16. «Мы здесь останемся»

Воздушный десант на Котантене

На рассвете 6 июня парашютисты 82-й и 101-й воздушно-десантных дивизий блуждали по огромной территории, простиравшейся на 10 км к юго-западу от устья реки Дув до северной оконечности Карантана, на 20 км к северо-западу от Карантана до Пон-л'Абб и на 20 км к северо-востоку до побережья у Равеновиля. Немногие имели представление о своем местонахождении. Сплоченных подразделений или частей в обычном понимании не было. Парашютисты объединились в группы от полудюжины до 50 человек: нередко в одних были только офицеры, в других — только рядовые. В отрядах сошлись военнослужащие из разных рот, батальонов, полков и даже дивизий. Они не знали друг друга и командиров, которые пытались мобилизовать людей на выполнение неизвестных и малопонятных задач.

В результате парашютисты вступали в бои без определенных и взаимосвязанных целей, лишь для того, чтобы выжить. Большинство воздушных десантников в день «Д» испытывали смятение и замешательство. Однако еще большая неразбериха царила в немецких войсках. Гитлеровцы существенно переоценили масштабы возникшей угрозы, а на допросах ничего толком не могли добиться от военнопленных.

Все же благодаря собранности и решительности отдельных генералов, младших офицеров, сержантов и солдат 82-я и 101-я дивизии преодолели трудности и овладели стратегическими рубежами — городком Сент-Мер-Эглиз и выездами с побережья «Юта». И сделали они это, несмотря на то что сорвались разработанные лучшими штабными умами планы и вопреки рекомендациям военных пособий.

Группы парашютистов были практически неуправляемы: невозможно командовать разношерстными отрядами, не сформированными в полноценные воинские части. Между ними не существовало никакого взаимодействия, они понятия не имели о том, где находятся другие десантники. Проблема усугублялась вездесущими посадками живых изгородей.

Положение могла бы улучшить радиосвязь. Но аппаратура была либо разбита, либо утеряна во время приземления, а та, что сохранилась в целостности, работала неудовлетворительно. Рация СКР—300 (SCR — Signal Corps Radio) американской службы радиосвязи весила 15 кг и действовала в радиусе 8 км лишь в идеальных условиях. Более удобная СКР-536 весила всего около 3 кг (ее прозвали «уоки-токи», потому что она позволяла одновременно идти и разговаривать), однако принимала и посылала сигналы только на расстоянии до 1,5 км. И ту, и другую легко глушили немцы.

Сержант Леонард Лебенсон входил в штабную группу генерала Риджуэя. Он прибыл на планере и сумел найти командный пункт возле небольшой фермы у Сент-Мер-Эглиза. Вот что увидел сержант: «В „штабе“ крутились помощник Риджуэя и несколько офицеров и солдат. КП пытался взять на себя функции направляющего центра, но фактически ни на что не влиял. Мы просто там торчали и ждали дальнейшего развития событий. Риджуэй, смелый, с сильным характером человек, бегал взад-вперед, раздавая команды. Мы старались собрать хоть какую-то информацию о том, что происходит. А к нам не поступали ни шифровки, ни открытые сведения. У нас не было ни телефона, ни радиосвязи, ни карт. То есть как КП мы не действовали».

Парашютист из 506-го полка Джон Делюри вспоминает, что его охватила «эйфория», когда начало светать: «Жуткая ночь осталась позади, а я все еще жив. Радовался я недолго. Утром стало ясно, что мы лишились нашего главного союзника — ночной темноты. Мы не могли по-настоящему окопаться и укрыться. Фрицы располагали средствами связи, транспорта, танками, артиллерией. Обнаружив наши позиции, они сразу бы нас окружили и в буквальном смысле раздавили. Поэтому наше спасение было в маневре. Мы наносили удар и исчезали, атакуя немцев уже в другом месте. И все время искали своих».

Сержант Д. Зейн Шлеммер из 508-го полка в каждом поле видел «поле битвы». Он, как и другие парашютисты, чувствовал себя в полной изоляции. Однако сержант нашел «друзей» — бело-коричневых нормандских коров. Шлеммер объясняет: «Когда на лугу паслись эти симпатичные животные, мы почти не сомневались в том, что в траве нет мин. Наблюдая за их поведением, можно было определить, есть ли кто-нибудь поблизости. Если рядом ходят люди, то коровы обычно стоят в ожидании, что их подоят. Долгие годы после войны мне снились эти прекрасные нормандские животные с большими чудесными глазами».

Коровы, конечно, помогали Шлеммеру и его маленькому отряду обнаружить противника. Но сражаться с немцами приходилось сержанту и его команде. А с оружием дела обстояли не самым лучшим образом: «Когда уже совсем рассвело, к нам присоединились еще несколько десантников. Мы проверили наше снаряжение: ни одного миномета, немного базук, автоматов, винтовок, рация, медикаменты».

Нехватку тяжелых вооружений восполняли самоотверженность и выдержка парашютистов. Два сержанта из 506-го полка — Сидни Макколам и Уильям Адли — пробирались через заросли живой изгороди. Их заметили немцы и открыли пулеметный огонь. Десантники залегли, но Адли получил ранение в голову. «Пули не давали нам подняться, — рассказывает Макколам. — Я спросил Адли, как он себя чувствует. И Билл ответил:

— Я умираю, Микки. Но ведь мы же победим в этой проклятой войне, верно? Я знаю, что победим».

«Когда пулемет замолк, Адли был мертв. Я преклоняюсь перед его силой воли», — говорит Макколам.

502-му парашютно-пехотному полку поставили задачу овладеть северными выездами с «Юты», ведущими в глубь материка, — 4-м у Сен-Мартен-де-Варревиля и 3-м возле Одувиль-ла-Юбер. Первым в районе предстоящих боевых действий оказался подполковник Роберт Коул, командир 3-го батальона. Он приземлился неподалеку от Сент-Мер-Эглиза и за ночь собрал вокруг себя 75 человек. В их числе были парашютисты и из его батальона, и из 506-го полка, и из 82-й воздушно-десантной дивизии. Отряд двинулся в направлении Сен-Мартен-де-Варревиля. По пути он наткнулся на немецкий дозор. Завязался бой. Американцы уложили несколько фрицев на месте, 10 взяли в плен.

Перед Сен-Мартеном Коул послал разведчиков проверить, действует ли там отмеченная на карте батарея. Они выяснили, что все орудия разбиты бомбардировками, а расчеты сбежали. Подполковник разделил отряд на две группы, поручив одной из них захватить выезд 3, а другой — выезд 4.

В 9.30 возле Одувиль-ла-Юбер парашютисты встретили немецких солдат, отступавших с побережья. Не понеся потерь, они уничтожили до 75 гитлеровцев. К полудню оба выезда находились в руках десантников.

Капитан Л. «Легз» Джонсон шел во главе американского дозора по дамбе, ведущей к взморью. На одной из батарей, попавшихся по дороге, он заметил немецких солдат, размахивавших белым флагом: «Они, очевидно, выбрались из подземного орудийного каземата, являвшегося частью береговой линии обороны. Немцы были довольно пожилыми и не ахти какими бойцами. Мы взяли их в плен, разрешив выходить из подземелья небольшими группами. Потом мы обнесли их забором из немецкой же колючей проволоки. Фрицы крайне удивились, узнав, что по численности они значительно превосходили нас. Их было не меньше 50 человек».

Джонсон снял каску и положил ее под голову, улегшись на траву. Он решил «больше ни на что не обращать внимания и ждать 4-ю дивизию». Около 11.00 начали появляться пехотинцы, и «мы с черными от краски лицами изумленно смотрели, как эти парни выпрыгивали из десантных судов и мчались на нас». «Господи, — говорит капитан, — какая в них была устремленность и решительность! Мы тут же стали им кричать, что мы — американцы, и показывать на нашивки с американским флагом».

