«Права и интересы трудящихся будут защищаться и охраняться не агитаторами из рабочих, а христианами, которым Бог в Его бесконечной мудрости даровал контроль над имущественными интересами страны».

(– Джордж Байер, директор железной дороги Дж. П. Моргана в 1902 году ^{27})

Когда после крупной экономической депрессии, начавшейся в 1873 году обширная Британская империя вошла в длительное и, по-видимому, необратимое падение, на другом берегу Атлантики начала зарождаться новая сила. Могущественные американские индустриальные и банковские семьи сгруппировались вокруг Дж. П. Моргана и Джона Д. Рокфеллера, прибрав в свои собственные руки богатство и управление американской промышленностью.

В своём возвышении к беспрецедентным высотам власти круги Моргана и Рокфеллера с размахом использовали мошенничество, обман, насилие и взяточничество. И они намеренно манипулировали финансовой паникой. Каждая финансовая паника, вызванная их расчётливым управлением финансовыми рынками и банковским кредитованием, позволила им и их ближайшим союзникам всё больше консолидировать влияние и власть всё в меньшем количестве рук. Именно эта концентрация финансовой власти в руках малого числа элитарных богатых семей создала американскую плутократию или точнее – американскую олигархию.

Аристотель использовал термин «олигархия», чтобы описать правление богатейших семей, где право на участие в голосовании в государстве было связано с размером состояния семьи. Как ни называй это, олигархией или плутократией (правление богатого «класса»), реальная власть в эффектном возвышении Американского века в конце 1890 годов отнюдь не была демократически в руках большинства граждан. Она не принадлежала даже достаточно многочисленному и растущему образованному среднему классу. Власть, вместе с контролем над национальной экономикой, безжалостно концентрировалась в руках немногих богачей, точно так же, как это происходило в эпоху Римской империи.

Чем более централизованной в руках аристократии богатства становилась эта власть, тем больше она драпировалась в риторические одеяния американской «демократии». Новая американская олигархия была демократична только в единственном смысле: она не ограничивала свои ряды людьми благородного происхождения и правильной родословной, как это было с декадентским благородством древнего Рима или в предреволюционной Франции.

Американская Конституция запретила аристократию и наследные титулы дворянства. Однако она не запрещала аристократию богатства – унаследованную или приобретенную. Как это случилось в Великобритании во времена основания частного Банка Англии в 1694 году, этот «неограниченный прием» в ряды аристократии обернется ключевым фактором в динамизме зарождающейся американской империи – «Американского века», как позже назовёт её Генри Льюс.

В последние десятилетия XIX века любой умный, настойчивый и достаточно безжалостный, чтобы выжить в процессе естественного отбора, накопив и удержав в своих руках огромное состояние, имел право на членство в этой аристократии, почти независимо от класса, религии или национальной принадлежности. Однако в течение, по крайней, мере следующего века барьером для доступа к более высоким кругам власти в Америке оставалась раса.

Эта олигархия использовала свою огромную экономическую мощь, часто тайно и скоординировано, чтобы организовывать события, которые вызывали волны банкротств, серьёзных экономических депрессий и даже панику. Зарождающаяся американская олигархия во имя своих частных интересов цинично коррумпировала и поглощала законодательные органы штатов, губернаторов, американских конгрессменов, судей, газетных редакторов и даже президентов. Интересам её представителей служили войны, которые помогала развязывать скупленная ею пресса, войны, от которых получали прибыль только олигархи, в то время как тысячи молодых американцев гибли во имя целей, о которых они ничего не знали.

Распространенный миф утверждал, что неспокойные американские границы вдохновили демократический и предприимчивый дух США в знаменитом индустриальном расширении после Гражданской войны. В действительности, к концу 1870 годов, после принятия Закона о возобновлении размена бумажных денег на металл в 1875 году, который полностью вступил в силу в 1879‑м и который, по сути, привёл Соединённые Штаты в Лондонский золотой стандарт, мало у каких стран была такая, настолько сконцентрированная, финансовая и экономическая мощь, как у США.

