19. «Пробка» на берегу

Танки, артиллерия, саперы на «Омахе»

В Северной Африке в 1943 г. Эйзенхауэр отругал одного генерала[66] за то, что он выстроил для своей штаб-квартиры роскошный подземный бункер, защищенный от бомб. Это было на Кассерине. Эйзенхауэр отправил его в инспекционную поездку на передовую и сказал, что на войне «генералы такой же затратный материал, как и все остальное в армии».

Война — это трата оборудования, снаряжения, людских ресурсов. С потерями, как бы ни было тяжело, можно согласиться, если они помогают достижению победы. На «Омахе» погибли сотни молодых людей, на подготовку которых ушли немалые средства. Многие, если не большинство, не сделали ни одного выстрела. Были потоплены или уничтожены немцами сотни танков, артиллерийских самоходок, грузовиков, джипов, десантных судов. Не поддается подсчету количество утерянных винтовок, автоматов, пулеметов, базук, огнеметов, гранат, боеприпасов и другого снаряжения.

Техника проделала длинный путь через Атлантику до Портсмута с заводов Калифорнии, Иллинойса, Мичигана, юга Соединенных Штатов, а затем через Ла-Манш лишь для того, чтобы затонуть у побережья «Омаха». Ее отдельные экземпляры до сих пор покоятся на дне моря возле Нормандии. Главными виновниками были не только немецкие снаряды, но и подводные течения, глубокие рытвины на отмелях и, конечно, минные заграждения, которые на высокой приливной волне нанесли неимоверный урон десантникам.

Первыми выгружались «Шерманы». Они прибыли в час «Ч» минус тридцать секунд с флотилией лейтенанта Дина Рокуэлла. ДСТ сели на мель в пятнадцати метрах от берега. Суда сбросили рампы, и танки пошли в воду.

Пока они, лязгая гусеницами, спускались по сходням, немцы открыли огонь из 88-мм орудия. Рокуэлл отвел свое ДСТ назад. Два танка остановились в прибое, подбитые. Один горел. Следовавшие за ними машины, утопая на полкорпуса в воде, начали стрелять из пулеметов и 75-мм пушек.

Не всем танкистам удалось сразу продвинуться к берегу. Младший лейтенант Ф. С. Уайт, шкипер ДСТ 713, позже доложил Рокуэллу: «Когда сошел первый танк, он тут же исчез под водой. Командир экипажа дал команду всем покинуть машину. Мы подняли людей на борт». Уайт переместился на сто метров к востоку и снова сбросил рампу. Три остальных танка сползли с трапа вовремя: по ДСТ 713 ударили 88-мм снаряды.

Рядовой Дж. К. Фридман, водитель танка в 747-м батальоне, высаживался с ДСТ в третьем эшелоне. «В перископ, — вспоминает он, — я видел, как один за другим на минах подрывались танки, грузовики, джипы. Артиллерийский грохот оглушал, казалось, что запах гари и пороха смешался с запахом смерти. Я думал: неужели мне конец? Снаряды и шрапнель летели будто из самого ада. Стоит ли все это наших жизней? Доживем ли мы до завтра?»

Полковник Джон Апхем командовал 743-м танковым батальоном, который выгружался вслед за первым эшелоном. Он держался на расстоянии ста метров от берега и руководил высадкой по рации. Когда его ДСТ около 8.00 подошло к прибою, полковник спрыгнул с борта и начал управлять стрельбой своих танков. Его ранило в правое плечо, но Апхем отказался от медицинской помощи. Он заметил рядового Чарлза Левека и капрала Уильяма Бекетта, которые копошились у своего танка с оторванной гусеницей. Апхем, не обращая внимания на повисшую руку, под пулеметным огнем довел танкистов до укрытия возле дамбы. «В любой ситуации полковник всегда сохранял невозмутимое спокойствие», — вспоминает Бекетт.

А вот сержант Пол Радзом растерялся. Он командовал расчетом 12,7-мм многоствольной полугусеничной установки. Когда ДСТ приближалось к берегу, по борту судна забарабанили пулеметные очереди. Сержант рассказывает: «Рампу сбросили, и мы пошли. Нам говорили, что глубина не больше двух с половиной метров, а там были все четыре с хвостиком. Установка погрузилась на дно. Я приказал расчету задрать стволы до предела вверх. Они высовывались из волн лишь сантиметров на пятнадцать. Я потерял все, в том числе и каску».

«Я поплыл обратно и взобрался на рампу. Со мной был весь расчет, кроме старины „Мо“ Карла Динглдина. Он не умел плавать. Последний раз я видел Мо, когда он цеплялся за стволы. Я так и не узнал, что случилось потом со стариной Мо». (Младший лейтенант Эдуард Келли, шкипер ДСТ 200, заметил тонущего Динглдина и подобрал его.)

ДСТ Радзома попятилось назад и вновь двинулось к берегу. Сержант и его команда запрыгнули на другую установку (сержанта Эвангера), когда та сходила с рампы. Скоро они оказались на суше: «Мы думали, что нас ждет уже расчищенная дорога. Затем мы должны были пройти по ней километров десять и занять позиции. Но мы не сделали и пяти ярдов». По машине застучали пули, и Радзом посчитал за лучшее ретироваться. Он нашел сначала чью-то каску, потом — чью-то винтовку.