Примерно в километре от Сен-Мартен-де-Варревиля располагались казармы германской береговой артиллерии, известные американцам под немецким обозначением WXYZ. Подполковник Патрик Кассиди, командир 1-го батальона 502-го полка, испытывавший нехватку личного состава и озабоченный массой других неотложных дел, дал сержанту Харрисону Саммерсу из Западной Виргинии всего 15 человек для захвата бараков. Небольшое «войско» для нападения на полностью укомплектованную немецкую роту, но это все, что мог выделить Кассиди.

Саммерс сразу же отправился выполнять задание, не успев даже узнать имена людей, которые не проявляли особого желания следовать указаниям незнакомого сержанта. Саммерс взял за плечо первого попавшегося бойца (сержанта Леланда Бейкера) и сказал:

— Поднимись на этот холм и следи, чтобы ни одна живая душа не проскочила на мой фланг.

Бейкер подчинился.

Саммерс начал операцию в одиночку, надеясь, что «сборная команда» пойдет за ним. «Команда» осталась на месте. Сержант ногой вышиб дверь первого барака (им оказался фермерский дом) и дал волю своему «Томми» — пистолету-пулемету. Четверо немцев упали замертво, остальные через другой выход сбежали в соседний дом. Саммерс, по-прежнему один, атаковал и этот барак. Немцы снова удрали. Пример сержанта вдохновил рядового Уильяма Берта. Он выполз из придорожного кювета, где пряталась вся группа, и поддержал Саммерса, открыв фронтальный подавляющий огонь из легкого пулемета по третьей казарме.

И снова сержант рванулся вперед. На этот раз фрицы подготовились. Они начали палить по нему из всех амбразур, Саммерс кидался из стороны в сторону, Берт прикрывал его, и немцы так и не смогли попасть в него. Саммерс резким толчком распахнул дверь и не глядя полоснул несколько очередей вовнутрь. Шестеро немцев упали, остальные снова сбежали.

Саммерс без сил, в шоковом состоянии свалился на землю. Полчаса он не подавал никаких признаков жизни. Наконец к сержанту подошла его команда и перезарядила пистолет-пулемет. Когда Саммерс встал на ноги, к нему обратился незнакомый капитан из 101-й дивизии и предложил:

— Я пойду с вами.

Но он не успел сделать и шага, как его сразила шальная пуля (капитан оказался рядом совершенно случайно, он должен был высадиться за многие километры от этих бараков). Сержант опять остался один. Саммерс короткими перебежками добрался до очередного дома, убил еще шестерых немцев, остальные подняли руки вверх. В это время его отделение снова приблизилось: сержант передал ему своих пленных.

Один из солдат, Джон Камьен из Нью-Йорка, спросил Саммерса:

— Почему вы это делаете?

— Я не в состоянии вам ответить, — сказал сержант.

— А как же другие?

— Похоже, они не хотят идти в бой, а я не могу их заставить. Немцев же надо отсюда выкурить.

— Хорошо, — сказал Камьен, — я с вами.

Попеременно прикрывая друг друга, Саммерс и Камьен вновь осмотрели казармы. К ним присоединился Берт с пулеметом. Вместе они уложили еще немало гитлеровцев.

Оставались непроверенными два дома. Саммерс открыл дверь и увидел невероятную картину: 15 немецких артиллеристов сидели за столом и ели. Сержант не медля расстрелял их прямо за завтраком.

Последняя казарма была самой большой. Рядом с ней стояли сарай и стог сена. Берт выпустил по ним очередь трассирующих пуль. В сарае хранились боеприпасы: он мгновенно взорвался. Немцы повыскакивали на улицу, где их встретили огнем Саммерс, Камьен и Берт. Несколько человек упали как подкошенные, другие успели скрыться.

Еще один солдат из «вольной команды» Саммерса вступил в бой. Он из базуки поджег крышу казармы. Немцы отчаянно отстреливались. Но ядовитый дым заставил их выбежать наружу. Многие погибли от удушья. Более 30 артиллеристов вышли из барака с поднятыми руками.

Саммерс в изнеможении опустился на пригорок. Бой длился почти пять часов. Сержант закурил. Кто-то из солдат спросил:

— Как дела, сержант?

— Неважно, — ответил Саммерс. — Сумасшедший день.

Саммерса повысили в звании. Он получил крест «За боевые заслуги». Его представили к ордену Почета, высшей награде США, но документы где-то затерялись. В конце 80-х годов, когда Саммерс скончался от рака, Бейкер и другие товарищи по оружию пытались добиться, чтобы его наградили орденом Почета посмертно, но безуспешно. Саммерс — легендарная личность среди американских парашютистов, «Джон Уэйн Второй мировой войны». В его подвиги трудно было бы поверить, если бы не рассказы очевидцев.

В 6.00 генерал Тейлор принимал свое первое решение в день «Д». Его группа состояла из бригадного генерала Антони Маколиффа (командующего артиллерией в 101-й дивизии), полковника Джулиана Эуэлла (командира 3-го батальона 501-го полка), 18 других офицеров и 40 солдат. На восходе солнца Тейлор заметил вдалеке церковный шпиль в Сен-Мари-дю-Мон.

— Мне знаком его силуэт, — сказал генерал (результат брифинга в Англии).

Он обдумывал два варианта: пойти на юг к реке Дув или на восток к выездам 1 и 2. И в том, и в другом случае генерал выполнял бы задачи, поставленные перед 101-й дивизией. Тейлор решил повести свой отряд на восток.

— Для нас главное — помочь 4-й дивизии, — сказал он.

Тейлор направился от Сен-Мари-дю-Мон в сторону Пуппевиля («джи-айз» называли городок Пупвилем) и выезда 1.

Лейтенант Юджин Брайерр шел в авангарде, с обоих флангов отряд охраняли караулы. На подходе к Пуппевилю началась стрельба. В деревне засели более 60 немецких солдат из 91-й дивизии. Они вели огонь из окон вторых этажей домов. Почти три часа группа Тейлора, перебегая от здания к зданию, выбивала гитлеровцев из городка. Батальон Эуэлла потерял 18 человек, немцы — 25. Около 40 солдат вермахта сдались.

В одном из домов Брайерр обнаружил раненого немца, лежавшего на полу: «Я чуть не пристрелил его, заметив рядом с ним автомат, но вовремя остановился, когда понял, что солдат тяжело ранен. Он жестом попросил меня что-то ему подать. Я посмотрел, куда он показывал, и увидел четки. Я разрядил автомат, отбросил его в сторону, взял четки и передал их немцу. Тот с благодарностью взглянул на меня и начал молиться, перебирая пальцами бусины. Вскоре он умер».

Взяв Пуппевиль, Тейлор овладел и выездом 1. Он выделил лейтенанту Брайерру восемь человек и отправил его на дамбу, чтобы установить контакт с 4-й дивизией, которая должна была прийти с побережья «Юта». В это время несколько немецких солдат, сбежавших из Пуппевиля, встретились на выезде с такими же бедолагами, отступавшими с взморья. Поняв, что попали в окружение, они спрятались под мостом. А по дамбе со стороны побережья двигалась группа капитана Мабри.

Брайерр выстрелил оранжевую ракету — сигнал «мы свои»: «Появились пехотинцы. Когда они приблизились к мосту, немцы покинули свое убежище и сдались в плен. На дороге я встретил капитана Мабри. Посмотрел на часы. Они показывали 11.10. Соединение американских частей под Пуппевилем состоялось».

Брайерр привел Мабри к Тейлору. Капитан рассказал генералу о том, как прошла высадка десанта на «Юте». Тейлор повернулся к своему начальнику штаба, полковнику Джералду Хиггинсу, и заметил: «Начало вторжения можно считать успешным. Нам не надо больше беспокоиться о дамбах. Нужно думать о наших дальнейших действиях».