К 1880 годам в пределах самых богатых семей Соединённых Штатов появились две значительных группы. Первоначально они были яростными и непримиримыми конкурентами. Но в итоге они стали союзниками, не из любви, а по соображениям практичности. Эти две семьи, Рокфеллеры и Морганы, создали комбинацию богатства и власти, столь могущественную по своему влиянию на экономическую и финансовую жизнь США в начале XX века, что критики из Конгресса назвали её Денежным трестом.

Выход на сцену группы Моргана в качестве решающей силы в США потребовал годы тайных и, как правило, коррумпированных махинаций. Паника 1893 года привела к серьёзной американской экономической депрессии, которая продлилась четыре года. Это была иллюстрация того, насколько далеко готов зайти зарождающийся вокруг Дж. П. Моргана Денежный трест, чтобы обрести сконцентрированную власть.

После Гражданской войны и до конца XIX века Министерство финансов США признавало наравне с золотом серебро как денежно-кредитный металл. Денежная система была, по сути, биметаллической. Серебро в изобилии имелось в Западных штатах. Фермеры и владельцы мелких магазинчиков выступали за использование серебра для расширения дешёвого кредита роста экономики. Это имело смысл, если бы расширение денежно-кредитной основы тщательно управлялось федеральным правительством.

Однако влиятельный нью-йоркский консорциум банков, возглавляемый в 1890 годах «Торговым домом Моргана», хотел совсем другого. В качестве наилучшего пути к доминирующей власти над денежной массой Соединённых Штатов они видели золото, особенно в свете их тесных связях с ведущими лондонскими банками. Поставки монетарного золота управлялись горсткой нью-йоркских банков и финансовыми властями лондонского Сити, прежде всего, банковской группой лорда Ротшильда.

Нью-йоркские банкиры не желали конкуренции со стороны серебра. Их банковские союзники в лондонском Сити, в то время средоточии мирового золотого стандарта, хотели видеть Америку исключительно при золотом стандарте, где их влияние будет значительно больше. Нью-йоркские союзники банкиров Лондона (Дж. П. Морган вместе с американским банковским агентом Ротшильда Огастом Белмонтом и другими нью-йоркскими финансистами) проницательно использовали своих лондонских банковских партнёров для управления американскими кредитными рынками к своей собственной исключительной выгоде и явно против интересов всего американского населения. Это была не лёгкая задача, но они были настойчивы в своём определении относительно золотого стандарта.

Печально известная Паника 1893 года фактически управлялась группировкой Моргана в сговоре с Огастом Белмонтом, чтобы вывести из обращения серебро и собрать золото нации в руки частных нью-йоркских банков. В результате манипулирования несколькими приступами финансовой паники они же также получили беспрецедентный контроль над национальной металлургией и железными дорогами – сердцем американской экономики.

Ключевым проводником для Моргана и компании стал Джон Гриффин Карлайл, министр финансов при президенте-демократе Грувере Кливленде. Посредственный нью-йоркский политический деятель Кливленд получил финансовую поддержку Моргана и его друзей в период предвыборной кампании и, откровенного говоря, был президентом с двумя частыми частными гостями Белого дома.

Ими были Дж. П. Морган и Огаст П. Белмонт-младший, сын официального банковского агента лондонского Ротшильда в Соединённых Штатах. В лондонских высших кругах общества ходили слухи, что Август П. Белмонт-старший был внебрачным сыном барона Карла Майера Ротшильда, который, во всяком случае принимал молодого Белмонта, как будто тот был его сыном, и послал его управлять деловыми интересами Ротшильдов в Америке под менее одиозным именем Белмонта. ^{28}

Захват Морганом золотых запасов Америки начался в 1893 году. После второй инаугурации Кливленда в качестве президента в начале 1893 года Морган и Белмонт тайно спровоцировали утечку золотых запасов американского Министерства финансов. Действуя по инструкциям Моргана и Белмонта, вступившие с ними в сговор лондонские банки, прямо как по заказу, сбросили миллионы принадлежащих им американских казначейских ценных бумаг и потребовали оплату в золоте.

