Опустевшая синагога в Иерихоне находится теперь на территории палестинского автономного анклава. Доступ евреям в город временно, запрещен. В один день древний Иерихон, некогда взятый еврейскими войсками, перед которыми, по преданию, пали его стены, превратился в палестинский административный центр. Что называется — росчерком пера. Предание о стенах, павших от рева еврейских военных труб, увековечило имя Иерихона в человеческой памяти. Но для историков это название звучит еще весомее. Иерихон — одна из важнейших вех на пути человечества из древнего каменного века в век бронзовый. Это один из древнейших, а может быть — и самый древний город на Земле. В сокровищнице исторических ценностей, которыми столь богата Земля Израиля, Иерихон — одна из ценнейших. Самому древнему из сохранившихся народов западной цивилизации вполне приличествовал самый древний ее город. Это не говоря уже о собственно еврейских памятниках Иерихона. Хотя бы о тех же Иродовых дворцах.

По странной случайности совпало так, что одновременно с этой утратой вышел в свет специальный номер журнала «Сайентифик америкэн», под обложкой которого были собраны все ранее опубликованные в журнале статьи, посвященные древним городам мира. И конечно, открывала этот сборник статья, рассказывающая о раскопках в Иерихоне. Принадлежала она перу Кэтлин Кеньон, дочери бывшего директора Британского музея и знаменитой исследовательнице, которая в середине нашего века впервые открыла миру долгую и славную историю древнего Иерихона. Листая эту по существу мемориальную статью, вглядываясь в фотографии раскопок и найденных предметов, вчитываясь в рассказ автора, невольно ощущаешь, как ты все глубже и глубже опускаешься по ступеням веков в прошлое.

Вот уже скрылись из виду гигантские метрополии современности, пустыннее стала Земля, все меньше на ней людей и людских поселений, в сотнях и тысячах километров находятся они друг от друга, разделенные безлюдными и дикими пространствами; вот уже одни только охотничьи племена с их каменными орудиями остались на поверхности планеты, и именно тут, в этой дали туманного прошлого, взгляд натыкается на нечто неожиданное и явно искусственное: мощные каменные стены, взметнувшиеся к небу из пустыни. Иерихон…

Человечество не сразу перешло к оседлому образу жизни. Этот переход произошел лишь с окончанием последнего ледникового периода, «каких-нибудь» десять тысяч лет назад, в конце каменного века. Именно тогда в Западной Азии возникли первые оседлые поселения — то, что впоследствии стало называться городами. Значение их в истории цивилизации огромно — недаром англичане подчеркивают, что слово «city» одного корня со словом «цивилизация». Город — это нервный узел любой цивилизации, средоточие ее административных, религиозных, культурных и всех прочих функций, символ ее непрерывности и преемственности. Сегодня две трети человечества живет в городах. Но так было не всегда. Первые деревни сосредоточивали в себе каких-нибудь несколько сот, а то и всего несколько десятков жителей. Первым городом на Земле стало место, население которого впервые в истории перевалило за тысячу. Это и был Иерихон.

На приведенной в журнале исторической шкале, протянувшейся от 8000 года до новой эры к 1000 году после ее начала, длинной цепочкой вытянулись самые древние города Земли. Открывает этот список Иерихон. За ним с разрывом в полтысячи лет следует Тель-Абу-Хурейра, что в Сирии. Проходят еще полторы тысячи лет, и появляются Чатал Хююк в Анатолии (современная Турция) и Мергар в нынешнем Пакистане. Только за пять с половиной тысяч лет до нашей эры возникли первые города Месопотамии — знаменитые Ур, Урук и другие, а за ними, с разрывом еще в три с половиной тысячи лет — Иерусалим и Кноссос (в русском написании Кнос) на Крите. Большинство этих городов ныне занесены песками, а Кноссос — вулканическим пеплом. И только в Иерихоне и Иерусалиме все эти нескончаемые тысячи лет-непрерывно продолжают жить люди — до наших дней. Что уж тут говорить о Помпеях или Петре, а тем более о первом русском городе Новгороде, возникшем практически уже в «наши» исторические времена, где-то на рубеже первого тысячелетия новой эры! Младенцы…

Как ни странно, еще несколько десятков лет назад такой список немыслимо было себе представить. Историки знали, конечно, что Иерихон существовал еще во времена завоевания евреями Ханаана, но никогда не думали, что его стены уходят в такую седую древность. Да и стен этих давно уже не было. Первых археологов привела в Иерихон вовсе не эта древность (о которой никто не догадывался), а жгучее желание проверить библейскую легенду.

Поиски рухнувших от «иерихонского рева» стен начал британский археолог Джон Гарстанг, который прибыл сюда в 1930 году. Именно он первым обратил внимание на древний холм неподалеку от города и пришел к выводу, что именно под этим холмом должны скрываться остатки библейского Иерихона. Холм (или курган) в семитских языках — «тель» — созвучен английскому «teil», что означает также «рассказывать». И раскопанный Гарстангом тель Иерихо действительно рассказал о прошлом города.

Нет, археолог не нашел подтверждения библейской легенды. Зато он нашел кое-что куда более важное для исторической науки. Глубоко в раскопе его сотрудники обнаружили бесспорные свидетельства того, что люди жили в этих местах уже в конце каменного века. Иерихон стал сенсацией в мировой археологии.

Не удивительно, что вслед за Гарстангом сюда пожаловала следующая археологическая экспедиция, которую возглавляла Кэтлин Кеньон. К тому времени она уже прославилась своим участием в раскопках в Родезии и Англии. В январе 1952 года ее сотрудники первый раз вонзили свои лопаты в землю Иерихонского теля и стали слой за слоем снимать его покровы.

Основы современной археологии заложил еще в прошлом веке английский ученый Флиндерс Петри. Он указал, что датировка прошлого может производиться с помощью оставшихся от этого прошлого предметов, т. н. артефактов. В особенности красноречива в этом смысле глиняная посуда. Петри показал, что. каждой стадии истории Востока соответствовала своя особая посуда, виды которой можно классифицировать по эпохам и сопоставить с клинописными и иероглифическими надписями Египта и Месопотамии. Это позволяет в конечном счете датировать все такие эпохи, а с ними и те слои, в которых были обнаружены «говорящие артефакты». Важно только снимать эти слои один за другим, тщательно и терпеливо отделяя эпоху от эпохи.

Разумеется, это не очень удобный, а главное — не очень точный метод. Отдельные слои порой идут под наклоном, углубляясь в землю и пересекаясь там с другими слоями. Черепки нередко перемешиваются временем и человеческой рукой. Впоследствии методы Петри были усовершенствованы и дополнены приемами радиографического (радиоуглеродного) определения дат, которые оказались несравненно более точными. Именно с их помощью удалось доказать, что даже Кеньон ошиблась в своей датировке иерихонских руин. Она определила возраст города в 7000 лет, тогда как радиографические методы показали, что он на добрую тысячу лет старше. Ошиблась Кеньон и во многом другом. Тем не менее ей принадлежит несомненная заслуга: она извлекла из небытия доселе практически неведомый древний город и показала его человечеству.

Процесс раскопок — это нечто вроде послойной вивисекции прошлого. Снимая слой за слоем, археологи уходят в глубь истории, порой на десятки метров, если в данном месте, как в раскопанной Шлиманом Трое, каждое следующее поселение строилось на развалинах предыдущего. В Иерихоне глубина культурного слоя оказалась чудовищной — до 70 метров! Уже одно это говорило о глубочайшей древности и непрерывной преемственности жизни в этих местах. Оно и не удивительно.

В раскаленной Иудейской пустыне первобытные охотники, первыми сменившие кочевой образ жизни на оседлый, могли поселиться только там, где есть вода и подходящая для земледелия почва. Иерихон — оазис среди пустыни, это видно еще и сегодня, когда спускаешься с Иудейских гор и едешь в сторону Мертвого моря. Зеленый пальмовый остров Иерихон кажется маревом среди окружающей каменистой пустыни. Оазис обязан своим существованием многочисленным подземным источникам, среди которых еще в древности выделялся т. н. «Фонтан Элиши».

Экспедиция Гарстанга вскрыла неолитические слои только на самом крайнем, северо-западном углу холма. Да и то пришлось для этого рыть глубокую шахту. Кеньон сразу же обнаружила, что артефакты каменного века находятся и на западной оконечности холма, где древние слои подходят намного ближе к поверхности земли и залегают на глубине всего четырех метров. Первое поразительное открытие не заставило себя ждать: оказалось, что площадь поселения уже в каменный век была куда больше, чем думалось. По размеру оно явно превосходило примитивные поселения той эпохи (вроде Чатал-Хююка), которые археологи время от времени раскапывали на Ближнем Востоке. Это означало, что и по количеству жителей Иерихон уже в те времена значительно превосходил обычную деревню.

Кеньон оценила его первоначальное население примерно в 2000 человек. Произвести эту оценку ей позволило второе крупное открытие. Доведя раскопки до скального слоя, то есть до максимальной глубины, сотрудники экспедиции вскрыли в этом первом, самом раннем слое остатки глиняных сооружений — те грубые хижины, в которых жили основатели Иерихона. Эти хижины напоминали собой глийяные подобия круглых шатров кочевых охотников. Но эта фаза иерихонских построек оказалась довольно короткой. Уже следующий период (следующий слой) продемонстрировал исследователям огромный прогресс в строительстве и архитектуре. Дома (а их уже можно было без преувеличения назвать не хижинами, а настоящими домами) приобрели прямоугольную форму, стены стали толще и солиднее, в них появились четко прорезанные входы, а внутреннее пространство жилья было разбито на отдельные комнаты, тесно группировавшиеся вокруг общего двора. Но самым интересным было то, что во многих таких домах стены и полы хранили следы штукатурки, что придавало им законченный, даже отчасти современный вид.

Это уже были жилища прочно устоявшейся, сложившейся общины. К тому же общины весьма организованной, судя по тому, что все поселение было, по-видимому, обнесено массивной каменной стеной. У иерихонцев каменного века еще не было посуды, и этот вроде бы малозначительный факт показывает, как глубоко ушли археологи в глубь времен, к самому началу оседлой жизни человечества: ведь горшки и миски — это одно из первых изобретений оседлых людей. Несомненно, причиной, по которой бывшие охотники облюбовали и решили укрепить это место, была прежде всего его пригодность для земледельческой жизни. Обилие воды и тропический климат оазиса делали необычайно плодородной его землю, и пришельцы могли рассчитывать, что сумеют добыть себе здесь пропитание. Судя по тому, как расцвел и продолжал расти Иерихон впоследствии, они не обманулись в этих ожиданиях.

Но прогресс этих первых поселенцев не ограничивался только областью материальной культуры. Одно из самых поразительных открытий, совершенных экспедицией Кеньон, состояло в обнаружении среди руин каменного века особого помещения, явно служившего ритуальным, то есть религиозным целям. В глубине небольшой комнаты археологи нашли нишу, где возвышался грубо обработанный каменный пьедестал, а рядом с ним — тщательно обработанный кусок вулканического камня, который, судя по виду и месту обнаружения, когда-то был предметом неизвестного нам религиозного культа. Окружавшие камень глиняные фигурки животных свидетельствовали о том, что религия первых иерихонских поселенцев скорее всего представляла собой культ плодородия. По сути, эта находка в Иерихоне позволила историкам воочию увидеть, как зарождались древнейшие религии оседлого человечества и как возникали их первые храмы.

Но что еще более поразительно — оказалось, что культура древнейших земледельцев каменного века не исчерпывалась одним лишь культовым поклонением богам плодородия. Кеньон нашла целую галерею портретных масок! Их было семь, и каждая представляла собой высохший череп, на который какой-то неведомый древний художник наложил слой глины, грубо изобразив на нем черты человеческого лица. До сих пор историки искусства знали только о раскрашенных человеческих портретах из знаменитого Фаюмского оазиса в Египте. Теперь перед ними предстали, на несколько тысячелетий более древние, возможно первые в мире, изображения людей, к тому же — людей каменного века. Археологи увидели не просто глиняные или каменные фигурки божков и богинь — перед ними были лица реальных людей, живших семь — восемь тысяч лет назад! Иерихон оказался настоящей «машиной времени».

Кто же были эти люди? Почему они удостоились такой почести? Не исключено, что это были портреты почитаемых в поселении предков-основателей вроде римских Ромула и Рема. Но если это так, то значит, искусство живого портрета (а не просто схематического изображения оленей и охотников, как во французских пещерах) возникло уже в седой древности. Уже тогда первобытный Рембрандт вглядывался в лица своих соплеменников, чтобы запечатлеть их для вечности. И видимо, отдавал себе отчет в том, что он творит…

Говорят, что искусство особенно расцветает в суровые и опасные эпохи. Судя по толщине каменных стен первого города, иерихонский Рембрандт жил именно в такую эпоху: стены не воздвигаются для защиты от друзей. Иерихонцы одними из первых на Земле перешли к оседлому земледелию; вокруг еще бродили дикие охотничьи племена, и врагов у горожан, надо думать, было предостаточно. Тем не менее первый город просуществовал на удивление долго — об этом свидетельствует толщина культурного слоя, в пределах которого техника изготовления изделий практически не меняется.

Жизнь людей в ту пору была короткой, умирали (или погибали) в среднем в возрасте тридцати лет. В городе успело смениться не одно поколение: сложились традиции, устоялись обычаи, проглядывалась в смутной дали непонятного времени какая-то своя легендарная история, о которой рассказывали детям и внукам. Всему этому пришел внезапный конец где-то в начале раннего бронзового века. Палестина, как ее станут в будущем называть, стала тогда местом бурного городского строительства. Как грибы после теплого дождя поднимались вокруг поселения, защищенные стенами, воздвигались дома и жилища, строились храмы и капища; там, где раньше на всю огромную пустынную округу был один Иерихон, слухи о котором наверняка уже обросли сказками и легендами, теперь появилось множество конкурентов. А где города, там цивилизация, а где цивилизация, там войны.

К тому времени неолитический Иерихон уже высоко поднимался на своем холме — ведь столько поколений оставляли здесь следы своего пребывания на Земле. Примерно к 3000 году до новой эры (когда настоящие города на всей планете еще можно было пересчитать на пальцах) стены Иерихона окружал холм 20-метровой высоты. Из ворот города в разные стороны разбегались торговые дороги. Об этом можно судить по тому факту, что в слоях этой эпохи уже обнаруживается не только местная посуда, на и черепки глиняных изделий из других мест, подальше к северу, западу и востоку.

Сотрудники Кэтлин Кеньон нашли в раскопках и другие признаки цветущей и широкой торговли. Город еще более расширился — видимо, разбогател. Надо полагать, что окрестное население массами тянулось под прикрытие иерихонских стен: ведь город защищал вход в Ханаан со стороны южных и восточных пустынь, откуда непрестанно рвались к этим плодородным землям племена кочевых охотников. С каждым разом они все ближе подступали к городу, а порой даже нападали на него. Судя по раскопкам Кеньон, стены Иерихона разрушались не менее 17 раз! И далёко не всегда виной этому были землетрясения.

В 2100 году до н. э. стены были разрушены полностью и до основания. На сей раз виновники известны точно — это были воинственные племена амореев, именно в ту пору захватившие большую часть здешних земель. Они не только разрушили стены Иерихона — они еще вдобавок сожгли город дотла. После слоев с обожженными пламенем остатками стен пошли «пустые» слои — видно, жители бежали из города или были уведены в рабство.

Почти двести лет угрюмые и безлюдные руины Иерихона одиноко высились в пустыне. Другие города, помоложе, став жертвой такой катастрофы, уходят в небытие, заносятся песками. Но не таков этот древнейший город.

Уже на рубеже 2000 года до н. э. в археологических слоях снова стали появляться остатки жилищ. И опять, как в начале заселения, это грубые, примитивные постройки. Их явно создавали пришельцы, не знавшие навыков городской жизни, ее архитектуры и методов строительства. Видимо, на развалины Иерихона пришли жители других мест, привлеченные древней славой города и его плодородными землями. А к 1900 году до н. э. появляются новые крепостные стены и добротные, просторные дома. В развалинах этих построек археологи нашли бронзовое оружие и украшения из бронзы. Это позволило установить, что новые поселенцы пришли откуда-то с севера, несколькими волнами, причем каждая следующая волна несла с собой всё более высокую культуру бронзового века. Не удивительно, что город стремительно разрастался, и уже через несколько сотен лет периметр городских стен охватил огромную по тем временам площадь — самую большую, которую когда-либо занимал Иерихон. Сами стены тоже были построены по новой системе — вдоль основания их был насыпан вал, для того, видимо, чтобы воспрепятствовать приближению боевых колесниц.

Культуру новых жителей Иерихона сохранили их гробницы. Археологи раскопали десятки таких гробниц с уцелевшими в них остатками изделий из дерева, текстиля, плетеных корзин и даже пищи. И снова Иерихон оказался непохожим на других: во всех остальных местах здешней земли такие артефакты давно истлели, а здесь время их совершенно не тронуло. Благодарить за это следует сухой и жаркий климат Иорданской долины. Он — и только он — позволил историкам узнать, как жили люди в Святой Земле в эпоху прихода сюда праотца Авраама.

Каждая гробница содержала богатый набор вещей и провизии. Можно думать, что люди того времени верили в загробную жизнь и старались снабдить покойников всем необходимым для продолжения существования на том свете. Предполагалось даже, что они будут есть, сидя за столами, и поэтому в гробницах были обнаружены целые комплекты тогдашней мебели — деревянные столы, стулья и кровати, отделанные с немалым искусством. Деревянные и глиняные горшки и кувшины содержали запасы пищи, а большие, с четырьмя ручками сосуды — питье. На полах были расстелены плетеные матрацы, в деревянных чашках или алебастровых сосудах были приготовлены туалетные принадлежности, в плетеных корзинах навалом лежали деревянные и металлические гребни вперемежку с одеждой. Разумеется, все это сохранилось лишь фрагментарно, но и в таком виде позволяет увидеть, что люди в Иерихоне жили зажиточно. То была уже настоящая и довольно высокая по тем временам цивилизация.