Когда германский 6-й парашютный полк выдвинулся для контратаки, он практически сразу попал под мощный артобстрел корабельных орудий. «Невозможно вообразить себе ничего более кошмарного, — вспоминает рядовой Эгон Pope. — Словно налетел торнадо. Это был настоящий ад. И он продолжался и продолжался. Невыносимо. Мы изо всех сил прижимались к земле». Вместе с Эгоном переживал этот кошмар рядовой Вольфганг Герицлеер. Он два года стремился на фронт и боялся, что война закончится без него. Теперь Вольфганг уже желал только одного — вернуться домой: «Мы страшно перепугались. Кто-то плакал, кто-то звал маму».

Полковник Хейдт хотел увидеть все собственными глазами. Он сел на мотоцикл, поехал из Карантана в Сен-Мари-дю-Мон и взобрался на церковный шпиль, который чуть раньше разглядывал генерал Тейлор. С высоты 50 м перед ним открывался отличный обзор побережья «Юта». То, что полковник увидел, его шокировало. «Вдоль всего взморья, — вспоминает он, — растянулись сотни карликовых судов, а из них выскакивали по 30—40 десантников с оружием в руках. За ними громоздились крупные военные корабли, извергавшие немыслимый огонь из всех своих орудий, столько кораблей, что трудно было поверить в существование такого флота. По американским войскам из берегового бункера стреляла единственная германская батарея. Казалось, что, кроме нее, нет других оборонительных фортификаций, по крайней мере они себя никак не проявляли».

Вокруг церкви, в деревне и на окружающих ее лугах, испещренных живыми изгородями, царила тишина. У Брекур-Манор, в паре километров к северу от Сен-Мари-дю-Мон, стояла батарея из четырех 105-мм орудий. Но пушки молчали, хотя они вполне могли поразить десантную флотилию на «Юте» и даже корабли в Ла-Манше. Аналогичная батарея у Одци к югу от Сен-Мари-дю-Мон также бездействовала.

Никто так и не выяснил почему. Необъяснимо и поведение немцев в казармах WXYZ. Артиллеристы преспокойно завтракали, когда на них напал сержант Саммерс. Конечно, орудийные расчеты по своей выучке и физической подготовке не шли ни в какое сравнение с парашютистами Хейдта. Многие из них были либо пожилыми людьми, либо совсем юнцами, абсолютно не желавшими вступать в единоборство с американскими десантниками. И все же главная проблема заключалась в командирах. Младшие офицеры и сержанты не смогли поднять солдат и повести их в бой. Немцы надеялись, что их защитят окопы, бункеры, каменные стены казарм, а не оружие.

Хейдт спустился по крутым ступеням винтовой лестницы и поспешил к рации. Он приказал 1-му батальону немедленно выйти в Сен-Мари-дю-Мон и Олди, взять под контроль эти деревни и задействовать расположенные там батареи.

Вермахт тяжело поплатился за разбросанность своих сил. Лучшие части были либо уничтожены, либо попали в плен, либо сражались на Восточном фронте. Гарнизонные подразделения на Котантене создавали только проблемы.

Хейдт поставил перед собой цель освободить дорогу от Карантана на Сент-Мер-Эглиз, выдворить небольшой контингент 82-й воздушно-десантной дивизии из Сент-Мер-Эглиза и контрнаступлением заставить американцев перейти в оборону. Так Хейдт планировал, но печальное положение, сложившееся на батареях в Брекур-Манор и Одди, вынудило его раздвоить свои силы и дать одному из батальонов задание чисто оборонительного характера.

Хейдт — единственный полковой командир, который реально действовал в то утро. Остальные пребывали в Ренне на учениях. Это явилось одной из причин неспособности вермахта начать хоть какие-то скоординированные контратаки, несмотря на то что немцы готовились к нападению все последние шесть месяцев, а Роммель упорно настаивал на необходимости незамедлительного контрнаступления, пока войска союзников не покинули побережье.

Бессмысленное проведение штабных учений в Ренне — лишь маленькая иллюстрация общего состояния вермахта. Паралич высшего командования пронизал всю армейскую жизнь до самых низов. Радиосообщения Би-би-си французскому Сопротивлению практически игнорировались (этому по крайней мере есть объяснение: перед вторжением было так много ложных тревог, что подразделения германской береговой обороны устали от них; кроме того, послания не содержали даже намека на то, где может произойти нападение). Манекены парашютистов, сброшенные агентами Авиационной службы специального назначения (АССН), убедили некоторых немецких командующих в том, что вся операция затеяна для отвода глаз. Однако немалую роль в неспособности вермахта предугадать вторжение сыграла «сладкая» жизнь немцев в оккупированной Франции.

Еще в 6.15 генерал Макс Пемзель, начальник штаба 7-й армии Долльманна, доложил генералу Шпейделю в Ла-Рош-Гийон о массированных воздушных бомбардировках и корабельном артобстреле. Через полчаса Пемзель сообщил в штаб-квартиру Рундштедта о высадке морского десанта. В то же время он заверил командование, что 7-я армия справится с ситуацией собственными силами. После таких обещаний генерал Зальмут, командующий 15-й армией, вернулся в свою еще теплую постель. Ушли досыпать Шпейдель и почти весь штаб Роммеля в Ла-Рош-Гийон. Генерал Блументритт из штаба Рундштедта сказал генералу Йодлю в ставке Гитлера в Берхтесгадене, что, похоже, началось крупнейшее вторжение, и попросил выделить бронетанковый резерв, 1-й танковый корпус СС, расквартированный под Парижем. Йодль не стал будить Гитлера и отказался удовлетворить просьбу Блументритта. Генерал Бейерлин, командующий танковой дивизией «Лер», был готов к 6.00 выдвинуться к побережью, но до вечера так и не смог этого сделать, не получив соответствующую санкцию.

Берлинское радио сообщило о высадке в Нормандии в 7.00. Верховный штаб Союзнических экспедиционных сил выпустил первое коммюнике о вторжении в 9.30. До Роммеля новости о нападении дошли только в 10.30, когда он находился у себя дома в Геррлингене. Фельдмаршал сразу же отправился в долгий путь и прибыл в Ла-Рош-Гийон лишь поздно вечером.

Свою лепту во весь этот кавардак внесла операция «Фортитюд». Макс Гастингс совершенно правильно отмечает: «Все ключевые немецкие командующие восприняли новости о высадке в Нормандии как информацию о вероятном, а не реальном вторжении». От Ла-Рош-Гийон было далеко до Кальвадоса и Котантена, еще дальше до Парижа и Па-де-Кале и тем более — до индустриального сердца Германии — Рура. Несмотря на послевоенные утверждения некоторых авторов об обратном, смею заявить, что немцы просто не могли поверить в то, что союзники предпримут масштабную высадку западнее Сены. Они ждали наступления на Па-де-Кале. Вермахт продолжал пребывать в заблуждении еще три месяца, даже тогда, когда союзнические войска уже освободили Париж и вошли в Бельгию.

И эта армия, еще недавно кичившаяся своим профессионализмом и совершенством — от верховного командующего в Берхтесгадене до полевых офицеров во Франции и Нормандии, уступала союзническим силам во всем, кроме, может быть, вооружений, особенно 88-мм орудий и пулеметов.

Практически повсюду в день «Д» проявлялась небоеспособность германских войск, В 8.30, примерно в то же время, когда сержант Саммерс атаковал артиллерийские казармы WXYZ, лейтенант Ричард Уинтерс с 10 солдатами из роты «Е» 506-го полка начал штурм батареи 105-мм орудий у Брекур-Манор. Ее охраняли 50 немцев. Они занимали выгодные огневые позиции, укрывались за живыми изгородями в соединенных между собой траншеях. У них имелись тяжелые пулеметы и минометы. Группа Уинтерса размером с отделение была вооружена одним легким пулеметом, двумя автоматами, двумя пистолетами-пулеметами «Томми» и пятью винтовками. И хотя отряд Уинтерса уступал немцам в численности и атаковал хорошо окопавшегося противника, он выиграл сражение. Американцам помогли тактические приемы, которые они освоили на учениях, расчет, мужество и немного здравого смысла.

