ГАЛАНТНОЕ УВЯДАНИЕ (ЛЮДОВИК XV)

Правнук Солнца стал королем Людовиком XV (1710-1774 гг., король в 1715-1774 гг.), когда ему было всего пять лет. Поэтому страну должен был возглавить регент, а выбор его стал проблемой. Покойный старый король успел объявить своих незаконных сыновей полновесными принцами, и одному из них завещал регентские полномочия - в обход настоящего принца, своего племянника Филиппа Орлеанского.

На стороне бастарда были иезуиты и армейский генералитет, племянника поддерживали судьи Парижского парламента и промышленники. Возобладал Филипп Орлеанский: судьи, которых всячески ущемлял Людовик XIV и чье высокое положение обещал восстановить Филипп, попросту сожгли завещание - и вопрос отпал сам собой.

Восьмилетнее правление регента ознаменовалось крупным финансовым потрясением - вероятно, неизбежным при становлении капитализма в любой стране.

Филипп Орлеанский получил Францию в весьма плачевном состоянии. Наряду с повсеместной разрухой, он обнаружил пустую казну и огромный государственный долг. Спасти положение вызвался уроженец Шотландии Джон Лоу, изучавший банковское дело в Англии и Голландии и обращавшийся со своими смелыми проектами еще к Людовику XIV.

Шотландец исходил из той предпосылки, что в загашниках у частных лиц находятся огромные денежные суммы, а, по его мнению, подданным вообще не полагается иметь на руках много звонкой монеты - она должна находиться в распоряжении государства. Собственникам же вполне хватит бумажек, по той или иной форме удостоверяющих акт передачи полномочий по распоряжению их богатством. Регент ознакомился с предложенным планом действий и одобрил его.

Лоу основал частный банк, который, как было доведено до общего сведения, пользуется полной поддержкой правительства. Сразу были выпущены акции, дающие право на получение доходов от затеваемых предприятий. А они были действительно заманчивы: была основана «Индийская компания», которая стала строить корабли и отправлять их в Канаду, в Луизиану и во все прочие части света - то есть взяла на себя практически всю французскую заморскую торговлю. При этом пользовалась теми же льготами и привилегиями, что и прежняя Ост-Индская компания. Кроме того, банк Лоу получил право чеканить королевскую монету. Табачная монополия, откуп государственных налогов - тоже становились епархией неугомонного шотландского прожектера.

Начинание показалось привлекательным значительному числу толстосумов, акции пошли нарасхват. Банкир вел себя весьма разумно: поначалу если кто-то желал сдать ценные бумаги обратно, то получал за них сполна, да еще и с приличными дивидендами. Вскоре цена акций, обращающихся на бирже, в десятки раз превысила их номинал. Государственная казна стала расплачиваться бумагами банка со своими кредиторами - те брали их охотно, и вскоре был погашен практически весь государственный долг.

Дальше - по схеме тех самых хорошо знакомых нам пирамид, стоящих не на надежном основании, а на маковке. В один прекрасный день нашлось достаточно много людей или осторожных, или нуждающихся в наличности. Они принесли свои ценные бумаги, а расплачиваться с ними было нечем. Как потом выяснилось, активы покрывали едва 1% выданных обязательств. Крах, отчаянный вопль. Джон Лоу сбежал - а государство уже никому не должно (избавилось от государственного долга) и как бы и ни при чем. Так же как те немногие, кто был в курсе происходящего.

Сейчас трудно сказать, кем был шотландец в большей степени: аферистом, заигравшимся авантюристом или безответственным и недостаточно компетентным дельцом. Люди, только еще знакомящиеся тогда с реалиями нарождающегося капитализма, возлагали слишком высокие надежды на отдачу с коммерческих оборотов. К тому же абсолютное большинство вкладчиков никакого собственного опыта не имели: это были те самые «собиратели сокровищ» Маркса или пушкинские «скупые рыцари». Ведь и в куда более продвинутой Англии примерно в то же время развернулась драма с «Компанией Южного моря». Та завлекла массу клиентов надеждами на доходы от «асси-енто» - доставки негров-рабов в американские колонии Испании и Португалии, от добычи китов у берегов недавно открытой Австралии и от прочих океанических золотоносных жил.

Воспитателем маленького очередного Людовика был аббат Фле-ри. Мальчик испытывал к нему сыновнюю привязанность, тот тоже, надо думать, любил своего воспитанника. Людовик был ребенком красивым, добрым, не шаловливым, умненьким. Учился хорошо, осо*Н 487 НИ"? бенно интересовался математикой и географией. Однажды имел возможность проникнуться к нему чувством симпатии и наш государь Петр Великий: совершая в 1717 г. заграничное путешествие, он посетил и Францию. Во время торжественного приема в Версале Петр со свойственным ему простодушием, не считаясь ни с каким этикетом, поднял мальчонку на высоту своего гигантского роста и молвил: «Всю Францию держу на руках!».

Может быть, не мешало бы поусерднее развивать в мальчике мужские качества: силу воли, упорство, бесстрашие. А то, когда подрос, ему их явно недоставало. Король часто терялся на людях, вообще был несмел. Хотя страстно любил охоту, а чувством своего монаршего достоинства был проникнут в подобающей степени.

В 1723 г. по старой французской традиции король, достигший тринадцати лет, стал считаться совершеннолетним. Через два года его женили - на дочери смещенного в ходе Северной войны польского короля Станислава Марии Лещинской. Невеста всем была хороша, вот только старше своего суженого на семь годков. А ведь тот мог обзавестись супругой помоложе: Петр I активно сговаривал за него свою дочку, будущую нашу очаровательную императрицу Елизавету Петровну. Но московитка еще не могла рассматриваться как такая же выгодная партия, какой была киевская княжна Анна Ярославна за семь столетий до того.

Забегая вперед, сделанный французским двором выбор привел к участию Франции в войне за Польское наследство (1733-1735 гг.). Людовик добивался, чтобы на варшавский престол вновь взошел его тесть Станислав Лещинский, а Россия и Австрия поддерживали сына скончавшегося польского короля Августа II - тоже Августа. Во время этой войны впервые скрестилось французское и русское оружие - правда, большого кровопролития не было. Людовику не удалось удовлетворить свои родственные чувства: польским королем стал Август III.

Жили Людовик и Мария долгое время ладно. Король был тогда молодым человеком непосредственным и благонравным. Любил веселую утонченную беседу, изысканные блюда, доброе тулузское вино. Он был большим рукодельником (родовое качество Бурбонов) - вытачивал табакерки, слесарничал, даже занимался художественной вышивкой. Нравы при его дворе были соответствующие: никакого намека на распущенность, даже на легкомысленное поведение. Забавы - галантные, но не более того. Мария Лещинская была тогда единственной его женщиной.