— «Я увидел первого убитого лейтенанта. Из его провиантской сумки торчало горлышко бутылки. Я понюхал. Это было шотландское виски „Блэк энд Уайт“. Он снова присоединился к экипажу Эвангера и пустил бутылку по кругу: „В первый и последний раз в жизни я пил виски“. Радзома ранило шрапнелью в лицо, в бок, спину, и его эвакуировали в Англию.

Капрал Джордж Райан был наводчиком 105-мм гаубицы, которая называлась «М-7». Орудие помещалось на ходовой части танка «Шерман». На одном ДСТ — четыре гаубицы. Вглядываясь в берег, где предстояло высаживаться, шкипер сказал, что «там слишком жарко, и он попытается найти более тихое место».

«С ним никто не спорил», — вспоминает Райан.

Шкипер резко рванул к берегу, и судно засело на мели. Командир Райана, прыгая через борт, крикнул:

— Каждый — за себя!

«Вот те на, подумал я, — продолжает рассказывать капрал. — Командира как не бывало. Мы опустили рампу. Первая гаубица медленно поползла вниз, все замерли, и вдруг она ухнула под воду. Молодец водитель. Он моментально среагировал и вырвал орудие из моря.

Вторая «М-7» пошла по рампе, остановилась, словно раздумывая, идти ли дальше, съехала в воду и… погрузилась в волны. Ее будто проглотили. Парни начали выскакивать из воды как пробки».

Вокруг ДСТ взметались фонтаны взрывов. Кто-то из экипажа Райана закричал:

— Бежим отсюда!

Все попрыгали за борт. Капрал остался: «Я боялся не столько пуль и снарядов, сколько моря. Я не умел плавать».

Райан снял с себя снаряжение, надул «Мей Уэст» и потихоньку, маленькими шажками начал скользить по сходне: «В борт ударили пулеметные очереди — бл-бл-бл-бланг. Это придало мне сил. Я нырнул. Я отчаянно колотил руками и ногами и плыл, плыл, плыл. Кто-то тронул меня за плечо. Я поднял голову. Воды было меньше полуметра, а я все плыл. Вот вам инстинкт самосохранения в действии. Если бы меня не остановили, я бы поплыл на материк».

Райан добрался до дамбы. В изнеможении он свалился рядом с пехотинцем из 16-го полка.

— У тебя есть сигарета? — спросил он.

Чуть позже Райана ранило в руку: «Так, ерунда, как будто кошка поцарапала». Появился офицер-медик и сказал:

— Всех вас нужно наградить медалью «Пурпурное сердце»[67] только за то, что вы здесь. Назовите себя. Если вы ранены, я готов помочь вам. Если мертвы, извините, нет. Если с вами все в порядке, вы все равно получите «Пурпурное сердце».

— Как насчет этого? — спросил Райан, показывая царапину на руке.

Доктор сказал, что даст ему медаль.

— Нет, — ответил капрал, — я не могу ее принять. Парень, потерявший ногу, получает медаль, и я — за эту царапину. Нет, я отказываюсь.

Другим экипажем «М-7» командовал сержант Джерри Идс. На его ДСТ находились также две гаубицы. К каждой на тросах были прикреплены полугусеничные многоствольные установки, а к ним также на тросах — либо грузовик, либо джип. Предполагалось, что гаубицы «М-7» потащит за собой установку и грузовик или джип.

Когда судно приблизилось к берегу, гаубицы открыли огонь по скале. Сначала, говорит Идс, «мы вели себя, как на пикнике». «Потом вдруг море вокруг нас закипело от взрывов. Мы снова оказались на войне (Идс участвовал в сражениях в Северной Африке и Сицилии). Мы взбодрились. Я не знаю, как объяснить страх. Может быть, что-то похожее на опасение, что ваш следующий вдох станет последним. Конечно, мы не отходили от своих орудий». Артиллеристы изменили угол прицеливания и продолжали обстреливать скалы, выпуская по снаряду каждые тридцать секунд.

На корабле были и пехотинцы. «Им ничего не оставалось, как ждать, когда начнется бойня. Мы по крайней мере что-то делали. Когда стреляешь, ты возбужден и на какой-то момент забываешь об опасности. Я старался держать себя в руках. Для меня важнее всего было не выдать свой страх. То есть я боялся не того, что могу погибнуть, а того, что парни в экипаже заметят мой страх».

С двух тысяч метров гаубицы не могли эффективно поражать цели на скалах: не позволял угол прицеливания. Поэтому артиллеристы прекратили стрельбу. По мере приближения к берегу усилился пулеметный огонь: «Я согнулся в три погибели. Мне хотелось провалиться сквозь днище корабля. Я страдал от беспомощности. Судно шло чудовищно медленно. Мы все горели нетерпением, какое бывает у наездника, который встает на стремена и вскидывает плечами, понукая лошадь, чтобы она скакала быстрее».

Идс посмотрел на часы: 8.00. «Неожиданно я почувствовал голод. Перед моими глазами возник „Бар энд гриль“ в Эль-Пасо, где я служил в кавалерии. Калифорнийский „Бар энд гриль“. Там подавали огромный тако за 10 центов и ледяное пиво „Фальстаф“ за 10 центов. Я представил себя сидящим в баре за пивом и тако за 20 центов. А здесь, имея в кармане, наверно, 200 долларов, я не мог купить ни пиво, ни тако».

Когда ДСТ вновь село на мель (после трех попыток подойти к берегу), шкипер сбросил рампу и начал взывать:

— Уберите эти проклятые штуки с моего судна! Уберите эти проклятые штуки с моего судна!