Уинтерс и его отряд потеряли четырех человек убитыми и двух ранеными, но уложили насмерть 15 фрицев, еще больше ранили, десятерых взяли в плен и уничтожили четыре 105-мм пушки. Американцы провели операцию молниеносно, продемонстрировав отвагу и дерзость фланговых атак. Это был их первый бой. Сержант Карвуд Липтон вспоминает: «В нас горел какой—то неистовый огонь. Я твердо верил, что меня не убьют: пуля либо отскочит, либо обойдет меня».

После ликвидации батареи оставшиеся в живых немцы продолжали палить из зарослей живой изгороди, окружавшей поместье. Около 12.00 с побережья прибыли два танка «Шерман». Уинтерс взобрался на башню одного из них и сказал командиру экипажа: «Постреляйте вон по тем, тем и тем кустам и по самому дому. В общем, сравняйте с землей все, что над ней возвышается».

Танки с ревом тронулись с места. Для экипажей это тоже была первая возможность применить свои вооружения против врага. На машинах имелся полный комплект боеприпасов для пулеметов калибра 12,7 мм и 7,62 мм и 75-мм пушек.

«Они в клочья разнесли живые изгороди, — рассказывает лейтенант Гарри Уэлш из роты Уинтерса. — Казалось, что танкисты никогда не остановятся».

У Олди 1-й батальон 506-го полка в аналогичном бою также уничтожил немецкую батарею. Потом полк очистил от парашютистов Хейдта Сен-Мари-дю-Мон. После этого открылся путь для продвижения 4-й пехотной дивизии дальше в глубь материка. 101-я воздушно-десантная дивизия выполнила свою главную задачу, хотя нигде в день «Д» в боях не участвовало более взвода из одной и той же роты. Успех стал возможным благодаря инициативе и решимости Тейлора, Кассиди, Уинтерса, Саммерса и многих других офицеров, сержантов и рядовых.

Не столь успешно 101-я дивизия справилась со своей второй задачей — установить контроль над южным флангом, захватив мосты через реку Дув и дорогу на Карантан. Это объясняется разбросом парашютистов. Американцы не смогли сосредоточить достаточные силы для атак. Полковник Джонсон сумел взять шлюз у Ла-Баркетт и создать небольшой плацдарм на южном берегу, но расширить его помешали парашютисты Хейдта, которые прижали десантников к земле шквальным огнем возле Сен-Ком-дю-Мон. Джонсон не мог связаться ни с одним другим подразделением 101-й дивизии.

Капитан Сэм Гиббонс из 501-го полка, также действуя самостоятельно, вел дозорную группу к Сен-Ком-дю-Мон. Он полагал, что деревня уже занята американцами, но продвигался осторожно, поскольку живые изгороди ограничивали видимость. Капитан извлек из сумки две банки пива и угостил им своих спутников. Потом Гиббонс поставил пустые банки посередине дороги «в память о первых глотках „Шлица“ во Франции».

Дозор подошел к подножию холма, на вершине которого расположилась деревня Сен-Ком-дю-Мон. Гиббонс услышал, как щелкнул затвор за живой изгородью. Он посмотрел в ту сторону и увидел направленное на него дуло винтовки: «Я побежал к кювету, но тут началась стрельба. Мы попали в засаду. Немец перевел винтовку в автоматический режим и поливал пулями все поле. Раздались очереди из соседних кустов, застучали пулеметы в Сен-Ком-дю-Мон».

Пули пролетали мимо. Чтобы прицелиться, фрицу нужно было подняться над зарослями, но так он бы себя обнаружил. Гиббонс метнул гранату, стрельба по ту сторону изгороди прекратилась. Но капитан не мог оторваться от земли. Стоило ему шевельнуться, как деревня буквально взрывалась пулеметными очередями.

Патруль открыл ответный огонь. Капитан кинулся к бетонной телефонной будке, а от нее перекатился в кювет. Он пополз по-пластунски, говоря себе: «После такой порции адреналина я мог проползти хоть целую милю».

Ему не пришлось долго ползти. Метров через 50 Гиббонс нашел надежное укрытие и дал команду своему отряду «поубавить пыл и беречь патроны»: «Было ясно, что немцы намного превосходили нас в численности. Они хорошо подготовились к обороне Сен-Ком-дю-Мон. Я понимал бессмысленность атаки, зная, что у нас всего лишь несколько пистолетов и полуавтоматических винтовок».

Гиббонс подозвал двух лейтенантов. Они посовещались и решили идти на север к Сент-Мер-Эглизу в надежде встретить своих. На дороге уже не было банок «Шлица», их, очевидно, подобрали парашютисты Хейдта. В деревушке Блосвиль, хотя вокруг и слышалась стрельба, стояла тишина: «Двери заперты, окна закрыты, ни души. Только одни коровы на лугу. Жуют и жуют себе траву. Какая-нибудь особенно любопытная поднимет голову, посмотрит на нас и опять за дело. Так мы никого и не встретили до самого Сент-Мер-Эглиза».

Парашютисты Хейдта не позволили отряду Гиббонса войти в Сен-Ком-дю-Мон. Удерживая деревню, они блокировали дорогу на Карантан. Кроме того, немцы контролировали железнодорожные и шоссейные мосты через Дув севернее Карантана, что давало им возможность перебрасывать подкрепления на Восточный Котантен. 2-й батальон Хейдта захватил перекресток дороги из Шеф-дю-Пон в Сен-Мари-дю-Мон и шоссе от Карантана в Сент-Мер-Эглиз.

Иначе, как заметил в 1991 г. Хейдт, «я считал бы, что день прожит зря». Американцы вытеснили 1-й батальон из Сен-Мари-дю-Мон и отбросили его на юг, где немало немецких парашютистов утонуло в затопленной пойме устья реки Дув. Лучший на Котантене полк вынужден был обороняться, защищать дорожные перекрестки, а не проводить скоординированные наступательные операции.

Одна из рот Хейдта добралась до батареи 88-мм орудий в Бомон и заставила артиллеристов зарядить пушки. Они открыли стрельбу по позициям полковника Джонсона у Ла-Баркетт. Полковнику повезло, что рядом оказался лейтенант Фаррелл, морской офицер-наводчик берегового огня, спрыгнувший вместе с 501-м полком. Он где-то раздобыл рацию СКР-609. Фаррелл и лейтенант Паркер Олфорд, передовой наблюдатель артиллерии 101-й дивизии, попытались выйти на связь с американским крейсером «Куинси». Но немцы глушили их частоту. Олфорд случайно поймал волну берегового десанта на «Юте» и попросил радиста передать на «Куинси», чтобы с крейсера ударили по батарее в Бомоне.

С «Куинси» потребовали подтвердить подлинность Олфорда. Лейтенант ответил, что хорошо знает морского офицера, который играл в футбольной команде Небраски за кубок «Роуз» в 1940 г. Назовите его, поступил запрос с крейсера. Никаких проблем. Это К. С. Роберте. Он сейчас в береговом отряде, через который мы и поддерживаем с вами связь.

— Роджер, Роджер, обозначьте цель, — передали с крейсера. Олфорд сообщил координаты. «Куинси» разразился мощнейшим залпом. Батарея в Бомоне замолкла.

Отряд парашютистов капитана Шеттла провел весь день у мостов в нижнем русле реки Дув. Немцы их не трогали. Только к вечеру со стороны побережья появилась группа солдат численностью около взвода. Шеттл решил устроить им засаду. Когда десантники начали стрелять, «немцы» выкинули белый флаг. Ими оказались рабочие-венгры, бежавшие подальше от боев.

Уже совсем поздно вечером на отряд Шеттла напал немецкий дозор. Американцы закидали его гранатами. Капитан забыл, что во время учебного прыжка в мае вывихнул правое плечо: «Когда я размахнулся и бросил гранату, она взорвалась в двух-трех шагах от меня. Бруствер защитил меня от осколков. Жаль только сгоревшую шинель „Бонд-стрит“, которую я очень берег. Она была теплее и уютнее, чем „резина“, в которую нас одели. Так для меня закончился день „Д“. Почти без сна, в тревоге, что тебя в любой момент может сразить пуля, что у тебя мало патронов, а на завтрак, обед и ужин — одни шоколадные плитки».

