я могу предложить читателю, это ещё один фрагмент из книги Веселовского:

«В расположении нашей эскадрильи откуда-то появился командир полка Путивко. Его приказ был краток: «Оставшемуся в живых личному составу (в живых и даже не раненых осталось 200 человек из 205. – М.С.) полка индивидуально, кто как сможет (здесь и далее подчёркнуто мной. – М.С.), добираться в Ригу, в штаб округа». Вместе с однокашником по училищу лейтенантом Пылаевым я направился в сторону Кармелавы на шоссейную дорогу Каунас – Шяуляй – Рига… Воздух то и дело оглашался рёвом немецкой авиации, несущей смертоносный груз. Не было видно в небе наших самолётов (автор мемуаров, как никто другой, должен был знать причину этого отсутствия. – М.С.) …

Вскоре нас обогнала «эмка» и остановилась. Дверца открылась, и нас окликнул командир нашей дивизии полковник Гущин. Он расспросил нас о положении дел в полку. На наш вопрос, как дела в других четырёх полках дивизии, ответил:

– Ничего, Веселовский, не знаем. Ни с кем нет связи (и это сущая правда, штаб ВВС фронта также не мог связаться с командиром 8-й САД, на легковой машине несущимся в какую-то «Ригу». – М.С.). Вас с собой взять не можем. Видишь, машина набита битком.

Наступившую ночь мы коротали в кустах…»

Да, со связью тогда были большие проблемы. В своём докладе от 26 июля 1941 г. новый на тот момент начальник управления связи Северо-Западного фронта полковник Курочкин пишет: «Радиосвязь с первого дня войны работает почти без перебоев (подчёркнуто мной. – М.С.),но штабы неохотно и неумело в начале войны пользовались этим средством связи…» (96)

Истребительные силы 7-й авиадивизии были значительно слабее, нежели в соседней 8-й САД. По сути дела, в дивизии не было ни одной полноценной истребительной части: 238-й ИАП и 241-й ШАП находились в стадии формирования, а «старый» кадровый 10-й ИАП был оснащён устаревшими И-16 одной из самых первых (1935 г.) модификаций (тип 5 с мотором М-25 и двумя пулемётами) и до начала войны ещё не успел завершить перевооружение на МиГ-3 (всего полк получил 23 «мига»). Довольно странным было и распределение лётного состава: в 238-м ИАП, имевшем на своём вооружении 30 И-153 (не самый современный для лета 41-го года истребитель, но всё же превосходящий допотопный И-16 тип 5), числилось всего 9 «лётчиков, могущих выполнять боевые задачи», зато в 10-м ИАП, наполовину безоружном, было собрано по меньшей мере 50 (по другому документу – 66) лётчиков. (97)

Формирующийся 241-й ШАП (командир – майор Обухов), как и большинство других «шапов» советских ВВС, был вооружён устаревшими истребителями-бипланами И-15бис, каковых до начала войны полк успел получить в количестве 27 штук. Лётчиков было и того меньше – 15. Однако именно 241-й ШАП, как «стойкий оловянный солдатик», дольше всех прочих частей 7-й САД сохранял некоторую (порой – избыточную, о чём будет сказано далее) боеспособность. В первый день войны 241-й ШАП не потерял ни одного (!) самолёта – ни в воздухе, ни на земле:

«Оперсводка № 1 штаб 241 ШАП, г. Елгава, к 14.00 22.6.41 г.

1. С 4.00 полк в готовности № 2 в составе 15 экипажей и 27 самолётов И-15бис.

2. К 11.20 произведено 13 самолёто-вылетов на прикрытие 31 БАП (бомбардировочный полк 6-й САД, базировавшийся на том же аэродроме; судя по всему, составитель оперсводки имел в виду «прикрыть взлёт», а вовсе не сопровождение бомбардировщиков. – М.С.). В 13.20 произведено 9 самолёто-вылетов на прикрытие посадки 31 БАП.

3. Полк в готовности № 2 с 16.00.

Начальник штаба 241 ШАП капитан Кузьмин». (98)

В итоговой сводке штаба 7-й САД за 22 июня 1941 г. в столбце 241-й ШАП стоят прочерки по всем категориям безвозвратных и временных потерь; к исходу дня в полку по-прежнему 27 боевых самолётов и 15 экипажей. (50)

Правды ради надо отметить, что аэродром Митава (Елгава), расположенный на большом удалении (170 км) от границы, утром и днём 22 июня не подвергался сколь-нибудь сильному воздействию авиации противника, а уже во второй половине дня 241-й ШАП был по приказу командующего ВВС фронта перебазирован ещё дальше – на аэродром Румбула (20 км к юго-востоку от Риги). (99) С этой площадки полк действовал в течение нескольких дней, прикрывая с воздуха столицу Латвии и выполняя разведку и патрулирование в интересах наземных войск:

«Оперсводка № 2 штаба 7 САД, лес 8 км южнее Елгава, к 7.00 24.6.41 г.

…2. 241 ШАП в период всего дня 23.6.41 в составе 13 экипажей на самолётах И-15бис действовал по прикрытию пунктов Гулбене, Рига. Произведено 59 самолёто-вылетов (т.е. порядка четырёх на одного лётчика. – М.С.). Встреч с самолётами противника не было. Самолёты в воздух вызывались беспорядочно: по приказу штаба ВВС и 6 САД, оперативного дежурного и т.д. Имел место случай, когда по собственной инициативе всем составом самолётов атаковали свои СБ, в результате один СБ сел на брюхо…» (100)

К концу дня (оперсводка штаба полка № 05 к 22.00) 24 июня в полку всё ещё числилось 23 исправных самолёта, а число боеготовых экипажей даже выросло (вероятно, за счёт введения в строй молодых лётчиков) с 15 до 17 человек. (101) Если верить составленному во второй половине июля (после вывода остатков частей 7-й САД в глубокий тыл) отчёту штаба дивизии, 241-й ШАП за время боевых действий выполнил 229 самолёто-вылетов, т.е. больше, чем два других истребительных полка, вместе взятые (10-й ИАП – 132 вылета, 238-й ИАП – 39 вылетов). (102). При этом потери полка, вооружённого безнадёжно устаревшими (без всяких кавычек) бипланами, оказались рекордно низкими – если у всех прочих частей 7-й САД потери исчисляются десятками, то в 241-м ШАП потеряно: 3 самолёта в воздушном бою, 2 уничтожено противником на аэродроме, 3 уничтожены при отступлении. (103)

238-й ИАП начало войны застало на аэродроме Паневежис. Эта точка, в районе которой кроме формирующегося истребительного полка базировались 9-й БАП, штаб ВВС фронта (а в лесу у Паневежиса – и штаб СЗФ), начиная с раннего утра 22 июня подверглась неоднократным ударам немецкой авиации. Поскольку ни до, ни после начала боевых действий командование дивизии не озаботилось перераспределением имеющегося в наличии лётного состава, две трети «чаек» 238-го ИАП простояли на земле «мёртвым грузом» (к концу дня это расхожее выражение приобрело особо мрачный смысл). Не многим смогли изменить ситуацию и 9 боеготовых лётчиков-истребителей полка, выполнившие – если верить докладу штаба дивизии – 23 боевых вылета. Немцы без потерь отбомбились по аэродрому Паневежис, уничтожив и повредив 16 бомбардировщиков 9-го БАП. При этом сам 238-й ИАП потерял один И-153 в воздушном бою, 3 «чайки» были поломаны при посадке, от воздействия противника на земле было уничтожено 3 и повреждено 12 истребителей. (50)

Во второй половине дня полк (точнее говоря, его остатки в количестве 6 самолётов) перебазировался на аэродром Скварбай, при этом все повреждённые «чайки» навсегда остались на аэродроме Паневежис; судя по арифметике, гам же было брошено и порядка 5 исправных И-153. После перебазирования в Скварбай полк теряет (возможно, здесь были бы уместны кавычки) связь со штабом дивизии; номинально 238-й ИАП был передан «в оперативное подчинение 9-му БАП», который к вечеру 22 июня находился на том же аэродроме. (100) В 2 часа ночи 23 июня командир 7-й САД, который к тому времени переместился вместе со своим штабом из Шауляя в Митаву, передаёт (причём весьма странным способом, через «рижский штаб» ВВС фронта) следующий приказ: «9 БАП двумя «девятками» с рассветом 23.6.41 г. уничтожает авиацию противника на аэродромах Инстербург, Гумбинен. Прикрывает 238 ИАП». (104)

Не говоря уже о том, что наличных сил 238-го ИАП едва ли хватило бы на прикрытие двух девяток бомбардировщиков, расстояние в 250 км от Скварбая до Инстербурга делало практически (именно практически, исходя из реальности использования истребителей И-153 в советских ВВС) невозможным сопровождение бомбардировщиков «чайками». Впрочем, насколько можно судить по имеющимся обрывкам информации, этот приказ в 238-м ИАП даже и не пытались выполнить. В дальнейшем в оперативных сводках 7-й САД исчезают последние упоминания о боевых действиях 238-го ИАП. К 7.00 25 июня в полку якобы остаётся всего один исправный И-153, однако на следующий день все 6 «чаек» 238-го ИАП покидают Литву и перелетают на аэродром Бигосово. (105)

10-й ИАП (командир – майор Деревнин) накануне войны был рассредоточен на двух аэродромах: Шауляй (базовый аэродром полка) и Немакщяй. О количестве и боеготовности «мигов» полка существуют различные сведения. Если, по довоенным сведениям, на 1 июня 1941 г. в 10-м ИАП числилось 23 МиГ-3, причём все они считались исправными, то в составленном уже после разгрома дивизии докладе командира 7-й САД общее число «мигов» сокращается до 20, из них 10 объявлены неисправными! (25), (106)

Оперсводка № 01 штаба 10-го ИАП от 13.00 22 июня рисует картину ожесточённого сражения в воздухе:

«В 4.20 девять истребителей противника Me-109 атаковали аэродром Шауляй, обстреляли здание аэроуправления и южную опушку леса в районе лагеря… Всего противник произвёл небольшими группами (2 – 6 самолётов) бомбардировщиков 8 налётов с общим количеством 42 самолёта и 2 налёта истребителей в количестве 15 самолётов. На аэродром Шауляй сброшено 30 – 32 бомбы. Аэродром не повреждён (подчёркнуто мной. – М.С.) …» (107)

Сразу же отметим некую странность в цифрах: 42 немецких бомбардировщика сбросили 32 бомбы? Что-то здесь не сходится, и я думаю, что воронки от бомб пересчитать всё же проще, нежели невесомые следы от пролетевших в воздухе самолётов; если моё предположение верно, то аэродром в Шауляе бомбило не 42, а раз в десять меньшее число самолётов противника… Как бы то ни было, но «потери матчасти», перечисленные в Оперсводке № 01, не содержат никаких упоминаний о повреждённых или уничтоженных на земле самолётах 10-го ИАП. Всего к 13.00 в полку было выведено из строя 5 (пять) истребителей И-16: один сбит в воздушном бою, один сел на вынужденную посадку в районе Россиены, один разбит в аварии и два «имеют мелкие поломки». Вот и всё. Ни один из 10 (или 23) исправных «мигов» не получил даже «мелких поломок».

При этом – если верить всё той же оперсводке № 01 – лётчики 10-го ИАП действовали очень активно: за 8,5 часа полк выполнил 91 самолёто-вылет (в среднем три на один исправный самолёт!) и провёл 12 – 18 (так в тексте) воздушных боёв. Безвозвратных потерь лётного состава нет вовсе (пилот сбитого в воздушном бою «ишака» благополучно приземлился на парашюте на нашей территории). Да, ни одного вражеского самолёта сбить не удалось (даже на бумаге), но учитывая состав вооружения 10-го ИАП, да и нервозную обстановку первых часов войны, это обстоятельство едва ли стоит ставить кому-то в упрёк.