Лейтенант поднял руку вверх. «Когда он опустил ее, я хлопнул своего водителя по затылку, и мы тронулись. Послышались звуки, что-то вроде глаб-глаб-блаб-блаб. Вода оказалась выше воздухозаборника, и нас сразу затопило».

«Моряки дали нам 50 фунтов сахара, 30 фунтов кофе, 50 блоков сигарет. В мгновение ока мы всего этого лишились, как и нашего орудия».

Идс доплыл до берега и, подобно другим десантникам, приполз к галечной гряде: «Какого лешего я здесь! Мне бы сейчас гулять в Форт-Блиссе, в Техасе!» Он был старый вояка, облепленный отличительными нашивками, опытный сачок, знал, как увильнуть от малоприятных поручений и как предаться удовольствиям. К своему отчаянию, Идс в день «Д» превратился в обыкновенного пехотинца на «Омахе». Худшего для себя старый солдат не мог и придумать. Он сформировал что-то вроде «летучего взвода» из пехотинцев, саперов и артиллеристов и повел их на скалы.

Из-за того, что столько техники ушло на дно, многие специалисты стали пехотинцами. Капитан Р. Дж. Линдо был офицером связи от ВМС. Он высаживался в 7.30 с двумя солдатами, которые несли радиостанцию. Ему предстояло направлять огонь корабельных орудий. «Но как связист я оказался не у дел. Мы потеряли наше оборудование, когда сходили с ДСТ. Я блуждал по пляжу, кляня себя на чем свет стоит, пока не присоединился к пехоте».

Сержант Уильям Отловский, ветеран Северной Африки и Сицилии, шел к берегу на амфибии ДАКВ. Он командовал расчетом гаубицы «М-7», которая была слишком тяжела для плавающего вездехода. На ДАКВ накатилась крутая волна, когда машина спускалась с рампы ДКТ. Ее закачало, руль ударился о сходню и погнулся. «Мы могли идти только кругами. Старшина, совсем юный моряк, выключил двигатель. Это была ошибка, потому что одновременно вырубились и насосы. ДАКВ наполнился водой, и мы, конечно, затонули»,

Отловский приказал своему расчету держаться вместе, взявшись за руки. Проходивший мимо ДССПЛС, возвращавшийся к базовому кораблю, поднял их на борт. Артиллеристы перебрались на паром «Райноу».

Паром натолкнулся на мель. Лейтенант привязал веревку к джипу и приказал водителю съехать и проверить глубину. Джип пошел на дно.

— Эй, ребята, — крикнул лейтенант, — хватайте веревку и тащите джип назад!

В этот момент один 88-мм снаряд разорвался с левого борта, второй — с правого.

Отловский заорал на лейтенанта:

— Это же 88-мм. Третий рванет сейчас прямо на палубе. Убери людей с этого чертова парома!

. Он сказал:

— Сержант, не занимайся не своим делом! Я сказал:

— Черт с тобой, лейтенант. Хочешь подыхать, скатертью дорога. Ребята, за мной!

Отловский и его экипаж спрыгнули с судна и поплыли к берегу.

«Я оглянулся. Третий 88-мм разорвался прямо посредине проклятой баржи. И все последующие снаряды ее не миновали».

Отловский подобрал на пляже винтовку, патронную ленту, каску и «со всех ног помчался к дамбе». Там ему навстречу попался совсем юный солдатик с огромным мотком телефонного провода за спиной. Сержант попросил:

— Слушай, парень, мне это понадобится. Садись, поговорим. Отдай мне провод.

— Не могу, сержант, — ответил солдат. — Как мне быть с этим?

В правой руке он держал оторванную левую руку. Отловский помог снять провод, уколол морфин и позвал санитара.

Морской подрывник Чарлз Салливан в день «Д» сделал три рейса на пароме «Райноу» с техникой. Большинство боевых машин были уничтожены, прежде чем они успели произвести хотя бы один выстрел. Салливан тем не менее говорит: «За 28 лет службы, после трех войн, 14 заокеанских военных миссий, тысяч увиденных лиц, только Нормандия и день „Д“ живы в моей памяти так, как будто все произошло лишь вчера. То, что мы совершили, значимо и весомо, поскольку повлияло на судьбы человечества. Много ли людей могут сказать то же самое об одном дне в своей жизни?»

В этой связи вспоминается замечание Эйзенхауэра, сказанное им Уолтеру Кронкайту: «Никто не хочет, чтобы его подстрелили. Но в день „Д“ было больше тех, кто стремился в бой, нежели тех, кто уклонялся от сражений».

Несметное количество танков, полугусеничных многоствольных установок, гаубиц «М-7», грузовиков, джипов пытались сойти на «Омахе» между 6.30 и 8.30. Многие затонули, другие были разбиты немецкими снарядами. Уцелевшая техника оказалась зажатой на узкой полосе пляжа, не имея выхода наверх. Она создавала больше проблем, чем преимуществ.

Рядом высаживались боты Хиггинса с 116-м и 16-м пехотными полками. С ними прибыли и команды подрывников, состоявшие из «сибиз» — «морских пчел» и армейских саперов. Всего было 16 отрядов, у каждого — свой сектор для прорыва коридоров по 50 м шириной. Ни один катер не вышел на запланированный участок.

Один из подрывников вспоминает: «Когда мы опустили рампу, по нашему судну ударили 88-мм снаряды. Половина отряда погибла, включая офицера. Мы считали его лучшим во флоте… Взорвался очередной снаряд, и я подумал, что лишился своего тела».