Конец ее наступил вместе с концом среднего бронзового века, с началом становления и расширения великих ближневосточных империй. Лежавший на скрещении путей Ханаан оказался, как и сейчас, предметом внимания и интереса великих держав. Около 1560 года до н. э. (Иерусалим уже был тогда столицей племени иевуситов) в страну вторглись египтяне. Иерихон был захвачен, разграблен и сожжен; С этого момента культурный слой снова становится стерильным. Предшественник Кэтлин Кеньон, уже упоминавшийся выше Гарстанг, нашел, правда, на краю иерихонского холма какие-то жалкие остатки невысоких стен и временных жилищ, которые он датировал 1350 годом до новой эры, но можно с почти полной уверенностью утверждать, что к концу этого столетия, то есть ко времени, которым большинство современных историков датирует завоевание Ханаана евреями, не высился вблизи Мертвого моря богатый и сильный город и не было тех стен, которые мог бы сокрушить рев еврейских боевых труб. Предание о рухнувших от трубного гласа стенах Иерихона — всего лишь красивая легенда. Йегошуа бин-Нун не был ни первым, ни последним среди тех полководцев, кто слегка преувеличил свои боевые заслуги, — достаточно глянуть на победные стелы египетских фараонов и ассирийских царей того времени.

Впрочем, у бин-Нуна были вполне реальные причины гордиться взятием Иерихона — вступив в этот древний город, он вместе со своим народом вступил в историю. С этого времени первый город на планете продолжил свою жизнь уже как еврейский город. Пока в наши дни не стал палестинским.

А вот еще кое-что о древних строителях, хотя, скорее, из области забавного. Как многим, наверно, известно, по всей территории Британского королевства рассеяно множество древних каменных монументов, состоящих из ряда вертикальных подпорок, поддерживающих поперечную. Они получили название «хедж». Самый знаменитый и интересный из них, Стоунхедж, расположен на равнине Солсбери, что на юго-западе Англии. Историки полагают, что его строительство заняло примерно четыреста лет и закончилось 4800 лет назад.

Комплекс Стоунхеджа состоит из наружного кольца П-образных каменных сооружений из песчаника — это вертикально стоящие камни высотой около 4,5 м, которые поддерживают горизонтальные каменные «перекладины». Кроме того, имеется также внутреннее кольцо из камней пониже, которое повторяет форму наружного.

Множество разнообразных гипотез высказывалось по поводу назначения этого монумента. Многие ученые считают, что это был храм, в котором в период неолита происходили культовые процессии священников и мистические празднества, а вокруг, в открытом поле, располагались зрители. Возможно также, что это было место для некультовых зрелищных представлений.

Так вот, недавно была выдвинута новая, весьма забавная гипотеза, согласно которой дизайн Стоунхеджа основан на женской сексуальной анатомии. Автор гипотезы — доктор Антони Перке, отставной профессор гинекологии и акушерства университета Британской Колумбии в Ванкувере и врач университетской женской больницы. Внимательно рассматривая камни Стоунхеджа, он заметил, что некоторые из них тщательно отполированы, а другие остались необработанными. Это навело его на мысль о связи отполированных камней с профессионально хорошо знакомыми ему особенностями женской кожи. Гладкость женской кожи по сравнению с мужской давно известна и связана с женским гормоном эстрогеном. «Каких же гигантских усилий стоило древним людям шлифовать камни вручную», — подумал доктор Перке и решил проанализировать весь монумент в анатомических терминах женского полового аппарата.

Он увидел, что камни внутреннего кольца расположены скорее по эллиптической, яйцеобразной кривой, нежели по кругу. Сравнение ее формы с формой женских половых органов показало неожиданный параллелизм. Дальнейшее изучение монумента выявило другие интересные детали, и в результате у Перкса родилась законченная и оригинальная гипотеза. Согласно, этой гипотезе, наружный каменный круг и невысокий холм в его центре, возможно, имитируют т. н. большие срамные губы (две покрытые волосами кожные складки, которые окаймляют отверстие влагалища и сзади от него срастаются вместе) и лобок, тогда как внутренний круг изображает малые срамные губы (две другие складки, не покрытые волосами, вокруг женского влагалища, у передней точки соединения которых находится клитор). Тогда камень алтаря (или жертвенника) должен соответствовать самому клитору, а пустой геометрический центр, очерченный камнями малого круга, — символ детородного канала. При всей своей кажущейся забавности гипотеза Перкса содержит некое здравое научное зерно. Перкс обращает внимание на тот факт, что, в отличие от других холмов на просторах Англии, в холмах, окружающих Стоунхедж, найдено очень мало захоронений. Он трактует это как подтверждение своей гипотезы: «Я думаю, что это место было символом жизни, а не смерти». По мнению Перкса, комплекс Стоунхеджа был посвящен богине Матери-Земле. Поклонение этой богине было распространено среди ранних кельтов и людей других европейских неолитических культур. В Европе найдены сотни статуэток, так или иначе выражающих идею богини-Матери. Они были созданы в те времена, когда роды сопровождались высочайшей смертностью младенцев, и поэтому вполне возможно, что богине-Матери молились также о выживании новорожденных и вообще о плодородии. Поэтому Стоунхедж, по мнению Перкса, мог служить для таких «церемоний плодородия», которые связывали рождение и выживание человека с рождением и выживанием растений и животных, от которых зависели тогдашние люди.

Любопытно, что почти одновременно с Перксом проблемой Стоунхеджа занялся другой ученый, голландский профессор философии Джон Давид Норт. Он выдвинул совершенно иное (и более консервативное) предположение, заявив, что камни Стоунхеджа расположены так, что образуют точную проекцию определенных звезд, а потому следует думать, что Стоунхендж служил астрономической обсерваторией и картой звездного неба. Доктор Перке признает, что монумент, возможно, был связан и со звездным небом, но видит это в ином свете. «В Стоунхедже мы видим на открытой равнине Солсбери небесный свод вместе с Землей. Как будто бы Отец-Солнце встречается с Матерью-Землей на середине пути, в месте, обращенном к будущему». Так что правило «Шерше ля фам», то бишь «Ищите женщину», иногда, как видим, помогает и в поисках разгадок доисторических тайн. Если и не очень убедительных, то весьма увлекательных разгадок. Не оглянуться ли и нам на иные наши древности?

В гипотезе доктора Перке есть и другое рациональное зерно. Древние люди действительно много размышляли о женщинах. Оно и понятно — женщины рожали детей, т. е. были залогом будущего. Может быть, потому и секс играл огромную роль в древней культуре — чему доказательством нижеследующая занимательная история. Она начинается словами (кое-где попорченной) вавилонской рукописи:

«Юноши […] молодая женщина […] один из них подошел к ней.

«Давай, услади меня!» (сказал он).

И другой подошел к ней: «Давай, я потру твое влагалище!»

Усладив их (она сказала): «Соберите на меня парней вашего города, в тени стены пусть соберутся».

По семь раз спереди брали ее

и по семь раз сзади шесть десятков и еще шесть десятков,

и ослабли все от влагалища ее.

Устали юноши, но Иштар не утомилась ничуть.

«Посмотрите, юноши, как влажно влагалище ее!»

Так призывала их молодица,

и услышали ее юноши и насладились по приказу ее»

((Перевод с аккадского проф. Авигдора Гурвица))

Эта пространная эротическая поэма, лишь небольшой отрывок из которой приведен выше, описывает длинную череду сексуальных сношений вавилонской женщины по имени Иштар со 120 юношами ее города. Сей примечательный текст, в котором то и дело повторяется припев: «Вот так милуются девки с парнями в нашем городе!», был обнаружен в собрании клинописных текстов религиозного толка в развалинах главного центра вавилонской религии, города Ниппур, который историки иногда называют «Ватиканом Ново-Вавилонского царства». Глиняная табличка с текстом поэмы была найдена во время раскопок древнего Вавилона в 1880 году одним из пионеров современной археологии Германом Хильпрехтом. Судя по всему, поэма была написана во время царствования знаменитого Хаммурапи, но найденный Хильпрехтом текст, представлял собой более позднюю копию, что свидетельствует о большой популярности данного произведения.

Сорок лет царствования Хаммурапи (XVIII век до н. э.) были временем расцвета Вавилонии. В те времена царство это было религиозным, культурным и научным центром всего Ближнего Востока. Именно тогда было создано первое в истории собрание законов, известное под названием «кодекса Хаммурапи». И одновременно то была эпоха бурного расцвета литературного творчества.

«Тексты, описывающие сексуальные отношения вавилонян, представляют собой органическую часть этой богатой литературной традиции, — говорит профессор израильского Беэр-Шевского университета Авигдор Гурвиц, посвятивший этому гимну древнего распутства статью в вышедшем недавно в США сборнике «Разгадывая загадки и распутывая узлы». — Секс был такой же законной темой искусства, как в наши дни, когда, например, в кинофильме, не имеющем никакого отношения к порнографии, можно встретить постельные сцены. Так же и в знаменитой вавилонской поэме «Деяния Гильгамеша» имеется эпизод, в котором дикое лесное существо Энкиду семь суток подряд совокупляется с блудницей».

По словам проф. Гурвица, вавилонское общество было значительно более терпимым и открытым в отношении секса, чем еврейское или христианское, и вавилоняне свободно обсуждали любые сексуальные проблемы. Секс был также и куда более доступен. Так, например, в городе Ашшур (на территории нынешнего Ирака) существовал храм богини любви Иштар, в развалинах которого были найдены медальоны с изображениями храмовых проституток мужского и женского пола; как полагают исследователи, сношения с ними считались своего рода магическим ритуалом. «Напротив, в еврейских источниках, — продолжает Авигдор Гурвиц, — о сексе, как правило, говорится весьма сдержанно, и всякое описание сексуальных отношений, выходившее за рамки общепринятого, считалось предосудительным». Так, в известном рассказе Книги Судей о Яэли и Сисаре так и не сказано напрямую, сопровождалась ли их встреча половым актом. Впрочем, согласно талмудическому комментарию рава Йоханана, стих «Между ног ее встал на колени, опустился и лежал, между ног ее встал на колени и опустился, там, где встал на колени, лежал, убитый» следует понимать в том смысле, что Сисара успел семь раз овладеть Яэлью, прежде чем она его убила.

Подобно древним еврейским авторам, современные ассириологи относятся к проблеме секса весьма консервативно, и, например, в одном из известнейших английских переводов «Деяний Гильгамеша» переводчик Александр Хейдель предпочел перевести слишком скабрезную сцену… по-латински! Возможно, по тем же причинам и эротические гимны, повествующие о вавилонском разврате, оставались неизвестными в течение многих лет (с самого момента их обнаружения), и лишь в самое последнее время они нашли своих переводчиков. Немецкий ассириолог Вольфрам фон Зоден перевел их на немецкий, но при этом ограничился обсуждением лишь грамматических особенностей текста. Тем не менее даже на основании этого анализа фон Зоден пришел к выводу, что найденная глиняная табличка, по всей видимости, представляет собой отрывок более обширного текста — возможно, культового или ритуального характера. Исследование Авигдора Гурвица основывается на переводе фон Зодена, но, в отличие от труда немецкого исследователя, представляет собой первый в ассириологии чисто литературный анализ поэмы. По мнению Гурвица, «этот текст представляет собой одно из древнейших порнографических произведений вавилонской письменности. А то, что текст этот написан по-аккадски — на древнем языке богослужения, — не более чем прием. В поэме масса юмористических моментов и остроумной словесной игры, что свидетельствует об определенной литературной изощренности автора».

В процитированном отрывке речь идет о женщине по имени Иштар (судя по всему, вполне обычной, живой женщине, а не одноименной богине), с которой хотят совокупиться юноши города. Один из них предлагает, ей усладить себя. Его товарищ, видимо, сочтя, что это вежливое предложение не будет оценено по достоинству, добавляет перца и предлагает Иштар нечто более грубо-откровенное. Ответ Иштар превосходит все ожидания юношей: она предлагает себя не только им, но и всему городу, и приглашает городских юношей «в тень стены». Речь идет, по-видимому, о том районе, который в древности служил эквивалентом современных «кварталов красных фонарей», ибо и о блуднице Рахав в Библии сказано, что «дом ее вблизи стены и у стены она живет». 120 юношей решают воспользоваться соблазнительным предложением Иштар, и каждый из них совокупляется с ней по «семь раз спереди и семи раз сзади». Но даже эти сотни половых актов не удовлетворяют женского сластолюбия. Юноши изнемогли, но Иштар требует еще. Рассказ кончается тем, что изнуренные юноши все же удовлетворяют ее желание. «Все мужчины хотят послужить этой женщине, но Иштар оказывается сильнее и выносливей своих сексуальных рабов», — отмечает проф. Гурвиц. По его мнению, автор поэмы выражает здесь — быть может, впервые в истории — феминистскую позицию: «Иштар — это высшее воплощение сексуального объекта; она предлагает всем свое тело, но на самом деле никому не подчиняется и никому не принадлежит. Женщина здесь изображена существом высшего ранга, а мужчины — низшими существами, которые служат ей и подчиняются ее воле». Вместе с тем профессор Гурвиц признает, что поскольку мы имеем дело с литературой, всегда существует опасность переноса наших нынешних представлений на древний текст со всеми его очевидными и неизбежными неопределенностями. Что, может быть, и так.

Поскольку мы уже упомянули об аккадском языке, поговорим об Аккаде. Катастрофы, как известно, происходят не только в природе. Вопросительными знаками загадочных катастроф кончаются также страницы человеческой истории, посвященные взлету и упадку многих великих империй прошлого. И эта история — как раз об одной такой загадке, связанной с древним Аккадским царством великого Саргана, и о новейшей гипотезе, предлагающей ее объяснение.

Одна из самых популярных книг об истории Древнего Ближнего Востока называется решительно и кратко — «История начинается в Шумере». В пику этому — и со значительно большим правом — наш рассказ можно назвать «История начинается в Аккаде», ибо если Шумер и был самой процветающей частью древней Месопотамии, то все же первыми объединили все города Двуречья, включая шумерские Ур, Лагаш, Урук и другие, именно цари Аккада.

Давайте, однако, для начала поставим, как говорится, текст в контекст. Набросаем общие историко-географические контуры происходящего. Итак, место действия — Месопотамия, или Двуречье (долина Тигра и Евфрата); время действия — 3-е тысячелетие до новой эры. Еще должны пройти добрые полтысячи лет, прежде чем древние евреи переселятся в Египет, и почти тысячелетие до того, как они совершат Исход оттуда. Но уже и в. середине 3-го тысячелетия в Египте существует могущественное государство, именуемое сегодня Древним царством; в нынешней Палестине и Сирии там и сям возникают торговые города и земледельческие поселения; на Крите и Эгейских островах развивается культура раннего бронзового века. Свой островок цивилизации существует и в Двуречье. Южная часть страны, или Шумер, с ее Уром, Уруком, Лагашем и другими городами пересечена ирригационными каналами — благодаря им речные воды оплодотворяг ют пахотные земли, на которых дважды в год ячмень приносит 50-кратные урожаи; северная часть, Аккад, славится бескрайними пшеничными полями, среди которых высятся города-государства Вавилон, Киш, Сиппар, Кута, Акшак. В сущности, все это — территория нынешнего Ирака, пограничная с нынешним Ираном, и вот здесь-то и начинается в те времена трехтысячелетняя история великих империй Древнего Ближнего Востока. Перечислим их в порядке появления и смены друг друга: Аккадское царство; Вавилонское царство; Ассирийское царство; Нововавилонское царство; Персидская империя; империя Александра Македонского. На этом фоне со 2-го тысячелетия до н. э. развивается и более знакомая нам история древних евреев.

А началось все, как уже было сказано, в Аккаде. В 2360 году до н. э. царь аккадских земель Сарган (позднее прозванный Великим) завоевал не только все города шумеров, но и раздвинул границы созданного этими завоеваниями государства на восток далеко за Персидский залив, в земли Элама; на запад — до берегов Средиземного моря (так что в пределах этих границ оказались Сирия, Ливан и Палестина); на юг — до нынешнего Омана; и на север — до равнин. Анатолии, что в сердце нынешней Турции. Поистине грандиозная получилась империя, территориально, вероятно, самая большая в мире по тем временам.

Историкам известно (из надписей и раскопок), что при сыновьях и внуках Саргана (сам он умер в 2305 году до н. э.) созданное им государство процветало и укреплялось. Вдоль северных границ, откуда то и дело пытались прорваться воинственные племена горцев, были воздвигнуты многочисленные могучие крепости; на юге расширялась и совершенствовалась система оросительных каналов; повсюду строились ступенчатые храмы-зиккураты и величественные дворцы для придворной аристократии и бюрократической элиты. Так продолжалось ещё около ста лет после смерти Саргона, а затем произошло что-то непонятное: почти внезапно и одновременно все эти цветущие города, могучие крепости и плодородные поля были заброшены и отданы во власть свирепым песчаным ветрам; люди, населявшие северную часть Аккада, покинули свои жилища и бежали на юг, словно гонимые каким-то непонятным страхом; великое царство в одночасье развалилось и стало добычей варваров, спустившихся с гор. Крушение Аккадского царства было таким основательным, что больше оно уже не возродилось, а первые робкие признаки возрождения Двуречья появились лишь спустя 300 лет, в 1900 году до н. э.! И понадобилось еще целое столетие, прежде чем земли Двуречья снова объединил (на сей раз уже в виде Вавилонского царства) великий завоеватель и законодатель Хаммурапи.