Всё самое удивительное начинается потом. Уже вечером 22 июня в итоговой сводке штаба 7-й САД появляются 8 самолётов 10-го ИАП (тип не указан), «уничтоженных на земле безвозвратно»; сам же полк покинул аэродром в Шауляе (тот самый, который «не повреждён») и уже переместился в Платоне. (108) К шести часам вечера 23 июня (Оперсводка № 2 штаба 7-й САД) 10-й ИАП оказался в Риге, т.е. за полторы сотни километров от зоны боевых действий, при этом штаб дивизии находился даже несколько ближе к фронту, в лесу в 8 км южнее Митавы, и «связи по телефону, телеграфу с частями не имел». (109) Возможно, именно вследствие отсутствия связи штаб ВВС фронта комбрига Крупина в тот же самый час (Оперсводка № 05 к 18.00 23.6.41) предполагал, что 10-й ИАП всё ещё находится в Платоне, и даже поставил задачу перебазировать полк назад, ближе к фронту – на аэродром Шауляй! (110)

Ничего подобного, однако, не произошло, и полк, почему-то съёжившийся до размеров одного звена, остался в Риге. В Оперсводке № 3 штаба 7-й САД от 17.00 24 июня читаем: «10 ИАП 24.6. произвёл 3 самолёто-вылета на разведку в районе Шилале, Вайгуба. Базируется на аэродроме Рига». (111) Оперсводка № 03 штаба 10-го ИАП от 17.00 25 июня также составлена в Риге. В документе сказано, что «32 подготовленных лётчика и 34 молодых лётчика не имеют самолётов», а полк в течение дня тремя И-16 произвёл 6 самолёто-вылетов. (112) О том, что три дня назад в полку было два десятка новейших «мигов», уж нет ни слова. Можно, конечно, предположить, что их уничтожил противник очередным налётом на очередной заснувший аэродром, но в оперсводке ничего подобного не видно. Напротив, «противник произвёл 3 ночных налёта на аэродром Рига группами по 3 самолёта; матчасть при бомбардировке не пострадала, потерь в личном составе нет…».

В составе 57-й САД было три истребительных полка: Краснознамённый (награждён за успехи на финской войне) 49-й ИАП, 42-й ИАП и формирующийся 237-й ИАП. Накануне войны они были дислоцированы крайне странным (на языке той эпохи уместно было бы сказать – «вредительским») образом: лучший, наиболее подготовленный, накопивший немалый боевой опыт (60 человек награждены орденами и медалями) 49-й ИАП встретил войну на аэродромах Двинск и Ликсна, т.е. в глубоком тылу округа, за 260 км от ближайшей точки границы; а вот только начавший своё формирование 237-й ИАП оказался значительно ближе к зоне будущих боевых действий, на приграничных аэродромах Ораны и Перлоя, там же базировался и 42-й ИАП.

42-й ИАП, насколько можно судить по изученным документам, был абсолютным чемпионом по числу самолётов-истребителей «старых типов» среди всех истребительных полков ВВС западных военных округов – по разным данным, в полку числилось от 79 до 100 боевых машин (в основном бипланов И-153 и И-15бис). Если ориентироваться на минимальные цифры (отчёт командира дивизии от 19.7.41.г.), на вооружении 42-го ИАП было 56 И-153 (из них 9 неисправны), 21 И-15бис (из них 3 неисправны), 2 И-16 (1 неисправен). (114) Даже если исключить из рассмотрения устаревшие И-15бис, в полку было 48 боеготовых истребителей. Лётчиков же, по состоянию на 1 июня 1941 г., числилось 59 человек. (25).

Казалось бы, численность лётчиков и боевых самолётов находились в неком соответствии, однако к моменту начала войны летать в 42-м ИАП оказалось почти что некому:

«42 ИАП имел к началу войны лётчиков 31, остальные были на курсах и на переучивании, причём все командиры эскадрилий, их помощники и отдельные командиры звеньев в полку отсутствовали». (115) И это – после града приказов о приведении частей в повышенную боеготовность, которые 15 – 21 июня 1941 г. в Прибалтийском ОВО сыпались один за другим. И такой полк, в таком состоянии оказался не в далёком Двинске, а на приграничных аэродромах!

«…За час до налёта противника все лётчики сидели в самолётах и при налёте все поднялись в воздух. Было сбито 2 Me-109 и 2 наших И-153, лётчики выпрыгнули. В дальнейшем противник повторял свои налёты на эти два аэродрома через 20 – 40 минут, применяя следующую тактику: Me-109 в бой активно не вступали, а старались затягивать наши И-153 на высоту, в дальнейшем от них отрывались, пользуясь преимуществом в скорости, входили в пикирование и атаковали севшие для дозаправки самолёты.

Такое воздействие противника по аэродромам Ораны и Перлоя, расположенным в 4 – 5 км один от другого, продолжалось с 4.20 до 13.14. Боевая работа полка с этих аэродромов в условиях частых налётов противника (80 км от границы) не имела никакого успеха, так как самолёты И-153 не могли преследовать не только Me-109 и Me-110, но и некоторые бомбардировщики противника, и, несмотря на рассредоточение и маскировку наших самолётов, противник продолжал расстреливать их на земле после того, как они садились для дозаправки горючего. Самолёты прикрытия, находившиеся в воздухе, не могли оказать никакого противодействия истребителям противника Me-109 и Me-110, которые главным образом и нападали на аэродромы 42 ИАП…» (115)

Написано это было 2 августа 1941 г. (доклад «Итоговые сведения о боевой работе частей 57-й САД с 22.6 по 30.7.41 г.»), но звучит исключительно современно – именно так сегодня рассказывают про первые дни войны; старая байка про «спящий мирным сном аэродром» уже вышла из моды, и нынче принято найти некий хитрый тактический приём, некую «волшебную палочку», которая оказалась в немецких руках и предрешила неизбежный и неотвратимый разгром. Но мы не будем спешить с выводами.

Первое же, что бросается в глаза и вызывает обоснованные сомнения в достоверности приведённого выше описания событий, так это странная хронология: советские истребители над собственным аэродромом быстро вырабатывают горючее и идут на посадку, а вот немецкие «мессера» всё летают и летают как заколдованные, и бензин-то у них не заканчивается – и это при том, что им ещё надо было пролететь минимум 100 км от своего аэродрома до Ораны (и столько же назад), так что в реальности у них оставалось не более 15 – 20 минут для воздушного боя над советскими аэродромами.

Трудно согласиться и с категорическим утверждением о том, что «чайки» И-153 «не могли оказать никакого противодействия истребителям противника». В умелых руках это был отнюдь не игрушечный истребитель. В докладе «Отчёт о боевой работе частей 6-я САД с 22.6 по 20.9.41» командир дивизии полковник Сиднев пишет: «Особенно в своё время Me-109, как и Me-110, уклонялись от боя с И-153 38 ИАП». (127) Может быть, товарищ Сиднев что-то и преувеличил, но в приказе № 017 от 29 августа 1941 г. командующий ВВС СЗФ отмечает, что, сражаясь на «чайках» (на перевооружение полк был выведен позднее, 20 сентября), 38-й ИАП сбил 69 самолётов противника. (137)

В первом томе этой книги было уже отмечено, что в числе наиболее активно воевавших авиаполков ВВС Юго-Западного фронта оказались вооружённые «чайками» 46-й ИАП (14-я САД), 92-й ИАП (16-я САД), 12-й ИАП (64-я ИАД). Дальше, в следующей главе, нас ждёт описание боевых действий 123-го и 127-го истребительных полков ВВС Западного фронта, которые стали самыми результативными по итогам трагического дня 22 июня 1941 г.; по странной иронии судьбы, оба эти полка были вооружены не новейшими «мигами» и даже не добротными «ишаками», а как раз тихоходными бипланами И-153.

Можно вспомнить и «Наставление по ведению воздушного боя» 1943 г., где было сказано: «Отличная манёвренность «Чайки» делает её неуязвимой для неповоротливого Me-109, если только лётчик «Чайки» хорошо осматривается кругом. И-153 всегда может вывернуться из-под атаки и встретить противника огнём в лоб. При этом часто получается так, что И-153 может вести огонь по Me-109, а тот довернуться на «Чайку» не успевает».

Можно обратить внимание на то, что почти в таких же словах описывает свой личный опыт[8] встречи с советскими истребителями-бипланами (он их, по «испанской привычке», называет «Кертиссами») немецкий ас Франц Шиесс: «Мы повстречались с группой из 20 истребителей «Кертисс», лётчики которых отлично представляли, что нужно делать. Они стали пытаться зайти нам в хвост и смогли занять выгодное положение для открытия огня. Русские быстро разворачивались на 180 град., и выходили нам в лоб. В таком бою победу мог одержать лишь большой везунчик…»

Есть, однако, гораздо более эффективный, нежели раздумья над табличкой с ТТХ самолётов и цитирование обрывков мемуаров, способ выявления реальной картины событий – достаточно лишь обратиться к другим документам 57-й САД, а именно к тем, которые были составлены и подписаны 22 июня 1941 г., непосредственно в гуще событий:

«Оперативная сводка № 1 штаба 57САД, Вильнюс, 22.6.41, к 10.00

1. 57 САД в 3.25 22.6.41 объявила боевую тревогу и к 4.00 была в готовности для выполнения боевых заданий.

2. 42 ИАП в 4.25 в количестве 12 И-153 действовал по одному Me-109 и 3-м До-17, атаковавшим аэродром Ораны. В результате противник потерь не имеет. Наши потери: 3 самолёта требуют ремонта, ранен один лётчик и один красноармеец.

В 6.25 два Me-109 пытались атаковать аэродром Ораны, были обстреляны огнём зенитных пулемётов. Потерь с обеих сторон нет.

В 9.00 12 И-153 в районе Ораны на Н-800м вели воздушный бой с 5-ю Me-109, пытавшимися атаковать аэродром Ораны. Противник из боя вышел и ушёл на свою территорию, потерь с обеих сторон нет. Один самолёт И-153 имеет пулевые пробоины.

В 9.30 три И-153 атаковали 2 Me-109, пытавшихся атаковать аэродром Ораны. Один Me-109 на малой высоте ушёл на свою территорию, второй, есть предположение, сел вынужденно.

Полк находится на оперативных аэродромах в количестве 21 самолёт в боевой готовности…

…4. 42 ИАП в 9.05 в составе 3-х самолётов вылетел на перехват бомбардировщиков противника. В результате противник на большой высоте ушёл на свою территорию. Полк в составе 32 самолётов находится в боевой готовности.

5. ДОПОЛНЕНИЕ: в 11.10 (так в тексте. – М.С.) аэродром Ораны неоднократно атаковывался противником, в результате подожжено на аэродроме 3 самолёта и в воздушном бою было сбито 2 наших самолёта.

6. За период с 3.25 до 10.00 57САД произвела 30 самолёто-вылетов. Потери: 3 самолёта требуют ремонта, 2 самолёта уничтожены на земле и 2 в воздухе. Потери противника выясняются.

57 САД готова к выполнению боевых задач.

Прошу дать аэродром для передислокации с аэродрома Ораны.

Начальник штаба подполковник Лихачёв

Начальник оперотдела майор Простосердов». (116)

Если бы не название аэродрома, дата и номер полка, трудно было бы поверить, что в Оперсводке № 1 отражено то самое событие, которое 40 дней спустя описывалось словами «несмотря на рассредоточение и маскировку наших самолётов, противник продолжал расстреливать их на земле».

В реальности никакой «расстрел» даже не просматривается. Противник мелкими группами (от 2 до 5 самолётов) пытался – насколько можно судить по документу, не слишком смело и настойчиво пытался – атаковать аэродром Ораны. 42-й ИАП при неизменном численном превосходстве активно, хотя и не слишком результативно, сопротивлялся. В ситуации, когда в полку отсутствовали командиры всех эскадрилий и часть командиров звеньев, т.е. наиболее подготовленные лётчики, лучшего ожидать не приходилось. Безвозвратно потеряны и повреждены всего 7 самолётов – из по меньшей мере 48 исправных по состоянию на утро 22 июня истребителей 42-го ИАП (указанная в оперсводке цифра в 32 боеготовых самолёта пока ещё определяется наличием в полку лётчиков, а не матчасти). Кроме того, на том же аэродроме Ораны базируется и 237-й ИАП, на вооружении которого к началу войны числилось 13 исправных И-153. Потери лётного состава – единичные («ранен один лётчик»). Какой уж тут «расстрел»?