Моряк истекал кровью от ран в ноге и руке. Вокруг, казалось, не было никого живого. Пожар, разгоревшийся на катере, вот-вот мог детонировать заряды. «Я перекинулся через борт и, превозмогая боль, побрел к берегу». Дойдя до заграждений, он оглянулся и увидел, как взлетел в воздух его катер. «Это меня подстегнуло. Не обращая внимания на стрельбу, я ускорил шаг».

Подрывник дошел до дамбы, ему дали винтовку, и весь день он провоевал пехотинцем в 116-м полку.

Другие «морские пчелы» оказались более удачливыми. Покинув суда, они сразу же приступали к делу. Они были в лучшем положении, чем пехотинцы. «Джи-айз», оставшись без командиров и высадившись не там, где намечалось, не знали, чем заняться. Даже артобстрел не приводит солдата в такое смятение, как отсутствие лидера и четких указаний, что делать. «Морские пчелы» с такими проблемами не сталкивались. Заграждения были расставлены везде.

Коммодор Джозеф Гиббонс руководил всеми подрывными операциями на «Омахе». Два солдата, которых он встретил, рассказали, что почти весь отряд погиб. Сами же они остались без зарядов. Гиббонс отправил их к дамбе, пообещав найти им дело. Потом коммодор отыскал полностью укомплектованный отряд, который уже прикреплял взрывчатку к заграждениям. «Сибиз» методично переходили от одного ряда к другому, устанавливая на сваях заряды.

Девон Ларсон действовал в одиночку: «Перед собой я видел только два стальных заграждения. На них висели тарелочные мины. У основания железных столбов я привязал пластические заряды „С“, из песка соорудил защитный вал. Достал из каски воспламенитель, крикнул „Огонь!“ и поджег шнур. По берегу разнеслись еще несколько команд „Огонь!“. Взрывом меня отбросило в сторону. Но столбы с минами исчезли. Заграждений на моем участке больше не было, и я отполз к дамбе».

Подрывники смогли лишь частично расчистить пять-шесть коридоров вместо запланированных 16. И нигде они надлежащим образом не пометили проходы флажками. Когда поднялся прилив, это создало серьезные проблемы для последующих эшелонов с пехотой и техникой.

Эксум Пайк находился на главном катере управления ГДСУ 565. Он должен был вывести ДСП и другие десантные суда к берегу. Ориентиры на местности заволокло дымом, из воды торчали минные заграждения, и ГДСУ 565 не мог заняться своим непосредственным делом. Катер фактически превратился в канонерку и обстреливал скалы, из которых, как казалось Пайку, извергались «вихри огня». На глазах Пайка наскочил на мину и взорвался ДАКВ. Он видел, как «тела двух солдат взлетели в воздух на несколько десятков метров и вертелись наподобие акробатов»: «Все происходило, как в замедленной съемке».

В ГДСУ 565 ударил снаряд. От взрыва пострадали шесть человек. «Кровь рекой лилась с палубы, — вспоминает спустя 45 лет Пайк. — Я всегда говорил своим сыновьям, что не боюсь ада: я уже в нем побывал».

Команда младшего лейтенанта Дона Ирвина, шкипера ДСТ 614, состояла еще из двух офицеров и двенадцати матросов. На борту находились шестьдесят пять «джи-айз», два бульдозера и четыре джипа с трейлерами, на которых были сложены боеприпасы. Высадка намечалась на 7,30.

«Когда мы шли к берегу, раздался оглушительный, громоподобный залп. Над ДСТ пронеслись снаряды с „Техаса“. Я оглянулся: жерла его орудий смотрели прямо на меня. Конечно, это было не так: они нацелились на скалы. Линкор возвышался над нами, как утес. С близкого расстояния его исполинские размеры особенно поражали».

Ирвин направлялся к «Изи-Ред». В этом секторе пока еще не высадился ни один американец. На самом берегу «царила тишина». «Похоже, что инструктор был прав, — подумал я, — когда говорил нам: „На пляжах не останется ничего, что бы вам помешало. Мы сбросим на немцев все, что у нас есть, кроме кухонных моек. А если придется, то и их тоже“.

Но как только ДСТ Ирвина коснулось отмели и сбросили рампу, «берег ощерился пулеметными очередями». Два солдата спрыгнули в воду и окунулись с головой. Шкипер тогда с помощью кормового якоря сдвинулся назад. Около часа он пытался найти безопасный проход в заграждениях. Наконец ему это удалось, и бульдозеры сошли в прибой. Немцы сразу же подбили их фосфорными зажигательными снарядами.

«Джи-айз» начали по одному сбегать с рампы. Первые два упали, сраженные пулями. Видя это, остальные пехотинцы не решались покинуть судно. Ирвин обязан был их высадить, иначе он мог пойти под военный трибунал. В случае необходимости шкипер имел право заставить солдат сойти на берег под дулом пистолета.

«Но я колебался. Мне было тяжело посылать людей на верную смерть. Огонь нарастал. Вокруг нас столпотворение. В воде плавают тела убитых десантников.

Матросы, не покидавшие своих боевых постов, вдруг полегли на палубу, словно слившись с нею. Кто-то прокричал:

— Шкипер, давай уйдем отсюда!

Честно сказать, промучившись целый час в попытках освободиться от груза, я был готов к этому».

Часы показывали 8.30. На пляжах сгрудились войска, техника. Машины стояли. Лишь несколько взводов смогли подняться на скалы. Командир 7-го морского десантного батальона принял решение приостановить выгрузку техники и отвести суда от берега.