В тот момент Министерству финансов, согласно закону, было разрешено выкупать облигации или в золоте или в серебре. Сильное серебряное лобби естественно выступало за то, чтобы Министерство платило серебром,а не золотом.

Согласно закону, решение было оставлено на усмотрение министра финансов. Но министр финансов Карлайл тайно советовался с Морганом и Белмонтом. В результате Карлайл отказался покупать облигации за серебро, что могло бы прекратить паническую скупку золота. Вместо этого он выкупал ценные бумаги исключительно за золото, подпитывая дальнейшее разрастание паники, поскольку американские правительственные запасы золота быстро исчезали.

В результате золотые запасы американского Министерства финансов испарились. К апрелю 1893 года впервые, начиная с возобновления платежей металлическими деньгами в 1879 году, запасы золота упали ниже 100 миллионов долларов. Капкан был поставлен мастерски.

Дж. П. Морган и Огаст Белмонт-младший убедили Кливленда позволить его министру финансов Джону Карлайлу продавать выпускаемые американские казначейские облигации исключительно им. Взамен эти частные банкиры платили Министерству финансов золотом, которое было срочно необходимо для пополнения золотых резервов правительства. Господствующая практика заключалась в удерживании американских казначейских золотых запасов на уровне не ниже 100 миллионов долларов; любое падение ниже этого уровня являлось основанием для тревоги по поводу стабильности доллара.

Министерство финансов Кливленда продавало свои облигации частному консорциуму банков Моргана с серьёзной скидкой. Банкиры, в свою очередь, немедленно перепродавали их по намного более высоким ценам инвесторам – небольшим региональным банкам, страховым компаниям и прочим, присваивая себе огромную прибыль от этих операций, которые были эквивалентны инсайдерской торговле. Замыкая это коррупционный круг, интересы «Дж. П. Морган и К°» представлял бывший юридический партнёр президента Кливленда Ф. Л. Стетсон. Он вёл переговоры с американским Министерством финансов о сроках выпуска облигаций. Было бы весьма мягко назвать эту схему злоупотреблением служебным положением и нарушением общественного доверия.

Кливленд успел продать частному синдикату Моргана ошеломляющее количество этих облигаций – на сумму 162 000000 долларов – по полюбовной цене, прежде чем антикоррупционная газета журналиста Джозефа Пулитцера «Уорлд» не раскрыла общественности детали этой сделки, положив конец этой очень выгодной операции. ^{29}

К маю 1893 года полномасштабная паника прокатилась по всем Соединённым Штатам. Несколько недель спустя правительство британской колонии Индии объявило, что больше не будет принимать серебро для чеканки монеты. В результате предыдущих махинаций в течение Британских опиумных войн против Китая Индия стала крупнейшим в мире держателем серебряных слитков.

Отказ индийской колонии от серебра дополнительно способствовал заговору банкиров Лондона и Нью-Йорка – разрушить раз и навсегда монетарную роль серебра в Америке. Это привело к катастрофическому 50%‑ому падению мировых цен на серебро, в США тоже. Существовали серьёзные подозрения в охваченных валютной паникой американских кругах, что определённые банкирские дома лондонского Сити и Нью-Йорка (у которых был шанс изрядно нагреться на золотой панике) поощряли индийское правительство, жемчужину короны Британской империи Её Величества, отказаться от закупок серебра. ^{30}

К началу 1895 года американское Министерство финансов снова потеряло своё золото, которое только что было куплено по ростовщическим ставкам у консорциума банков «Дж. П. Морган и К°».