Оперсводка № 2 в архивном деле не сохранилась (осталась лишь короткая запись «Оперсводка № 2 от 23.6.41 в отделе ШШС»). Есть, правда, Оперсводка № 05 штаба ВВС фронта («паневежский штаб» комбрига Крупина), составленная к 18.00 23 июня и содержащая весьма тревожное сообщение: «57 САД – связи со штабом САД нет. 49 ИАП прикрывает аэродромы Двинск и Ликсна, по остальным частям сведений нет». (124)

Судя по составленной в 12.00 24 июня Оперсводке № 3, к тому моменту от 42-го ИАП остался лишь номер: «42 и 237 ИАП вылетов не производили, готовили матчасть». (117) Столь безрадостная оценка вполне подтверждается и составленным чуть ранее Боевым донесением (с очень странным номером 357) от 24.00 23 июня: «42 ИАП. Два экипажа на аэродроме Двинск, 2 экипажа – Ликсна. Дальнейший состав полка выясняется…» (118) Увы, ничего хорошего выяснить не удалось. В оперативных сводках № 4 (к 22.00 24 июня) и № 5 (к 20.00 25 июня) 42-й ИАП даже не упоминается…

Так что же произошло с истребительным полком? Где, когда и как он был разгромлен? Надеюсь, что для читателя, который набрался сил и терпения прочитать все предыдущие страницы этой книги, подобные вопросы уже перешли в разряд «риторических», т.е. самоочевидных, подробного ответа не требующих. Разумеется, 42-й ИАП, как и многие, многие другие, исчез в процессе «перебазирования». К сожалению, командиры полка и 57-й САД забыли (проигнорировали) указания Устава о том, что «отход является самым сложным видом манёвра». Особенно сложным этот «манёвр» должен был стать для полка, в котором к утру 22 июня 1941 г. самолётов (включая временно неисправные) было вдвое больше, чем лётчиков.

Наиболее простое и короткое описание последствий «перебазирования» мы находим в выше уже многократно упомянутом докладе командира 57-й САД от 2 августа 1941 года:

«В 9.10 [22 июня] мною был поставлен вопрос перед командованием ВВС [фронта ] о перебазировании полка, и к тому же в дивизии, кроме двух аэродромов, занятых 54 БАП, больше аэродромов в районе Вильнюс не было. Разрешение на вывод 42 ИАП и 237 ИАП у находившегося на одном аэродроме [Ораны] с 42 ИАП в количестве 13 экипажей на И-153, командир дивизии получил только в 14 часов, и то на один из аэродромов 8 САД (судя по Оперсводке № 03 штаба ВВС СЗФ, это был аэродром Макштава), которая также была расположена недалеко от фронта и подвергалась налётам (по мнению полковника Катичева, вывести истребительный полк надо было подальше от линии фронта, туда, куда противник ещё долететь не мог? – М.С.).

При перелёте был тяжело ранен командир полка майор Белоусов, а дивизия с этого момента не имела никакой возможности (???) установить связь с остатками полка (подчёркнуто мной. – М.С.), который к вечеру 23.6 был переброшен в Паневежис и работал по заданию командования ВВС фронта. Часть самолётов 42 ИАП и 237 ИАП была мною посажена на аэродромы 54 БАП… С момента ранения командира полка и подчинения части его командованию ВВС фронта управление полком было нарушено, все командиры эскадрилий в это время отсутствовали. В дальнейшем остаток 42 и 237 ИАП в количестве (неразборчиво, первая цифра – 1, вторая – 2 или 9) самолётов были объединены в одну группу под командованием командира 237 ИАП капитана Суворова, а оставшиеся без материальной части лётчики были отправлены в центры СССР за получением самолётов и для переучивания…» (119)

Если «остатки» 42-го ИАП и вправду были «переброшены в Паневежис и работали по заданию командования ВВС фронта», то продолжалась эта работа очень недолго. Если верить Боевому донесению № 6 штаба 57-й САД, вечером третьего дня войны (24 июня) 42-й ИАП и 237-й ИАП уже находились в… Полоцке, в Белоруссии, за 320 км от ближайшей точки западной границы! При этом «полки 42-й и 237-й объединены под командованием капитана Суворова вследствие малочисленности самолётов. Кроме того, в состав этого сводного полка включено 10 экипажей других дивизий, не знающих, где находятся их части… При перебазировании из Вильнюса и Двинска при отходе наших частей осталось 36 самолётов, которые нельзя было перебазировать из-за повреждений, почти все они сожжены». (120) Ещё раз напомню, что в состояние такого хаоса ВВС СЗФ пришли к вечеру третьего дня войны.

В белорусском Полоцке сводная группа надолго не задержалась, и уже в Оперативной сводке № 8 штаба 57-й САД, составленной к 22.00 27 июня, читаем: «Сводный ИАП в составе 42, 237, 46 (явная опечатка, этот полк находился на Западной Украине, в районе Дубно-Млынов) ИАПов и 61 ШАП в 17.20 [в составе] 8 И-153 и 5 самолётов И-15бис перебазировался с аэродрома Полоцк на аэродром Идрица…» (121) Идрица – это посёлок в Себежском районе Псковской области РСФСР.

Как и следовало ожидать, в ходе «перебазирования», выполненного в таком темпе и с таким пространственным размахом, огромное количество боевой матчасти было потеряно – достаточно сравнить исходное количество самолётов в трёх вышеупомянутых полках с «остатками» на 22.00 27 июня. Аэродромы Ораны и (особенно) Вильнюс были просто завалены брошенными «чайками», и когда 24 – 25 июня немецкие истребители из эскадры JG-27 перелетели из района Сувалок в Вильнюс, то им пришлось расчищать лётное поле, а для этого стащить остатки и обломки советских самолётов в большую кучу на окраине аэродрома; существует множество фотографий этого. 25 июня уже советские бомбардировщики бомбили аэродром Вильнюса, (122) имея при этом задание уничтожить, в частности, брошенные там исправные СБ и Ар-2 из состава 54-го БАП.

Пропала не только техника. В ходе перебазирования «отстали» и люди, причём не в малом количестве. В докладе «Содержание боевой работы авиадивизии» (для тех, кто уже запутался, – это первый по счёту из трёх выявленных отчётов), подписанном командиром 57-й САД полковником Катичевым 19 июля 1941 г., без комментариев и оценок, одной фразой сказано: «Не вернулись при перебазировании из Ораны и Вильнюса в г. Двинск 124 чел. из 42 ИАП и 63 чел. из 237 ИАП». (123)

Лучший истребительный полк дивизии, 49-й ИАП, провёл день 22 июня на аэродромах Двинск и Ликсна. Судя по оперативным сводкам штаба 57-й САД и штаба ВВС фронта, в первый день войны авиация противника заметной активности в районе Двинска не проявляла, а первые налёты на аэродромы Двинского аэроузла произошли лишь «на исходе дня» 23 июня. (125) Командование советских ВВС также не предпринимало попыток привлечь 49-й ИАП к активным действиям, в частности – перебазировать полк или хотя бы несколько эскадрилий из его состава ближе к фронту. Тем не менее даже в этих, достаточно «тепличных», условиях полк смог понести заметные потери. Выше уже упомянутое Боевое донесение со странным номером 357 (и не менее странными для 24.00 23 июня словами «потери за три дня») сообщает, что два И-16 были потеряны в воздушном бою, один И-16 «разбит при взлёте», восемь И-153 выведены из строя противником на земле. После этого, пока ещё не очень сильно нарушая правила простой арифметики, численность боеготовых И-16 сократилась с 25 до 20, число боеготовых «чаек» – с 38 до 29. (118)

Единственный входивший в состав 4-й САД истребительный полк (38-й ИАП, 52 «чайки» и 4 «ишака», 52 лётчика) обеспечивал ПВО Таллина, имевшего на тот момент статус Главной военно-морской базы Краснознамённого Балтфлота. Поскольку налёты дальних бомбардировщиков противника (возможно, с использованием аэродромов Финляндии) представлялись тогда советскому командованию вполне возможными, вопрос о перебазировании 38-го ИАП на юг, в зону начавшихся боевых действий, даже не обсуждался.

В составе 6-й САД было два (не считая формирующийся 239-й ИАП, бывший практически без матчасти) истребительных полка. 21-й ИАП (55 исправных И-16, 53 лётчика) базировался на аэродромах Риги и считался полком ПВО. С утра до позднего вечера 22 июня немецкая авиация налётов на столицу Латвии не совершала, да в этом и не было ни военно-оперативного, ни политического смысла. В результате 21-й ИАП (так же как и «таллинский» 38-й ИАП) в первый день войны практически бездействовал.

Совершенно другая обстановка сложилась 22 июня 1941 г. в небе над Лиепаей (Либавой). Город, порт, военно-морская база, судоремонтные заводы Лиепаи, расположенные всего в 50 км от тогдашней границы с Восточной Пруссией, стали объектом ожесточённых многократных ударов германской авиации. В подписанном значительно позднее, 30 июля 1941 г., отчёте «О боевой работе 6-й САД» в качестве причин «больших потерь матчасти» полка отмечается также «полное отсутствие постов ВНОС на море» и «аэродром на открытом месте был хорошо известен немцам». (128) В Оперсводке № 01 штаба Северо-Западного фронта от 22.00 22 июня сообщается, что «Либава бомбардировалась 13 раз». (126) Отражать всё это предстояло 148-му ИАП майора Зайцева.

Накануне войны в полку числилось 68 истребителей И-153, из них 59 – в исправном состоянии; лётчиков было 57, но из них «подготовленных к боевым действиям на 22.6. – 36 человек». (128) Один из эпизодов боевой работы 148-го ИАП описан в Боевом донесении № 01 штаба 6-й САД от 12.30 22 июня следующим образом: «10.50. Шесть бомбардировщиков противника бомбардировали аэродром Либава с Н=3000метров (стоит отметить, как возрастает высота бомбометания при наличии активного противодействия; с высоты бреющего полёта «соколы Геринга» бомбят лишь «спящие» или «молчащие» аэродромы. – М.С.). Полк взлетел в составе 18 самолётов на отражение бомбардирования. При взлёте сгорел один самолёт И-153, четыре самолёта повреждены. Аэродром восстанавливается». (129)

Во второй половине дня, в период с 16.30 до 18.09, полк даже штурмовал наземные войска противника, наступающие на Либаву: «148-й ИАП двумя вылетами атаковал мотоциклетную колонну на дороге Паланга – Полукнэ». (130) Потери и победы истребителей 148-го ИАП за 22 июня точно и в полном объёме установить не удалось. В перечне потерь Люфтваффе самолёты, сбитые в первый день войны в районе Либавы, не просматриваются. В Оперсводке № 03 штаба ВВС СЗФ к 19.00 22 июня по 6-й САД числятся следующие потери истребителей И-153 (практически это могли быть только самолёты из состава 148-го ИАП): «Уничтожено на земле 4 И-153, пулевыми и осколочными пробоинами повреждены 11 И-153». (131) Потери значительные, но о разгроме и «расстреле» говорить ещё не приходится.

Странно другое – в упомянутой Оперсводке № 03 местом базирования 148-го ИАП к 19.00 уже названа Рига! С другой стороны, в Оперсводке № 1 «рижского штаба полковника Рассказова» (составлена к 17.00 22 июня) местом базирования 148-го ИАП по-прежнему называется Либава. (132) В 18.00 23 июня Оперсводка № 05 «паневежского штаба комбрига Крупина» помещает 148-й ИАП на аэродром Шауляй (!), хотя в тексте сводки сказано, что истребители 6-й САД «прикрывали аэродром и город Рига, аэродромы Митава, Платоне и свои мотомехчасти в районе Россиены, Скаудвиле», а Шауляй при этом не упоминается. (133) Наконец, Оперсводка № 3 «рижского штаба» окончательно фиксирует состоявшееся перебазирование 148-го ИАП из Либавы в Ригу («в период 2-4 24.6.41 148 ИАП и 21 ИАП во взаимодействии с ЗА ПВО гор. Рига отражали систематический ночной налёт частей ВВС противника»). (134)

Скорее всего, именно в ходе этого перебазирования количество самолётов, «уничтоженных противником внезапным ударом по аэродрому», скачкообразно увеличивается: в отчёте «О боевой работе 6-й САД» от 30 июля 1941 г. по строке 148-го ИАП уже числятся 25 самолётов, «уничтоженных противником на земле», и 19 самолётов, «уничтоженных при эвакуации». (135)

Вечером 22 июня командование ВВС Северо-Западного фронта, видимо, ещё не смогло в полной мере оценить масштаб начавшейся катастрофы (т.е. «истребительного перебазирования» авиачастей). В результате этой недооценки появился вполне энергичный и твёрдый Боевой приказ № 02/ОП от 20.00 22 июня:

«1. Противник, преодолевая сопротивление наших частей, продолжает развивать успех своими танковыми и мотомехчастями в направлении Кведарна – Скоудас, Тильзит – Тауроген, Сувалки – Алитус. Авиация противника в течение 22.6 небольшими группами систематически наносила удары по нашим аэродромам.