Вот это и есть та загадка, которой посвящен наш рассказ. Что вызвало бегство горожан и крестьян Аккада на юг? Что вообще вызвало этот неожиданный, ничем вроде бы не предвещавшийся крах Аккадского царства? И почему все это произошло не просто «очень быстро», а буквально «в одночасье», в течение нескольких считанных лет (сегодня это событие датируется вполне точно — оно произошло около 2200 года до н. э.)?

Первая мысль — вторжение каких-нибудь пришлых завоевателей. Но нет, исторические памятники и данные раскопок не подтверждают такой гипотезы. Вторжение с гор действительно произошло, только не до, а после развала империи; иными словами, оно было не причиной этого развала, а его следствием. Мысль вторая — какой-нибудь гигантский природный катаклизм вроде того, который, как сегодня все более уверенно считается, 65 миллионов лет назад уничтожил динозавров. Но нет, не сохранились в истории следы такого катаклизма, а должны были бы обязательно сохраниться, если бы он был столь грандиозных масштабов — ведь Аккадское царство охватывало практически весь Ближний Восток.

Надо заметить, что большинство историков — «древнеближневосточников» долгие десятилетия весьма единодушно игнорировали все эти вопросы. Более того — они вообще не видели здесь загадки. По их мнению, развитие Аккада следовало обычному закону развития всех древних империй: они оказывались не способны интегрировать завоеванные ими отдельные города-государства в рамки единого государственного целого; в результате в их основах рано, или поздно обнаруживалась «имперская слабость» и они становились легкой добычей очередных, вторгавшихся извне варваров. В случае Аккада эта схема была сформулирована авторитетнейшим ассириологом Норманом Иоффе из Мичиганского университета, который даже не потрудился хоть как-то ее конкретизировать, заявив без всякого стремления к оригинальности: «Неспособность включить традиционную знать городов-государств в процесс расширения империи усилила центробежные тенденции и тем самым сделала фланги империи чересчур уязвимыми».

Понятно, что подобные теории могли держаться лишь до тех пор, пока датировка Аккадской катастрофы была расплывчатой и туманной. Но постепенно в археологии Ближнего Востока стали накапливаться данные, свидетельствовавшие о том, что эта катастрофа была исторически «внезапной» и явно связанной с какими-то природными причинами… На такие причины издавна указывала народная традиция — например, знаменитая древняя поэма «Аккадское проклятие», приписывавшая падение Аккада гневу бога Энлиля, храм которого якобы разрушил последний из аккадских царей, в наказание за что, Энлиль-де наслал на Аккад засуху, голод и вторжение варваров. Разумеется, поэма, да еще древняя, не очень серьезное свидетельство, согласимся. Однако в конце 40-х — начале 50-х годов с аналогичными «стихийно-природными» объяснениями Аккадской катастрофы выступили некоторые серьезные ученые. Например, французский археолог Шеффер высказал предположение, что эта катастрофа была вызвана повсеместными землетрясениями, а британский археолог Мелларт выдвинул гипотезу, что ее основной причиной были затяжные засухи. Однако в те времена большинство специалистов сочли эти объяснения чересчур «фантастическими». Ученые, подобные Иоффе, продолжали считать причиной катастрофы постепенное накопление неблагоприятных социально-политических факторов; другие, как израильский археолог Арлена Розен из университета имени Бен-Гуриона, признавая возможную «частичную роль» экологических причин, тем не менее, основную вину возлагали на «негибкость древних властителей», не сумевших-де «приспособиться к изменившимся условиям»; наконец, третьи, как американский археолог Бутцер, соглашаясь признать за экологическими причинами «весьма значительную» роль, все же объявляли их чем-то вроде последней соломинки, сломавшей спину уже до того перегруженного «имперского верблюда».

А меж тем ни одна из этих групп ученых не могла объяснить тот важнейший, к тому времени неоспоримо установленный факт, что в 2200 году до н. э. «что-то» произошло не только в Аккаде, но одновременно чуть ли не на всей территории тогдашнего средиземноморского мира. И раскопки с применением более точных методов датировки, и углубленное изучение новонайденных памятников действительно показали, что практически одновременно с крахом Аккадского царства в Месопотамии произошло и падение Древнего царства в Египте, и массовое и повсеместное обезлюдение городов и поселений Сирии и Палестины, и почти внезапное крушение раннебронзовой крито-эгейской культуры. Тут уже «центростремительными процессами» и «уязвимостью имперских флангов» ничего не объяснишь. Налицо была серия несомненных и весьма масштабных исторических катастроф, практическая одновременность которых требовала каких-то иных, столь же крупномасштабных объяснений.

Может быть, историки и археологи по-прежнему продолжали бы держаться за свои излюбленные социально-политические концепции постепенно нараставшего «имперского кризиса», но к этому времени в науке произошло еще одно существенное изменение: стал ощутимо меняться характер представлений о ходе исторических процессов в целом. Прежние представления о постепенном, медленном, «градуальном» характере биологической и исторической эволюции стали все более уступать место новым теориям, подчеркивавшим чрезвычайно важную, порой, возможно, решающую роль «точечных», «одномоментных» событий катастрофического характера. Короче, в науку стал возвращаться «катастрофизм», сформулированный в Начале XIX века Жоржем Кювье, а после Дарвина изгнанный из научного обихода.

Важнейшей вехой этого поворота стала выдвинутая в 1980 году отцом и сыном Альварецами гипотеза о столкновении Земли с астероидом (или крупным метеоритом) как главной причине внезапной, массовой и практически одновременной гибели динозавров. Поначалу высмеянная чуть ли не всеми специалистами, эта гипотеза спустя десять лет была блестяще подтверждена обнаружением вполне реальных следов такого столкновения, сохранившихся во многих местах планеты (в частности, следов иридия метеоритного происхождения), а затем и остатков соответствующего кратера на дне Мексиканского залива. Успех Альварецов вдохновил тех молодых историков и археологов, которым давно не давала покоя загадка Аккадской катастрофы и которых не удовлетворяли ее традиционные объяснения, и в 1993 году группа этих ученых (американец Харви Вейсс, француженка Мари-Агнес Курти и другие) выступила в журнале «Сайенс» с оригинальной гипотезой, основанной на совокупности множества новых фактических данных и предлагавшей новое решение давней исторической проблемы Аккада.

Те фактические данные, которые легли в основу этой нашумевшей (и открывшей длящийся по сей день яростный спор историков), статьи, были собраны ее авторами в течение почти 15 лет раскопок на холме Тель-Лейлан в Северной Сирии. Здесь, под многовековыми песками, были обнаружены остатки древнего города, который в свое время был одним из торговых и политических центров Аккадского царства. Результаты раскопок Тель-Лейлана во многом перевернули прежние представления специалистов о развитии цивилизации Двуречья. Раньше считалось, что хотя объединителями здешних земель были цари Аккада, но подлинную культуру — земледелия, строительства и т. д. — привнесли; в Аккадское царство жители юга — шумеры (отсюда. и упомянутое в начале этого рассказа название — «История начинается в Шумере»). Теперь выяснилось, что в действительности развитие севера и юга Месопотамии происходило практически одновременно и параллельно. Тель-Лейлан начал стремительно расширяться и застраиваться уже в 2600 году до н. э., задолго до объединения страны под властью Саргона Великого и появления на севере шумеров. К 2400 году до н. э. город увеличился в шесть раз, заняв общую площадь в 20 гектаров. Его жилые кварталы были тщательно распланированы, прямые улицы — пересечены дренажными каналами, в центре высился величественный акрополь. При Саргоне, его детях и внуках этот рост продолжался за счет переселения в Тель-Лейлан жителей окрестных городов. Судя по найденным документам, такие переселения одновременно происходили и в других местах царства; переселенцы направлялись затем на государственные работы по освоению новых земель и прокладку торговых дорог, что способствовало дальнейшему росту процветания страны. Иными словами, вплоть до 2200 года до н. э. ни раскопки, ни документы не содержат и намека на какой бы то ни было «подспудный кризис империи», который якобы стал причиной ее последующего краха.

Второе обстоятельство, неопровержимо установленное раскопками в Тель-Лейлане, — несомненная историческая «внезапность» этого краха. Вот только что (в 2250 году до н. э.) были воздвигнуты новые, мощные крепостные стены и переселены в город окрестные жители, а спустя каких-нибудь 40–50 лет Тель-Лейлан уже покинут и занесен песком! Исследователи обнаружили, что песчаные слои, покрывающие рухнувшие городские строения, не содержат ни малейших признаков человеческой деятельности на протяжении всех последующих 300 лет — только около 1900 года до н. э. в этих слоях вновь появляются следы пепла, бытового мусора, а затем и развалины новой имперской крепости. Любопытно также, что первыми на руины аккадского Тель-Лейлана легли слои песка, смешанного с вулканической пылью. Откуда она взялась в этих местах, где уже сотни тысяч лет не было никаких вулканов, непонятно, но еще интереснее, что та же картина была обнаружена и во многих других местах, где молодые исследователи подняли древние песчаные слои. Развалины Тель-Тайя, Хагар-Базара, Тель эль-Хавы и других древних аккадских крепостей тоже оказались засыпаны смесью песка и вулканической пыли, а затем — безжизненными слоями чистого песка толщиной около 20 см. Применяя методы радиоактивной датировки, исследователи установили, что начальный слой песка во всех этих местах относится к 2200-у, а последний — к 1900 году до н. э. Иными словами, все данные свидетельствовали о том, что равнины Северной Месопотамии были покинуты их жителями на целых 300 лет, начиная с 2200 года до н. э.

Те же методы датировки, примененные другими археологами к развалинам других великих культур Средиземноморья (в Египте, на Крите и т. д.), показали, что и там крах первых цивилизаций произошел в то же самое время. Более того, обнаружены следы «разрыва исторической непрерывности», а проще говоря — некой загадочной исторической катастрофы, причем в столь отдаленных от Средиземноморья местах, как долина Инда и равнины Кении. И опять в то же самое время — около 2200 года до н. э. Добавим к этому, что результаты недавнего (1996 год) исследования отложений на дне Оманского залива обнаружили и там следы того же катаклизма: слой этих отложений, относящийся к 2300–2200 годам до н. э., оказался впятеро более богат осадками, чем все предыдущие и последующие, и к тому же насыщен все той же вездесущей вулканической пылью.

Таким образом, картина катаклизма 2200 года до н. э., первые штрихи которой были прочерчены загадочной «Аккадской катастрофой», постепенно расширилась, охватив почти все известные тогда очаги человеческой цивилизации. Аккадская катастрофа оказалась не только вполне реальным историческим событием, но и одним из многих аналогичных катастрофических событий того же времени. Толчок, полученный исторической мыслью в результате новых исследований молодых западных археологов в покинутых городах Аккада, постепенно привел к становлению совершенно неожиданной концепции крупномасштабного катаклизма, одновременно затронувшего весьма отдаленные друг от друга регионы земного шара. И в этом смысле можно лишь повторить, что вся эта история, действительно, началась в Аккаде.

Но что же все-таки было причиной данного катаклизма? Несомненно, главную, так сказать, непосредственную роль в нем сыграло наступление длительного периода устойчивых песчаных бурь и засух, растянувшихся на долгие десятилетия и сделавших невозможной жизнь в городах Северной Месопотамии. Бегство тамошних жителей на юг было, видимо, прямым следствием этих экологических бедствий. Можно думать, что какие-то аналогичные причины привели к произошедшим в те же времена изменениям в течениях Нила и Инда. Все это, вместе взятое, ознаменовало наступление длительного, почти трехвекового периода засух и холодов на огромном пространстве Азии, Северной Африки и Южной Европы. Но исходной причиной катаклизма были, надо думать, еще более масштабные события. Некоторые указания на их возможный характер дают последние результаты, полученные при исследовании отложений на дне Атлантического океана между Гренландией и Исландией. В этих отложениях обнаружены слои того же времени, особенности которых свидетельствуют о резком изменении климата всего северного полушария. Некоторые климатологи высказывают на этом основании гипотезу о связи этого похолодания с неким длительным и устойчивым «эффектом Эль-Ниньо». Ведь и в наше время этот эффект, вызываемый изменениями океанских течений, оказывает существенное влияние на погоду в общепланетарном масштабе. Однако окончательного ответа на вопрос о причинах катаклизма 2200 года до н. э. пока еще нет, и, как выразился один из исследователей, тот, кто этот убедительный и однозначный ответ найдет, может наверняка рассчитывать на Нобелевскую премию. Так что загадка «Аккадской катастрофы» все еще ждет своего решения.

Перефразируя начало предыдущей истории, можно сказать: катастрофы происходят не только в человеческой истории, куда чаще они происходят в природе. О многих мы знаем, другие остаются предположительными. Об одной из таких «предположительных катастроф» шла речь на конференции Археологического института Соединенных Штатов, состоявшейся в городе Сан-Диего. Главным событием конференции была встреча американских археологов и историков с геологами Вильямом Райаном и Уолтером Питманом — авторами нашумевшей книги «Ноев потоп, или новые научные открытия, связанные с событием, которое изменило мир».

Чем же прославились эти геологи, что с ними захотели встретиться специалисты совсем другой профессии, казалось бы, от геологии весьма далекой? Десять лет назад, в 1996 году, Райан и Питман, специалисты по геологии морей, выдвинули дерзкую гипотезу, согласно которой Ноев потоп действительно происходил — только не на всей Земле, а лишь в определенной ее части, в Черном море. Опираясь на результаты своих многолетних исследований подводной периферии этого моря и древних осадков вдоль нее, Райан и Питман пришли к выводу, что примерно 7600 лет тому назад (то есть около 5600 года до н. э.) Черное море весьма быстро и резко изменило свою акваторию. Найденные авторами факты указывали, что площадь моря за какие-нибудь считанные месяцы (максимум — за два года) увеличилась почти на 30 процентов, залив при этом свыше 150 тысяч квадратных километров прибрежных земель. По мнению Райана и Питмана, это произошло в результате внезапного прорыва скалистого перешейка, который до того отделял Черное море от Средиземного. В образовавшийся пролив (ныне мы его называем Босфорским) хлынули средиземноморские воды. Обрушиваясь в более низко лежавший черноморский бассейн, они создали гигантский водопад, по мощности превышавший двадцать Ниагарских водопадов, который в короткое время изменил не только облик самого Черного моря, но и всю культурную географию региона. Спасаясь от быстро наступавшей воды, прибрежные жители вынуждены были покинуть давно освоенные и обжитые берега и в панике рассеяться кто куда. Райан и Питман высказали убеждение, что именно это «великое бегство народов» привело к тому, что-навыки сельского хозяйства, впервые выработанные людьми как раз у берегов благодатного Черного моря, были перенесены, с одной стороны, в Центральную и Западную Европу, а с другой — на Ближний Восток и в Месопотамию. Такое огромное бедствие, такой гигантский природный катаклизм не мог не запечатлеться в памяти перенесших его людей, и вот сказание о потопе, содержащееся как в библейском рассказе о Ноевом ковчеге, так и в предшествовавшем ему месопотамском мифе о Гильгамеше (там роль Ноя играет бессмертный Утнапиштим) как раз и является, по словам авторов, отражением и косвенным свидетельством реальности «черноморского потопа».

Впечатляющая гипотеза Райана и Питмана не могла не вызвать споров и дискуссий, и таковые не замедлили последовать. Геологи, ознакомившиеся с доводами коллег, нашли их достаточно убедительными. С гипотезой согласились и некоторые археологи и историки. Так, Альберт Аммерман из университета Колгэйт заметил, что первое появление оседлых поселений и признаков сельского хозяйства в современной Венгрии датируется временем, на 200 лет более поздним по сравнению с предполагаемым «потопом», что вполне согласуется с гипотезой об «исходе» носителей оседлости и агрикультуры с берегов Черного моря. Сами авторы гипотезы, продолжая свои изыскания, обнаружили в донном иле у берегов Черного моря раковины, принадлежащие мелким морским животным, характерным именно для Средиземного моря, причем, судя по радиоактивной датировке, животные эти погибли как раз 7600 лет тому назад.

Еще более интересное и отчасти загадочное открытие Райан и Питман сделали вблизи пролива Босфор, в Мраморном море. Они нашли здесь на морском дне странное подводное образование, имеющее характер длинной (почти полукилометровой) дамбы, постепенно поднимающейся на высоту пятиэтажного дома. Если дальнейшее изучение покажет, что дамба имеет искусственный характер, это может быть еще одним свидетельством того, что в древние времена на месте Мраморного моря была обжитая суша, разделявшая Черное и Средиземное моря. Но самые любопытные доказательства в пользу справедливости гипотезы «черноморского потопа» нашел пенсильванский археолог Фредрик Хиберт, в течение нескольких лет изучавший подводное побережье Черного моря вблизи турецкого города Сйноп. В ходе своих исследований он применял подводные эхолокаторы и другие средства дистанционного фотографирования. Недавно на телеэкранах был показан сенсационный научно-документальный фильм, сделанный Хибертом с помощью этих методов. На снимках отчетливо видны наполовину ушедшие в донный ил остатки обработанных камней, образующих нечто вроде древнего жилища, и другие приметы явно существовавшего здесь в древности и позже затопленного поднявшимся морем оседлого человеческого поселения.

Ободренные всеми этими доказательствами справедливости своей гипотезы, Райан и Питман собрали их в книгу под вышеупомянутым заглавием. Именно эта книга и послужила предметом споров, развернувшихся вокруг гипотезы «черноморского потопа» на конференции Национального археологического института в Сан-Диего. Дело в том, что, в отличие от немногочисленных энтузиастов вроде Хиберта, большинство историков и археологов и прежде не соглашалось с далеко идущими выводами Райана и Питмана; теперь же, после выхода в свет их обобщающего труда с «новыми научными доказательствами», это большинство и вовсе восприняло идею в штыки.