Куда оно исчезло? Отчёты частных золотых авуаров нью-йоркских банков показывают, что в январе 1895 года двадцать шесть банков держали в своих хранилищах запас золота на 65 миллионов долларов. Минимальный запас золота Министерства финансов в те времена составлял 100 миллионов. Как отмечалось, запасы ниже этого уровня считались опасными для американской финансовой стабильности. Президент Кливленд, по сообщениям, плакался:

«Банки взяли страну за горло».

Он позаботился, чтобы неосведомленное население не вспоминало о его помощи в предоставлении банкам удавки.

В критический момент синдикат появился с «щедрым» предложением. Возглавляемый «Дж. П. Морган и К°», «Огаст Белмонт и К°», представляющей лондонских Ротшильдов, и Джеймсом Спайером из «Нэшнл Сити Банк» Рокфеллера синдикат предложил американскому Министерству финансов продать ему своё личное золото – за щедрую прибыль, разумеется.

Паническая скупка золота в 1893 году привела к сокращению банковского кредитования по всей Америке, что обусловило худшую экономическую депрессию в американской истории до того времени. Согласно закону, держатели американских бумажных денег могли обменять их на золото у американского Министерства финансов. В результате паники большинство банков боялось давать кредиты.

Между маем и октябрем 1893 года национальные банковские кредиты сократились на тревожные 318 миллионов долларов. Процентные ставки достигли 70%, поскольку и банки, и физические лица отчаянно искали золото. Вывоз золота из США в лондонский Сити был крупнейшим в американской истории, поскольку лондонские банки требовали золото в качестве залога для займов Америке. Золотая паника резко сократила налоговые поступления в бюджет, увеличивая дефицит и вынуждая Министерство финансов использовать свои тающие золотые запасы, чтобы оплачивать текущие расходы, всё больше опустошая казну.

Кредитный кризис привёл к волне крахов и банкротств по всей Америке от востока до запада, вызванной банковскими кредитами. Западные фермеры и добытчики серебра обвиняли восточные золотые банки в том, что они, по их мнению, тайно стремились дискредитировать серебро. Они были правы.

В августе 1893 года Кливленд по совету Моргана и Белмонта созвал специальную сессию Конгресса, чтобы аннулировать Серебряный закон Шермана, согласно которому американское Министерство финансов покупало серебро на американские казначейские билеты, которые в свою очередь могли быть обменены на золото их предъявителями.

Первоначально Серебряный закон Шермана был принят под давлением фермеров и малого бизнеса, которые оказались перед лицом депрессии и разорения в результате принудительного перехода к доллару, привязанного исключительно к золоту. ^{31} Кливленд успешно отстаивал тезис, что в результате прекращения скупки серебра правительством нация предотвратит финансовое бедствие. Как и ожидалось, оказалось наоборот – серебро, которое было в изобилии, перестало быть практической альтернативой золоту.

Серебряный закон Шермана был немедленно аннулирован, несмотря на массовые протесты западных и южных фермеров и малого бизнеса. Нью-йоркские банки, прежде всего синдикат Моргана-Белмонта, одержали победу. Кандидат в президенты Уильям Дженнингс Брайан позже резко охарактеризовал это как «распятие на Золотом кресте». ^{32}

Эта победа Дж. П. Моргана, Белмонта и их дружков с Уолл-Стрит были формализована в законе. В январе 1897 года была учреждена Денежно-кредитная комиссия. Закон о Золотом стандарте, представленный Палате представителей в декабре 1899 года, был принят Конгрессом и вступил в силу в марте 1900 года. Закон утвердил золотой доллар как стандартную меру стоимости, а серебро лишь как вспомогательную монету. ^{33}

Президент Кливленд обеспечил Моргану возможность создать частный синдикат на Уолл-Стрит для снабжения американского Министерства финансов 65 миллионами золотых долларов (половина из них пришла из Европы), чтобы запустить выпуск облигаций, который восстановил казначейский излишек в 100 миллионов долларов. Казначейские облигации продавались по полюбовным и самым низким ценам исключительно синдикату Моргана-Белмонта, а не широкой публике. Морган затем перепродавал эти облигации за огромную премию меньшим региональным банкам и страховым компаниям, получая щедрую прибыль на обоих концах сделки за счёт экономического благосостояния нации.