Погода – кучевая облачность до 5 баллов, видимость 15 – 20 км, ветер слабый, неустойчивого направления.

2. Наши наземные части 23.6, продолжая сдерживать натиск противника на южном участке, уничтожают Таурогенскую группировку противника.

3. ВВС ПрибОВО (так в тексте, видимо, запрет на использование термина «фронт» крепко засел в сознании офицеров штаба фронта. – М.С.) в течение 23.6 ведут борьбу за господство в воздухе в районе действий ударной группировки 8-й Армии и содействуют в уничтожении Таурогенской группировки.

4. 6 САД под прикрытием 15 и 31 ИАП в течение 23.6 уничтожить авиацию противника на аэродромах в районе: Мемель, Нидден, Тильзит и содействовать ударной группировке 8-й Армии в разгроме Таурогенской группировки.

5. 7 САД с рассветом 23.6уничтожить авиацию противника в районе Пилькаллен, Инстербург, Гумбинен и в дальнейшем действовать по плану 8-й Армии.

6. 57 САД и 61 ШАП 8 САД действуют по плану 11-й Армии (т.е. на южном фланге фронта. – М.С.).

7. Первому эшелону нанести удар по авиации противника на аэродромах в 4.00 23.6, последующий мощный удар нанести в 7.0023.6.

8. Напряжение боевой работы: истребителям и штурмовикам по 3 вылета, бомбардировщикам – по 2 вылета.

9. Мой КП – Паневежис.

Командующий ВВС ПрибОВО, генерал-майор авиации Ионов

Начальник штаба ВВС ПрибОВО комбриг Крупин». (136)

Мы уже никогда не узнаем, верил ли сам командующий ВВС Северо-Западного фронта в то, что теряющие остатки боеспособности авиаполки способны хотя бы частично выполнить поставленную перед ними задачу. Через четыре дня генерал-майор Ионов будет арестован и после затянувшегося на долгие месяцы «следствия» расстрелян в феврале 1942 года[9]. К чести командования ВВС фронта следует отметить, что штаб оставался на командном пункте в лесу у Паневежиса по меньшей мере до вечера 24 июня – к тому времени, когда многие подчинённые генерала Ионова «перебазировались» уже за Даугаву и дальше на восток. В любом случае многократно повторяющееся в приказах слово «уничтожить» не должно вводить нас в заблуждение относительно меры заблуждения командующего ВВС – это был стандартный термин для советского военного языка; требование «разгромить противника» неизменно присутствует в боевых приказах лета 41-го даже в тех случаях, когда состояние войск не позволяло рассчитывать на большее, нежели нанесение противнику «булавочного укола»…

Разумеется, ни о каком прикрытии действий бомбардировщиков истребителями 15-го ИАП и 31-го ИАП не могло уже быть и речи: большая часть боевой матчасти этих двух полков была брошена, личный состав на попутных машинах и пешком «перебазировался» в Платоне и Ригу, связь со штабом дивизии и ВВС фронта была потеряна. Ничем – насколько можно судить по Оперсводкам «паневежского штаба» ВВС фронта № 04 и № 05 (соответственно к 9.00 и 18.00 23 июня) – не помогли бомбардировщикам и другие истребительные полки. Хуже того, первый удар опять нанесли немцы.

В ночь на 23 июня немецкая авиация нанесла удар по аэродрому Митава, на котором находился 31-й БАП 6-й САД и перебазировавшийся накануне из Эстонии 50-й БАП 4-й САД. И хотя в ночной тьме бомбы не разбирают своих жертв, получилось так, что и в этом случае полк подполковника Добыша (31-й БАП) понёс минимальные потери: «23.06. В 2.30 противник произвёл удар по аэродрому Митава. Вывел из строя самолётов 50 БАП двадцать. Из них 8 сгорело, 12 повреждено. В 31 БАП сгорел 1, повреждено 3. Потери: ранено 2 человека. Выведены из-под удара часть самолётов 50 БАП, 31 БАП и 241 ШАП». (138)

Дислокация ВВС Прибалтийского ОВО

Дислокация ВВС противника и первого эшелона ВВС СЗФ

Дислокация ВВС Западного ОВО

Боевые действия ВВС ЗФ в первые дни войны

Дислокация частей второго эшелона ВВС ЗФ

Оперативная сводка № 01 штаба ВВС ПрибОВО от 20 июня 1941 г.

Журнал боевых действий 127 ИАП, запись от 22 июня 1941 г.

Директива наркома обороны № 2, переданная в округа утром 22 июня 1941 г.

Ещё один бомбардировочный полк из состава 4-й САД (35-й БАП) практически в полном составе (42 экипажа на самолётах СБ) вечером 22 июня перебазировался с эстонских аэродромов Тарту и Выхма на аэродром Платоне. (139) Этот аэродром также подвергся удару немецкой авиации ночью и ранним утром 23 июня. В утренней Оперсводке № 04 штаба ВВС фронта про потери самолётов на аэродроме Платоне ничего не сказано; вечерняя (к 18.00) Оперсводка № 05 сообщает, что «налётами противника на аэродроме Платоне уничтожен один СБ, повреждено 3 СБ». (140) Строго говоря, даже эти относительно небольшие потери нельзя однозначно отнести к потерям 35-го БАП, т.к. в Платоне могли находиться и самолёты 31-го БАП, и «перелётные соколы» из других бомбардировочных частей. Однако в составленном значительно позднее докладе «О боевой работе частей 4-й САД за период войны с Германией с 22.6 по 30.7.41 г.» наземные потери многократно возрастают:

«… 42 самолёта СБ было уничтожено в течение двух дней в начале войны на аэродромах Платоне и Митава вследствие базирования на последних до 3-х авиаполков на каждом (из доклада экипажей), при отсутствии организованности (не было старшего начальника), горючего и боеприпасов (про «отсутствие» горючего и боеприпасов на аэродромах ПрибОВО будет сказано ниже. – М.С.) и отсутствия ПВО аэродрома. Подобное базирование и использование частей 4 САД является не чем иным, как следствием вредительства…» (141)

Хотя в приведённом выше Боевом приказе № 02/ОП про 4-ю САД ничего не было сказано вовсе, её бомбардировочные полки приняли активное участие в боевых действиях 23 июня. По крайней мере, такой вывод можно сделать на основании Оперсводки № 05 штаба ВВС фронта: «4 САД в течение дня прикрывала гор. Таллин, действовала по аэродромам противника Инстербург, Кёнигсберг, Приекуле, Мемель и по мотомехчастям противника в районе Скаудвиле, Россиены, Тауроген. В результате налёта в г. Кёнигсберг отмечено несколько очагов пожаров». (140) О потерях бомбардировщиков дивизии (за исключением упомянутых выше потерь на аэродромах) не сказано ничего. Весьма активно действовал 35-й БАП и в последующие дни.

Гораздо более драматично развивались события дня 23 июня в бомбардировочных частях 7-й САД. В два часа ночи 23 июня в 9-й БАП поступил следующий приказ командира дивизии полковника Петрова: «23.6.41 двумя девятками с рассветом уничтожить авиацию противника на аэродромах Инстербург и Гумбинен». (142) Так же как и накануне, 9-й БАП начал боевые действия самым первым. В предрассветной дымке (в 3.48, если быть точным) 23 июня бомбардировщики СБ полка пошли на взлёт. Взлететь удалось не всем: «При выполнении ночного (так в тексте. – М.С.) задания в результате столкновения на земле сгорело два самолёта». До цели – железнодорожной станции Инстербург – дошли 8 самолётов. «Сброшено 48 ФАБ-100. Замечены прямые попадания, станция горит. Не вернулся с задания один экипаж». (143)

Второй боевой вылет 9-го БАП произвёл с 11 до 13 часов 23 июня, большими силами и с гораздо более тяжёлыми потерями. 17 экипажей бомбили немецкие танковые колонны на шоссе Тауроген – Скаудвиле, всего было сброшено 102 ФАБ-100. В районе цели бомбардировщики были атакованы истребителями противника, в результате «полностью не вернулась группа в шесть самолётов под командованием ст. лейтенанта Закатова». Кроме того, во время налёта авиации противника на аэродром Скварбай «сгорело на земле 2 СБ». Итак, в течение первой половины дня 23 июня 9-й БАП потерял 11 бомбардировщиков, после чего в полку должно было оставаться или 20 самолётов – если руководствоваться простой арифметикой, или 11 – как сказано в оперсводке штаба полка. (143)

Как бы то ни было, оставшиеся СБ пропали в тот же день при следующих загадочных обстоятельствах:

«Командующий ВВС приказал вечером 23.6 оставшиеся самолёты перебазировать на аэродром Биржай… В момент подхода аэродром Биржай бомбардировался авиацией противника, и самолёты СБ ушли в неизвестном направлении. Больше их начальник штаба полка, следовавший с наземным эшелоном, не видел. В 3.00 26.6 прибыл в Двинск, где получил приказ следовать на аэродром Корсовка, после чего отправить лётный состав в Москву. О боевой работе полка за 24 – 28.6 сведений не имею. Начальник штаба 9 БАП майор Бозин. 28.6аэродром Идрица». (144)

Правда, утром 25 июня 9-й БАП вроде бы обнаружился в Оперсводке № 4 штаба 7-й САД, но с весьма странными координатами: «В результате боевых вылетов и налёта самолётов противника на аэродром в 9 БАП осталось 7 СБ исправных и 42 экипажа. Полк базируется на аэродроме на реке Двина. Командир полка майор Скитев находится в Биржай. Полк фактически без руководства, связи с КП 7 САД нет. Сведения получены нарочным от батальонного комиссара Дорофеева..». (145)

О боевой работе другого бомбардировочного полка дивизии – 46-м БАП – остались более отчётливые документальные свидетельства. Как уже было описано выше, первый день войны сложился для этого полка крайне неудачно. 10 самолётов было сбито «Мессершмиттами» эскадры JG-54 во время утреннего налёта без истребительного прикрытия на Тильзит и Жиллен, ещё 2 сбили немецкие зенитки; на земле было уничтожено и повреждено в общей сложности 19 СБ и Ар-2, после чего полк перебазировался за Даугаву, на аэродром Румбула. Дальнейшие события развивались следующим образом:

«Оперсводка № 2 штаба 7 САД, лес 8 км южнее Елгава, к 7.00 24.6.41

1. 46 БАП базируется на аэродроме Румбула. 23.6.41 в 9.15 вылетело 17 СБ (один возвратился из-за тряски мотора) и произвели бомбометание по аэродромам Инстербург, Гумбинен. Результаты бомбардировки неизвестны, и самолёты к исходу дня 23.6 не возвратились на аэродром. Имеется налицо самолётов: четыре Ар-2, тринадцать СБ, всего 17 самолётов. Кроме того, три СБ с получением запасных частей войдут в строй. Боевых экипажей – 20…» (146)

Арифметика тут бессильна: 17 пропало, 17 осталось и ещё 3 в ремонте, что уже даёт в сумме 37 – но после потерь 22 июня в Румбула могли перелететь «своим ходом» не более 25 самолётов (или же приходится предположить, что указанные в сводках сведения о потерях на земле первого дня войны сильно завышены). Впрочем, гораздо более значимым является потеря всей формации самолётов в ходе одного боевого вылета. В данном случае потери, вероятнее всего, были боевыми: в отчёте JG-54 за 23 июня обнаруживается 14 бомбардировщиков СБ, сбитых 1-й группой эскадры в интервале с 10.07 до 10.25 южнее Растенбург, ещё 5 СБ сбиты 2-й группой в то же самое время в районе Инстербург. (367) Увы, попытка бомбить вражеские аэродромы без надёжного прикрытия собственными истребителями привела к вполне ожидаемому результату.