Ирвин получил распоряжение по рации. Ему приказали отойти в Ла-Манш, бросить якорь и ждать дальнейших инструкций. Однако это было не так просто сделать. Судно неожиданно остановилось. ДСТ зацепилось за заграждение. Другой на месте Ирвина запаниковал бы. Но он хладнокровно двинул судно чуть-чуть вперед, потом чуть-чуть назад, и освободилось. Матросы начали выбирать якорную цепь. Она застопорилась.

«Нам никак не удавалось сдернуть якорь с места. Я дал команду:

— Запустить все двигатели! Полный вперед!

Цепь пошла. И тут на поверхности появился бот Хиггинса, который мы ненароком подняли со дна». Ирвин развернулся и рывками отцепился от катера. Он отошел в море и встал на якорь[68].

Приказ отложить высадку до тех пор, пока не будут проделаны коридоры в заграждениях, внес еще большую сумятицу. Около 50 ДСТ и ДСП кружили в море в ожидании дальнейших команд.

Для многих морских офицеров это была первая десантная операция. Они, как говорится, еще не нюхали пороха, хотя некоторые капитаны ДКТ до войны служили в торговом флоте. Да и экипажи кораблей состояли в основном из молодых и необстрелянных ребят.

Джеймс Фадж находился на одном из двух ДКТ, которые почти вплотную приблизились к берегу. Моряк вспоминает:

«Когда дали приказ отойти, у нас и начались проблемы. Капитан растерялся. Мы сбросили кормовой якорь, но не успели ничего выгрузить. По соседнему ДКТ ударил 88-мм снаряд. Нашему капитану надо было лишь скомандовать: „Поднять якорь! Полный назад!“ А он крикнул „Полный назад!“, забыв про якорь. Цепь намоталась на винт».

ДКТ беспомощно раскачивался на волнах в 500 м от берега. Пришлось технику перегружать на «Райноу»: «Без крана, в бурном море было дьявольски тяжело перекинуть танки и грузовики на баржу. Но мы не потопили ни одной машины».

Фадж вспоминает, что к ним на ДССПЛС подошел адмирал и перед всей командой отчитал капитана за безалаберность: «Адмирал наговорил много нелестных слов. Прямо в лицо. Он был очень зол».

Когда разгружался ДКТ, примерно в 9.00, в небе со стороны Англии появились два самолета (об этом инциденте в своих интервью рассказывали все ветераны, присутствовавшие тогда на «Омахе», его прославил и Корнелиус Райан в «Самом долгом дне»). Это были немецкие истребители «Фокке-Вульф-190». Их вели командир авиационного крыла Йозеф Приллер и сержант Хайнц Водарчик. Райан написал, что Приллер, увидев десантный флот, воскликнул:

— Вот это зрелище! Вот это зрелище!

Они летели на высоте 45 м, лавируя между аэростатами заграждения.

Фадж вспоминает: «Я смотрел на них как завороженный. Все, у кого было в руках оружие, стреляли. Палили по ним и из 40-мм и 20-мм стволов. Солдаты орали:

— Гляди, «джерриз»!

Попадали главным образом в рядом идущие корабли. Так низко барражировали Приллер и Водарчик. Самолеты, конечно, никто не сбил. Когда они исчезли в облаках, кто-то крикнул им вслед:

— «Джерриз» или нет, удачи вам, сорвиголовы!»

В числе первых десантных частей на «Омахе» был батальон чернокожих солдат — 320-й батальон аэростатного заграждения. Он входил в Первую армию. Чернокожие десантники в третьем эшелоне доставили на ДКТ и ДСП аэростаты и установили их на берегу, чтобы предотвратить проникновение самолетов люфтваффе. (Около 1200 чернокожих солдат высадились в день «Д» на «Юте». Они водили грузовики или служили в квартирмейстерских ротах.) Негров можно было встретить и на ботах Хиггинса, и на военных кораблях. В целом же удивительно, что лишь столь небольшому числу чернокожих разрешили участвовать во вторжении на его начальной стадии, особенно после того, как они воевали в Корее и Вьетнаме[69].

Перед каждым родом вооруженных сил союзников стояли свои задачи. Моряки должны были доставить войска на побережье, танкисты и артиллеристы — обеспечить огневую поддержку, пехота — высадиться и выдвинуться на плоскогорье, инженерно-саперные части — взорвать заграждения, очистить выезды, обозначить безопасные проходы через минные поля. Для саперов, как и для других десантников, первые часы на «Омахе» оказались самыми трудными.

Роберт Шобер, Рей Хоуэлл и Сесил Пауэре высаживались с 3466-й артиллерийско-технической ремонтной ротой. Их подразделению предстояло убрать водонепроницаемую защиту с техники. Инструмент простой — гаечные ключи, отвертка, клещи, плоскогубцы. Дело тоже несложное — проверить вентиляторы, аккумуляторы, распаковать двигатели. Хоуэлл рассказывает: «Когда я сошел на берег, по каске что-то стукнуло — динь! Эта первая пуля вышибла из меня весь страх. Я решил, что со следующим взводом пехоты обязательно доберусь до дамбы. Так оно и получилось. У дамбы мне пришлось окопаться». Он и его друзья провели возле набережной все утро, так и не найдя машину, которая нуждалась бы в разгерметизации.

По крайней мере им удалось доползти до дамбы. Капрал Роберт Миллер из 6-й инженерной специальной бригады сделать это не смог. Он прибыл на ДСТ около 7.00 на «Изи-Ред». Сапер видел, как «справа от него на другом ДСТ по мостику и стоявшему на нем шкиперу ударил немецкий 88-мм снаряд». Когда дым рассеялся, ни мостика, ни капитана на месте уже не было.