Во время последующей Великой Депрессии 1893 года, продлившейся четыре полных года, прекратились ассигнования на средства производства, прибыли упали, и депрессия поглотила города. В этот период разорились 15 000 фирм, 600 банков и 74 железных дороги, серьёзно выросла безработица, и нарастали широкомасштабные протесты, которое в некоторых случаях оборачивались столкновениями. На пике безработица достигла беспрецедентных 14,5% от активной рабочей силы. Некоторые оценки дают ещё более высокий показатель безработицы – 25%.

Намеренный рукотворный экономический крах компании «Филадельфиа и Ридинг Райлроудс» стал первым шагом к олигархической консолидации железнодорожной собственности. Дж. П. Морган организовал кредитный бойкот железной дороги, вызвав резкое падение её акций, и спокойно скупил контрольные пакеты по очень низким ценам. Эти железные дороги были связаны с обширными месторождениями антрацита в Пенсильвании. ^{34}

Одновременно в разгар золотой паники к 15 маю 1893 года курсы акций на Нью-йоркской фондовой бирже достигли небывало низкого уровня. Сюда входили и основные железные дороги, многие из которых (такие как «Юнион Пасифик» «Нозен Пасифик» и «Санта Фе Рэйлроудс») были вынуждены объявить о банкротстве. Цепочка крупных банкротств предприятий железной дороги по всей Америке предоставила «бесценную возможность» весьма платёжеспособным банкам синдиката Моргана-Белмонта консолидировать свою твёрдую власть над расширяющейся американской железнодорожной сетью, занимавшей тогда центральное место в подъёме американской экономики.

Деловые магнаты Америки появились в годы экономического бума после Гражданской войны 1861-65 годов и Закона о возобновлении размена бумажных денег на металл 1875 года, накапливая и объединяя обширные состояния в значительной степени через мошенничество, подкуп должностных лиц и Конгресса, коррупцию, вынужденные банкротства и прочие не менее «благородные» методы.

Железные дороги были сердцем американского экономического роста, и они питали расширение большой и растущей сталелитейной промышленности. Телеграф также требовал множество тонн меди для линий передач по стране по мере того, как железные дороги соединяли Восток и Запад.

Большинство крупных линий железной дороги было построено не на деньги Моргана, они финансировались из государственных налогов и строились на подаренных государственных землях. Затем Дж. П. Морган захватил эти железные дороги и, таким образом, достиг существенного контроля над всей экономикой США. К 1901 году «Морган Груп» управлял «Саузен Райлвэй», «Мобайл и Огайо Райлроудс», «Квин и Кресцент», «Джорджия Сентрал», «Джорджиа Саузен и Флорида», «Мэйкон и Бирмингем», «Филадельфиа и Ридинг Райлроудс», «Эри», «Сентрал оф Нью-Джерси» и «Атлантик Кост Лайн», в общей сложности больше чем 55 000 милями железнодорожных путей. Тем самым он управлял правами преимущественного проезда по железной дороге, доступом к угольным месторождениям, терминалам, конкурирующим линиям и пароходным линиям.

Возвышающаяся каста американских олигархов драпировала себя в риторические одеяния американской «демократии». Они тщательно способствовали мифу «ярко выраженного индивидуализма» и «свободного предпринимательства», чтобы оправдывать свои огромные прибыли и скрывать их мошенническое происхождение.