На следующий день Оперсводка № 3 штаба 7-й САД от 17.00 24.6 кратко констатирует: «46 БАП без разрешения произвёл перебазирование полка на аэродром Опочка (да-да, пушкинские места Псковской губернии. – М.С.), приняты меры к посылке человека для производства расследования и выяснения данного вопроса». (147) Судя по оперативным сводкам штаба дивизии за июнь 41-го, выяснить так ничего и не удалось. В архивном деле существует, однако, Оперсводка № 04 штаба 46-го БАП от неизвестного числа (в документе указано 10.00 22 июня, что является явной опечаткой). Оперсводка составлена на аэродроме Опочка; если верить ей, то туда прибыло 47 (!) полных экипажей (из 42 – и это не опечатка – числившихся в полку накануне войны) с многочисленным техническим персоналом, конкретно: 47 лётчиков, 47 штурманов, 48 стрелков, 96 техников, 78 младших специалистов. Боевых самолётов числилось 10 единиц: 9 СБ и 1 неисправный Ар-2. (148)

Последнюю точку в этой запутанной истории поставил 10 июля 1941 г. Военный трибунал Северо-Западного фронта в Приговоре № 0018:

«…Предварительным и судебным следствием установлено: подсудимый Канунов, являясь начальником штаба 46-го скоростного бомбардировочного полка, 24 июня 1941 года, не имея никаких приказаний и оснований к перебазированию авиаполка и 127-й авиабазы, после налёта и бомбёжки вражеских самолётов на Ригу, находящуюся в 8 километрах от места расположения части и базы (т.е. аэродрома Румбула. – М.С.), доложил командиру полка майору Зайцеву (странно, но в составленном не ранее 13 июля отчёте командира 7-й САД утверждается, что «23.6 погибло 17 экипажей во главе с командиром полка». – М.С.) о необходимости перебазировать полк и базу и, не выполнив приказания командира полка Зайцева о проверке и уточнении наличия приказа вышестоящего командования о передислоцировании, отдал приказание об отправлении наземного эшелона авиаполка и авиабазы в Опочку. Кроме того, сам подсудимый, не дождавшись отправки эшелонов, улетел, сев на трёхместный самолёт пятым человеком.

В результате невыполнения приказания командира полка и проявленного Кануновым паникёрства были брошены часть имущества авиабазы и полка: горючее, вооружение, боеприпасы и знамя полка, которое впоследствии было найдено. Вследствие этого же отданный в этот день боевой приказ командира дивизии о вылете самолётов полка для выполнения боевого задания остался невыполненным.

На основании изложенного Военный трибунал фронта признал Канунова виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. 193-17 п. «б» и 193-2 п. «д» УК РСФСР. Руководствуясь ст. 319, 320 УПК РСФСР, ПРИГОВОРИЛ:

Канунова Василия Яковлевича по совокупности совершённых им преступлений, на основании ст. 193-2 п. «д» УК РСФСР, подвергнуть высшей мере уголовного наказания – расстрелу, без конфискации имущества за отсутствием такового. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит». (149)

Данный приговор был 11 июля доведён до сведения «всего старшего и среднего комсостава до младшего лейтенанта включительно».

23 июня 1941 года, второй день войны, стал последним днём, когда ВВС Северо-Западного фронта ещё действовали (пытались действовать) как некое организованное, управляемое из единого центра целое. В дальнейшем оперативные сводки полков, дивизий и ВВС фронта фиксируют лишь безостановочное перебазирование и разрозненные действия силами отдельных самолётов, звеньев, в редких случаях – эскадрилий.

Так, самый мощный (по числу и качеству самолётов) 15-й ИАП к вечеру 25 июня превратился в два звена истребителей (три исправных МиГ-3 и три исправных И-153), рядом с которыми на аэродроме Митава (т.е. пока ещё в зоне боевых действий!) находились 32 лётчика; полк – точнее говоря, его остатки – «обеспечивал взлёт и посадку 31 БАП, в воздушном бою сбито два самолёта противника, тип «Хейнкель-111». Другой истребительный полк этой же дивизии – 31-й ИАП – на тот момент базировался на аэродроме Рига, имея в своём составе 57 лётчиков, 9 исправных МиГ-3 и один И-16; этими силами полк за день выполнил«4 с/в на борьбу с воздушным десантом противника, в районе полётов десант обнаружен не был». (151)

26 июня 31-й ИАП действовал более активно: произведено 23 самолёто-вылета, собственных потерь в воздухе нет, заявлен сбитым один «Хейнкель-111» (если это правда, то был сбит двухмоторный «Юнкерс-88», т.к. в составе бомбардировочных групп 1-го Воздушного флота Люфтваффе «Хейнкелей» не было вовсе). Очередной ночной налёт вражеской авиации на аэродром базирования вывел из строя три самолёта («в ночь на 26.6 матчасть подверглась бомбардировке противника, имеются незначительные повреждения трёх самолётов МиГ-3»), в результате чего к концу дня в готовности № 2 числятся всего 6 экипажей. (152)

Последние исправные «миги» 31-го ИАП были добиты при следующих обстоятельствах. 27 июня остатки полка (7 МиГ-3, 1 И-16, 1 У-2) окончательно покинули зону боевых действий, перебазировавшись с аэродрома Рига на аэродром Кресты (в районе Пскова). Один МиГ-3 был разбит при посадке в Кресты, следующий 28 июня «на взлёте развернул вправо, в результате сломал правую ногу шасси, консоль плоскости и помял винт». 29 июня «МиГ-3 в результате посадки с промахом врезался в препятствие, лётчик В. получил лёгкое ранение и направлен в госпиталь». В тот же день «старший политрук Н. при посадке врезался в другой самолёт МиГ-3, из них один разбит и ремонту не подлежит, второй требует капитального ремонта». Наконец, 30 июня в 11.50 «лётчик М., вылетевший навстречу самолёту противника, произвёл вынужденную посадку из-за разрушения (так в тексте. – М.С.) мотора, лётчик легко ранен». (153)

Если читатель подумал, что я специально искал и нашёл особо разгильдяйский полк, то он сильно ошибается – всё точно наоборот. Именно столь подробное описание судьбы каждого самолёта и лётчика, да и сама сохранность штабных документов говорят о том, что 31-й ИАП был одним из лучших – в других частях и соединениях ВВС Северо-Западного фронта сотни самолётов пропали, вовсе не оставив никаких следов в документах. Самая распространённая фраза в оперативных сводках и боевых донесениях конца июня 41-го года: «Вследствие отсутствия связи сведения не поступили». Иногда поступали и такие сведения:

«…54 БАП получил задачу на разведку противника в районе Каунас, Пренай, Алитус с последующим бомбардированием обнаруженных частей противника. Полк задачу не выполнил по причине налёта Me-110 и отсутствия технического состава. Полковник Катичев (командир 57-й САД. – М.С.) сейчас расследует причину невыполнения задания, о чём будет сообщено дополнительно… (154)

…На аэродроме Опочка обнаружены 1 И-16 и 1 И-15бис, исправные, сожжено до 20 штук. На западной окраине аэродрома сложены в штабелях 400 штук ФАБ-100 и ФАБ-50, разбросаны по аэродрому отдельными группами по 4 – 6 штук бомб. На южной окраине аэродрома находятся 3 – 4 ящика со взрывателями… (155)

…Потери: 1 И-153разбит при взлёте, 2наскочили друг на друга при рулёжке, 1 при посадке наскочил на СБ… (156)

…4 истребителя МиГ-3 выполняли боевую задачу – штурмовка аэродрома Ликсна (к тому времени уже занятому противником. – М.С.). До цели не дошли, потеряли ориентировку, сели вынужденно в районе Городок, 3 на живот, 1 лётчик выбросился с парашютом, самолёт сгорел. Вёл группу майор Сухорябов… 3 истребителя МиГ-3 летали на штурмовку аэродрома Двинск. До цели не дошли, потеряли ориентировку. Вынужденно сели, самолёты сожжены. Группу вёл майор Сухорябов… (157)

…Личным обследованием состояния авиа-гарнизона Старая Русса (это уже в Новгородской области. – М.С.) выявил наличие дезорганизации и паникёрства. Нарушенная связь никем не восстанавливается; много самолётов, требующих небольшого ремонта, заброшены без наблюдения. Автотранспорт гоняется без надобности, боевые средства (так в тексте. – М.С.) своевременно не обеспечиваются. По причине отсутствия сжатого воздуха выведены из строя три истребителя МиГ-3. Маскировка самолётов слабая, автотранспорт сгоняется в круг и не маскируется. Личный состав не организован, болтается, не знает, что делать. Оборона аэродрома не организована, наблюдение за самолётами противника отсутствует, прямой связи с ПВО нет…» (158)

Разумеется, общая ситуация в войсках Северо-Западного фронта была ничуть не лучше. 28 июня 1941 г. Военный совет фронта отправил наркому обороны СССР донесение следующего содержания:

«Положение фронта.

8-я Армия, понёсшая 40% и более потерь, отходит на северный берег Зап. Двина.

2-я танковая дивизия, видимо, погибла. Положение 5-й танковой дивизии и 84-й моторизованной дивизии не знаю.

11-я Армия как соединение не существует.

Положения 5, 33, 188, 128, 23 и 126-й стрелковых дивизий не знаю…

Связи для твёрдого управления не имею.

Военный совет фронта отдаёт себе полный отчёт в значении рубежа Зап. Двина…» (159)

29 июня Военный совет СЗФ переместился в Псков, т.е. за 200 км от ближайшего берега Западной Двины, перед этим отправив командующему 8-й армии следующую директиву:

«Вы преступно оставили войска на произвол судьбы и укрываете свою шкуру. Для такой ответственной операции, как отход целой армии, нужно было составить план, отводить войска от рубежа к рубежу и крепко управлять отходом каждого соединения. Требую немедленно это сделать. Оперативной группе штаба вернуться в Митава и руководить отходом… Держите радиосвязь со штабом фронта. Вы уклоняетесь от связи, видимо, с намерением, потому что ничего не знаете и не хотите знать о своих войсках…» (160)

А. Г. Рытов встретил начало войны в должности комиссара 6-й САД. Его мемуары, изданные в «годы застоя» (М.: Воениздат, 1968), идейно выдержаны в лучших партийных традициях («личный состав настойчиво изучал опыт участников хасанских и финских событий, готовился к достойному отпору врагу на случай его нападения на Советскую Родину… Командиры и политработники 6-й дивизии разоблачали звериный облик германского фашизма, призывали авиаторов быть бдительными, внимательно следить за происками агрессора»), но в описании жуткого разгрома Северо-Западного фронта даже он не смог сдержать эмоции:

«…Всё живое отступало на восток, всё было в движении, и установить что-либо достоверно просто не представлялось возможным. С воздуха мы следили за продвижением противника, и эти единственные сведения в какой-то мере помогали нам ориентироваться в обстановке. Но и нас, как перекати-поле, ветер войны гнал всё дальше от западных границ… Военный городок, примыкавший к аэродрому, был безлюден. Судя по всему, его оставили поспешно. Ветер хлопал открытыми настежь дверьми и створками окон, по улицам, сверкая зрачками, бегали ошалелые кошки, катилась бумажная метель… Невдалеке виднелись склады. Их тоже оставили на произвол судьбы…» (161)

Да, складов «на произвол судьбы» оставили немало. Этому факту есть не только мемуарные, но и оперативные подтверждения. В спецсообщении 3-го Управления НКО № 37738 от 14 июля 1941 г. читаем:

«…Эвакуация баз и частей от передовых линий фронта происходит неорганизованно, само командование проявляет панику, что вызывает большую потерю боеприпасов и других видов технического снабжения.

3 июля с.г. из района Опочка перебазировалась 110-я авиабаза 6-й авиадивизии, ответственные за погрузку инженер Кашиниен и помощник начальника штаба по тылу майор Шмелёв, не имея взрывчатых веществ, оставили врагу 48 вагонов авиационных бомб.

6 июля с.г. 25-я авиабаза 8-й авиадивизии перебазировалась из местечка Карамышева, для перевозки грузов было подано 4 платформы, однако полковник Шевченко приказал запас бомб и горючего взорвать, имеющиеся 9 самолётов уничтожить, пулемёты ШКАС побросать в колодцы. Что и было сделано, а платформы и автотранспорт были использованы для перевозки личных предметов командования (мотоциклы, велосипеды, подбитые легковые машины). Уничтожение материальной части, запасов горючего и авиабомб не вызывалось необходимостью, так как противник находился на большом расстоянии от места базирования, имелась полная возможность перенести в тыл.