Надо, однако, заметить справедливости ради, что главные возражения историков и археологов вызывает не столько геологическая сторона аргументации авторов, сколько их культурно-исторические выводы. Выступая на конференции в Сан-Диего, английский историк Стефани Далли из Оксфорда указала, что намеченные Райаном и Питманом параллели между их описанием «потопа» и его описанием в ближневосточных мифах крайне сомнительны. Как в истории Гильгамеша, так и в рассказе о Ное говорится, что потоп был вызван дождём, который шел непрерывно в течение длительного времени, так что покрыл «всю землю»; между тем в случае постепенного, пусть даже быстрого подъема уровня моря суша все время должна была быть видна. Весьма странно также, что память о потопе сохранилась почему-то лишь в ближневосточных мифах: если бы он происходил так, как описано у Райана и Питмана, воспоминания о нем должны были отразиться и в легендах Центральной Европы, куда, если верить авторам, ушла значительная часть «беженцев». Но в европейской мифологии следы «потопа» начисто отсутствуют. Поэтому куда более вероятно, что ближневосточные мифы о потопе были все-таки порождены не «черноморским потопом» Райана — Питмана, а теми катастрофическими наводнениями, которые в древности периодически происходили на месопотамских землях в устье Тигра и Евфрата. А если это так, то следует признать, что культурное влияние «черноморского потопа» (предположим, что он имел место) было куда менее значительным, чем это утверждают авторы гипотезы. И, скорее всего, появление сельского хозяйства в Европе вызвано другими миграциями и более сложными культурными процессами.

Мнение осторожного большинства подытожил на конференции в Сан-Диего ее председатель, археолог Эндрю Мур, заявив, что «преувеличенные заявления, связывающие затопление Черного моря и Ноев потоп, не нашли поддержки в исторических и культурных фактах». Но энтузиасты не согласились с. этим приговором. По их мнению, проблема потопа по-прежнему остается актуальной.

Актуальной, судя по всему, остается и загадка знаменитой Атлантиды. С тех пор как более 25 веков назад великий Платон в своем диалоге «Тимей» рассказал о затонувшей стране Атлантиде, поиски местонахождения этой легендарной страны никогда не прекращались. Хотя многие ученые считали рассказ Платона попросту отголоском древних мифов, энтузиасты продолжали (и, как мы сейчас увидим, продолжают) выдвигать различные догадки о том, где могла находиться затонувшая держава атлантов.

Атлантиду помещали вблизи острова Куба, у побережья Великобритании, на месте нынешних Азорских островов и т. п. Впрочем, сам Платон указал это место вполне однозначно: «Остров, находившийся впереди Геркулесовых Столбов», если пользоваться терминологией Платона (сегодня они называются Гибралтарскими) т. е. западней нынешнего Гибралтарского пролива, в Атлантическом океане. Но так как одновременно он утверждал, что остров этот был «больше Ливии и Азии, вместе взятых, и с него можно было перейти к другим островам и по ним проделать весь путь к противоположному континенту, а с них перебраться», то речь могла идти лишь об обширном архипелаге или даже целом континенте. Однако никакие глубоководные поиски в восточной части Атлантики не показали там наличия архипелага или затонувшего материка. И хотя Атлантиду так и не находили, она постепенно стала для многих своего рода исчезнувшей утопией — страной высочайшей культуры и цивилизации, которой кое-кто приписывал все культурные и технические достижения древнего человечества.

В подтверждение ее существования привлекались различные аргументы — от смутных указаний древних источников до общности определенных скал, растений и животных по обе стороны Атлантического океана.

Что касается этой общности, то сегодня после утверждения в науке теории дрейфа континентов уже ясно, что общность геологического и животно-растительного мира двух отдаленных материков может объясняться просто тем, что в давние времена Северная Америка и Евразия составляли единый сухопутный массив. Однако в последнее время в качестве доказательства реальности Атлантиды были выдвинуты новые аргументы. Французский историк Жак Коллина-Жерар обратил внимание на тот факт, что, согласно некоторым археологическим данным, во время последнего ледникового периода, около 19 тысяч лет назад, имела место значительная миграция населения тогдашней Европы в Северную Африку — часть древних людей бежала на юг от наступающих на Европу ледников. Такая заметная миграция, по мнению Коллина-Жерара, могла происходить лишь в том случае, если между Европой и Северной Африкой в те времена существовал сухопутный мост, расположенный либо в Средиземном море, либо в прилегающем к нему районе Атлантики, то есть впереди Геркулесовых Столбов, если пользоваться терминологией Платона. Таким мостом могла быть как раз Платонова Атлантида.

Эти соображения побудили ученого заняться новыми поисками, и на сей раз эти поиски как будто увенчались неожиданным успехом — вблизи Гибралтарского пролива Коллина-Жерар обнаружил место, подозрительно напоминающее искомую и доселе ускользавшую от внимания всех других исследователей «Атлантиду». Увы, не совсем такую, как описывал Платон, но все же… Место это — находящийся в самой близкой к Гибралтару части Атлантики грязевой остров Спартель, лежащий на глубине около 100 метров ниже уровня моря. К поискам именно в этой точке профессора Коллина-Жерара привели не только литературные источники, но и строго научные рассуждения. Он использовал геологические данные о наиболее вероятной скорости подъема воды в Атлантическом океане после таяния последних европейских ледников, наступившего 11 тысяч лет тому назад. Правда, оказалось, что эта скорость составляла всего два метра в столетие, так что погружение Атлантиды, если она находилась именно здесь, должно было растянуться на столетия, а не произойти в одночасье, в один день, как описывает Платон. Но зато совпадает другое важное обстоятельство. Платон, живший почти две с половиной тысячи лет назад, в рассказе о гибели Атлантиды указывает, что он говорит о событии, которое произошло за 9 тысяч лет до него. Это означает, что Платонова Атлантида затонула примерно 11 тысяч лет назад. А это как раз то время, когда начали подниматься атлантические воды, отмечает Коллина-Жерар.

К профессору Коллина-Жерару с энтузиазмом примкнули известные искатели «Титаника» Джордж Тулок и Поль-Анри Наржело. Они встретились с ним на археологической конференции, где профессор делал доклад о своей гипотезе, и были ею впечатлены. Незадолго до этого их подводная экспедиция к этому затонувшему кораблю, не менее легендарному, чем Атлантида, увенчалась триумфальным успехом — были найдены и подняты со дна многочисленные останки, переданные затем в специальный музей. И теперь, услышав о (вероятном) обнаружении Атлантиды, они сочли ее поиск таким же перспективным и стоящим делом, как поиск «Титаника», и предложили Коллина-Жерару свои услуги и свой двухместный батискаф. «Я слушал его на конференции, — рассказывает Наржело, — и, по-моему, я был его единственным слушателем. Но я тогда же подумал: «Это стоящая штука!» Ребенком я много читал об Атлантиде и, разумеется, был увлечен прочитанным, а то, что рассказывал Жак, открывало совершенно новый взгляд на вещи. Район, который он описывал, выглядел точно так, как его описывал Платон, — прямо за Геркулесовыми Столбами. Как только я это увидел, я подумал: «Это оно, Господи!» Я не мог поверить, что никто до сих пор не пришел к тому же выводу».

В настоящее время остров Спартель представляет собой грязевую отмель длиной около 8 км и шириной 3,5 км, лежащую в Атлантике примерно в 100 км к западу от Гибралтара, и, как уже сказано, его максимальная глубина составляет около 100 метров ниже уровня океана. Исследователи намереваются в скором будущем произвести там двухнедельную разведку, главная цель которой — выявление каких-то следов древней жизни на острове. «Мы уже обнаружили место, которое могло быть гаванью острова; — утверждает Наржело, — и если это подтвердится, то там же должен был быть и населенный пункт, а может, и центр тамошней цивилизации». Он признает, что в истинной Атлантиде вряд ли существовали величественные храмы и дворцы — ведь речь идет о культуре раннего каменного века, — но собирается искать с помощью подводной фотосъемки пещеры и другие места, где могли бы жить древние люди 11 тысяч лет назад. «Если мы найдем их, то вернемся на более длительный срок для более подробного исследования». Деньги, необходимые для такой разведывательной экспедиции — порядка 250–500 тысяч долларов, — Наржело намерен собрать из частных пожертвований и научных грантов.

Что ж, остается пожелать удачи этим искателям очередной Атлантиды. Их успех может принести много интересных сведений для науки. Если же они не обнаружат свою Атлантиду, нам тоже нечего беспокоиться — обязательно объявится следующая.

Проплывем над (возможной) грязевой Атлантидой и направимся дальше, по пути Колумба. На этом пути тоже много занимательных загадок, и главная из них, конечно, связана с самим Колумбом. На протяжении столетий, прошедших с его смерти (в 1506 году в испанском городе Вальядолиде), сложилась и утвердилась легенда, будто этот великий мореплаватель и первооткрыватель Америки родился в итальянском городе Генуя, в ту пору — независимой и богатой морской державе, обладавшей многочисленными колониями в Средиземном море и спорившей за гегемонию в этом ареале с Венецианской республикой. Генуя охотно эксплуатировала эту легенду, щедро воздавая хвалу своему великому сыну и поминая его везде, где только возможно — от памятника в морской гавани до названия своего главного аэропорта. Туристам показывали увитый плющом «домик Колумба» в пригороде Порта Сопрана, где якобы прошло Колумбово детство, и рассказывали трогательные истории: о том, как он пристрастился к плаваниям, глядя на корабли, возвращавшиеся из дальних плаваний в генуэзскую гавань; как в возрасте 21 года впервые сам отправился в море; как три года спустя участвовал в морском сражении при мысе Сан-Винцент; как был ранен и спасся вплавь, держась за обломок бревна с утонувшего судна, и как чудесным образом был вынесен на побережье Португалии.

Существовала, правда, небольшая деталь, которая слегка нарушала стройность и убедительность этого рассказа: в документах тогдашней Генуи практически отсутствовали какие бы то ни было упоминания о семействе «Коломбо» (как, согласно генуэзской легенде, назывался Колумб в Италии), не говоря уже о самом «Кристофоро Коломбо» (как, по той же легенде, должен был именоваться Колумб).

Некоторых исследователей это наводило на малопочтительные (по отношению к легенде) предположения, вплоть до того, будто «Христофор Колумб был на самом деле Христофор Коломб, генуэзский еврей», как писал в эпиграфе к своему известному стихотворению Владимир Маяковский.

Отсюда было рукой подать до совершенно уж непочтительных гипотез новейших русских авторов, которые вообще отрицают, будто Колумб куда-то плавал и что-то открыл (А. Бушков: «Россия, которой не было», стр. 36–44). Легко понять, до какой степени эти домыслы и предположения оскорбляли слух и вкус исследователей — уроженцев Иберийского полуострова, ревнивая национальная гордость которых уступает разве что их же титаническому национальному самоуважению. Здесь, в Иберии, давно уже считали, что Колумб всецело принадлежит Испании или, на худой конец, Испании и Португалии, месте взятым, что и составляет упомянутый полуостров. Считали, но доказать не могли.

И вот сенсация. Профессор Альфонсо Энсенат де Вильялонга из департамента американских исследований в университете города Вальядолида (того самого, где умер наш герой) выступил в газетах с утверждением, что его многолетние исследования неопровержимо свидетельствуют, что Колумб был фактически испанцем. Историки ошиблись в отождествлении генуэзской семьи, к которой он якобы принадлежал. Он родился не в 1451-м, как всегда считали, а в 1446 году. И его семья эмигрировала из Генуи на Иберийский полуостров вскоре после этого, так что называть его итальянцем просто смешно. Он говорил только по-кастильски и по-португальски, а не по-итальянски, и никогда не возвращался в Италию.

А как же корабли в генуэзской гавани, средиземноморские плавания, связи с пиратами, служба при дворе герцога Рене, сражение при мысе Сан-Винцент, ранение, чудесное спасение? А никак, говорит профессор Вильялонга. Всего этого просто не было. А если и было, то относилось к другому человеку — какому-то «Коломбо». А наш — испанский великий мореплаватель — должен по справедливости именоваться «Христофор Колон» — и в этом-то вся загвоздка! Как говорится, «Что в имени тебе моем?» А все в нем! И мы сейчас это увидим.

Профессор Вильялонга, который последние 10 лет своей 71-летней жизни затратил на изучение ранней биографии Колумба, утверждает, что все прежние исследователи ошибались в своем предположении, будто Колумб родился Христофором Коломбо и только в Испании превратился в Кристобаля Колона. Коломбо, говорит профессор, не мог превратиться в Колона — для этого он должен был звучать по-итальянски Колонно или даже просто Колон. Не случайно многовековые поиски генуэзских документов, проливающих свет на детство и юность «Христофора Коломба», оказались безрезультатны. Нужно было искать документы о семье «Колонно» или что-то в этом роде. И действительно, стоило профессору заняться такими поисками, как он тут же-обнаружил, что в архивах Генуи, Мадрида и Барселоны сохранилось нетривиальное число документов о богатой генуэзской купеческой семье Колонне, проживавшей в Генуе XV века и имевшей тесные связи с правительством Генуэзской республики. Обнаружился также и документ о том, что некий разорившийся купец Доменико Скотто попросился под покровительство рода Колонне и в благодарность за оказанную ему милость изменил свою фамилию на Доменико Колонне. У этого-то Доменико был, как показывают другие документы, сын Христофоро, 1446 года рождения, вместе с которым Доменико и его жена Мария Спинола эмигрировали в 1451 году в Лиссабон, надеясь поправить свои дела в Португалии. Здесь Кристобаль Колон, как стали называть 5-летнего мальчика, был отправлен для изучения латыни в училище португальского (а не итальянского, как ошибочно считалось до сих пор) города Павия, а затем — в мореходную школу, некогда основанную португальским принцем Генрихом Мореплавателем. Свое образование он завершил кратким пребыванием во францисканском монастыре в религиозном португальском центре Эвора (чем, возможно, и объясняется то, почему на свою первую встречу с королевой Изабеллой и королем Фердинандом он явился в рясе францисканского монаха).

Свои изыскания профессор Вильялонга изложил в подготовленной к печати книге «Жизнеописание Христофоро Колонне», которая должна, по его мнению, положить конец всем прежним легендам, развеять вековые предрассудки и вернуть Колонне-Колона в испано-португальское лоно. Что же до того, почему великого мореплавателя так долго называли Колумбом, то профессор Вильялонга объясняет, что в некоторых документах имя «Колон» было ошибочно записано как весьма созвучное «Колом», откуда уже было недалеко и до «Колумба». Можно думать, что следующим шагом испанских историков будет требование именовать первооткрывателя Америки только «Колоном» — и никаких «Колумбов». Не исключено, что некоторые пылкие головы потребуют и государство Колумбию переименовать в «Колонию»…

Что же до нас, то мы позволим себе остаться при мнении, что историческая истина, конечно, важна, но не до такой же степени, как историческое деяние. Назовите хоть горшком, только в печку не сажайте. И не преувеличивайте значение родословных. Допустим, не был Христофор Колумб ни Христофором Коломбом, ни генуэзским евреем, ни даже итальянцем Христофоро Коломбо — ну так что? Америку все-таки открыл он, а не мы с вами…

Если вы думаете, что открытие профессора Вильялонга исчерпало все загадки, связанные с Колумбом, то глубоко заблуждаетесь. Как мы предупреждали выше, на колумбовом пути есть много проблем. К примеру, в осведомленных кругах давно уже поговаривают, что Америку вообще открыли задолго до Колумба. Одни грешат на исландских викингов, другие на островитян Тихого океана, этих «мореплавателей солнечного восхода», как красиво назвал их некогда некий писатель, третьи — на неведомых уроженцев Древней Африки. Кто бы это ни был, все они уходили на своих парусных кораблях, катамаранах или выдолбленных из бревна лодках в тысячекилометровые плавания и порой, гонимые ветрами и течениями, оказывались совсем не там, куда плыли.

Все эти доколумбовы гипотезы одинаковы тем, что их авторы никаких достоверных доказательств представить не могут, так — одни лишь скудные исторические намеки да блеклые следы. Но чем меньше у них доказательств, тем больше свобода и полет их фантазий и тем более они волнуют и разжигают наше воображение. Да и вообще, разве рассказы о неведомых плаваниях неведомых корабелов в поисках неведомых земель в неведомые времена — не один из самых увлекательных жанров историко-географической беллетристики? У меня самого была когда-то замечательная книга, посвященная всем этим гипотетическим плаваниям, книга, которую я регулярно перечитывал, — она называлась «Неведомые земли», автор Хеннинг, четыре объемистых тома в сине-красном твердом переплете, — но я однажды, дурак, этаким широким жестом подарил все эти тома случайному гостю-коллекционеру с радиостанции «Свобода». Он так долго и нудно у меня их выпрашивал за деньги, что я не смог устоять от соблазна шикануть, о чем теперь мучительно жалею. Тем более что гость этот впоследствии оказался советским шпионом на «Свободе» — в прямом и переносном смысле.

Недавно в этом замечательном жанре «историй мореплаваний» появилась очередная гипотеза. Автор ее — британский моряк, бывший командир подводной лодки, а также эксперт по навигации Гэйвен Мензис. Свои изыскания он проводил много лет и вот некоторое время назад доложил наконец о результатах этих исследований на очередном заседании Королевского географического общества Великобритании. Сам факт, что его заслушали в столь уважаемом и авторитетном кругу, включавшем ученых-географов и историков, специалистов по картографии, морских офицеров и дипломатов, свидетельствует, что к гипотезе Мензиса и нам стоит отнестись, по крайней мере, с благожелательным вниманием. Чем мы хуже дипломатов? Тем более что гипотеза и впрямь весьма любопытна.

Подобно многим другим выступавшим на этом поле до него, Мензис говорит, что все началось со случайного обнаружения им такого факта: уже в 1428 году в распоряжении португальцев имелась карта, на которой (обратите внимание — за 70 лет до Колумба!) были показаны Африка, Австралия, Америка и множество островов — и все это в поразительно точных деталях.