Шоколадом питались 6 июня большинство американских парашютистов. На него можно было раздобыть и настоящую еду. Рядовой Герберт Джеймс из 508-го полка предложил нормандскому фермеру обменять плитку на куриные яйца. Француз вначале его не понял и даже перепугался.

«Я стал изображать курицу, размахивать руками и кудахтать. Фермер побежал ловить цыпленка».

Джеймс покачал головой и сложил пальцы в виде буквы «О». Француз наконец догадался и принес яйца. Довольный обменом, он позвал маленькую дочку, дал ей плитку и долго повторял:

— Шоколад, шоколад, шоколад.

Девочка впервые попробовала шоколад и была от него в восторге. Джеймс вернулся в лес, пожарил яйца на траншейной лопате и тоже с огромным удовольствием их съел.

Лейтенанту Карлу Картледжу из 501-го полка еще больше повезло. Он и несколько десантников из его взвода выбили из фермерской усадьбы немцев, застрелив при этом шесть или семь человек. Войдя в дом, парашютисты увидели накрытый обеденный стол с остатками незаконченного пиршества: нормандским сыром, ветчиной, яблоками, сидром. Перекусив, Картледж принялся обыскивать тела, извлекая из карманов расчетные книжки и документы, удостоверяющие личность и воинскую часть. У одного немца ему пришлось расстегнуть ремень. На пряжке он увидел изображение орла и надпись: «Gott Mit Uns» («С нами Бог»).

— Черта с два, — сказал лейтенант.

Картледж находился в районе Вьервиля, к северо-востоку от Сен-Ком-дю-Мон. В лесу он наткнулся на тело ротного врача Андерсона, которого немцы схватили, когда тот опускался на парашюте. Его повесили за ноги на дереве. «Руки безжизненно болтались. Горло перерезано. В рот воткнули половые органы. На нарукавной повязке с красным крестом засохла кровь».

Расправа над врачом взбесила американцев. Но не только немцы зверствовали в этот день. Рядовой Уильям Сойер из 508-го полка помнит такой случай. Он заметил, что у одного из десантников красные перчатки, хотя «всем нам выдали перчатки коричневого цвета из конской кожи». «Я спросил:

— Откуда у тебя такие перчатки?

Он вытянул из длинного кармана штанов целую связку человеческих ушей. Оказывается, этот парень всю ночь отрезал их и насаживал на старый изношенный шнурок».

Когда совсем рассвело, лейтенант Джек Айсекс из 505-го полка нашел трех раненых американцев с разбитого планера. Двоих он затащил в фермерский дом. За третьим пойти не успел: «На поле появился немецкий солдат, подошел к раненому, осмотрел его и пристрелил. Этот фриц назад, в живые изгороди, не вернулся».

Оказать помощь раненым было непросто. У всех десантников имелись при себе походные аптечки, но они состояли лишь из бинтов, сульфамидных препаратов и двух шприцов с морфином. С парашютистами в Нормандию послали лишь горстку медиков, которые испытывали нехватку препаратов и инструментов. Майор Девид Томас, хирург 508-го полка, обустроил лазарет прямо на берегу Мердере: «Я до сих пор не могу забыть солдата, у которого оторвало ногу до колена, а из обрубка торчали лишь сухожилия. Я сказал ему:

— Сынок, мне придется отрезать ногу, а ты терпи, у меня ничего нет для анестезии.

И он, стиснув зубы, ответил:

— Давай, доктор, режь.

Я отхватил полноги, а солдат даже не поморщился».

Кавардак, сопутствовавший 6 июня всей воздушно-десантной операции, особенно сказался на действиях 82-й дивизии, которая парашютировалась практически в пойму Мердере. Из-за разлива река больше напоминала мелководное озеро (около километра шириной и до 10 км в длину). Над водой возвышались лишь насыпная дамба и мост у Ла-Фьер в километре к западу от Сент-Мер-Эглиза, еще одна дамба и мост у Шеф-дю-Пон в 2 км к югу от Ла-Фьер. 82-я дивизия рассчитывала занять Ла-Фьер и Шеф-дю-Пон ночью, а днем выдвинуться на запад и овладеть верхней долиной реки Дув, но завязла в боях. Многие ее части рассеялись западнее Мердере, некоторые из них попали в окружение и четыре дня выдерживали артобстрел и танковые атаки.

К рассвету генерал Джеймс Гэвин, помощник командующего 82-й дивизией, собрал почти 300 человек, в основном из 507-го полка, — пожалуй, самый большой отряд парашютистов в то утро. Гэвин двинулся на юг вдоль железнодорожного полотна, возвышавшегося над затопленными полями, к Ла-Фьер. Он был уверен, что на востоке дамба контролируется американцами, оставил там часть людей и продолжил путь на юг к Шеф-дю-Пон.

В это же время отряд из 80 человек во главе с подполковником Чарлзом Тиммсом занял деревушку Кокиньи в западном конце дамбы Ла-Фьер. Когда дозорная команда из четырех офицеров и восьми солдат под началом лейтенанта Льюиса Леви из 507-го полка без проблем вошла в Кокиньи, Тиммс решил, что они вполне удержат этот плацдарм. Сам же подполковник с основной группой направился к изначальной цели — Амфревилю.

Сержант Доналд Босуорт служил в штабной роте 1-го батальона 507-го полка. Он прихрамывал — сломал лодыжку, когда прыгал с парашютом. Вместе с пятью другими десантниками сержант осматривал фермерскую усадьбу. Они постучали в дверь. Жена фермера, школьная учительница, немного говорила по-английски. Босуорт показал ей эмблему американского флага на правом предплечье. Хозяйка, не скрывая своей радости, пригласила всех войти в дом и каждого по очереди обняла. Ее муж предложил Босуорту свой старенький грузовичок и поставил в кабину 20-литровую канистру с бензином, которую хранил во дворе. Босуорт и сержант А. Дж. Карлуччи выписали квитанцию за грузовик, чтобы потом французская семья могла потребовать с Дяди Сэма деньги, и поехали в Амфревиль. По пути они встретили группу подполковника Тиммса. Врач, оказавшийся в отряде парашютистов, наложил лубок на лодыжку Босуорта.

На подходе к Амфревилю разгорелся бой. Тиммс поручил сержанту выяснить, много ли немцев скрываются за живыми изгородями. «Я пополз через заросли, — рассказывает Босуорт, — и вдруг наткнулся на двух Гансов. Они буквально метрах в трех от меня устанавливали пулемет. Казалось, что прошла целая вечность, пока мы тупо смотрели друг на друга». Босуорт первым выстрелил из полуавтоматической винтовки. Немцы, отбежав, обложили его с двух сторон огнем. Сержанта выбросило из кустов, и он потерял сознание. Босуорта ранило в плечо. Лейтенант Роберт Лоу затащил его в подвал фермерского дома и сделал перевязку. Там Босуорт и пролежал до конца дня. А подполковник Тиммс так и не смог прорвать немецкую оборону вокруг Амфревиля.

Гэвин и Тиммс, оставляя дозоры в Ла-Фьер и Кокиньи, надеялись, что они, взаимодействуя друг с другом, удержат свои позиции. Немцы же, заняв высотки, растянувшиеся на километр западнее дамбы, постоянно обстреливали дорогу и не давали американцам ею воспользоваться.

Еще до того как наступил полдень, немцы атаковали Кокиньи при поддержке трех танков. Лейтенант Леви и его крохотный отряд более часа сдерживали натиск противника. Они подбили два танка гранатами «Гаммон» (янки любили эти британские гранаты, считали их самым лучшим подручным средством борьбы с танками, гораздо более эффективными, чем американские базуки, конечно, если броня оказывалась совсем близко)[55]. И все же десантникам пришлось отступить на север.

Так легко доставшийся плацдарм был утерян. Разрозненные подразделения 82-й дивизии сражались каждое само за себя на разных берегах Мердере. Команда Тиммса пребывала в одиночестве два дня.