13-я, 127-я и 206-я авиабазы при паническом бегстве большинство запасов оставили на территории, занятой врагом, не уничтожив боевого имущества. Командир 127-й авиабазы старший лейтенант (странное звание для такой должности. – М.С.) Четыркин на площадке Грузджяй оставил врагу 5144 авиабомбы разных марок (при типовой загрузке 6 ФАБ-100 на один бомбардировщик типа СБ или Ар-2 таким количеством бомб можно было обеспечить более 800 самолёто-вылетов, и это – на одном, отнюдь не самом крупном аэродроме. – М.С.), 442 500 винтовочных и авиационных патрон и 10 пулемётов ШКАС. В Шауляе оставлено 18 вагонов авиабомб, 3 млн авиапатронов, несколько тонн бензина, продовольственные, вещевые и технические склады…

Для уничтожения секретной и совершенно секретной документации 10-го авиаполка и 206-й базы в г. Митава были посланы батальонный комиссар Маложин, старший политрук Барыбин и начальник общей части Кудрявцев, которые, перепоручив это задание младшему командиру и красноармейцам, занялись сбором личных вещей, в результате документация указанных частей, в том числе и шифр, при отступлении остались не уничтоженными…» (162)

Вечером 8 июля (через 10 дней после того, как командование фронта заявило об особой важности удержания рубежа реки Западная Двина) Оперсводка № 15 штаба ВВС СЗФ была подписана в Новгороде. Три авиадивизии (4-я САД, 7-я САД и 8-я САД) на тот момент базировались на аэродромах Старая Русса и Сольцы, т.е. на расстоянии в 350 км от Западной Двины.

На вооружении 7-й САД было 13 самолётов (11 СБ и 2 Пе-2) – накануне войны в дивизии числилось 180 исправных боевых машин; в составе 8-й САД было 11 истребителей (все МиГ-3, из них 7 числились неисправными) – из 192. На удивление много боевых самолётов числилось в 4-й САД: в трёх бомбардировочных полках дивизии оставался 31 бомбардировщик СБ (из 108 исправных по состоянию на вечер 21 июня), а истребителей якобы стало больше, чем было (61 вместо 56, скорее всего, имеет место заурядная опечатка). Про боевой состав 6-й САД и 57-й САД штаб ВВС фронта сведений не имел. (163)

На следующий день, 9 июля 1941 г., за подписью нового командующего ВВС Северо-Западного фронта генерал-майора Куцевалова вышел Приказ № 0039. Приказ фактически подвёл черту под историей боевых действий ВВС фронта «первого формирования». В зоне боевых действий оставались управления двух дивизий (4-я САД и 6-я САД – как нетрудно убедиться, это именно те дивизии, которые утром 22 июня находились дальше от границы и в относительно меньшей степени были раздавлены катком «истребительного перебазирования») и три авиаполка: 31-й ИАП, 38-й ИАП, 63-й БАП. Всё остальное (управление 7-й САД, 8-й САД и 57-й САД, а также остатки двух десятков авиаполков) выводилось «для восстановления боеспособности частей» в глубокий тыл, в район Бологое – Вышний Волочёк – Торжок (Калининская область, ныне – Тверская). (164)

В 63-й БАП приказано было передать все уцелевшие бомбардировщики из выводимых в тыл частей, таким образом планировалось сформировать в полку «пять эскадрилий по 9 самолётов СБ». 31-й ИАП и 38-й ИАП следовало доукомплектовать «лучшими экипажами из полков, передающих матчасть» и сформировать в следующем составе: 31-й ИАП – четыре эскадрильи (9 МиГ-3, 9 И-16, 18 И-153), 38-й ИАП – три эскадрильи по 9 И-153 и одна смешанная эскадрилья в составе 5 И-16 и 2 МиГ-3. (165) Всего 115 боеготовых самолётов в составе ВВС фронта. Три недели назад их было без малого 900, а с учётом временно неисправных – более 1100…

Не стоит, однако же, забывать и о том, что за этот успех противнику пришлось изрядно (по его меркам и понятиям) заплатить. В небе над Прибалтикой произошло то же самое, что и на других участках советско-германского фронта: даже разрозненные, почти не управляемые «осколки» огромной советской военной машины нанесли немцам ощутимый урон. Далеко не все командиры и лётчики авиации Северо-Западного фронта поспешили улететь в тыл, «сев на трёхместный самолёт пятым человеком».

В результате в июне 41-го только безвозвратные потери («повреждения более 60% от воздействия противника и по неизвестным причинам») бомбардировочных эскадр 1-го Воздушного флота Люфтваффе составили 34 самолёта (15% от исходной численности, а если считать от исходной численности исправных бомбардировщиков, то и все 18%). Важно отметить, что это были лучшие на тот момент «Юнкерсы-88», которые, как нам многократно рассказывали отечественные историки, советские истребители «старых типов» (И-16 и И-153) якобы не могли даже догнать. Потери истребительной авиации противника были значительно меньшими, но тоже не нулевыми. Эскадра JG-54 безвозвратно потеряла 5 «мессеров», эскадра JG-53 (две группы которой базировались в «сувалкском выступе») безвозвратно потеряла в июне 6 самолётов. (166)

Если судить по числу самолёто-вылетов (а других сколь-нибудь достоверных данных за июнь – июль 1941 г. в нашем распоряжении просто нет), то наибольший ущерб врагу нанесли 49-й ИАП (57-я САД, командир полка майор Неделин) и 38-й ИАП (4-я САД, командир полка майор Сиднев). Лётчики этих двух истребительных полков выполнили соответственно 1395 и 1863 боевых вылета – цифры для лета 41-го почти невероятные (правда, надо принять во внимание, что для 38-го ИАП указанная цифра относится к периоду до конца июля, и в этот полк после 9 июля были сведены лучшие лётчики из других частей ВВС фронта). (179) 49-й ИАП в период с 22.6 по 16.7 заявил 21 сбитый самолёт противника; как утверждается в докладе командира 57-й САД, «лётный состав полка вёл воздушные бои всегда смело и настойчиво, никогда не считаясь с превосходством противника в данном бою. Лётчики Мурзин и Крылов неоднократно вступали вдвоём в бой с 8 – 13 самолётами, лётчик Киренко вёл один бой на И-153 с 7-ю Me-109, и таких примеров было ещё несколько». (180) Нельзя не отметить, что 38-й ИАП полностью, а 49-й ИАП – в основном (38 «чаек» и 25 «ишаков») воевали на морально устаревших тихоходных бипланах И-153.

Не бездействовали и бомбардировочные части ВВС СЗФ, выполнившие за первые две недели войны более тысячи боевых вылетов, но в данном случае конкретное и точное определение потерь противника едва ли возможно. До некоторой степени достоверными могут считаться лишь сведения о числе самолёто-вылетов по каждому из бомбардировочных полков. Анализируя их, мы снова сталкиваемся с тем же парадоксом, который был уже отмечен при рассмотрении событий первого дня войны: большая часть боевой работы выполнена силами всего нескольких полков. И эта неравномерность в дальнейшем, на интервале времени от 22 июня до первых дней июля, только нарастает – больше половины всех вылетов выполнены лётчиками двух полков, 35-го БАП и 31-го БАП (см. Таблицу 3). Стоит также отметить, что ничем выдающимся не проявили себя ветераны «зимней войны»: Краснознамённый 54-й БАП (201 человек, награждённый орденами и медалями за участие в Финской кампании) и 50-й БАП с десятью Героями Советского Союза.

Примечание: в перечень «потери в воздухе» включены сбитые истребителями и ЗА противника, а также не вернувшиеся с боевого задания; не включены аварии и катастрофы.

Как ни странно это звучит, но ещё одним подтверждением высокой боевой активности 31-го БАП и 35-го БАП может служить большое число потерь самолётов в воздухе, в бою. Как видим, только в этих двух полках потери в воздухе оказались существенно выше, чем потери на земле. Принимая во внимание, что в 35-м БАП из 16 потерянных на земле бомбардировщиков 5 числились неисправными ещё до начала боевых действий, соотношение потерь в воздухе и на земле превысит 2 к 1. В 31-м БАП из 15 потерянных на земле бомбардировщиков 8 были неисправны, и с учётом этого мы получаем соотношение потерь в воздухе и на земле как 4 к 1 – для истории разгрома советских ВВС цифра почти невероятная. 31-й БАП оказался и тем единственным авиаполком ВВС СЗФ, применительно к которому в перечне причин потери матчасти указаны (в докладе командира 6-й САД) не стандартные сетования на «скученное базирование», «отсутствие маскировки аэродрома», «плохую работу системы ВНОС», «отсутствие плана эвакуации», а совсем другие обстоятельства:

«Основной причиной больших потерь при выполнении боевых задач явилось слабое прикрытие истребителями и отсутствие совершенно прикрытия при боевых действиях по району Тильзит, Кальвария, Тауроген, Келме. Полк по моточастям в р-не Тауроген, Кальвария, Кельме действовал удачно и с большим напряжением. Командир полка подполковник Добыш в боевой обстановке работал смело, инициативно. Почти во всех вылетах водил полк лично в бой. Боевые задания выполнял точно по времени…» (168)

В самом начале четвёртой главы мы обсудили некоторые характерные особенности боевых действий в Прибалтике. Сейчас же я хочу обратить внимание читателя на две примечательные черты в изображении и восприятии истории этих событий. Летом 41-го среди военных корреспондентов в Прибалтике не нашлось своего Константина Симонова, который бы позднее смог превратить увиденное в роман, сравнимый по глубине и масштабу с «Живыми и мёртвыми», а для забытых в суете отступления героев боёв в Литве (в том, что такие были, сомневаться не приходится – кто-то же хоть на неделю, но притормозил продвижение немцев к рубежу Западной Двины) не нашлось своего Сергея Смирнова, и сегодня мы ничего не знаем про «брестские крепости» Прибалтики.

Второй причиной, по которой в советскую эпоху история гибели Прибалтийского военного округа оказалась вытеснена на самый краешек общественного сознания, стал антисоветский вооружённый мятеж, вспыхнувший там в первые дни войны. События июня 41-го в Каунасе и Риге (равно, кстати, как и во Львове и Луцке) для минимально честного описания в газете «Правда» совершенно не годились, поэтому «чёрный июнь», «роковой июнь», «трагедия июня 41-го» у нас всегда были связаны с событиями на Западном фронте – там, в городах и местечках Западной Белоруссии, местное население в целом безразлично взирало на вторую (за два года) драку злобных чужаков на их бедной земле.

Пришло время исправлять этот дефект исторического зрения. Особенно необходимо это в рамках заявленной темы данной книги, ибо именно в Прибалтике, в истории стремительного разгрома ВВС Северо-Западного фронта в «химически чистом виде» проявилось то явление, которое я за неимением общепринятого термина предлагаю называть «истребительным перебазированием». Даже в полосе разгромленного с той же скоростью Западного фронта всё было не столь очевидно: там, в небе над Белоруссией, Люфтваффе сосредоточили самые крупные (по численности) силы, лучшие авиачасти с лучшими командирами, там в некоторые наши передовые аэродромы немцы действительно вцепились мёртвой хваткой, атакуя их с рассвета до полудня (обо всём этом пойдёт речь в следующей главе). В результате в ряде случаев становится достаточно сложно дифференцировать реальные причины потерь, выделить эффект «истребительного перебазирования» среди прочих факторов, обусловивших исчезновение большей части самолётов авиации Западного фронта.

За редкими исключениями (аэродромы Лиепае, Шауляй, Ораны), ничего подобного в полосе Северо-Западного фронта 22 июня не произошло, 1-й Воздушный флот Люфтваффе был значительно слабее и пассивнее своего южного соседа, и совершенно невозможная для «советского уха» фраза из Разведсводки № 03 штаба СЗФ от 12.00 22 июня («противник ещё не вводил в действие значительных Военно-воздушных сил, ограничиваясь действием отдельных групп и одиночных самолётов») вполне адекватно описала ситуацию первого дня войны. Перебазирование авиачастей фронта началось главным образом под воздействием наступления наземных войск противника, при этом некоторые из опустевших аэродромов или вовсе не были подвергнуты ударам немецкой авиации, или же эти «удары» не выходили за рамки «булавочного укола», выполненного звеном «мессеров».