Например, на карте явственно виднелись мысы Доброй Надежды (оконечность Африканского материка) и Горна (оконечность Южной Америки), хотя, как известно, португальцы не проплывали там вплоть до конца XV века.

По утверждению Мензиса, именно эта карта, попав каким-то образом в Венецию, а из Венеции, в 1428 году, в Португалию, стала предшественницей нескольких аналогичных ей карт, получивших хождение в Европе в конце XV — начале XVI века. На основании 14-летнего изучения вопроса Мензис утверждает, что первые европейские мореплаватели, включая Колумба и Магеллана, имели в своем распоряжении такие карты. По мнению Мензиса — и тут начинается самая интересная и оригинальная часть его гипотезы, — загадочную карту привез в Венецию богатый купец и путешественник, некий Николо де Конти, только что вернувшийся тогда в родной город из Китая. А в Китае, продолжает Мензис, де Конти, видимо, был знаком (не исключено, что в силу личного участия) с географическими открытиями, сделанными во время недавно закончившегося плавания адмирала Чэнг Хе.

Дальше следует рассказ. В начале XV века, напоминает Мензис, Китай был крупной морской державой и располагал большим флотом. Командовал этим флотом ближайший доверенный человек императора, его евнух Чэнг Хе. Адмиралу было поручено двинуться во главе могучей эскадры из 100 с лишним судов в плавание на запад! чтобы проложить новые торговые (а возможно, и завоевательные) пути по Индийскому океану, омывающему земли Южного Китая. Корабли Чэнг Хе достигли восточных берегов Африки, говорит Мензис, но не вернулись на родину, а поплыли дальше, обогнули мыс Доброй Надежды и двинулись на запад через весь Атлантический океан. Они добрались до Карибских островов, которые Колумб открыл лишь 70 лет спустя, спустились оттуда вдоль берегов Южной Америки, обогнули мыс Горн, поднялись снова на север, вошли в нынешний Калифорнийский залив, оттуда опять спустились на юг и повернули на запад, в результате чего наткнулись на Австралию, открыв ее чуть ли не за 200 лет до европейцев, и лишь оттуда наконец двинулись на родину, обогнув тем самым весь земной шар почти за 100 лет до Магеллана. Это во всех отношениях выдающееся плавание состоялось, по расчетам Мензиса, с марта 1421 по октябрь 1423 года.

В доказательство правильности проложенного им гипотетического маршрута экспедиции Чэнг Хе Мензис указывает на упомянутые выше особенности карт (очертания Южной Африки, Австралии и Калифорнийского залива, мысов Доброй Надежды и Горна, правильные определения широты и долготы этих пунктов земного шара), а также на остатки огромных старинных деревянных кораблей, найденные на берегах некоторых островов Карибского моря и в Австралии, й некоторые китайские предметы того времени, обнаруживаемые в весьма удаленных местах Америки и Африки. Он выражает предположение, что китайские навигаторы определяли свое положение в море, а также широту и долготу посещаемых ими мест как с помощью Полярной звезды (когда их путь проходил в Северном полушарии), так и руководствуясь звездой южного ночного неба — Канопусом. К этому выводу он пришел, реконструировав на своем домащнем компьютере возможную систему небесной навигации, которую могли применять китайские мореплаватели начала XV века.

Судя по отчетам газет, сенсационное сообщение Мензиса (подкрепленное семнадцатью страницами документальных доказательств и обещанием привести все остальные доказательства в готовящейся к публикации книге) было встречено со смешанными чувствами. Историческая его часть не нашла оппонентов, географическая и собственно «корабельная» стороны тоже были признаны вполне правдоподобными. Больше всего сомнений вызвали его рассуждения о «секретных» китайских картах, якобы имевшихся у Колумба и Магеллана, а также сообщения о найденных им остатках девяти китайских судов на карибских берегах. Тамошние берега так хорошо обследованы, заявили некоторые оппоненты, что такие остатки были бы наверняка замечены много раньше. Но более всего против гипотезы Мензиса говорил тот факт, что ни одна современная история картографии не упоминает о том, будто Чэнг Хе посещал какие-либо иные земли, кроме берегов Восточной Африки. Стоит, однако, сказать, что, невзирая на эти скептические замечания, издатели, присутствовавшие на заседании, сразу же по окончании прений заторопились в зал, где был назначен аукцион на покупку прав для издания книги Мензиса. Их можно понять — мы ведь тоже живем сейчас в век великих географических открытий, не менее великих, чем во времена Колумба и Магеллана: то кто-то откроет местоположение Рая, то другой, прямо с самолета — остатки Ноева ковчега, то третий — гору Синай в Аравийской пустыне — и жадное до сенсаций человечество хочет обо всем этом узнать — и поскорее, чтобы потолковать на очередной «тусовке». И правильно. Ведь этого даже у Хеннинга не узнаешь…

Не только Королевское географическое общество интересуется всякими загадками прошлого (см. предыдущий рассказ) — Королевское астрономическое общество, оказывается, тоже их не чурается. Иллюстрацией этого является нижеследующая история, связанная не просто с какой-нибудь обычной загадкой прошлого, а с тайной самой Вифлеемской звезды.

Евангелии, рассказывающие о жизни Иисуса Христа, утверждают, что его рождение сопровождалось появлением над Вифлеемом (тогдашним и нынешним Бейт-Лехемом) чудесной звезды. Вот как описывает это событие апостол Матфей: «Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: где родившийся Царь Иудейский? ибо мы видели звезду его на востоке и пришли поклониться Ему… Тогда Ирод, тайно призвав волхвов, выведал от них время появления звезды. И, послав их в Вифлеем, сказал: пойдите, тщательно разведайте о Младенце, и, когда найдете, известите меня… Они, выслушав царя, пошли: и се, звезда, которую видели они на востоке, шла перед ними, как наконец пришла и остановилась над местом, где был Младенец».

Люди, убежденные в правдивости каждого слова Боговдохновенных книг, вроде Евангелий, разумеется, не нуждаются ни в каких объяснениях этого необычного феномена, поскольку знают, что в мире нет ничего необычного или «чудесного», ибо все в нем — одни только деяния Всевышнего — и ничего больше. Люди, совершенно не верящие во Всевышнего, не верят также в Боговдохновенность каких бы то ни было книг, и поэтому для них загадка Вифлеемской звезды — тоже не загадка, а просто «очередная выдумка мракобесов».

Трудность возникает для тех, кто посредине и хотел бы согласовать каждое слово этих книг с представлениями современной науки, или, иначе говоря, дать этим словам некое «научное объяснение».

Самую внушительную попытку такого рода предпринял не так давно сэр Патрик Мур, бывший британский королевский астроном, опубликовавший в сентябре 2001 года книгу «Вифлеемская звезда». В ней он последовательно проанализировал все возможные небесные явления, которые могли бы лежать в основании «мифа о Вифлеемской звезде»: вспышка сверхновой, совмещение нескольких планет, прохождение кометы и т. п. — и пришел к оригинальному заключению, что наиболее удачно удовлетворяет всем описанным в Евангелии обстоятельствам явление «падающих звезд», то есть потока метеоров, представляющихся земному наблюдателю вылетающими из одной точки неба, из одного созвездия.

Еще до выхода в свет книги сэра Мура та же проблема была рассмотрена в двух других сочинениях. Британский астрофизик Марк Киджер опубликовал книгу «С точки зрения астронома» (1999), в которой предлагал свое объяснение Вифлеемской звезды как редкого сочетания двух явлений — вспышки сверхновой звезды и необычного совмещения планет. Киджер нашел такой момент в древней истории, когда два этих события произошли почти в одно и то же время. В 5-м году до н. э. на небосводе появилась вспыхнувшая новая звезда, а в 6-м и 7-м годах происходили неординарные совмещения нескольких планет. По убеждению Киджера, появление новой звезды сразу вслед за этими необычными совмещениями планет вполне могло показаться древним людям явным предзнаменованием чего-то незаурядного.

Тем, кого насторожит кажущееся несовпадение дат, напомним, что, согласно современным представлениям, Христос родился не в нулевом году той эры, которую христиане называют его именем и отсчитывают со дня его рождения. В результате нескольких ошибок в календарных расчетах средневековых христианских богословов нулевой момент нынешнего календаря несколько сместился. Действительная дата рождения Христа приходится на 4-й или даже на 5-й год «до рождества Христова», так что в этом отношении гипотеза Киджера вполне совпадает с историей. Труднее представить себе, чтобы древние волхвы не бросились в Вифлеем уже по первому зову — совмещению планет — и ждали бы целый год, а то и два до появления новой звезды на небосводе.

И вот не так давно в «Ежеквартальнике Королевского астрономического общества» (вот оно, это общество!) — в 36-м его томе, на 109-й странице — появляется вдруг статья американского астронома Майкла Мольнара, в которой утверждается, что хотя гипотеза Киджера абсолютно неверна, поскольку никакая новая звезда в то время на небосводе не появлялась, но Вифлеемская звезда все-таки существовала, причем именно в нужное время и в нужном месте. Только она была не совсем звезда, не совсем тогда, а главное — не совсем видима. Точнее — совсем невидима. Тем не менее нечто незаурядное — по крайней мере, с точки зрения тогдашних астрологов (они же — тогдашние астрономы), — несомненно, происходило. И вот это «невидимое» вполне могло породить рассказ о пресловутой «звезде».

В таком описании гипотеза Мольнара выглядит, как попытка одной загадкой объяснить другую. На самом деле, однако, никакой новой загадки тут нет. Мольнар попросту произвел расчет движения видимых небесных тел с 10-го по 1-й годы до новой эры и показал, что во второй половине этого промежутка, а именно в марте — апреле 6 года, произошли два астрономических события, которые не могли не взволновать тогдашних астрологов, в просторечии — «волхвов» (то есть мудрецов). Этими событиями были два подряд затмения Юпитера Луной, причем оба раза в одном и том же месте — в юго-западной части неба, в созвездии Овна.

Чтобы понять, почему это могло взволновать астрологов-волхвов, нужно иметь в виду два обстоятельства. Во-первых, астрология, зародившаяся в Древней Вавилонии и распространившаяся оттуда по всей эллинистической, а позднее — Римской империи, была к тому времени весьма развитой областью знания, и тогдашние астрологи умели рассчитывать движения планет с точностью, которая поражает современных астрономов. Во-вторых, их расчеты всегда имели прикладное значение: они лежали в основе предсказаний, к которым и рядовые люди, и венценосные особы вроде римских императоров относились с глубоким уважением и полным доверием. Поскольку планеты, звезды и созвездия связывались с судьбами отдельных людей и даже целых стран, любые незаурядные астрономические события вроде затмений тотчас объявлялись предзнаменованиями или отражениями незаурядных, житейских и политических событий.

Подтверждение последнего тезиса приносят не только сочинения древних авторов, но такие неожиданные, казалось бы, источники, как монеты. Римляне традиционно чеканили на монетах некие символы, отражающие те или иные важные события, и эти символы, как правило, были астрологическими. Например, во времена императора Нерона была выпущена монета с изображением барана (знак созвездия Овна), оглядывающегося на полумесяц и звезду. Это должно было напоминать о затмении Луной Венеры, произошедшем 25 апреля 51 года. Римский историк Светоний сохранил для нас предсказание тогдашних астрологов, которые связали это затмение с судьбой Нерона: они предсказали, что он будет свергнут в Риме, но воцарится вновь в Иерусалиме, потому что созвездие Овна считалось тогда астрологическим символом Иудеи (об этом говорится в сочинении александрийского астролога Клавдия Птолемея «Тетрабиблос» («Четверокнижие»): «Если что-нибудь важное должно произойти в Иудее, то знак этому должен появиться в созвездии Овна»).

Мольнар, давний любитель древних монет, хорошо знал всю эту символику, и когда, рассматривая монеты 7 года новой эры, найденные в Антиохии (столице римской провинции Сирия), увидел на каждой из них изображение бога Юпитера, а на оборотной стороне — изображение овна, взирающего на звезду, то сразу же понял, что эти монеты должны были быть отчеканены в честь какого-то астрономического и политического события, связанного с Иудеей. Поскольку Юпитер считался у римлян символом императорской власти, событие, видимо, было связано с каким-то очередным достижением императорской политики. Перелистав исторические труды, он нашел, что в 6 году новой эры римляне сместили Иродова сына и наследника Архелая и присоединили Иудею к провинции Сирия. Монеты же, найденные в сирийской столице, датировались следующим годом, и, исследуя движение планет за этот год, Мольнар обнаружил, что в 7 году новой эры Юпитер сначала виднелся вблизи Меркурия, а затем почти рядом с Луной. Видимо, эти сближения и были сочтены небесными знамениями, свидетельствующими о том, что боги одобряют действия римлян в отношении Иудеи. В честь такого совпадения явно стоило отчеканить специальные монеты.

Что же касается собственно «Вифлеемской звезды», то догадка о природе этого явления родилась у Мольнара из случайной находки. Он купил старинную римскую монету, относящуюся к 6-му году до н. э., на которой опять увидел изображение барана («овна»), глядящего, обернувшись через плечо, на звезду. Поскольку знак Овна в зодиаке покрывает период с 21 марта по 20 апреля и поскольку вблизи Луны в 6-м году до н. э. находился Юпитер, Мольнар, будучи астрономом, подумал, что стоило посмотреть, что было с Юпитером и Луной в марте — апреле того года. А посмотрев (т. е. рассчитав движение этих светил вспять), обнаружил, что как раз в те дни, 20 марта и повторно 17 апреля 6-го года до н. э. Юпитер претерпел — редкое совпадение! — два лунных затмения подряд — и притом именно тогда, когда был «на востоке», то есть в восточной части неба.

Теперь мы уже можем понять ход дальнейших рассуждений американского астронома.

Юпитер, как мы уже видели на примере Нерона, был, по представлениям астрологов, связан с судьбами императоров; не случайно римский астролог Фигулус, увидев знак Юпитера в гороскопе будущего императора Августа, предсказал сенату: «Ныне родился вождь мира». В Иудее же издревле существовало другое пророчество, процитированное апостолом Матфеем как раз в приведенном вначале отрывке о Вифлеемской звезде: «Ибо написано через пророка: и ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных; ибо из тебя произойдет Вождь, Который упасет народ Мой, Израиля». Всякий грамотный астролог, увидев такое совпадение, должен был немедленно понять, что у евреев родился (или должен вот-вот родиться) кто-то, кто затмит императоров и царей. Астрологов же в древнем мире хватало. И вера в астрологию была распространена невероятно. Как и сегодня, кстати. Но в наши дни эту веру труднее понять. Ведь людям сегодня прекрасно известно, что планет куда больше, чем думали создатели астрологических расчетов (уже после них были открыты Уран, Нептун и Плутон), так что уже хотя бы поэтому такие расчеты выглядят весьма сомнительно.

Впрочем, кому хочется верить, тем ничто не помеха. А во времена, о которых идет речь, были — известны пять планет (не считая Земли), которые вместе с Солнцем и Луной образовывали «семь небес» и своим положением относительно «неподвижных» звезд давали астрологам указания на предстоящие события. Порой даже весьма детальные указания, как, например, то, которое приводит великий астроном древности Птолемей: «Если Венера совместится с Марсом и Юпитер будет виден в то же время, а Марс появится в лучах Солнца, то женщины начнут совокупляться со слугами и вообще всяким низкородным сбродом и даже с чужестранцами и бродягами». Так что уж на рождение «иудейского царя» астрологические книги наверняка могли указать. И потому «Волхвы», т. е. тогдашние мудрецы-астрологи, полагает Мольнар, могли истолковать эти незаурядные астрономические события в свойственном им духе. Вычислив предстоящее затмение Юпитера в созвездии Овна, они могли прийти к выводу, что и оно знаменует собой «рождение Вождя», только среди евреев, — того самого «вождя-спасителя», предсказанного еврейскими пророками.

Взволнованные столь выдающимся событием, они явились ко двору Ирода, чтобы выяснить, где именно, по еврейскому пророчеству, оно должно произойти. Узнав, что в Вифлееме, они должны были еще больше взволноваться: ведь Вифлеем находится к юго-западу от Иерусалима, то есть как раз в той стороне, где происходили оба юпитерианских затмения. Судя по тому, что второе из этих затмений произошло, согласно Евангелию, как раз в тот момент, когда волхвы от Ирода направились в Вифлеем, их визит в царский дворец имел место именно 17 апреля 6 года до новой эры: говорит же Матфей, что «звезда, которую они видели на востоке, шла перед ними». На самом деле, утверждает Мольнар, эта «звезда», то есть Юпитер, как раз и не была видна, но волхвы шли так уверенно, будто она их и в самом деле «вела», — ведь они ее «вычислили». А Матфей, не знавший тайн астрологии, конечно, не мог и помыслить, что волхвы шли согласно своим расчетам, и в простоте душевной записал, что их вела чудесная Вифлеемская звезда.

Из гипотезы Мольнара вытекает чрезвычайно важное следствие: если Иисус действительно существовал, то родиться он должен был не в 1 году новой эры, названной его именем, а в день затмения Юпитера, то есть 17 апреля 6 года ДО новой эры (дату 20 марта Мольнар отверг, т. к. она чуть-чуть выходила за границы периода созвездия Овна). И этот свой вывод Мольнар подтверждает еще одним дополнительным совпадением: Ирод умер в 4 году до новой эры и незадолго до смерти приказал перебить «всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от ДВУХ лет и ниже, по времени, которое он выведал у волхвов». Почему «от двух лет», а не старше? Потому что «по времени, которое он выведал у волхвов» (то есть по времени вычисленного ими первого затмения Юпитера), Иисусу в 4-м году до новой эры как раз и должно было быть чуть меньше двух лет — но лишь в том случае, если он родился в 6-м году до н. э. Как говорилось выше, историки давно подозревали, что Иисус, если он существовал, родился раньше исчисленной Церковью даты, и вот сейчас Мольнар нашел дополнительное и независимое подтверждение правоты их сомнений.