К концу 1890 годов Морган и Рокфеллер стали тяжеловесами в набирающем силу Денежном тресте, управляющем и американской промышленностью и политикой правительства. Для фактической практики демократии в их мире почти не находилось места. Власть стала товаром в их торговле. Это было рождение американской аристократии крови и денег, столь же элитарной и исключительной, как титулованная аристократия Великобритании, Германии или Франции, несмотря на конституционный запрет аристократии в Америке. Это была олигархия, плутократия во всех смыслах этого слова – правление богатейших людей в своих личных интересах.

Приблизительно 60 семей (среди них имена Рокфеллер, Морган, Додж. Меллон, Пратт, Харкнес, Уитни, Дюк, Харриман, Карнеги, Вандербильдт, Дюпон, Ганненхайм, Астор, Леман, Варбург, Тэфт, Хантингтон, Барух и Розенвальд) сформировали тесную сеть плутократических состояний, которая манипулировала, подкупала и запугивала на своём пути к правлению судьбой Соединённых Штатов. В начале XX века приблизительно шестьдесят сверхбогатых семей через династические браки и корпоративные, связанные между собой пакеты акций получили контроль над американской промышленностью и банковскими учреждениями. ^{35}

Одним из богатейших среди новых американских олигархов был Корнелиус Вандербильдт, который создал своё состояние с помощью взяток законодательному собранию штата, чтобы нарушать законы, запрещающие льготные нормы внеочередных грузов привилегированным клиентам. Вандербильдт в тот момент контролировал все железные дороги, связанные с Нью-Йорком. Он использовал множество тактических приемов, чтобы создавать благоприятные условия и извлекать выгоду из большего размера прибыли крупных предприятий, вытесняя меньшие. Среди его методов был 50%‑й налог на мелких фермеров, которые отправляли молоко по железным дорогам Вандербильдта. Фермеры не были предпочтительными клиентами; предпочтительными клиентами были возникающие крупные компании агробизнеса, которым и доставались привилегированные нормы Вандербильдта. Позже Вандербильдт стал придатком моргановского круга.

Другое состояние тех дней, построенное на мошенничестве и взяточничестве, принадлежало семьям Фелпс и Додж и их компании «Фелпс Додж Компани», импортёру металлов, таких как олово, медь и цинк, которые позже будут подпитывать американский строительный бум 1880 годов и в последующий период.

Основанная в 1834 году Ансоном Грином Фелпсом и Уильямом Э. Доджем компания далеко зашла в культивировании своего образа как управляемой богобоязненными христианскими бизнесменами, которые вносят пожертвования Христианской Ассоциации молодых людей и занимаются прочей благотворительностью. В действительности, как выяснило правительственное расследование в 1873 году, состояние «Фелпс Додж Компани» было взращено на горе мошенничества, преступлений и взяточничества. Окружной суд Нью-Йорка оштрафовал компанию на 1 миллион долларов (огромная сумма в те дни) за обман американской таможни, заключавшийся в занижении стоимости меди, которую «Фелпс Додж Компани» импортировала из Перу и Чили. Компания подкупила американских таможенников, чтобы облегчить сделку, лишив американское правительство существенного дохода с налога на импорт. ^{36}

Список американских состояний, построенных на подобном мошенничестве, коррупции и взяточничестве правительственных чиновников, был длинным. Он включал самые известные имена Америки, людей, которые жертвовали деньги национальным музеям, обеспечивали или даже строили его самые прекрасные университеты – Принстонский, Йельский, Гарвардский, иной раз университеты назвались в честь этих людей. Таким образом, они создавали впечатление филантропии и «хорошей работы», в то время как реальность была совсем иной.