На этом уникальные особенности Северо-Западного фронта заканчиваются, дальше всё было «как у всех». Никакие эвакуационные службы не обладают ресурсами, способными обеспечить одномоментное перебазирование всей группировки авиации, да ещё и на сотни километров в тыл – точно так же, как никакая служба «Скорой помощи» не справится с ситуацией, когда по номеру «03» в один вечер позвонит весь город (боюсь, что для начала с такой задачей не справится даже цифровая АТС). Тем более сложной становилась проблема экстренной эвакуации неисправных самолётов (в том числе – получивших даже самые минимальные повреждения). Для того чтобы в подобной ситуации спасти боевую матчасть, нужно было большое желание. А в дополнение к желанию – ещё и смелость, инициативу, способность к решительным, нешаблонным действиям, одним словом, всё то, что (выражаясь предельно корректно) не слишком поощрялось и развивалось в советских командирах. Результат известен.

Кстати, то же самое произошло и с мехкорпусами Красной Армии, где эвакуационные службы (и соответствующая техника, включая мощные дизельные тягачи, способные буксировать даже пятибашенный Т-35), несомненно, существовали, но не в том количестве, которое бы позволило одномоментно утащить за Днепр многие тысячи танков. Была ли альтернатива паническому «перебазированию»? Попытка найти ответ на такой вопрос уведёт нас очень далеко от обсуждения авиационно-исторических тем, каковым и посвящена данная книга. Тем не менее отмечу, что командиры 57-й авиадивизии и 8-го мехкорпуса (соответственно полковник Катичев и генерал-лейтенант Рябышев), не сговариваясь (и скорее всего – даже не зная о существовании друг друга), высказали практически одну и ту же мысль:

«Надо было бить и бить по аэродромам противника, не останавливаясь ни перед какими трудностями, вплоть до последнего самолёта… 8-й мехкорпус мог продолжать ещё несколько дней сковывать противника, нанося потери и замедляя продвижение в глубину нашей территории. В этом случае оставшиеся в строю танки и артиллерия корпуса были бы использованы до конца с максимальной отдачей в бою…» Правды ради надо признать, что эти смелые мысли были высказаны спустя несколько месяцев «после драки»…

Теперь от рассуждений общего порядка перейдём к конкретной, хотя и утомительной для читателя, статистике.

Начнём с упомянутой выше 57-й САД. Как указано в докладе «Содержание боевой работы 57-й САД», по состоянию на 18 июля (т.е. уже после вывода дивизии из зоны боевых действий) потери боевых самолётов в дивизии составили 207 единиц: 99 И-153, 26 И-16, 21 И-15бис, 7 МиГ-3, 42 СБ и 12 Ар-2. В строю осталось всего 8 самолётов (3 МиГ-3, 3 И-153, 1 И-16 и 1 СБ), а если не учитывать полученные уже после начала войны «миги», то всего 5. Короче говоря, практически весь предвоенный парк боевых машин был потерян. При этом в дивизии всё ещё номинально числилось 150 лётчиков, 142 штурмана и стрелка (в документах эти две категории не разделены), т.е. больше, чем было – если верить документам – перед началом боевых действий! Слово «номинально» использовано не случайно: 140 лётчиков из 150 и 126 штурманов и стрелков из 142 к тому моменту находились на переучивании в ещё более глубоком тылу. (169)

Чудес, конечно, не бывает, и новые лётчики за три недели не народились. Скорее всего, к дивизии «прибились» разрозненные экипажи из других авиачастей, и в перечень наличествующих лётчиков были включены молодые выпускники лётных училищ, которых в довоенных сводках просто не принимали в расчёт. Конечно же, были в 57-й САД и потери лётных экипажей. Они подробно учтены на следующей странице документа. Всего, по всем четырём полкам дивизии, в воздухе убито 8 и ранено 13 человек лётного состава. Ещё один человек убит и 13 ранено на земле. Кроме того, 24 человека (восемь полных экипажей) в 54-м БАП и 1 лётчик-истребитель в 49-м ИАП «не вернулись с боевого задания». (170)

Простая арифметика показывает, что в дивизии, потерявшей 97% самолётов, потери лётного состава в воздухе (включая раненых и «не вернувшихся») не превышают 15%. На этом простая арифметика заканчивается и начинаются сплошные «загадки истории». В 54-й БАП не вернулись с боевого задания 8 экипажей, в 49-й ИАП – один. В сумме это составляет 9, однако на другой странице того же самого доклада утверждается, что с боевого задания не вернулся 31 самолёт. (171) Как такое может быть? Как число пропавших без вести самолётов может оказаться в три раза больше числа пропавших экипажей? Неужели самолёты взлетали сами, без людей, и бесследно исчезали за горизонтом?

Теперь «подкрутим резкость» и посмотрим на статистику потерь одного полка дивизии – Краснознамённого 54-го БАП. Общий баланс убыли и наличия самолётов вполне сходится: было 12 Ар-2, потеряно 12 Ар-2, в наличии ноль; было 43 СБ, потеряно 42 СБ, в наличии 1 СБ. Где же и как их «потеряли»? 20 самолётов «уничтожено противником на аэродроме», 6 самолётов «оставлено и уничтожено на аэродроме». (172) В сумме это даёт всего 26. Остальные 28 бомбардировщиков были потеряны в воздухе? Но это должно было повлечь за собой и соответствующие потери лётного состава (максимально – до 84 человек), однако в полку числятся убитыми и раненными в воздухе 7 человек, не вернувшимися с задания – 24. Да, теоретически такое возможно – есть парашюты, есть возможность совершить вынужденную посадку, после которой самолёт приходится списать, а экипаж остаётся жив, а иногда и невредим. Теоретически – возможно, но выглядит всё это довольно странно, особенно принимая во внимание, что непосредственно в оперативных сводках полка и дивизии за июнь 1941 г. такие потери в воздухе отнюдь не просматриваются.

В целом по всей дивизии числятся: 91 самолёт «уничтожен противником на аэродроме» и 33 – «оставлены и уничтожены на аэродроме». Это по состоянию на 18 июля 1941 г. Проходит более двух месяцев, и всё тот же полковник Катичев подписывает доклад «Итоги боевой работы 57-й САД с 22.6 по 23.9.41 г.». В документе подробно расписаны боевые действия и потери на аэродромах:

«С 22.6 по 23.9 наша аэродромная сеть приняла на себя 73 налёта, в которых участвовало со стороны противника не менее 500 самолётов. По типам: 270 Me-110, 129 Ю-88, 91 Me-109. В 58 налётах участвовало от 1 до 6 самолётов противника, в 7 налётах – от 6 до 11, в 4 налётах – от 13 до 18 и ещё в 4 налётах – от 25 до 30… Противник потерял 9 самолётов с экипажами. Все они были сбиты в воздушных боях нашими истребителями, поднявшимися для отражения налёта». Приведена таблица с указанием названий аэродромов и числа налётов вражеской авиации; вся арифметика сходится – в сумме 73 налёта. Наибольшую активность немцы проявили над аэродромами Ораны (12 налётов), Новгород (12 налётов), Двинск (8 налётов). (173)

И всё было бы понятно, если бы не один странный парадокс: за два месяца (с 18 июля по 23 сентября) число уничтоженных противником на аэродромах самолётов не только не выросло хотя бы на одну единицу, но даже заметно сократилось – с 91 до 57. (174) Заслуживает пристального внимания и «удельная эффективность» действий противника: для того чтобы уничтожить на земле один советский самолёт, немцам в среднем приходится совершить 1,3 налёта на аэродром и задействовать 8,8 самолёта. Из этой интересной арифметики следует, казалось бы, простой вывод: за первые две недели войны на аэродромы Ораны, Перлоя, Порубанок, Двинск, Ликсна противник совершил 34 налёта, в ходе которых мог бы (исходя из среднестатистических показателей) вывести из строя порядка 25 – 30 самолётов, но уж никак не 91…

Накануне начала боевых действий 57-я САД (за исключением 49-го ИАП) базировалась в районе Ораны, Вильнюс, т.е. на самом острие главного удара 3-й танковой группы вермахта (напомню, что в Вильнюсе немцы были уже утром 24 июня). Не приходится удивляться тому, что именно в этой дивизии разрушительные последствия «истребительного перебазирования» проявились с особой отчётливостью. 8-я САД в полосе Каунас, Кейданы, Макштава находилась в несколько лучшем положении (там наступала немецкая пехота, и наступать в темпе танковых дивизий она не могла в принципе), однако разгром этой авиадивизии оказался настолько полным и глубоким, что от неё не осталось даже отчётов, которые можно было бы обсуждать (есть некоторые основания предположить, что командир 8-й САД полковник Гущин был привлечён к ответственности за разгром вверенного ему соединения, но этот вопрос нуждается в прояснении).

На пути наступления 4-й танковой группы вермахта (шоссе Тильзит – Тауроген – Шауляй) оказались аэродромы 7-й САД. Аэродром Шауляй, как было уже выше отмечено, стал объектом самых мощных и многократных ударов авиации противника. Насколько результативными были эти удары? В первом за время войны донесении начальника штаба 7-й САД (б/н, время не указано, не ранее 12.00) потери самолётов на земле не упомянуты вовсе. В 13.00 22 июня оперсводка № 01 штаба 10-го ИАП констатирует, что «аэродром не повреждён», и не содержит никаких упоминаний о повреждённых или уничтоженных на земле самолётах полка. И лишь вечером 22 июня в итоговой сводке штаба 7-й САД появляются 8 самолётов 10-го ИАП, «уничтоженных на земле».

Не прошло и месяца, и в докладе «Сведения о боевой работе частей 7-й САД за период войны с Германией» (доклад подписал временно исполняющий обязанности командира дивизии полковник Соловьёв, в первые дни войны – начальник штаба 7-й САД) потери 10-го ИАП головокружительно возрастают: «В первые же два дня войны полк потерял на земле от воздушных налётов противника основную массу материальной части самолётов… В результате потери матчасти полк, как цельная боевая единица, своё значение потерял. С 23.6.41 г. полк незначительным составом с аэродрома Рига действовал распоряжением штаба ВВС СЗФ». (175) Приведены в докладе и цифры, конкретизирующие фразу о потере «основной массы матчасти самолётов»; оказывается, 10-й ИАП потерял на земле не 8, а 45 самолётов (35 проходят по графе «уничтожено на земле при ударе с воздуха» и ещё 10 – «уничтожено при отходе, в том числе неисправных»). (176) Стоит отметить, что такие цифры и факты сопровождаются в докладе следующей оценкой: «Личный состав и командование полка имели хорошую боевую выучку и высокое политико-моральное состояние… Штаб 10 ИАП работал слаженно, оперативно и решения по обстановке принимал правильные». (175)

Самым радикальным образом выглядят итоги боевой работы 238-го ИАП: из 30 «чаек» лишь одна сбита в воздушном бою, а 3 уничтоженные и 12 повреждённых на аэродроме Паневежис 22 июня превращаются в «27 уничтожено на земле при ударе с воздуха». В 9-м БАП, весьма активно воевавшем в первые дни войны, в принципе та же картина необъяснимого нарастания числа потерянных на земле самолётов, но с несколько меньшим «коэффициентом роста». Если в оперативных сводках, составленных по горячим следам событий, полк 22 июня потерял на земле безвозвратно 7 бомбардировщиков и ещё 9 были серьёзно повреждены, то в итоговом докладе «уничтожено на земле при ударе с воздуха» уже 32 самолёта! (176)

Авиаполки 6-й САД (за исключением 148-го ИАП в Лиепае) в первые дни войны находились достаточно далеко от основных операционных направлений действий наземных войск противника. Как следствие, «истребительное перебазирование» началось в этой дивизии позднее и с заметно меньшими последствиями. Выше мы уже неоднократно отмечали активные и мужественные действия 31-го БАП, в котором потери самолётов в воздухе оказались в разы больше, чем потери на земле. Тем не менее в последние дни июня 41-го волна «перебазирования» накрыла и эту дивизию. Особенно наглядно это проявилось в структуре потерь 21-го ИАП, одного из лучших истребительных полков ВВС Северо-Западного фронта. Полк обеспечивал ПВО г. Рига и в первый день войны никаких потерь от удара авиации противника по аэродромам не понёс вовсе. С 22 июня по 9 июля полк потерял в воздушных боях (включая «не вернувшихся с задания») всего 3 самолёта, а вот потери на земле составили 30 машин (из них 17 прямо обозначены как «уничтоженные при эвакуации»). (177) Нельзя не обратить внимание и на огромную аварийность, внезапно возникшую в «старом» кадровом полку: за 18 дней в 21-м ИАП безвозвратно разбито 16 самолётов, и это не новые, не освоенные ещё в полной мере лётным составом «миги», а старые и привычные «ишаки».