Все это, разумеется, не доказывает реальности существования Иисуса. Ведь, в сущности, Мольнар всего лишь показал, что в 6 году до новой эры произошли два астрономических события, которые МОГЛИ дать составителям Евангелий повод для создания рассказа о Вифлеемской звезде (которую на самом деле никто не видел, потому что попросту не мог увидеть). Но никаких доказательств связи этих астрономических событий с рождением «реального» Христа Мольнар привести не может. Более того, из его же рассуждений следует, что дело скорее всего обстояло с точностью до наоборот: сначала произошли указанные астрономические события а уже затем эти события в общем духе тогдашней астрологической символики и веры в фантастические «пророчества» были привязаны к рассказу о «рождении Спасителя». Так что достоверность этого главного евангелического рассказа по-прежнему остается под сомнением. Но Мольнар и не ставил своей задачей анализ достоверности евангелий. Он попросту хотел предложить вниманию ученых новую гипотезу, объясняющую миф о Вифлеемской звезде. И с этой задачей, следует признать, он справился весьма успешно.

На этом, однако, эта занимательная история не закончилась. Гипотеза Мольнара подверглась критике. Сэр Патрик Мур указал, что затмение Луной Юпитера 17 апреля 6-го года до н. э. происходило средь бела дня и не могло быть увидено никем, даже волхвами. А специалисты по истории астрологии усомнились в том, что «волхвы» могли истолковать невидимое затмение как указание на «рождение царя». Мольнар, разумеется, не сдался, стал искать, как бы опровергнуть возражения критиков, и вот недавно объявил, что ему удалось наконец «решающее» подтверждение выдвинутой им гипотезы. По его словам, это подтверждение содержится в книге астролога Матернуса, написанной в 334 году н. э. По словам Мольнара, ему удалось разыскать творение Матернуса «Матесис», в котором черным по белому описано астрологическое явление, включающее затмение Юпитера Луной, и сказано, что это предвещает рождение великого царя. Правда, царь этот не назван по имени, хотя автор — христианин и книга написана спустя три столетия после рождения Иисуса, но, как говорит Мольнар, «в те времена все читатели книги прекрасно понимали, что это замечание относится именно к Иисусу, а указанное астрологическое событие — это знаменитая Вифлеемская звезда».

Матернус, по мнению Мольнара, просто не хотел вовлекать христиан в астрологические дебаты, которые только смутили бы их умы и отвлекли от мыслей о самом Иисусе. И вполне возможно, что Мольнар в этом прав. Во всяком случае, одного человека ему уже удалось убедить — Овен (!) Гингрич, историк астрономии из Гарвардского университета, заявил, что гипотеза Мольнара кажется теперь «очень серьезной». Но вот переменил ли свое мнение сэр Патрик Мур, нам пока неизвестно.

История, которую я намереваюсь рассказать, тоже связана с Евангелиями, но произошла сравнительно давно, в декабре 1993 года, в Иерусалиме. В научных кругах она тогда произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Сегодня, во времена поголовного увлечения «Кодом да Винчи», она звучит особенно актуально, показывая, что Ничего нового Браун не написал, он лишь добросовестно переписал то, что давно было известно, только слегка разбавил это детективной интригой — надо сказать, весьма примитивной. Итак, некий археолог по имени Леон Декур несколько месяцев вел бесплодные раскопки в одном из старинных уголков древней еврейской столицы. В тот декабрьский вечер 1993 года стояла обычная для израильской зимы пасмурная и пронизывающе холодная погода, и Декур отправил рабочих домой пораньше. Сам же он решил еще немного поковыряться в раскопе. Рассеянно разгребая груду земли в углу глубокой ямы, он вдруг заметил, что в пыли блеснуло что-то металлическое. Руки его заработали энергичнее и осмысленнее, бережно расчищая находку, и вот он уже увидел ее целиком. Можно представить себе его восторг: его глазам открылась старинная медная чаша с остатками какого-то темного вещества. В тусклом вечернем свете Декур не мог разобрать, что это за вещество и к какому времени относится чаша. Какое-то время он задумчиво смотрел на нее, и вдруг его пронзила ослепительная догадка. Нет, он не воскликнул, как когда-то Архимед: «Эврика!» Но он воскликнул нечто, не менее знаменитое: «Грааль!» И в этом месте я вынужден остановиться. Даже в наши времена поголовного увлечения романами Брауна далеко не все знают, что такое Грааль, и потому не все могут в полной мере оценить восклицание Декура. Слово «Грааль», или «святой Грааль», произошло от латинского «gradalis», которое, в свою очередь, восходит к древнегреческому «кратер» — сосуд для смешивания вина с водой. Но в старофранцузском сочетание «Святой Грааль» — «Сангреаль» — имеет еще и иной смысл: «истинная кровь». А древнеирландское cryo, из которого тоже выводят слово «Грааль», означает «корзину изобилия». Итак, «Грааль» — это сосуд для вина и одновременно — чаша со святой кровью, да еще и корзина изобилия. Почему у этого слова так много смыслов? А потому, что это непростое слово. Оно связано со старинной христианской легендой, даже с несколькими сразу.

Согласно рассказам о жизни и смерти Иисуса Христа, составляющим содержание т. н. Евангелий (по-гречески — «Благая весть»), свой последний вечер перед арестом, судом и казнью Иисус провел в Гефсиманском саду, где вместе с учениками (апостолами) отмечал великий еврейский праздник Песах (христианской Пасхи тогда еще не было, поскольку Иисус был еще жив и до появления христианства было еще далеко). Евангелия утверждают, что, подняв чашу с пасхальным вином и кусочек мацы, Иисус произнес, указывая на вино: «Се кровь моя», а затем, указывая на мацу: «А се плоть моя». Закончив вечерю, он вышел в сад, где его вскоре и схватили римские легионеры. Выданный Пилатом Синедриону, Иисус был признан смутьяном и бунтовщиком и осужден на смертную казнь. В духе римских обычаев он был распят на кресте. Далее легенда утверждает, будто некто Иосиф Аримафейский снял его тело с этого креста и бережно собрал кровь Иисуса в ту самую чашу, из которой Иисус пил вино на своей «тайной вечере». Таким образом, пророчество Иисуса исполнилось: в чаше оказалась Христова кровь. А дальше, если верить легенде, было вот что.

С этой святой кровью Иосиф Аримафейский отправился проповедовать христианство европейским варварам. Так чаша оказалась в Европе. Вскоре, повествует легенда, она обнаружила свои чудодейственные свойства. Чудеса сыпались из нее как из рога изобилия: слепые, прикоснувшись к чаше, становились зрячими, увечные — здоровыми, бесплодные женщины — беременными. Вся эта история и чудесные свойства чаши привели к тому, что она получила собственное имя — «Сангреаль», или попросту «Грааль» (говорят еще — чаша святого Грааля). Позже Грааль затерялся или был спрятан — в каком-то из монастырей, и это положило начало длительным поискам чаши, каковыми рыцари занимались все средние века — в свободное от крестовых походов время. История этих поисков легла в основу знаменитых средневековых романов — «Персиваль» Кретьена де Труа и «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха, главным героем которых является один из рыцарей «Круглого стола» короля Артура по, имени Парсиваль (франц. Персиваль, нем. Парциваль или Парсифаль); в XIX веке еще один небезызвестный человек, по имени Рихард Вагаер, написал по мотивам этих романов оперы «Лоэнгрин» и «Парсифаль» (о сыне Парсифаля). Теперь, надеюсь, вы уже понимаете, что побудило Леона Декура издать свой восторженный возглас. Еще бы — ведь он нашел древнюю винную чашу именно в том городе, где происходила «тайная вечеря», и вдобавок неподалеку от того самого Гефсиманского сада, где она происходила! А кроме того, ко дну чаши прилипло темное вещество, которое весьма походило на засохшую человеческую кровь. Как было не предположить, что это именно та самая чаша святого Грааля, с которой связано столько легенд и столько веков бесплодных поисков?! А если это действительно так, то громадные последствия столь сенсационного открытия сразу становятся очевидны — ведь в результате в руках историков впервые в истории могло оказаться прямое доказательство реального существования Иисуса Христа! (Вопрос о том, каким образом чаша вернулась из Европы в Иерусалим, Декура почему-то не заинтересовал.)

Какой-нибудь другой археолог, возможно, воздержался бы от столь скоропалительного вывода. Он бы поначалу исследовал находку, определил ее возраст и лишь потом вынес суждение. Но дело в том, что Декур давно, напряженно и страстно желал найти следы существования Иисуса. За 15 лет до этого он уже потряс однажды весь научный и околонаучный мир сообщением, будто ему удалось найти пергамент с «оригиналом» знаменитой «Нагорной проповеди» Христа — той самой, что начинается словами «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное». Декур действительно нашел тогда какую-то древнюю рукопись, свет в тот раз тоже был вечерний и тусклый, рукопись была в плохом состоянии, исследователь был необыкновенно возбужден находкой — ничего удивительного, что ему почудилось, будто он нашел именно то, что искал. Но в тот раз предположение Декура быстро опровергли: пергамент оказался намного моложе Иисусовых времен. И вот теперь, через 15 лет, в руках Декура оказалась загадочная чаша — как было не подумать первым делом о святом Граале?

В кругах археологов Декур вообще-то считался хорошим ученым: его послужной список содержал всего лишь один случай излишней поспешности — тот самый, с «Нагорной проповедью». Поэтому его сообщение о небывалой находке было опубликовано в серьезном научном журнале. Разумеется, археологический мир отнесся к этой новой сенсации с должной осторожностью, но зато мир околонаучный был необычайно взволнован публикацией. Слухи о необычайной находке в Иерусалиме передавались из уст в уста. А вскоре последовала еще одна сенсация: анализ вещества, налипшего на дне найденной Декуром чаши, подтвердил, что это действительно остатки человеческой крови, к тому же самой универсальной группы, «ноль плюс», пригодной для переливания всем без исключения людям. Что дало Декуру повод в очередной раз воскликнуть: «А чего иного вы ожидали от крови Иисуса?!»

Увы, больше о загадочной чаше мир ничего не услышал. То ли ее придирчивое изучение показало, что она тоже «не того времени», то ли обнаружилось еще что-то неприятное, но разговоры о ней прекратились. Ясно, что Декур опять поторопился со своей сенсационной гипотезой. Верно учит нас знаменитое правило, именуемое «бритвой Оккама», — не следует громоздить гипотезы без надлежащей надобности. Вся сенсация Декура была основана на том, что в какой-то старинной чаше были найдены остатки чьей-то крови. Стоит ли выдвигать для объяснения этой находки столь монументальные гипотезы, если те же факты могут быть объяснены куда более просто и прозаически? Мало ли чья это может быть чаша, мало ли чья кровь…

Разумеется, верующие и склонные к мистике люди такими прозаическими объяснениями не удовлетворятся. И действительно — известие о находке «чаши святого Грааля» возбудило эти круги самым неимоверным образом. Некоторые из самых возбужденных — видимо, под впечатлением нашумевшей картины «Юрский парк», где рассказывается о «воскрешении» динозавров по остаткам их хромосом, — тут же предложили применить ту же (на самом деле — еще не существующую) «методику» для воскрешения… Иисуса Христа. Они призвали ученых выделить из остатков крови, найденной в декуровской чаше, «хромосомы Иисуса» и из них «вырастить», а затем «оживить» его тело.

К чести самого Леона Декура, надо сказать, что даже на пике славы он категорически отверг всякую возможность, да и желательность искусственного воссоздания основоположника христианства. Тем не менее и он тоже какое-то время (пока сенсация не умерла) уговаривал биологов попытаться выделить из остатков найденной в чаше крови хромосомы ее древнего хозяина. Декура, как он заявил тогда, больше всего интересовало, будут ли эти хромосомы похожи на человеческие. Лично он был убежден, что они окажутся принципиально иными. А какими же? — наверняка удивитесь вы. Ясно, какими, отвечает Декур. Божественными. Иисус ведь, согласно Евангелиям, был «Сыном Божьим»! И родился он, как утверждают Евангелия, от «непорочного зачатия» Девы Марии. Как же должен современный человек понимать легенду о таком зачатии?. — спрашивал Декур. И сам себе отвечал: ее следует понимать как рассказ об искусственном оплодотворении девушки Мириам с помощью «Божественного сперматозоида». «Не может же, в самом деле, разумный человек поверить в россказни древних греков, будто боги совокуплялись с людьми в виде быков или лебедей», — убежденно заявлял Декур.

Действительно, не может. Но и в «Божественный сперматозоид», доставленный в Мириамнино лоно в клювике усердного голубка, — тоже не может. На то он и современный человек, худо-бедно разбирающийся в технике искусственного оплодотворения. Почему же Леон Декур — тоже вполне современный человек — так энергично настаивал на проверке древней легенды?

Наверно, хотел в модном сегодня духе сочетать науку с верой, — как Леду с лебедем. Но, как видите, не получилось.

История, как видите, действительно интересна — уже хотя бы тем, что напомнила нам о знаменитой чаше Грааля. Ведь легенды, связанные с этой чашей, далеко не исчерпываются тем, что я вам по необходимости коротко здесь рассказал. С той же чашей связана, например, и еще одна сенсационная гипотеза: будто она на самом деле представляет собой не что иное, как исчезнувший Ковчег Завета! История Ковчега тоже окружена многочисленными легендами, на сей раз — еврейскими, и вот несколько лет назад английский журналист Грэм Хэнкок опубликовал толстую книгу под названием «Знак и печать», в которой заявил, что Ковчег и Грааль — это одно и то же, и вдобавок — что ему в результате многолетних поисков удалось наконец найти этот знаменитый Ковчег, но уже не в Иерусалиме, а… в Эфиопии. Поэтому я лучше продолжу еще одним очерком на библейскую тему.

Перефразируя известный афоризм, можно сказать, что патриотизм — это не только прибежище негодяев, это еще и прибежище фальсификаторов. Желание подтвердить героический характер своей древней истории обуревает многих патриотов и зачастую толкает их к бессознательной и даже весьма сознательной фальсификации или к жадному потреблению такой фальсификации, сочиненной другими. Спрос, как известно, порождает предложение, и вот уже некто Петухов (фамилия и библиография хранятся в Интернете) сочиняет новую историю государства российского, начиная с появления славного народа россов, каковое состоялось 40 тысяч лет тому назад. Нет, вы не ослышались — 40 тысяч. И вот уже некто Фоменко сотоварищи (см. тот же Интернет) извещает «урби ет орби», что вся древняя, средневековая и новая история человечества, есть не что иное, как история великой империи россов, простиравшейся на всю индоевропейскую ойкумену. И вот уже некто Бушков… впрочем, несть числа этим лжеутешителям патриотических вожделений, этим отечественным баснописцам, этим лукавым и небескорыстным сказителям-исказителям, и многотомные подвиги их на ниве занимательного фальсификаторства еще долго будут развлекать наших детей и недорослей.

Нельзя, однако, не признать, что все эти попытки создать узко отечественную присыпку от патриотического зуда, как правило, грубы и топорны. То ли дело — фальсификация библейско-евангельская, ставящая своей целью подтвердить реальное существование царя Соломона или Иисуса Христа! Такие сенсации не ограничиваются пределами отечества, для них воистину несть ни эллина, ни иудея, и захватывающе интересны они не для сотен тысяч или даже миллионов, а для сотен миллионов людей. Да что там «интересны»! С чудной, волнующей силой играют они на струнах глубочайших верований этих сотен миллионов. А за веру люди, как известно, шли и на костер. А посему человек, избравший профессией подделку такого рода древностей, в буквальном смысле играет с огнем. И бывает, что огонь его и лизнет. Как в случае, который побудил нас к написанию сего очерка. Мы имеем в виду суд над Одедом Голаном.

Фальсификаторов всегда было достаточно — хотя бы потому, что всегда доставало недалеких патриотов всякого толка, готовых ухватиться за любую желанную подделку. Каждая эпоха знала своих знаменитых фальсификаторов, об их бесславных деяниях написаны увлекательные тома, и вполне может оказаться, что Одед Голан будет когда-нибудь причислен к их списку. Надо думать, израильская полиция, предъявившая ему не так давно свои обвинения, и израильское Управление древностей, давно точившее на Голана клык, именно такого мнения. Обвинительное заключение перечисляет несколько выдающихся подделок, которые Голан выбросил за последние годы на мировой рынок. Все они вызывали международную сенсацию, заставляя сердца вышеупомянутых сотен миллионов людей учащенно забиться в радостном предвкушении, а руки сотен специалистов — тотчас схватиться за перья. Да и как не схватиться? Ведь вот уже много лет историки и археологи сетуют, что у них нет или почти нет никаких документальных или археологических свидетельств существования сильного Иудейского царства с Соломоновым храмом в Иерусалиме, с развитой культурой и письменностью. И вдруг — пожалуйста: Одед Голан предлагает Израильскому музею обломок древней каменной плитки с вырезанной на ней надписью, в которой сообщается о перестройке иудейским царем Иоашем Соломонова храма в 812 году до н. э. И эта надпись разом снимает несколько дамокловых вопросительных знаков, томительно нависших над библейской историей: напрямую подтверждает существование первого храма; косвенно подтверждает историческую верность библейских списков иудейских царей и других спорных деталей библейских рассказов и попутно демонстрирует явное существование в Иудее ивритской письменности и письменных исторических источников уже в то древнее время, а также убеждает историков-специалистов во многом другом, в чем они сомневались, но не знали, у кого спросить. О таких подарках судьбы говорят, что если бы их не было, их надо было бы придумать. Подумать только — одним (несколькими) ударом (ударами) резца по камню решен многовековой спор об исторической достоверности библейского рассказа! Посрамлены скептики. Укреплены в вере патриоты. Обогащена наука. Так и хочется добавить: «Поднято ярости масс — 3». Тем более что поначалу несколько специалистов высказались в том смысле, что находка заслуживает самого серьезного отношения. В смысле — не фальсификация. Как минимум 50 % шансов, что нет. Лишь потом, задним числом, выяснилось, что правильные 50 % относятся к камню — вот он действительно был древний. А надпись, как вся контрабанда в Одессе, была изготовлена если не на Большой Арнаутской, то где-нибудь в таком же месте в сегодняшнем Иерусалиме.

