576

ние более чем напускное: Бонапарт имел в виду то, что. в Венеции при сомнительных обстоятельствах был убит капитан французского судна. И это оказалось достаточным предлогом, чтобы прекратила свое более чем тысячелетнее славное существование республика в адриатической лагуне.

За Францией закреплялась значительная часть Бельгии - и так уже несколько лет как захваченная у австрийцев.

Из итальянских завоеваний была образована Цизальпийская республика - по сути своей марионеточное государство, но проведенные там вскоре антифеодальные реформы обеспечили французам некоторую поддержку демократических слоев населения. В расчете на них же был создан представительный совещательный орган, но верховная власть принадлежала присланному из Парижа комиссару. В республике оставались французские войска, которые она должна была содержать за свой счет.

Для широкого европейского общественного мнения Бонапарт распространял версию, что итальянский народ, избавленный от ига предрассудков и притеснений, с воодушевлением встретил освободителей. А как генерал относился к итальянцам на самом деле, можно судить по его донесению Директории: «Вы воображаете себе, что свобода подвигнет на великие дела дряблый, суеверный, трусливый, увертливый народ… В моей армии нет ни одного итальянца, кроме полутора тысяч шалопаев, подобранных на улицах, которые только грабят и ни на что не годятся» («шалопаи» пригодились в 1812 г. под Малоярославцем).

Республики, подобные Цизальпийской, вскоре были образованы в Голландии (Батавская республика) и Швейцарии (Гельветическая республика).

Бонапарт впервые вершил по своей воле судьбы народов, а Директория смотрела на такое самочинство и делала вид, будто так и надо.

Что вести себя подобным образом разумнее всего, подтвердилось, когда триумфатор вернулся в Париж - это произошло 7 декабря 1797 г. Через три дня было устроено всенародное торжество, на улицы высыпали несметные толпы народа. В Люксембургском дворце генерала встречали все члены Директории. С приветственными речами обратились фактический глава ее Баррас, министр иностранных дел Талейран (этот лучше всех в мире умел держать нос по ветру), другие сановники.

И эти приветствия, и восторженные крики народа Бонапарт принимал как должное, с видом человека, знающего себе цену. Но он знал цену и овациям: «Народ с такой же поспешностью бежал бы вокруг меня, если бы меня везли на эшафот».