Эта маленькая элитная группа включала железнодорожного магната Эдварда X. Харримана, отца Аверелла Харримана, американского дипломата, шпиона и конфиденциального советника Франклина Д. Рузвельта. Эдвард Харриман использовал незаконные методы, чтобы получить контроль над трансконтинентальной железной дорогой «Юнион Пасифик», а также над «Саузен Пасифик Компани». Разбавляя акции основного капитала и используя такие бухгалтерские уловки, что аудиторы «Энрон» погибли бы от зависти, Харриман выстроил империю, которая управляла, как минимум, семнадцатью основными американскими железными дорогами. В правительственном докладе 1907 года было заявлено, что цель приобретения Харриманом столь большого количества железных дорог состояла в том, чтобы «устранить между ними конкуренцию в трансконтинентальном бизнесе». Монопольное ограничение конкуренции нарушало и федеральные законы и законы штатов. ^{37}

К концу XIX века такие злоупотребления оказались в фокусе журналистских расследований и общественного негодования, достигших своего апогея в Антитрестовском законе Шермана, который был принят Конгрессом в 1890 году. Закон, казалось, был нацелен на обуздывание методов, связанных со «Стандарт Ойл Траст», «ЮЭс Стил Траст» Моргана, «Шуга Траст» и т. п.

Эти тресты были сформированы крупными корпорациями как способ защиты своих прибылей через объединение с конкурентами, чтобы диктовать цены и контролировать производство. Первым трестом была «Стандарт Ойл» Рокфеллера, сформированная в 1882 году. Вскоре подобные комбинации или тресты были сформированы в табачной, мясной, алкогольной, стальной, горной, сахарной и других отраслях промышленности. На первый взгляд, Антитрестовский закон Шермана, казалось, был нацелен на коррумпированных монополистов, таких, как Морган, Рокфеллер или Харриман. На деле всё вышло наоборот.

Уже 1895 году Верховный Суд разбавил эффект Антитрестовского закона Шермана решением по делу «Соединённые Штаты против Е.С. Найт» тем, что производство не было сочтено «торговлей между штатами» несмотря на то, что товары промышленного назначения отправлялись во все уголки США. Это решение эффективно выводило ведущие отрасли промышленности из пределов досягаемости правительственного регулирования. Волна слияний компаний в конце XIX века охватила почти всё производство в США, что привело к созданию нескольких сотен огромных корпораций, господствовавших в экономике. Крупнейшим трестом был «Нозерн Секьюритис К°» из Нью-Джерси; он охватывал 112 корпораций стоимостью 22 миллиарда долларов в активах и управлялся Дж. П. Морганом и Джоном Д. Рокфеллером.

Очевидной атакой на этот специфический трест стало решение американского Верховного Суда в 1904 году по делу «"Нозерн Секьюритис К°" против Соединённых Штатов», по которому «любые комбинации в ограничении торговли» являются незаконными. Хотя это решение разрушило один трест, другим оно пошло явно на пользу, особенно Эдварду Генри Харриману.

Антитрестовский закон Шермана никогда не ставил ни малейших препятствий Харриману или другим корпоративным гигантам. Закон был политическим спектаклем, чтобы отвести гнев общественности. Влиятельный Харриман и его друзья пользовались иммунитетом от антимонопольного судебного преследования, в то время как многочисленные владельцы малого бизнеса оказывались в тюрьме по этому Закону.

В высшей степени Антитрестовский закон Шермана также оказался оружием для блокирования роста профсоюзного движения в США, поскольку Верховный Суд постановил, что бастующие члены профсоюза являются «комбинацией в ограничении торговли».

Климат, созданный Морганом и его олигархической кликой против любой попытки рабочих организоваться для улучшения условий труда или заработной платы или просто в профсоюзы, был чрезвычайно репрессивным. Американский Верховный Суд стал оплотом олигархического консерватизма. В 1905 году по делу «Лохнер против Нью-Йорка», Суд постановил, что штатам не разрешается ограничивать количество рабочих часов для работников частных фирм, а три года спустя, в 1908 году, по делу «Данбери Хаттерс» запретил профсоюзам участвовать в бойкотах для повышения заработной платы и улучшения условий труда.