Не будем описывать детали этого разоблачения — надо думать, вскоре появятся книги, посвященные этой поистине детективной истории. В них будут и детали второго «подарка судьбы», изготовленного, Голаном. На этот раз его адресатом стали не евреи, а христиане. Хитроумно проведя за нос Управление древностей и высмеяв при этом тупую бюрократическую неповоротливость его правил (то-то оно наточило на него клык), Голан сумел переправить на Запад — причем на специальную выставку — некий древний ларец для хранения костей с очередной сенсационной надписью, извещавшей, что ларец этот был в свое время (а по времени он — первого века н. э.) предназначен для хранения костей «Якова, брата Иисуса». Сами понимаете. Некоторые западные христианские специалисты так ухватились за этот ларец (по-научному он называется оссуарий), что не хотят признать его фальшивость даже теперь, когда она доказана вне всяких сомнений. Оно и понятно: трудно расставаться — мелькнула высокая надежда и исчезла, как Жар-птица. Хотя, если вдуматься, разве вера требует «научных» доказательств? Это не оксюморон? Сказал же Тертуллиан: «Верую, потому что абсурдно». Вот это понятно. Настоящая вера не требует даже чудес. А если требует, то вот вам, пожалуйста, адрес — «Одед Голан и компания, Ltd, изготовление и продажа желанных подтверждений религиозных и исторических преданий».

Ltd означает «ограниченная ответственность», но в данном случае это звучит насмешливо. Судя по всему, ответственность Голана не ограниченная, а полная. В конце минувшего года его группе (в которую входит еще пара израильских торговцев древностями и один палестинец) предъявлено в Иерусалимском окружном суде формальное обвинение в том, что эти несколько людей, вступив в преступный сговор, на протяжении двух десятилетий производили и успешно распространяли по всему миру сфальсифицированные артефакты (так называют в археологии материальные предметы, изготовленные в прошлом), заработав на этом миллионы долларов. За эти годы Голан (по его собственным словам) стал самым крупным в мире коллекционером израильско-иорданских древностей, а его коллеги — самыми крупными торговцами этими древностями. Разумеется, сами обвиняемые свою вину отрицают, их друзья, естественно, в нее не верят, наши патриоты, понятно, негодуют, а нам остается сказать, что в эти самые дни выяснилось (совпало!), что и знаменитый гранат из слоновой кости, гордость Израильского музея, крохотная древняя вещица, которая 16 лет. считалась единственным (до появления «надписи Иоаша») бесспорным подтверждением реальности Соломонова храма, — этот гранат тоже, увы, является подделкой. Конечно, это уже другая история, и к Голану она отношения не имеет. Но она имеет прямое отношение к тому, как бесславно рушатся одна за другой библейские сенсации.

Существует множество фундаментальнейших для жизни вещей, о происхождении которых мы ничего или почти ничего не знаем. К ним относится лук, весло, лодка, таран (о котором некоторые историки думают, что это и был Троянский конь). К ним относится и письменность. Вот сию секунду, подняв руку, я нанес на экран компьютера, с помощью его внутренних механизмов, некие значки. Спустя несколько дней или недель эти значки, преобразованные с помощью типографских механизмов в несколько иные значки будут перенесены на газетный лист. В конце концов эта газета ляжет на ваш стол. Вы раскроете ее и поймете, что я хотел вам сказать. Разве это не чудо? Кто ж его придумал? Если не имя человека, то по крайней мере имя народа, первым придумавшего письменность, можно назвать? Расскажем по этому поводу занятную историю, которая имеет прямое отношение к загадке возникновения письменности. Пару лет назад высокоуважаемый журнал «Nature» впервые за много-много лет вдруг отвел пару-другую страниц обзору двух в высшей степени экзотических научных изданий — «Журнала Полинезийского общества» и «Рапа-Нуи журнала». Причиной столь неожиданного внимания была публикация в этих изданиях двух статей молодого новозеландского лингвиста Стивена Фишера, посвященных одной из самых запутанных загадок знаменитого острова Пасха — загадке так называемого ронго-ронго.

Ронго-ронго — это деревянные таблички, на которых нанесены довольно примитивные картинки, изображающие преимущественно птиц, рыболовные крючки, человечков с хвостами и без, деревья, палки и прочее в том же роде. Вообще-то такими рисунками впору заниматься детишкам, но в данном случае перед нами явно недетское усилие. Картинки расположены в определенном линейном порядке, каждая линия образует строку, каждая табличка содержит несколько таких строчек, и каждый символ повторяется в ней множество раз. Так и хочется сказать, что перед нами очевидная попытка выразить, сообщить или передать некую информацию, иными словами — попытка письма. Что-то вроде письма в рисунках. Об острове Пасха написано много. Тур Хейердал (тот, что с «Кон-Тики»), да и не он один, посвятил ему и его знаменитым статуям (еще одна островная загадка) специальную книгу. Этот затерявшийся в Тихом океане остров был открыт европейцами в 1722 году. Однако долгие десятилетия подряд ни один из европейцев, побывавших на острове, ни звуком не обмолвился о существовании там табличек ронго-ронго. И вдруг в 1864 году некий миссионер сообщил, что видел такие таблички, причем не одну-две, а буквально в каждой хижине. Вскоре это стало подтверждаться другими сообщениями, и кое-кто из наблюдателей утверждал даже, что эти деревянные таблички хранятся в особых хижинах как нечто сакральное и охраняются запретами — табу.

У исследователей, занявшихся изучением ронго-ронго, сложилось впечатление, что это довольно позднее явление, вызванное к жизни скорее всего первыми письменными объявлениями испанских властей острова о его аннексии Испанией. Эти испанские листовки были. вручены вождям и жрецам местных племен, чтобы те «расписались в извещении». Вожди и жрецы «расписались» оттисками пальцев. Дело было примерно в 1770 году, но семена были посеяны, желание обрести такую же, как у белых пришельцев, способность выразить свои мысли значками, видимо, запало в души островитян, и не прошло и ста лет, как это желание воплотилось в загадочные деревянные таблички с их примитивными письменами-рисунками.

С тех пор прошло сто с лишним лет, и из всего множества таких табличек во всем мире сохранилось лишь 25, рассеянных по разным национальным музеям. На этих 25 табличках имеется в общей сложности 14 тысяч рисунков. После того как в 1862 году правительство Перу вывезло с острова последних вождей и жрецов, не осталось ни одного островитянина, который умел бы читать ронго-ронго. Усилия немецкого лингвиста Томаса Бартеля, занявшегося уже в середине нашего века расшифровкой загадочной письменности, привели лишь к подтверждению того, что это действительно письменность, скорее всего — рудиментарная, зачаточная письменность, значки-картинки которой изображают как конкретные объекты (птиц, людей и т. д.), так и некие идеи, но не алфавитные знаки, звуки или слоги. Прочесть написанное ни Бартелю, ни другим исследователям не удалось. И вот теперь, через полвека после Бартеля, Стивен Фишер, пройдя путем Шамполиона, добился желанного успеха. Таким образом, письменность ронго-ронго, возможно самая молодая, самая недавняя из созданных человечеством письменностей, наконец-то расшифрована. Таблички острова Пасха прочитаны, как тот роман, о котором говорил классик. И что же они содержали? Об этом чуть позже. Давайте сначала вдумаемся, какой вывод для истории письменности как таковой можно извлечь из истории письменности ронго-ронго. Прежде всего можно думать, что возникновение этой письменности должно в определенной степени повторять процесс возникновения всякой другой, более древней письменности, а может быть, и всякой письменности вообще. Несомненно, письменность рождалась из потребности сберечь некую важную информацию (вспомним, что таблички ронго-ронго держали в специальных хранилищах («библиотеках»)? — были они защищены сакральным табу). Но уже изначально у них была и вторая, не менее важная функция — передать информацию другим людям. Об этом выразительно свидетельствует древняя шумерская легенда, найденная среди памятников шумерской письменности и рассказывающая о том, как эта письменность была создана («изобретена», если угодно). Легенда говорит, что однажды к царю Урука прибыл гонец, настолько измученный дальним путешествием, что был уже неспособен даже говорить. Царю же было необходимо послать его снова в путь. Как сделать, чтобы он мог передать нужную информацию? Хитроумный царь, говорит легенда, взял глиняную табличку и начертал на ней слова послания, так что отныне гонцу не нужно было их произносить. Очаровательная легенда, в наивности своей даже не задумывающаяся над тем, как же получатели этого первого в истории письменного послания прочтут неизвестные им знаки, выцарапанные царем Урука в глине таблички. Ведь письменность, как и речь, процесс двусторонний: и отправитель, и получатель должны предварительно «сговориться» об общем значении применяемых символов (знать, понимать или выучить это значение).

Главное, однако, даже не в этом. Легенда не рассказывает о том, как именно царь придумал свои знаки. И тут история ронго-ронго, кажется, может нам помочь. Из нее явно следует, что придуманные островитянами знаки были изображениями, или, как говорят, пиктограммами (от «пиктос» — рисовать). Это рисуночное письмо не воспроизводило звуки какого-либо реального языка, известного только его носителям, а имело общий характер: носители иного языка тоже могли, в принципе, понять эти рисунки (но только в принципе — как мы видели, понять написанное удалось только после почти столетних усилий). Если создание ронго-ронго повторяло историю создания письменности вообще (как развитие эмбриона повторяет историю развития вида), то, может быть, и всякая письменность начиналась с пиктограмм? Давно известно, что люди рисовали с незапамятных времен, — в пещерах Франции и Испании найдены замечательные реалистические изображения бизонов, мамонтов и людей в процессе охоты. Не могло ли быть так, что эти рисунки, постепенно упрощаясь, стали основой каких-то значков, постепенно все более абстрактных и в конце концов сложившихся в письменность?

Это действительно одна из гипотез, выдвинутых исследователями, изучающими становление письма. И ее разделяют многие из них, но не все. Другие исследователи указывают, что среди древнейших письменностей — Месопотамии, Египта, Китая, Индии и некоторых других регионов — очень мало образцов рисуночного письма. Даже китайские и египетские иероглифы не очень походят на изображения реальных объектов, хотя некоторые из них такие объекты напоминают. Что же, например, до шумерской клинописи или критского «линейного письма», то угадать в их значках рисунки людей или животных никак не удается. Поэтому скептики выдвинули другую гипотезу. Первой ее предложила — почти 20 лет тому назад — американская лингвистка д-р Дениза Шмандт-Бессерат из Техасского университета. Сегодня ее предположение кажется многим более правдоподобным, чем «пиктографическая теория». На недавнем симпозиуме специалистов по истории письма, проходившем в Пенсильванском университете, представители обеих теорий яростно оспаривали аргументы друг друга и в конце концов согласились, что имеющегося материала еще недостаточно, чтобы решить, какая из этих теорий верна.

Чтобы понять гипотезу Шмандт-Бессерат, лучше всего начать… с гомеровской «Илиады». Там есть огромная, как считают, более ранняя вставка, в которой перечисляются корабли, посланные различными греческими городами для участия в походе на Трою. Список этот так огромен, однообразен и скучен, что даже такой ценитель классики, как Мандельштам, признавался: «Я список кораблей прочел до середины…» Специалистам, однако, этот список дает благодатный материал для размышлений. Дело в том, что, расшифровав шумерскую письменность и критское «линейное письмо», — исследователи с немалым удивлением обнаружили, что значительная часть всех этих текстов тоже представляет собой «списки», «перечни», «каталоги» и тому подобное. Так, среди 150 тысяч критских текстов такие «списки» составляют около трех четвертей. Что же там перечисляется? В основном вещи, товары, утварь, драгоценности, мешки зерна и животные, доставленные в царскую казну для уплаты налогов, и тому подобные хозяйственные объекты. Перед нами — явная бюрократическая отчетность. И это не удивительно. Мощные (для своего времени) державы вроде критской, шумерской, микенской, древнеегипетской и других не могли бы существовать без налаженной (и обслуживаемой армией чиновников) экономики. Кто-то должен был кормить двор правителя, армию, жрецов, самих чиновников; правители покоряли другие страны и возвращались с рабами и материальной добычей — ее тоже нужно было скрупулезно подсчитать и отметить; другие цари присылали подарки, и эти дары тоже подлежали тщательной регистрации; в каждом таком реестре указывалось число и характер вещей, пленников, драгоценностей и всего прочего, а также отмечалось (для памяти) место их хранения и так далее. Эта огромная, неутомимая, каждодневная бюрократическая работа тенью сопровождала всю политическую и хозяйственную жизнь страны, ее царей и ее народа. Как же она велась в отсутствие письменности? Можно представить себе, говорит Шмандт-Бессерат, что поначалу для обозначения каждого вида предметов использовались камешки или черепки определенного вида: скажем, для мешков зерна — округлые камешки, для стрел и копий — продолговатые и т. п. Число камешков соответствовало числу предметов данного вида. Камешки хранили в специальных глиняных сосудах. Чтобы знать, что находится в каждом сосуде, на нем снаружи оттискивали один из вложенных в него камешков или черепков. Следы таких черепков, оттиснутые в глине, и были предшественниками первых письменных знаков. Действительно, сосуды с такими оттисками в превеликом множестве найдены в раскопках древних месопотамских городов — Ура, Урука и других. Дальнейшее развитие уже нетрудно представить: какой-то неведомый месопотамский гений сообразил, что оттиск можно делать просто палочкой («стилом») во влажной глине и даже просто на специальной глиняной табличке; другой придумал особые оттиски-значки для обозначения тех или иных мест хранения; третий догадался, что таким же способом можно обозначать не только предметы и места их хранения, но и некоторые простейшие, основные понятия, и так далее. Сначала все эти значки были достоянием одних лишь чиновников и понятны только им одним. Но им можно было обучиться и обучить других. И других учили. Тому есть замечательное доказательство. Среди прочих клинописных и «линейных» древних «реестров» были обнаружены такие, которые были специально предназначены для обучения будущих чиновников, для заучивания наизусть — ради обретения навыков записи и чтения новых «списков». Надо думать, что жрецы и придворная знать тоже постепенно приобщались к новинке. Впрочем, в тех же первых памятниках шумерской письменности есть указания на то, что цари и правители, как правило, писать и читать не умели — за них это делали специально обученные писцы и чтецы. Эти специалисты были совершенно необходимы при дворе: древние державы, как опять же обнаруживается в памятниках их письменности, вели огромную дипломатическую переписку. В одной только столице Хеттской империи 2-го тысячелетия до н. э. были обнаружены десятки писем хеттских царей к фараонам Египта, правителям стран Малой Азии, царям Ассирии и даже вождям древнегреческих городов. (Надо полагать, что все это не сами послания, а их копии, на всякий случай хранившиеся в царском архиве.)

Итак, перед нами две гипотезы, по-разному объясняющие происхождение письменности: одна видит ее начало в рисунках, другая — в оттисках, с помощью которых регистрировались объекты в «реестрах» и «списках». В чем, однако, сошлись все специалисты на упомянутом выше симпозиуме, так это в убеждении, что первые варианты письменности не отражали какого-либо определенного языка — лишь на более позднем этапе некоторые из них перешли к обозначению значками звуков родной речи. Как сказал д-р Питер Дамеров, «каким бы ни был исходный импульс для создания письменности, с момента ее появления она быстро приобретает достаточную независимость и гибкость, чтобы адаптировать свои кодовые знаки для передачи специфических особенностей своего языка». Впрочем, «быстро» — это примерно полтысячи лет: именно такой срок отделяет первые клинописные значки на черепках из Урука от поздней клинописи, представляющей запись шумерской речи. Таким образом, шумерские клинописные знаки постепенно стали знаками шумерского языка, древнеегипетские иероглифы были приспособлены для передачи понятий древнеегипетской культуры, хеттские письмена — для транскрипции хеттской фонетики и так далее. Но где же начался этот процесс? Мы уже знаем, где и когда было изобретено последнее по счету письмо — на острове Пасха, в конце XVIII — начале XIX века. А где и когда возникла первая письменность? Вокруг этого вопроса тоже идут ожесточенные лингвистические споры. До недавних пор считалось, что самые древние значки-письмена появились в Шумере примерно за 3200–3300 лет до н. э. — не случайно известная книга об этой первой месопотамской цивилизации называется «История начинается в Шумере». Но на пенсильванском симпозиуме было сообщено, что новейшие методы радиоуглеродного датирования позволяют думать, что некоторые древнеегипетские иероглифы, обнаруженные на обломках костей и на глиняных сосудах, были нацарапаны за 3500 лет до н. э. Теперь и в этом вопросе будут существовать две теории — египетского и шумерского происхождения письменности. Все другие древние системы письма появились явно позже, но опять-таки «вскоре»: уже в начале 3-го тысячелетия до н. э. письменность становится весьма распространенной — она встречается, например, у эламитов Южного Ирана; затем она появляется в долине Инда (в нынешнем Пакистане) и в Западной Индии, в Сирии, на Крите («линейное письмо») и в Анатолии (империя хеттов). В конце 2-го тысячелетия до н. э. письменность появляется в Китае, а в начале 1-го — в Центральной Америке (государство майя). Эта последовательность заставляет некоторых исследователей думать, что письменность не столько изобреталась в каждом месте отдельно, сколько распространялась, видоизменяясь в ходе этого процесса. Однако другие специалисты считают, что каждая из этих древнейших систем письма была автохтонной, т. е. придуманной независимо от других. (Ситуация тут отчасти напоминает знаменитый спор палеоантропологов: появился вид гомо сапиенс на каждом континенте независимо или возник в Африке и оттуда распространился по планете?) Думается, что и для решения этого спора пока нет достаточного материала. Неслучайно чуть не каждое новое открытие весьма круто меняет представления лингвистов. Раньше, к примеру, считалось, что письменность проникла в долину Инда из Месопотамии. Теперь, на том же симпозиуме, было сообщено об открытии в Индии еще более древних письменных знаков; относящихся к 3300 г. до н. э. и отдаленно похожих на знаки более поздней индусской письменности следующего тысячелетия. Если это открытие подтвердится, оно может означать, что письменность в Индии возникла независимо от Шумера. О Китае раньше вообще не спорили: древняя китайская письменность считалась автохтонной, возникшей на основе изображений на бронзовых изделиях («рисуночное письмо») и на костях для гадания («черепковая письменность»). Но, выступая на пенсильванском симпозиуме, один из специалистов заявил, что ему удалось обнаружить 22 знака финикийской письменности на глиняной посуде и одеяниях мумий, найденных в пустыне Западного Китая. При этом мумифицированные тела имеют характерные признаки людей кавказской расы, а их одеяния — западные приметы, так что можно думать, что эти (а может быть, и более восточные) места Китая посещались людьми из Месопотамии уже во 2-м тысячелетии до н. э. Они могли занести сюда и свою письменность. Известно ведь уже, что повозки и бронзовая металлургия проникли в Китай именно с запада.