На южном фланге, у Шеф-дю—Пон, генерал Гэвин и отряд численностью до 100 человек (в основном из 1—го батальона 507-го полка) во главе с подполковником Эдвином Остбергом готовились к захвату моста в полукилометре от деревни. В 10.00 десантники вышли на центральную улицу, чтобы по ней прямиком добежать до переправы. На них посыпались пули сразу из нескольких домов. Четверо американцев упали как подкошенные. Два часа парашютисты прочесывали деревню. Немцы отступили к мосту.

«Мы знали, что переправу надо захватить до того, как немцы успеют занять подготовленные оборонительные позиции, — вспоминает капитан Рой Крик. — Парашютисты погнались за фрицами. Но мы опоздали. Двух офицеров, выбежавших на мост, сразу же подстрелили. Один свалился в воду, другой — на берег. В реку упал Остберг. Его спасли, и он потом продолжал воевать. Второй офицер погиб».

На помощь подоспели подполковник Артур Малони с 75 десантниками, чтобы «вышвырнуть упрямого противника». Но сделать это оказалось невозможно. Немцы прочно окопались по обочинам дамбы, заняли выгодные высоты на западном берегу реки. У американцев имелись лишь легкие вооружения, фрицы же в дополнение к пулеметам и минометам располагали танками и артиллерией. Десантники дважды штурмовали мост, и оба раза безуспешно.

А немцы пошли в контратаку. Рядовой Девид Джонс из 508-го полка в это время стоял на обочине дороги. Он увидел ползущие прямо на него танки, французские танки «Рено», вероятно, «самые маленькие из всех, что использовались за годы войны», но казавшиеся ему огромными. Головная машина катилась с открытым люком. Из него по пояс высунулся командир экипажа в черном комбинезоне. Немец надменно держал руки на башне.

Джонс повернулся к своему приятелю и сказал: «Похоже, что нам пора действовать». Он прицелился и выстрелил. Пуля отскочила от башни. Джонс «навсегда запомнил этот стальной звук»: «Черный комбинезон исчез, люк захлопнулся. Танк попятился назад, а мы разбежались в разные стороны». Джонс расстроился. И не только потому, что он «испортил свой первый выстрел во Второй мировой войне». Ему надо было срочно искать подходящее укрытие. Джонс спрятался в огороде за фермерским домом. Танк начал палить из 20-мм пулемета, а Джонс с товарищами помчался к ближайшим зарослям живой изгороди.

Танки двинулись в направлении Шеф-дю-Пон. Один из них остановился у фермерского дома. Из окна второго этажа за ним наблюдали сержанты Рей Хаммл и О. Б. Хилл. Рей взял гранату «Гаммон».

«В этот момент, — рассказывает Хилл, — открылся люк, и в нем, озираясь вокруг, появился командир экипажа. Хаммл бросил гранату прямо в горловину. Прогремел страшный взрыв, повалил дым, в воздух взметнулись языки пламени, а немец вылетел из люка, как пробка из бутылки».

Два других танка направили свои пушки на фермерский дом и почти одновременно выстрелили. Мать с дочерью, находившиеся внизу, не на шутку испугались и стали кричать американцам, чтобы те поскорее уходили, Хаммл и Хилл скрылись в живых изгородях. Танки отошли обратно.

На дамбе возникла патовая ситуация. Американцы не хотели отступать и не могли продвинуться вперед. Немцы, зарывшиеся в дотах вдоль насыпи, имели возможность вести огонь, но у них не было никаких шансов выиграть поединок. Один пехотинец, похоже, решил сдаться. Он поднялся из окопа.

Вот как описывает этот эпизод в своей книге «Ночной прыжок» С. Л. А. Маршалл: «Он крикнул:

— Kamerad!

Никто даже не успел ответить, как парашютист на глазах у всех расстрелял немца с расстояния не более семи метров». Маршалл считает, что американский десантник совершил глупейшую ошибку: если бы пехотинец сдался в плен, то за ним последовали бы и другие.

А вот мнение капитана Крика: «Мне довелось быть очевидцем случившегося. И я бы не давал скоропалительных рекомендаций насчет того, как поступать, когда вражеский солдат выскакивает из окопа в семи метрах от вас в самый разгар первого в вашей жизни сражения! И сегодня, 47 лет спустя, я не знаю, хотел ли вражеский солдат сдаться в плен или нет. Я думаю, что у него для этого было достаточно времени».

Во второй половине дня генерал Гэвин, вернувшийся в Ла-Фьер, попросил подполковника Малони прибыть к нему со своим отрядом. Крик остался с 34 десантниками и приказом Гэвина удерживать Шеф-дю-Пон любой ценой. «С одной стороны, — замечает Крик, — было очевидно, что пока нам это обошлось не слишком дорого. Немцы не наступали. С другой — нельзя удержать то, чего не имеешь. Мы ведь тоже их не атаковали». Однако положение американцев могло серьезно ухудшиться. Крик слева от себя увидел цепь немецких пехотинцев, и почти сразу же с другого берега Мердере по парашютистам открыла огонь полевая пушка противника.

«И вдруг, словно по Божьему велению, — вспоминает Крик, — в небе появились самолеты „С-47“ и начали сбрасывать нам на парашютах связки с оружием и боеприпасами. Одна упаковка с 60-мм снарядами для миномета свалилась мне чуть ли не на колени». Потом планер доставил 57-мм противотанковое орудие. Крик навел минометы на пехоту, а орудие — на полевую пушку за рекой: «Мы, конечно, не могли ее уничтожить, но по крайней мере она замолчала».

Крик перешел в наступление. Десять парашютистов стремительно рванулись через дамбу. Им навстречу из окопов выскочили пятеро пехотинцев и тут же упали, сраженные автоматными очередями. Остальные сдались. «Все разрешилось, — говорит Крик. — Мост в наших руках, и мы знали, что его удержим. Но, как всегда после боя, у нас было подавленное настроение. До Берлина предстоял еще долгий путь».

Крик распорядился, чтобы десантники позаботились о раненых, подобрали убитых — и американцев, и немцев, накрыли их парашютами. Приближалась ночь. «Когда же наконец придут люди с берега? — думал капитан. — Они уже должны быть здесь. Или вторжение потерпело неудачу?» Отряд Крика знал только о ситуации в Шеф-дю-Пон, а это всего лишь маленький городок.

«В полночь наши опасения развеялись, — продолжает свой рассказ Крик. — Появились разведчики 4-й пехотной дивизии. Они поделились с нами своими пайками».

В Нормандии наступил день «Д» плюс один. Крик анализировал детали боя, действия каждого парашютиста.

«Что-то мы сделали не так, — говорит он. — Но надо учесть, что наш отряд представлял собой „сборную команду“ разных частей. Люди плохо знали друг друга, и для них это было первое настоящее сражение. В целом мы добились успеха: взяли мост и его удержали»[56].

Сент-Мер-Эглиз — крошечная, тихая деревня из нескольких сотен домов, построенных из серого камня. На главной площади вокруг церкви приютились магазинчики, торгующие сыром, мясом, вином, сидром, хлебом, газетами, лекарствами, женскими платьями и мужскими костюмами. В городке есть гостиница и больница. В течение 10 веков в нем ничего особенного не происходило. Самыми заметными событиями были свадьбы и фестивали.

По шоссе № 13, пересекающему деревню, можно проехать на север — в Шербур, на юг — в Карантан, на восток — в Кан и Париж. Магистраль была стратегически важна и для немцев, и для американских парашютистов и пехотинцев.

Военная значимость деревни Сент-Мер-Эглиз перевешивала ее внутреннюю ценность. Еще на стадии планирования операции по вторжению штаб 82-й воздушно-десантной дивизии избрал городок базовым оборонительным плацдармом. Если бы 4-я пехотная дивизия не смогла войти в Сент-Мер-Эглиз или не соединилась вовремя с парашютистами, то 82-я дивизия должна была бросить все свои части на захват деревни. Овладеть ею требовалось еще по одной причине: до наступления сумерек предстояла вторая посадка планеров.