Миллер беспокоился, что следующий снаряд попадет в его ДСТ с траками, набитыми динамитом. Но снаряда он зря опасался. Судно грузно качнулось из-за взрыва подводной мины. Рампу заклинило. Сильно повредило полугусеничную многоствольную установку. Несколько человек получили ранения.

«Шкипер решил отойти назад, чтобы сбросить в море поврежденную установку, эвакуировать раненых и починить сходню. Когда все это делалось, к борту подвалил катер с морским офицером, наблюдавшим за высадкой. Он наорал на капитана и потребовал, чтобы „мы не торчали здесь, а шли туда, где нам положено быть“.

Шкипер вернулся обратно и сбросил рампу в 100 м от берега на глубине порядка 2,5 м. Он скомандовал саперам:

— Вперед!

Взводный Миллера возразил, «напомнив капитану в недвусмысленных словах о его обязанностях доставить нас к берегу». Шкипер «также в недвусмысленных словах отказался».

С рампы съехал джип. Он затонул, но водонепроницаемая защита сработала, и водитель смог дотянуть до суши. Грузовики также выползли на песок, однако их сразу же вместе с динамитом взорвали немецкие снаряды. Наступила очередь саперов. Миллера с головой накрыла вода. Он выкинул винтовку, заряды, оттолкнулся ногами от дна и поплыл к берегу.

«Тяжело было продираться через волны в намокшей одежде, ботинках, с противогазом и стальной каской. Когда вода стала по пояс, я поднялся на ноги. Меня шатало от дикой усталости.

Я все-таки доплыл до пляжа. Метрах в пяти от воды меня поглотила ослепительная белая вспышка. Помню только, что лежу на спине и смотрю в небо. Попытался встать. Не могу. И вдруг осознал: Господи, у меня нет ног. Я их не чувствовал, к тому же не видел из-за противогаза на груди. Повернулся на один бок, на другой, противогаз сполз. Я уже мог разглядеть ботинки. Дотянулся руками до колен. Слава Богу, ноги целы. Но мне было непонятно, почему они не двигались. Я их совершенно не осязал».

Миллера ранило в позвоночник. На «Омахе» он сделал последние шаги в своей жизни. Врачи не смогли поставить его на ноги.

Санитар оттащил капрала за грузовик и вколол ему морфин. Миллер отключился. Он пришел в себя в медпункте, оборудованном на берегу, и снова забылся. Сознание вернулось к Миллеру уже на ДКТ. Его эвакуировали в Англию. Спустя четыре месяца он лежал в госпитале в Соединенных Штатах. Медсестра мыла ему голову. «К ее и моему удивлению, в волосах еще оставался песок — песок с пляжей „Омахи“.

Сапер сержант Деббс Питерc высаживался с ДСП. Когда судно подошло к берегу на расстояние 300 м, один снаряд разорвался на корме, другой — посередине корпуса.

«Вспыхнул пожар. Всех, кто находился на палубе, окружил огонь, и мы сквозь него прыгали в море». Питерc надул свой «Мей Уэст» и доплыл до первого заграждения, чтобы укрыться и перевести дух. Он ощутил под ногами дно и попытался бежать: «Но на мне было столько песка и воды, что я едва ковылял». Сержант пригнулся у горящего танка «Шерман», в который тут же ударил снаряд. (Это случилось со многими ветеранами на «Омахе». Стремясь найти убежище, десантники прятались за подбитыми танками, грузовиками, многоствольными установками, что было большой ошибкой. Немецкие артиллеристы наводили орудия прежде всего на технику.)

Питерc добрался до дамбы. Там он встретил капитана Джона Макаллистера и майора Роберта Стюарда: «Мы решили, что если хотим жить, то надо уходить с берега. Майор Стюард послал меня вперед, чтобы я обезвредил мины». У Питерса не было миноискателя, имелся лишь траншейный нож. Тем не менее он отправился выполнять задание.

«Я перебежал через дорогу, нырнул в одну канаву, в другую и потом через кусты шиповника проскочил к скале». Он поднимался осторожно, ножом отыскивая мины и помечая белой лентой безопасный проход. Дальнейший путь преградили пулеметные очереди. Пули прошили провиантскую сумку, одна пробила каску. Питерc бросил гранату в сторону дота, и огонь прекратился. Он дошел до вершины скалы.

Рядовой Джон Змудзинский из 5-й инженерной специальной бригады высадился в 7.30 с ДСП: «Мы должны были проложить на пляже дорогу и доставить краны и бульдозеры». Змудзинский сошел на берег невредимым. Первое, что он увидел, — тела солдат, застывшие на песке в неестественных позах. За ними «спокойно сидел „джи-ай“, разбирал и чистил винтовку».

У дамбы Змудзинский повалился на землю рядом с капитаном Луисом Дрновичем, известным американским футболистом, игравшим в 1939 г. за университет Южной Калифорнии: «Он пытался хоть что-то предпринять. Капитан послал меня на берег выяснить, не выгрузились ли наши бульдозеры. Вернувшись, я доложил, что их пока на пляже нет. На полпути к выезду застряла многоствольная установка. Дрнович попросил меня узнать, не нужна ли помощь. Когда я дополз до нее, мне пришлось искать убежище. Она горела, и по ней продолжали стрелять немцы. Я возвратился к дамбе, но капитана на месте уже не было».