Как и следовало ожидать, совершенно особая ситуация сложилась в 4-й САД. Постоянные аэродромы этой дивизии, развёрнутой в Эстонии, ни в первый, ни в последующие дни войны не подвергались какому-либо воздействию немецкой авиации; не было там в июне и наземных войск противника. В результате 63-й БАП с 22 июня по 30 июля (т.е. за значительно более продолжительный, нежели в других частях ВВС СЗФ, период) потерял на земле всего 12 бомбардировщиков. Потери в воздухе оказались ровно вдвое больше – 24 самолёта; ещё 12 СБ разбиты или повреждены в авариях. (178) Два других бомбардировочных полка дивизии (35-й БАП и 50-й БАП) во второй половине дня 22 июня были перебазированы на аэродромы Митава и Платоне, где и разделили общую судьбу ВВС фронта.

Подведём теперь суммарные итоги боевой деятельности и потерь ВВС Северо-Западного фронта в период с 22 июня до середины июля 1941 г. (см. Таблицы 4 и 5).

Примечания:

– не учтены 61-й ШАП (отсутствуют сведения) и 38-й ИАП (в первые дни войны полк базировался в районе Таллина и в боевых действиях не участвовал);

– как указано в источнике, данные по числу вылетов и потерям истребительных полков 7-й САД (10-й ИАП, 238-й ИАП, 241-й ИАП) «не полные»;

– потери полков 57-й САД (42-й ИАП, 237-й ИАП, 49-й ИАП) в ряде случаев указаны на основании данных о потерях всей дивизии.

Сразу же стоит отметить, что на абсолютную точность указанные в таблице цифры претендовать не могут, данные в различных докладах никогда не совпадают друг с другом, да и временной интервал, отражённый в документах разных полков и дивизий, не всегда совпадает. Тем не менее общая картина вырисовывается вполне отчётливо.

Первый и главный вывод очевиден – состоялся полный, сокрушительный разгром. Потеряно 480 самолётов из исходных 549 (включая неисправные). Три четверти всех потерь произошли на земле.

При более внимательном изучении Таблицы 4 становятся видны и не столь тривиальные выводы. Число самолёто-вылетов, приходящихся на один сбитый в воздухе истребитель, весьма велико. Даже если отнести все «не вернувшиеся с задания» самолёты к сбитым в воздушном бою (что, конечно же, не соответствует действительности), то получается, что в среднем на одну потерю приходится 49 вылетов. И можно было бы сказать, что это очень достойный показатель, а для лета 41-го и вовсе великолепный, если бы не возникали оправданные сомнения в боевой эффективности этих вылетов.

Одна из важнейших задач истребительной авиации – истреблять самолёты врага. Как было уже выше отмечено, в июне в полосе Северо-Западного фронта немцы безвозвратно потеряли «от воздействия противника и по неизвестным причинам» 45 боевых самолётов. И далеко не все они были сбиты советскими истребителями – были ещё и зенитки, были и стрелки бомбардировщиков. Но даже если пренебречь этим замечанием, и даже если прибавить к этому перечню половину самолётов 1-го Воздушного флота Люфтваффе, сбитых в июле, то и в этом случае получается, что на один сбитый немецкий самолёт расходовалось 50 вылетов истребителей. Не дают оснований для высокой оценки эффективности действия истребителей ВВС СЗФ и данные о потерях в воздухе советских бомбардировщиков, почти неизменно остававшихся без истребительного прикрытия.

Примечания:

– не учтён 63-й БАП (в первые дни войны полк базировался в Эстонии и в боевых действиях не участвовал);

– указанные в источнике данные по потерям в воздухе 46-го БАП, скорее всего, завышены;

– потери в воздухе 54-го БАП скорректированы по данным из разных источников и могут быть весьма неточными.

Общая доля потерь бомбардировщиков с неожиданной точностью (всё те же 87% от исходного числа самолётов, включая неисправные) совпадает с цифрой потерь истребителей. Но вот структура потерь – совсем другая. Потери в воздухе (132 самолёта) уже вполне сопоставимы с потерями на земле. В двух полках (35-й и 31-й) потери в воздухе даже заметно выше, чем потери на земле.

В свете того множества фактов, что были приведены в данной главе, причина такого различия в итогах боевой деятельности истребительной и бомбардировочной авиации Северо-Западного фронта сомнений не вызывает. Бомбардировочные полки базировались значительно дальше от границы, и до них волна «перебазирования» докатилась на несколько дней позже. Бомбардировщики ВВС СЗФ действовали незаурядно активно, причём буквально с первых часов войны, и к тому моменту, когда и они начали беспорядочное отступление, значительное число самолётов было уже честно потеряно в бою. Таким огромным потерям весьма способствовало и фактическое самоустранение истребительной авиации (да и командования ВВС фронта) от обеспечения боевой работы бомбардировщиков.

Всего авиачасти Северо-Западного фронта, перечисленные в таблицах № 4 и № 5, потеряли на земле 517 боевых самолётов (потери У-2, УТИ учтены не были). К этому числу можно, без риска ошибиться, приплюсовать почти все самолёты 61-го ШАП, а это ещё 60 единиц. В первых параграфах настоящей главы было подробно показано, что про «внезапный» удар авиации противника применительно к Прибалтийскому ОВО писать можно исключительно и только в кавычках. Освободившись от неуместного эпитета «внезапный», постараемся приблизительно оценить (о точных цифрах говорить, увы, не приходится) потери от «первого удара».

Строго говоря, к категории «первый удар» следовало бы отнести только события и потери первой половины дня 22 июня – после выступления Молотова по радио в 12.00 о начавшейся войне знали уже колхозники в псковской и новгородской глубинке. Однако существующая документальная база не позволяет «подкрутить резкость» до такой степени, поэтому далее будем говорить о потерях всего дня 22 июня 1941 г.

Оперсводка № 1/ОП «рижского штаба» ВВС фронта к 17.00 22 июня сообщает, что «на земле уничтожено до 35 и повреждено до 27 самолётов». В Риге просто не представляли себе реальной картины начавшегося разгрома? Возможно, но находящийся гораздо ближе к зоне боевых действий «лесной штаб в Паневежисе» называет (Оперсводка № 03/ОП к 19.00 22 июня) ещё меньшие цифры: «Общие потери за 22.6.41 по ВВС ПрибОВО: 35 бомбардировщиков, 30 истребителей». Общие потери, т.е. с учётом сбитых в воздухе, каковых по той же сводке насчитывалось 39 (29 бомбардировщиков и 10 истребителей).

Разумеется, Оперсводки штаба ВВС не были полными, и всей картины потерь они не отражают. Суммируя же все имеющиеся в докладах (сводках, боевых донесениях) штабов полков и дивизий сведения, мы сегодня в спокойной обстановке приходим к следующим цифрам:

– бомбардировщики: уничтожено на земле 16, повреждено 29;

– истребители: уничтожено на земле 32, повреждено 26;

– всего: уничтожено на земле 48, повреждено 55.

Наконец, примем во внимание и запись в Журнале боевых действий Группы армий «Север» от 22 июня 1941 года: «Из предполагавшихся в этом районе 750 самолётов противника 185 были уничтожены». При очень скромном «коэффициенте завышения» это позволяет предполагать 70 – 90 реально уничтоженных в воздухе и на земле советских самолётов. Из этого числа следует вычесть по меньшей мере 50 самолётов, несомненно сбитых в воздухе немецкими истребителями и зенитками.

Итоговый вывод из всей этой мешанины чисел очень простой: безвозвратные наземные потери первого дня войны составляют не более ОДНОЙ ДЕСЯТОЙ от общего количества самолётов ВВС СЗФ, безвозвратно потерянных (оставленных, сожжённых, брошенных) на опустевших при отступлении аэродромах.

Примечания:

1

Вопреки повторенной бесконечное число раз лжи, события Игры не имели ничего общего с реально состоявшимся разгромом войск Западного и Северо-Западного фронтов в июне 1941 г. В ходе Игры отрабатывалась наступательная операция, главные события которой развернулись к западу от границ СССР: «восточные» заняли район «сувалкского выступа», часть Восточной Пруссии до реки Преголя, успешно форсировали р. Нарев и пытались окружить «западных» между Инстербургом и Алленштайном (ныне Черняховск и Ополе). В дальнейшем наступление «восточных» захлебнулось, а «западные», которыми в ходе Игры действительно командовал Г. Жуков, ударом на Ломжа и Замбрув окружили часть сил «восточных» к западу от р. Нарев. Задачи, поставленные перед «восточными» по заданию Игры, выполнены не были, однако ничего, даже отдалённо похожего на прорыв немцев к Вильнюсу, Барановичам и Минску, в Игре не произошло, максимальная глубина продвижения «западных» на советскую территорию не превышала 20 – 30 км. Обо всём этом подробно, с опорой на реальные документы, написал полковник Бобылёв ещё 17 лет назад. (4)

2

Так, например, на аэродроме Сувалки базировались три (!) авиагруппы: I/ZG-26, II/ZG-26 и III/KG-3, 118 самолётов на одном аэродроме; также три группы (все истребительные: III/JG-27, II/JG-52, III/JG– 53), 117 «мессеров» базировались на аэродроме Соболево (15 км к юго-востоку от Сувалок).

3

Слово «форсировать» в данном случае явно неуместно – очертания границы 41-го года не совпадали с нынешней, город Тильзит и полоса правого (северного) берега Немана шириной от 15 до 50 км находились на территории Восточной Пруссии, так что по мостам через Неман в районе Тильзита немцы просто, без боя, переправлялись. Скорее всего, слово «форсировали» появилось тут в результате самоцензуры – удар по сопредельной территории в первые часы войны не вписывался в ту версию истории, к которой за 60 лет привыкли все, включая непосредственных участников событий.

4

Директива по использованию оперативной авиации и средств ПВО в полосе действия Группа армий «Север» от 5 мая 1941 г. (62)

5

Именно с 8-й САД связан известный трагический эпизод: 10 апреля 1941 г. звено (три МиГ-3) из состава 31-го ИАП было поднято для перехвата немецкого высотного разведчика, нарушившего границу западнее Каунаса. На большой высоте (т.е. при пилотировании капризного и малоустойчивого «мига» на больших углах атаки) все три истребителя сорвались в штопор, в результате чего было безвозвратно разбито два самолёта и погиб мл. лейтенант Евтушенко.

6

Даже после разгрома и огромных потерь матчасти к 3 сентября 1941 г. штабы ВВС СЗФ имели на своём оснащении 1 «фронтовую» радиостанцию PAT (с радиусом действия более 600 км), 51 «корпусную» радиостанцию с радиусом действия порядка 200 – 300 км (4 РАФ, 35 11-АК, 12 РСБ) и 27 «полковых» (с радиусом действия 25 – 50 км) 5-АК. (89)

7

Уже днём 22 июня из Каунаса бежала вся военная, гражданская и партийная власть (штаб 11-й армии, правительство советской Литвы и ЦК литовских большевиков). В течение двух дней – немцы вошли в Каунас лишь вечером 24 июня – в городе шли уличные бои между вооружёнными отрядами литовских националистов и разрозненными подразделениями отступающих по мостам через Неман частей Красной Армии; в такой ситуации эвакуация семей начсостава была не столько вывозом домашнего скарба, сколько единственным способом спасения жизней женщин и детей.

8

Скорее всего, Шиесс описывает воздушный бой, который произошёл утром 22 июня в небе над Кобрином, где штабное звено эскадры JG– 53 встретилось с «чайками» 123-го ИАП; в этом бою немцы заявили три сбитых И-153.

9

Судя по известной докладной записке Л. Берия от 29 января 1942 г., Ионов был «изобличён» в том, что ещё в 1939 г. он стал участником «антисоветского военного заговора» и «проводил вредительство в аэродромном строительстве»; о его ответственности за разгром ВВС СЗФ не сказано ни слова. Очень может быть, что арест и расправа состоялись в рамках грандиозного «дела авиаторов», которое НКГБ раскручивал с мая 1941 года, и с действиями Ионова в качестве командующего ВВС фронта вообще никак не были связаны.