Перед рассветом в Сент-Мер-Эглизе появился 3-й батальон 505-го парашютно-пехотного полка под командованием подполковника Эдуарда Краузе. К лейтенанту Джеймсу Кошту из штабной роты подошел француз. «Он совсем не говорил по-английски, а я знал всего лишь несколько французских слов. Но мне было понятно, что он хотел сказать. Жителя городка интересовало: наше прибытие — это рейд или настоящее вторжение». Койл заверил француза:

— Nous restons ici (Мы здесь останемся). Мы не собираемся уходить из Сент-Мер-Эглиза.

Рядовой Джон Фицджеральд из 502-го полка, по ошибке спустившийся на парашюте в окрестностях деревни, вошел в нее, когда начинало светать. Джон увидел американских десантников, висевших на деревьях: «Их тела напоминали тряпичные куклы, продырявленные пулями. Кровь стекала на землю, которую они хотели освободить».

То, что он увидел потом, осталось в памяти Джона на всю жизнь. Фицджеральд наткнулся на место гибели одного из парашютистов 82-й дивизии: «Десантник занял немецкий окоп и превратил его в свой личный Армагеддон. Полукругом лежали тела девяти убитых немецких солдат. Ближайшее находилось всего в метре от окопа. Немец держал зажатую в кулаке „картофелемялку“ (гранату с длинной ручкой)[57]. Все указывало на то, что здесь произошел кровавый бой. Пустой патронташ все еще свисал с плеча парашютиста, земля была усеяна гильзами. Приклад винтовки сломался пополам. Он один принял на себя бой и, как многие в эту ночь, один и погиб».

Фиццжеральд нашел личный знак десантника. Его звали Мартин В. Херш. «Я записал имя в свой молитвенник, — говорит Джон, — в надежде на то, что мне удастся встретить людей, которые знали героя. Но так никого и не встретил».

Полковник Вандервурт, превозмогая боль в щиколотке, вел 2-й батальон 505-го полка к Сент-Мер-Эглиз. Он должен был овладеть северными подступами к деревне. Вандервурт послал 3-й взвод роты «Д» (под командованием лейтенанта Тернера Тернбулла) в Невиль-о-Плен с заданием организовать там оборону.

При входе в Сент-Мер-Эглиз полковнику на глаза попался бесхозный джип, который, очевидно, сбросили на планере. Машина была в отличном рабочем состоянии, и дальше Вандервурт передвигался только на ней. Он встретил Краузе. Тот также прихрамывал: его ранило шрапнелью в ногу. Вандервурт взял на себя восточную и северную окраины городка, Краузе — южную и западную. Им не хватало людей, чтобы занять оборону по всему периметру Сент-Мер-Эглиза, поэтому для начала пришлось ограничиться блокированием дорог.

Вандервурту везло на удачные приобретения. Капитан Алфред Ирланд из 80-го батальона противовоздушной обороны доложил полковнику, что у него есть два 57-мм противотанковых орудия. (Планер Ирланда при посадке разбился. Капитан впоследствии сказал, что его удивило, как мало платили десантникам, летевшим на этих не очень надежных аппаратах. Замечание Ирлакда верно: в отличие от парашютистов они не получали ежемесячные «прыжковые» 50 долларов.)

Вандервурт распорядился одно противотанковое орудие установить на северной окраине Сент-Мер-Эглиза, а другое — передать Тернбуллу в Невиль-о-Плен.

В Тернбулле текла кровь индейца-чироки. Солдаты за глаза называли его «вождем». «Он был отличным парнем, — вспоминает рядовой Чарлз Миллер. — Мы с ним частенько боксировали». Два отделения Тернбулла окопались вдоль живой изгороди к востоку от Невиль-о-Плен, третье — к западу. Противотанковое орудие поставили в деревне, развернув его на север. Вандервурт поговорил с Тернбуллом. Лейтенант сказал, что за последние четыре часа ничего особенного не произошло. Было уже около 13.00.

Пока они беседовали, к ним на велосипеде подъехал француз и на чистейшем английском языке сообщил, что с северной стороны под конвоем американских парашютистов движется большая колонна немецких пленных. Действительно, Вандервурт и Тернбулл вскоре увидели, как по шоссе № 13 идут строем организованные группы немецких солдат в сопровождении конвоиров, размахивающих оранжевыми флажками (американский опознавательный цвет в день 6 июня).

Вандервурт заподозрил неладное, заметив позади процессии две гусеничные установки. Он приказал пулеметчику выпустить короткую предупредительную очередь по колонне, которая уже находилась в полукилометре от них. «Пленные» и «парашютисты» бросились врассыпную. Они попрыгали в придорожные кюветы и начали стрелять. Странный француз исчез, а артиллерийские самоходки, вызвавшие подозрения Вандервурта, набирая скорость, рванули вперед.

С расстояния 500 м самоходки открыли огонь. Первыми же снарядами они лишили Тернбулла базук и едва не задели противотанковое орудие. Его расчет разбежался, но после нескольких «ободряющих» слов Вандервурта десантники вернулись к орудию и точными лобовыми ударами подавили немецкие артиллерийские установки. Тем временем пехотинцы, зарывшиеся в кюветах (целая рота из 91-й дивизии люфтланде, превосходившая отряд Тернбулла в соотношении пять к одному), поднялись в атаку и стали окружать американцев с двух флангов.

Вандервурт понял, что без подкреплений Тернбулл долго не продержится. Он помчался на джипе обратно в Сент-Мер-Эглиз и послал двух лейтенантов, Теодора Петерсона и Койла, с 1-м взводом роты «Е», чтобы прикрыть отход Тернбулла.

Тернбулл пытался рассредоточить оборону, чтобы заставить немцев растянуть свои фланги. К 16.00 сложилось тяжелейшее положение. Американцы понесли большие потери, главным образом от минометов. Лейтенанту катастрофически недоставало бойцов, и он не мог больше удерживать противника по всей линии наступления. Из 43 человек, с которыми Тернбулл вошел в Невиль-о—Плен, осталось только 16 более или менее дееспособных солдат, хотя и среди них были раненые. Девять десантников погибли.

Тернбулл приготовился дать последний бой. Но взводный медик, капрал Джеймс Келли, вызвался присмотреть за ранеными, а рядовой Джулиус Себастейн, капрал Рей Смитсон и сержант Роберт Ниланд предложили остаться в заслоне и прикрыть огнем отход своих товарищей.

Тернбулл только начал отступать, как в Невиль-о-Плен ворвалась рота «Е». «Мы атаковали внезапно», — вспоминает сержант Отис Сэмпсон. Он установил миномет и методично направлял снаряды прямо в гущу немецких пехотинцев, шедших цепью слева от него. «Джерриз»[58] хотели перебросить часть солдат с левого фланга на правый, — рассказывает Сэмпсон. — Я точно вычислил интервалы, через которые они перебегали с одной стороны на другую. И каждый раз, когда кто-то из них пытался проскочить на правый фланг, посылал в «трубу» очередной снаряд. Ошибок не было».

Сам Сэмпсон все время перемещался с минометом с места на место, чтобы «не дать „джерриз“ возможности прицелиться». Немцев прижал к земле плотный огонь стрелкового взвода. Их наступление захлебнулось. Лейтенанты Петерсон и Койл с небольшим дозором отправились на поиски Тернбулла и его людей.

«Потом мы вместе возвращались в Сент-Мер-Эглиз, — говорит Сэмпсон. — „Джерриз“ кричали нам вслед, чтобы мы остались и продолжали бой. Это напомнило мне незаконченный футбольный матч. Мы покидали поле сражения, как люди уходят домой после тяжелого трудового дня. Я шел рядом с лейтенантом Тернбуллом»[59].