Дрнович ушел на берег и взобрался на подбитый танк, чтобы проверить, действуют ли пулеметы и пушка. Пока он там возился, немцы еще раз ударили по «Шерману», и капитан погиб.

Дамба защищала Змудзинского от пуль, но не от минометных снарядов: «Это была русская рулетка. Я не знал, что лучше — оставаться здесь или уползти на берег. Наши жизни зависели от случайности». На его глазах подбили многоствольную установку, а потом «взорвалось и загорелось ДСТ, груженное гаубицами „М-7“.

Сапер Аллен Макмас выходил на берег с третьим эшелоном. Плыть ему было тяжело, и он пристроился у ближайшего железного столба, чтобы осмотреться. Взглянув вверх, Макмас увидел висящую прямо над головой дисковую мину: «Я так перепугался, что мигом плюхнулся в воду и поплыл».

Волна захлестнула его и перевернула. Аллена сносило вдоль берега. Перед ним возник корпус бота Хиггинса. Макмас попытался ухватиться за судно, но уцепиться было не за что. Он провалился под днище: «До сих пор не понимаю, как меня не стукнуло винтом[70]. В общем, мне повезло. В бот, когда он прошел надо мной, попал снаряд, и судно загорелось».

Макмас докатился на волнах до берега. Он подобрал чью-то винтовку, очистил ее от крови и песка. Потом сапер снял с убитого солдата носки и надел их на свои мокрые ноги. У другого погибшего десантника Аллен раздобыл сухие сигареты и отметил про себя, что ему впервые не приходится за них платить.

Макмас не встретил никого из своих. Он решил забраться в окоп и покурить. Там уже сидел солдат. К величайшему изумлению Аллена, это был его друг детства, с которым он вместе рос: «Мы вспомнили родных, школу, вместе порадовались, что все еще живы».

Сапер Ол Литтке высаживался с ДССК в первом эшелоне. Ему предстояло вначале быть чем—то вроде ломовой лошади: перетаскивать на берег взрывчатку. А затем уж заняться разминированием. Литтке повесил на одно плечо винтовку «М-1», на другое — заряды, взял в руки миноискатель и спрыгнул с рампы. Сапер не прошел и двух шагов, как с головой погрузился в воду.

«Я встал на дно, выкинул чемоданчик с миноискателем и подскочил вверх. Слава Богу, на мне был спасательный пояс. Поплыл по-собачьи. Когда коленки уперлись в грунт, поднялся на ноги и, как пьяный, падая в волны, побрел к берегу».

На пляже Литтке сложил у заграждения взрывчатку и направился к дамбе: «Там уже скопилось довольно много солдат». Сапер расстрелял всю обойму по скале, перезарядил винтовку, перелез через стену и пополз к утесу. Когда он стал взбираться по круче, «буквально в полуметре начали подскакивать комья грязи». Литтке вырыл окоп и укрылся в нем от пуль.

В отличие от пехотинцев сапер знал, что делать: «У меня была с собой белая лента. Я намотал ее на палку и снова двинулся наверх». Ол внимательно смотрел под ноги, выискивая характерные для выпрыгивающих «Бетти» усики. Когда Литтке находил выпрыгивающую, дисковую или коробчатую мину, он осторожно ее выковыривал и вынимал запал. Лента кончилась, и он вернулся в свой окоп.

Сапер взглянул на берег. Подошло десантно-пехотное судно. С обоих бортов по сходням сбегали пехотинцы. «Вдруг по левому борту взметнулся взрыв. Снаряд врезался прямо посредине сходни. „Джи-айз“ раскидало в разные стороны. Я для себя решил: если останусь живым, не пропущу ни одной воскресной службы в церкви».

У окопа, как из-под земли, возник промокший насквозь десантник (из 116-го полка). Увидев Литтке, он спросил:

— Парень, с тобой все в порядке?

Сапер кивнул головой. Солдат отправился на скалу по только что обозначенной Олом тропе. За ним гуськом потянулось целое отделение десантников.

«Черт побери, может, и мне пойти с ними», — подумал Литтке.

Он вылез из окопа и в этот момент услышал, что кто-то его зовет:

— Толстячок, ты, оказывается, здесь!

Это был капрал из взвода Ола. Литтке стал помогать ему выносить раненых. Он спросил капрала, не видел ли он сержанта.

— На берегу, — ответил капрал. Сапер пошел обратно на пляж. Не дойдя до прибоя, он остановился, остолбенев от ужаса: «За танком корчился от боли раненый солдат. Вокруг брони рвались снаряды. Командир экипажа закричал:

— Проклятие! Бежим отсюда! Они наступают! Танк попятился и раздавил солдата».

В то утро Литтке испытал что-то вроде морального удовлетворения. Ему встретились бригадный генерал и полковник. Генерал спросил у сапера:

— Сынок, как нам пройти наверх?

«Я просто показал на мою белую ленту».

По тропе, помеченной Литтке, поднимался на плоскогорье и Джон Мазер с отрядом лейтенанта Аллена. Солдаты несли кирки, лопаты, миноискатели, удлиненные и ранцевые заряды, базуки, реактивные снаряды. Лейтенант знал, что его группа высадилась не на своем участке. Но он решил воспользоваться проходом, проделанным Олом, надеясь на то, что удастся выйти к цели. Поднявшись на плато, Аллен сверился по карте и понял, что их сектор совсем в другом месте. Рядом в живых изгородях взвод из 116-го полка вел огонь по немецким позициям. Саперы не были достаточно вооружены для боя. Аллен со своим отрядом вернулся на берег и попытался найти нужный выезд. Он взобрался по другой тропе, снова заблудился и возвратился на пляжи.