В 1902 году, указывая на преобладающую атмосферу, Джордж Байер, человек Дж. П. Моргана, глава его «Филадельфиа и Ридинг Райлвэй», угольными компаниями Пенсильвании был назначен вести переговоры с бастующими шахтерами. Уголь-антрацит перевозился в многочисленные города «Филадельфиа и Ридинг Райлвэй». За десятилетия до господства нефти, уголь был ключевым источником энергии, используемым для обогрева домов, кулинарии, работы фабрик и производства электроэнергии.

Шахтеры требовали восьмичасовой день, повышение заработной платы на 10% и признание профсоюза «Объединённые горнорабочие Америки» в качестве своего представителя на будущих переговорами с правлением компании. Чтобы добиться уступок, они обратились к своему единственному оружию – ограничению работ.

Байер получил прозвище Джордж «помазанник Божий» Байер за то, что в начале переговоров с бастующими шахтерами он отправил открытое письмо в прессу, заявив:

«Права и интересы трудящихся будут защищаться и охраняться не агитаторами из рабочих, а христианами, которым Бог в Его бесконечной мудрости даровал контроль над имущественными интересами страны.» ^{38} Байер, как и Морган, Рокфеллер, Карнеги и большинство их компаньонов в то время, был убеждённым социал-дарвинистом, который полагал, что Бог «избрал» их, поскольку они явно оказались «выше» своих рабочих на основании того, что управляют своими фирмами и накопили богатства. Байер сказал президенту Тедди Рузвельту, который призывал найти решение, что «договариваться не о чем». Упорство Байера угрожало переходом всей страны на сторону бастующих шахтеров, и только тогда Морган и политически проницательный Рузвельт вмешались, чтобы достичь соглашения с рабочими, в котором компании пошли на уступки в вопросе заработной платы и рабочего времени, но отказались от признания профсоюза.

Забастовка угольных шахтеров и решения Верховного Суда указывали на чрезвычайно одностороннюю природу отношений между рабочими и правлениями компаний в начале века в Америке. Это была олигархия, которая управлялась взяточничеством, угрозами и грубой силой. Но чтобы удержать свою хватку на власти, им придётся ещё изучать тонкие навыки кооптации и либеральных реформ. На фоне общественного мнения, бывшего целиком и полностью на стороне шахтеров, Теодор Рузвельт объявил свой «Справедливый курс» между менеджментом и рабочими:

«Давайте оставим лозунгами всех наших людей старые и знакомые лозунги честности, благопристойности, чести и здравого смысла... Мы должны обращаться с каждым, исходя из его ценности и достоинства как человека. Мы должны понимать, что с каждым заключается справедливая сделка, так как он не имеет право на большее, но и не должен получать меньшее». ^{39}

«Справедливый курс» устанавливал принцип президентского вмешательства в определённые забастовки, и это украсило образ Рузвельта в глазах прессы, в то время как он продолжал свои закулисные сделки с Дж. П. Морганом со товарищи. Рузвельт был самозваным «героем» Битвы при Сан-Хуан Хилл в испано-американской войне 1898 года, откровенно империалистическом предприятии, которое сделало Рузвельта популярным политическим кандидатом.

Такие тактические уступки некоторым из требований шахтеров дали республиканцу Рузвельту основную поддержку «синих воротничков» из обычных американских рабочих, голоса которых становились всё более и более существенным. Но Тедди Рузвельт никоим образом не изменил своей верности сильным и богатым мира сего. Он был просто проницательным политическим деятелем, который держал нос по ветру изменений в стране и мастерски их эксплуатировал, чтобы сохранить республиканский контроль над администрацией США.

Этот период было бы неверно обозначать как начало «прогрессивной эры» в американской политике. В действительности олигархические семьи, управляющие национальным богатством, учились быть более искушенными подаче своего внешнего образа. И никто не был в этом процессе более проницательным, чем Дж. П. Морган. Ни один американский деловой гигант тех дней не мог сравниться с величайшим обманщиком и жуликом в американской финансовой истории на тот момент – Джуниусом Пирпонтом Морганом.