28 раненых десантников, оставленных в Невиль-о-Плен, и двух из трех добровольцев, прикрывавших отход Тернбулла, немцы взяли в плен. Третий доброволец, сержант Боб Ниланд, погиб у своего пулемета. Утром 6 июня на побережье «Юта» убили его брата, командира взвода в 4-й пехотной дивизии. На той же неделе в Бирме был сражен еще один брат Боба. В один день миссис Ниланд получила из военного министерства сразу три похоронки. Ее четвертый сын служил в 101-й воздушно-десантной дивизии. Оказавшись на передовой линии фронта, он попал в пехоту.

Тяжело раненных парашютистов немцы перевезли в госпиталь в Шербур, а после взятия города 27 июня их освободили американские войска. Других десантников американцы вызволили в ночь с 7 на 8 июня, когда танки смяли немецкую оборону в Невиль-о-Плен. Тернбулл погиб от разрыва артиллерийского снаряда в Сент-Мер-Эглизе 7 июня.

Благодаря героической стойкости Тернбулла и его взвода Краузе и Вандервурт успели подготовиться к отражению еще более мощного наступления немцев, предпринятого 795-м полком на южной окраине Сент-Мер-Эглиза. Это была, пожалуй, одна из самых серьезных контратак противника в день «Д», начавшаяся при поддержке 88-мм орудий, которые обстреливали деревню с ближних холмов.

«От разрывов снарядов в воздух взлетали тучи песка и грязи, — вспоминает рядовой Фицджеральд. — Земля под ногами ходила ходуном. Казалось, что вот-вот лопнут барабанные перепонки. Грязью залепило всю рубашку, рот, глаза. Эти 88-мм снаряды наводили ужас. Говорят, что они сделали христианами больше солдат, чем святые Петр и Павел.

Ближе к вечеру артобстрел прекратился. Мы все еще удерживали городок. Пошли разговоры о том, что к нам на помощь с побережья движутся танки. Но еще несколько дней я не мог побриться: так дрожали руки».

«И все же во мне что-то изменилось, — продолжает Фицджеральд. — До этого момента я больше думал о спасении. Первый в моей жизни бой поверг меня в шок. Но испуг стал проходить. Мне уже было начхать на немцев, на грязь и грохот, на то, что нам могут дать отпор».

Другие десантники испытывали то же самое. Когда подполковник Краузе послал роту «И» атаковать вражеский фланг, она действовала смело и даже нагло. Парашютисты вступили в открытую схватку с передовой колонной танков и подбили базуками и гранатами «Гаммон» несколько машин. Пехота под градом пуль отступила. «К концу дня, — говорит Фицджеральд, — немцы больше не решались пойти на нас».

Подкрепления доставлялись по воздуху. Планеры летели к Сент-Мер-Эглизу со всех сторон. Пилоты опасались идти на посадку. По ним из автоматов и ручных пулеметов палили взятые в кольцо немецкие стрелки. Поля казались слишком узкими, а заросли живых изгородей — чересчур высокими. Врезаться в них не составляло большого труда.

«Я стоял на обочине дороги, — рассказывает лейтенант Койл, — и вдруг позади меня раздался треск ломающихся кустов. Планер подлетел бесшумно, но, идя на посадку, попал в живую изгородь. Я метнулся в канаву, а планер, прорвавшись через заросли, воткнулся в дорожное полотно и распростер крылья надо мной. Мне пришлось из-под него выползать».

Сержант Сэмпсон тоже прижался к земле, увидев, как планер врезался в кустарник: «Его хвост торчал под углом 45 градусов. Я подошел, чтобы выяснить, могу ли чем-нибудь помочь. В борту образовалась большая дыра. Из нее гурьбой повалили солдаты, как пчелы из улья. Они стремглав мчались в лес и исчезали. Я пытался их остановить, кричал, что здесь свои. Но они бежали мимо, как будто меня там и не было».

Всю ночь немцы запускали осветительные ракеты, слышались пулеметные очереди, бахали минометы, иногда раздавались оглушительные залпы 88-мм пушек, которые били по Сент-Мер-Эглизу.

«Они вели себя вызывающе, — говорит Сэмпсон. — Они орали, словно собираясь пойти в атаку. На нас накатывался огневой вал, потом автоматные очереди, снова огневой вал, опять очереди. На какой-то момент все затихало, затем устрашающая стрельба разгоралась с новой силой. Я приник к миномету. Как мне хотелось ударить по фрицам, но я боялся задеть наших. Трудно было разобраться, где свои, а где враги.

Противник так и не отважился атаковать. Может быть, немцы надеялись своими криками и огнем обратить нас в бегство. Я пытался представить себе то, что происходило на берегу, и тревожился: «Почему до сих пор нет пехоты? Ей давно пора быть с нами».

Я о многом передумал в ту ночь. Меня беспокоило, что высадка с моря могла закончиться неудачей. Что тогда случится с моей страной, с людьми, которым мы стараемся помочь? Я почти не сомневался в том, что не доживу до рассвета. Нет, я не испытывал страха. Я желал лишь одного: если мне суждено погибнуть, то я должен забрать с собой как можно больше фрицев. Мне хотелось, чтобы они напали, чтобы я видел их собственными глазами. Я хотел видеть перед собой горы их тел. Тогда было бы легче и умирать».

Американские парашютисты отвоевали Сент-Мер-Эглиз. В официальном докладе об операциях союзнических сил на Европейском театре войны их действия расценены «как самое значительное достижение 82-й дивизии в день „Д“. Другую блистательную победу одержал капитан Крик в Шеф-дю-Пон. Однако на западном берегу Мердере разрозненные, окруженные немцами отряды сражались, скорее, чтобы выжить, а не овладеть какими-то определенными целями. Связь между ними практически отсутствовала. Генерал Риджуэй серьезно опасался, что еще до прихода пехоты дивизия будет уничтожена, так и не успев консолидироваться.

На востоке, ближе к побережью, 101-я дивизия захватила дамбы и соединилась с американскими морскими десантниками. Она многих недосчиталась: из 6600 парашютистов, сброшенных в Нормандию в ту ночь, к концу дня только 2500 человек вели более или менее организованную борьбу с немцами. Некоторые подразделения, как, например, отряды полковника Джонсона на Ла-Баркетт и капитана Шеттла у мостов в нижнем русле Дув, оказались в изоляции и сражались в одиночку. И все же 101-я выполнила свою главную задачу — обеспечила продвижение в глубь материка 4-й пехотной дивизии.

Трудно привести данные о потерях парашютистов в день «Д»: они не выделялись отдельной строкой в общих сводках об убитых и раненых за последующие недели. Возможно, 10 процентов. Это гораздо меньше, чем предсказывал маршат авиации Ли-Маллори, но невероятно много для одного дня битвы.

Можно утверждать, что уровень потерь слишком высок. Однако действия парашютистов помогли 4-й дивизии с минимумом жертв высадиться на берег и двинуться в глубь континента, что оправдывает самую масштабную в истории воздушно-десантную операцию.

Ли-Маллори настаивал на том, чтобы Эйзенхауэр отказался от сброса парашютистов и направил их за морским десантом. Эйзенхауэр не сделал этого и поступил правильно, 4-я пехотная дивизия, вероятно, смогла бы сойти на берег и преодолеть дюны и без поддержки за передовыми линиями противника: немецкая оборона на взморье была слаба и в значительной мере смята «Мародерами». Но вряд ли ей удалось бы без серьезных потерь и затруднений миновать дамбы через зоны затопления.

101-я дивизия выполнила две важнейшие задачи. Парашютисты с тыла захватили выезды и вывели из строя батареи в Брекур-Манор, Олди и на других участках побережья, откуда немцы могли наносить смертельные удары по десантным судам и высаживавшейся с них пехоте.

Генерал Маршалл хотел, чтобы Эйзенхауэр сбросил парашютистов еще дальше в глубь Нормандии, на расстоянии чуть ли не 60 км от взморья. Эйзенхауэр отказался. Он исходил из того, что легковооруженные десантники не смогут эффективно действовать в глубоком тылу противника. Положение, в которое попали разрозненные группы 82-й дивизии к западу от реки Мердере, указывает на то, что Эйзенхауэр скорее всего был прав.