«Меня уже стала раздражать наша беспомощность», — вспоминает Мазер. Сапер подошел к лейтенанту Аллену, который о чем-то разговаривал с командиром роты. Капитан пребывал в состоянии нервного шока: он потерял половину солдат. «Ротный выглядел смертельно уставшим и печальным. Я поинтересовался у лейтенанта, можем ли мы хотя бы что-то сделать, и получил негативный ответ. Я знал, что лейтенант был готов действовать, но он никак не мог расшевелить впавшего в уныние комроты. Мы уселись в окопы, слушали, как взвывают над нами минометы, наблюдали за отливом».

Барнетт Хоффнер из 6-й инженерной специальной бригады выходил на берег во время прилива: «От одного вида пенящихся волн перехватывало дыхание. Казалось, что вокруг нас бесятся тысячи чертей. Когда рампу опустили и десантники, спотыкаясь, побрели через буруны, у меня появилось ощущение, что мы попали в настоящий ад. Песчаный пляж был завален горевшими танками, грузовиками, тракторами, бульдозерами. Из 16 команд подрывников и саперов только пять сохранили дееспособность. Три отряда высадились с пустыми руками: все оборудование и снаряжение осталось на дне. Из 16 бульдозеров уцелели лишь три. Но и они не могли тронуться с места, потому что за ними прятались пехотинцы».

Подполковник Фрэнк Уолк был помощником коменданта высадки десанта от инженерной бригады. Он намеревался сразу же приступить к исполнению своих обязанностей, то есть регулировать движение техники с пляжей на плоскогорье. Однако выезды все еще контролировались немцами, и в любом случае Уолк не мог уйти с берега. Подполковник с радистом и посыльным высадились около 8.00 и моментально попали под сумасшедший пулеметный и винтовочный огонь.

«В армии, — говорит Уолк, — потратили уйму времени на то, чтобы обучить нас рытью окопов. Зря старались. Оказавшись под обстрелом, человек инстинктивно начинает зарываться в землю. Если нет саперной лопатки, он будет окапываться хоть ногтями. Вряд ли стоит специально показывать солдатам, как это делается».

Когда стрельба поутихла, Уолк пополз к набережной стене и разыскал там своего командира, который высадился чуть раньше. Комбрига контузило: «Он совершенно не владел собой и смотрел на меня безумными глазами». Позднее его отправили в судовой госпиталь.

К 8.30 на берегу стало появляться все больше «высокого начальства». Уолк выглядел намного моложе своих лет, и ему было не совсем удобно давать распоряжения дивизионным генералам: «Они привыкли командовать. Поэтому я не приказывал, а как бы советовал:

— Генерал, вашим частям не следует пользоваться этим выездом, лучше пойти вон туда.

— Кто это сказал?! — возмущался генерал.

— Я это говорю, — отвечал Уолк. — Регулировщик транспорта».

Полковник Пол Томпсон, который руководил Десантным учебным центром в Англии, в день «Д» командовал 6-й инженерной бригадой. Он высадился с ДСП около 8.30. Томпсон заметил группу солдат, столпившихся у проволочного заграждения на приморской дороге и пытавшихся прорвать его удлиненным зарядом «Бангалор».

«Мы проделывали это сотни раз на учениях, — вспоминает полковник. — Мне показалось, что они возятся слишком долго и действуют не очень уверенно». Томпсон подошел к саперам и начал демонстрировать им, как подсовывать заряд под проволоку, чтобы получился проход нужных размеров. По нему дважды выстрелил немецкий снайпер. Одна пуля попала в правое плечо, другая — в подбородок, влетев при этом через рот.

Томпсон ждал этого дня, чтобы увидеть в действии пехотинцев и саперов, которых готовил к сражению. Он хотел сам участвовать в боях. Ему не довелось пройти и тысячи ярдов.

Такое же отчаяние испытывали многие десантники, выбывшие из строя из-за ранений, будь то танкисты, артиллеристы, пехотинцы, саперы или подрывники. Они винили прежде всего самих себя. Когда поступил приказ приостановить высадку, десантники совсем приуныли. Похоже, на «Омахе» фортификации Роммеля стали для американцев непреодолимой преградой.

Именно так считал Франц Гоккель в блокгаузе «Видерштанднест-62». В 6.30 он открыл огонь из своего пулемета. Во время артобстрела песком заклинило патронную ленту: «Я вынул ее, встряхнул и вставил обратно. В этот момент пулемет буквально вырвало у меня из рук взрывом. Я чудом остался жив».

Гоккель взял винтовку и начал обстреливать десантников, «шедших кто по колено, кто по грудь в воде»: «Первая волна пехотинцев полегла, не выходя из прибоя. Десантные суда шарахались то вперед, то назад.

Появилась вторая волна пехоты. Мы вновь открыли шквальный огонь. Пляж покрылся телами убитых и раненых солдат.

Уцелевшие десантники бежали в укрытие к дамбе. Но и там их ждал наш прицельный минометный обстрел. Американцев разили наповал не только осколки, но и вырванные из скалы камни».

У Гоккеля и его взвода было предостаточно патронов для винтовок и пулеметов, снарядов для минометов, гранат. Они потеряли лишь несколько человек. Когда в 8.30 корабли начали уходить обратно в море, не высадив десантников, Гоккель подумал, что «американцы отступают».