Таково состояние научных знаний о возникновении письменности на нынешний день. А что же, кстати, с письменностью ронго-ронго? Мы ведь обещали рассказать, что прочел на этих табличках Стивен Фишер, и даже намекнули, что он воспользовался для этого методом Шамполиона. Пришло время для обещанного рассказа. Напомним, что Шамполиону удалось прочесть древнеегипетские иероглифы благодаря находке т. н. Розеттского камня, на котором один и тот же текст был записан и на известном ему греческом языке, и с помощью иероглифов. В случае Фишера роль Розеттского камня сыграла двухкилограммовая табличка ронго-ронго метровой длины, хранившаяся в музее Сантьяго и покрытая множеством строк текста, в которых отдельные куски были отделены друг от друга вертикальными линиями (ни в одной другой табличке таких линий не было). В поисках закономерностей текста Фишер обратил внимание на то, что знак, следовавший за каждой линией раздела, обязательно сопровождался примитивным рисунком фаллического характера (т. е. упрощенным изображением мужского члена). Каждый третий знак после первого (4-й, 7-й и т. д.) тоже сопровождался таким фаллическим символом, т. е. текст как бы распадался на триады типа X-У-Z. Вспомнив, что в рассказах миссионеров, посещавших остров Пасха в прошлом веке, фигурировала некая «Песня Творения», начальные слова которой звучали как «Атуа Мата Рири», а вся песня в целом означала: «Бог Мата Рири («грозноокий») совокупился со сладким лимоном, и так родилось дерево Попоро». Фишер предположил, что найденные им «триады» можно понимать следующим образом: некий X (знак которого сопровождается фаллическим символом) совокупился с У, и это привело к возникновению Z. Иными словами, каждая триада — это предельно лаконичный рассказ о сотворении какого-то объекта рееального мира, а весь текст таблички в целом — своего рода островитянская «Книга Творения». Благодаря этому ключу, ему удалось расшифровать и тексты на других сохранившихся табличках. В итоге он показал, что ронго-ронго были не просто мнемоническим средством вроде известного «узелкового письма», а настоящей письменностью, с помощью которой жрецы острова за период с 1780 по 1865 год сумели записать (а может, и досочинить) мифологию островитян. Интересно, что эта письменность оказалась далеко не чисто пиктографической: ее знаки (хотя отнюдь не все) действительно были упрощенными изображениями физических объектов, но, например, фаллические символы оказались своего рода «семантическими суффиксами», т. е. были предназначены дать наглядное визуальное представление о некоем действии, которое один такой объект совершал над другим…

Такие вот картинки….

В дополнение к вышерассказанному — еще одна история с письменностью, которая не совсем письменность. Всем известно, что древнейшие цивилизации складывались вдоль больших рек. Придумано даже название — «гидравлическая цивилизация», т. е. такая, которая складывалась в борьбе с постоянной угрозой наводнений. Индия не была исключением. Как открыли английские ученые еще в 1870-е годы, древнейшая цивилизация на этом субконтиненте тоже сложилась вокруг реки — вокруг реки Инд. Систематические раскопки, начавшиеся здесь в 1920-е годы, вскрыли большие города, многочисленные здания, сложную систему водопроводных и канализационных труб. Одна только Хараппа, судя по числу жилых зданий, насчитывала 50 тысяч жителей — и это за 2500–2000 лет до нашей эры. Территория этой цивилизации составляла 1 млн кв. км. Понятно, что для современных индийских националистов эта древнейшая цивилизация Инда — предмет величайшей гордости, прямой предшественник культуры Вед и всей нынешней Индии. Своей монументальностью она нисколько не уступала знаменитым, одновременным С ней древним цивилизациям Египта и Мессопотамии. С одним отличием, о котором — сначала потихоньку, чтобы не разъярить этих гордых националистов, а теперь уже во всеуслышание — заговорили с недавних пор некоторые ученые. Если они правы, эти учёные, то древнейшая и великая цивилизация Инда была… безграмотной.

От Древнего Египта остались иероглифы, надписи, целая литература. От цивилизаций Древней Мессопотамии сохранилась клинопись, целые библиотеки глиняных табличек. А вот от цивилизации Инда остались лишь многочисленные изображения каких-то непонятных, объединенных в небольшие группы значков, нарисованных в основном на маленьких табличках или печатях. Древнейшие из этих значков датируются примерно 3200-м годом до н. э., т. е. почти тем же временем, что и первые иероглифы и клинопись. Спустя 800 лет эти значки достигают наибольшего разнообразия, а еще спустя 700 лет они исчезают совсем, вместе со своей цивилизацией. И что странно — почти все эти таблички содержат очень малое число значков (или символов?) индийский археолог Рао насчитывает их не более 20-ти, хотя более «патриотически» настроенные ученые утверждают, что разных знаков чуть ли не 700. В последнем случае они, скорее всего, должны были бы быть иероглифами, но этому противоречит тот факт, что большинство этих значков больше похожи на обычные рисунки — изображения рыбы, например, или дерева. Если же отбросить рисуночные значки, мы вернемся к выводу Рао, что «собственно знаков» всего 20, и тогда их можно было бы считать, вслед за финским лингвистом Парполой, знаками фонетического письма, но тут в наши споры вмешивается главный герой всей этой истории, американский «возмутитель спокойствия» Стив Фармер, и портит всю картину своим сенсационным утверждением, что это никакой не алфавит, а просто… Впрочем, давайте по порядку.

Фармер, процдя путь от армейского радиста «на подслушке» до профессора на кафедре сравнительной культурологии, в свое время написал глубокую работу по истории Древнего Китая и недавно занялся историей древнего бассейна Инда. В своей последней итоговой статье о пресловутых «знаках древней индийской культуры» он еретически заявил, что никакие это не письмена, а что-то вроде тех геральдических символов, которые имели такое широкое хождение в средневековой Европе. Разумеется, это утверждение было не с потолка взято. Вместе с другими лингвистами-единомышленниками Фармер произвел тщательный анализ всех сохранившихся табличек и определил, что среднее число знаков на них составляет 4,6 (самая длинная «надпись» содержит 17 знаков и лишь меньше одного процента надписей длиннее 10 знаков). Такие короткие «тексты» не встречаются ни в одной из известных ученым письменностей мира. Далее, в отличие от букв, которые в текстах на любом языке повторяются довольно часто (например, в английских текстах почти 12 % знаков — это буква «е»), в «надписях» из долины Инда такие повторы практически не встречаются. Наоборот, добрая половина знаков вообще встречается только один раз, три четверти знаков встречаются всего пять и менее раз. Такое впечатление, пишет Фармер, что «некоторые знаки изобретались специально для данного текста и забывались после нескольких использований».

Все это привело Фармера к выводу, что индийские знаки были, скорее, магическими символами — вроде креста у христиан — или геральдическими изображениями, обозначавшими отдельные кланы, сосуществовавшие (и, возможно, враждовавшие) внутри этой загадочной цивилизации. Разумеется, гипотеза Фармера взбесила многих. Националисты попроще стали посылать ему письма с угрозами, а ученые коллеги принялись раздраженно опровергать все его утверждения, заявляя, что он фальсифицировал все свои данные. Что, как признает большинство специалистов, попросту неправда. Доводы Фармера слишком обоснованны, чтобы отмахнуться от них, и не случайно многие специалисты из «умеренных» уже сдвинулись от прежней единодушной веры в древнюю индийскую письменность к более скромному утверждению, что на загадочных табличках изображены имена принцев, богов, названия городов и т. п., но несвязные «рассказы», как было в Древнем Египте или Шумере. Вместе с Фармером (или вслед за ним) они сходятся в том, что эти символы играли какую-то важную социальную роль, объединяя все территории древней цивилизации Инда и придавая им ощущение общей принадлежности к одной культуре (напомним, что по территории эта цивилизация была примерно как вся нынешняя Западная Европа!). Как. говорит Фармер, отсутствие письменности отнюдь не унижает индийскую цивилизацию. «Большая городская цивилизация могут держаться вместе и без письменности», даже если это была многоплеменная и многоклановая культура. «Бесстрашный еретик» настолько уверен в своей правоте, что недавно учредил даже специальную премию размером в 10000 долларов для человека, который представит надпись длиной в 50 символов, с повторяющимися по законам языка значками и сопроводит находку прочтением ее текста. «Я ничем не рискую, — уверенно заявил он газетам. — Мне все-равно никогда не придется выписывать этот чек».

Под конец вернемся от древней лингвистики опять к древней истории. В ней все еще появляются новости и открытия. Одно из таких открытий произошло в исторических масштабах не так уж давно, и поэтому его можно смело зачислить в новости. Во всяком случае, в древние новости.

Открытие это совершил простой арабский пастух. Случайно заглянув в заброшенную пещеру, он обнаружил там глиняный кувшин метровой высоты и, разбив его мотыгой, увидел какие-то древние свитки. Он забрал их с собой, а уже от него они каким-то образом попали на арабский черный рынок, перекочевали в руки охочих до древностей зарубежных туристов и в конце концов оказались в распоряжении ученых, где им и было самое место. Ибо свитки эти содержали неведомые доселе и переворачивающие многие наши представления тексты, родившиеся в кругу загадочной религиозной общины, что существовала в этих местах в те времена, когда ближневосточную землю топтали сапоги римских легионеров, а отчаявшиеся в неволе люди слагали учение о приходе избавителя-Спасителя.

Вы, конечно, подумали, что я пересказываю историю Кумранских свитков. И вы ошиблись. Я хочу рассказать совершенно иную, хотя и не менее увлекательную историю, которая как две капли воды похожа на историю кумранской находки, — с той лишь разницей, что в данном случае свитки были найдены в пещере на горе Джабаль аль-Тариф, вблизи города Наг-Хаммади, что в среднем течении Нила, между знаменитыми египетскими городами Асьютом и Луксором. О кумранских свитках знает каждый образованный человек. О свитках Наг-Хаммади знает далеко не каждый. Между тем по своему значению они, пожалуй, не уступят свиткам Мертвого моря. Свитков Наг-Хаммади насчитывается тринадцать. В них содержится пятьдесят два текста, созданных, по мнению специалистов, в первом-втором веках нашей эры. Тексты эти представляют собой раннехристианские апокрифы, то есть сочинения, не вошедшие в утвержденный церковью христианский канон — «Новый Завет». А громадное историческое значение этих текстов состоит в том, что в сумме они образуют наиболее полную и впервые представшую перед исследователями библиотеку т. н. «гностических» сочинений, до того известных лишь по пересказам христианских критиков гностицизма.

Вообразите себе, что вы находитесь в зале суда, где все время выступают только свидетели обвинения. И вдруг происходит взрыв! Впервые за два тысячелетия в зале появляется сам обвиняемый. В зале шум и смятение, судья грохочет молотком по столу, приставы выводят непотребно беснующихся обвинителей. И обвиняемый начинает сам рассказывать о себе.

Я сознательно принял столь высокопарный тон, чтобы подчеркнуть всю огромность и небывалость случившегося. Находка в Наг-Хаммади не просто очередное археологическое открытие. Это переворот в наших представлениях о гностицизме. А стало быть, обо всей истории раннего христианства. Более того — о религиозной истории в целом. Ибо гностицизм — это одна из величайших и распространеннейших религий древнего мира. Но куда важнее и, несомненно, куда интереснее, что это одно из самых влиятельных и заметных явлений нашей с вами эпохи, той, в которой мы живем и блуждаем сейчас. Достаточно сказать, что следы гностических доктрин обнаруживаются в учениях таких современных мыслителей, как Хайдеггер и Юнг, а в своей вульгаризованной форме они были усвоены мистическими вдохновителями Гитлера из «Общества Туле» и создателями многих современных оккультных сект и мистических культов на Западе. И если когда-то исследователь гностицизма Ганс Йонас говорил о «Великой гностической революции» древности, то сегодня мы можем назвать наше собственное время эпохой столь же масштабной «гностической контрреволюции».

Теперь уж вы наверняка впали в тяжелую задумчивость. Если гностицизм столь могуч и вездесущ, то почему мы о нем ничего не знаем? Если его следы обнаруживаются буквально повсюду, то, ради Бога, покажите нам их. И поскорее! Может быть, мы — тоже гностики, только сами не знаем, как мольеровский герой Журден не знал, что всю жизнь говорил прозой!

А не знаем мы о гностицизме (точнее, почти ничего не знали до находки в Наг-Хаммади) по той простой причине, что христианская церковь усиленно над этим поработала. В свое время, на рубеже I–II веков, учение гностиков настолько успешно соперничало с ортодоксальным христианством, что, по мнению некоторых ученых, имело шансы его победить. Гностикам не хватило организованности. Они никогда не пытались создать формальную церковную организацию. Более того, они были принципиально против нее. Гностицизм, как мы увидим, — это вызывающе индивидуалистическая доктрина. И пока гностики размышляли о причине несовершенства земной юдоли и способах ее преодоления, христиане создавали свои епископаты. И первые же епископы на первое место в списке своих неотложных задач поставили беспощадную борьбу с конкурентами. Уже в 180 году епископ Ириней опубликовал пятитомное (!) сочинение, озаглавленное «Сокрушение и уничтожение ложного учения, так называемый «гнозис», которое изрыгает хулу на Господа нашего Иисуса, — дабы не дать другим впасть в эту бездну гордыни и богохульства».

С еретиками христианство всегда расправлялось круто. Гностицизму грозило полное исчезновение из человеческой памяти. К счастью, Ириней с группой товарищей перестарались. В их сочинениях эти еретики цитировались так обильно, что вдумчивые люди из одних этих цитат могли составить представление о гностических доктринах. А историки религии XIX–XX веков разбирались в древнем гностицизме уже весьма неплохо. Находка в Наг-Хаммади позволила им сделать следующий огромный шаг в развитии и обобщении этих представлений.

Что же так раздражало христианских ортодоксов в гностическом учении? Возьмем, к примеру, один из текстов наг-хаммадийских свитков, апокриф, который называется «Евангелие от Фомы» (в «Новом завете» вы его, разумеется, не найдете). Начинается оно так: «Здесь содержатся тайные слова, сказанные живым Иисусом и записанные его братом-близнецом Иудой Фомой». Тут даже самый поверхностно знакомый с христианством человек содрогнется. Оказывается, у Иисуса был брат-близнец! Оказывается, Иисус поведал ему какое-то «тайное знание»! Раз «тайное» — значит, не то, которое содержится в канонических Евангелиях. Что же это за знание?

Намеки на эту тайну рассеяны по наг-хаммадийским свиткам в превеликом множестве. К примеру, в тексте «Свидетельство истины» рассказывается совершенно сенсационная история Змия, который, оказывается, первым пытался принести людям свет «тайного знания», но встретил яростное сопротивление «так называемого Бога», пригрозившего Адаму и Еве смертью, если они вкусят от злополучного яблока. А в тексте с поразительным названием «Громыхающий идеальный разум» некая загадочная «Высшая богиня» выражается о себе таким дзэн-буддистским слогом: «Я та, которую чтут и поносят, я шлюха и святая, я мать и девственница, я первая и последняя, я непостижимое молчание и я же невыразимый звук моего имени».

Гностики были решительно неортодоксальны и в толковании самого Иисуса, и в объяснении его миссии на земле. У ортодоксов Иисус отделен от сынов человеческих уже тем, что он «Сын Божий», а у гностиков Бог и человеческое Я — одно и то же: «Познай, кто это такой внутри тебя говорит — моя мысль, моя душа, мое тело, и ты обнаружишь Бога в самом себе», — говорит гностический автор Моноимус. У ортодоксов Иисус говорит в основном о «первородном грехе», который он пришел «искупить», а у гностиков он занят прежде всего развенчанием иллюзий, которые скрывают от людей «истинное положение вещей в мире», «истинное знание». И говорит Иисус Фоме: «Кто пьет из кипящего источника истины, из которого пью и Я, тот становится Мною, и Я становлюсь им». Не потому ли Фома и назван его братом-близнецом?

Сквозная тема всех гностических текстов — поиск тайного знания, по-гречески — «гнозиса». Отсюда и название. Какие-то загадочные, словно нарочито созданные кем-то иллюзии скрывают от людей истинную природу мира и самого Бога, и то, что люди принимают (а ортодоксальные христиане выдают) за истину, ей на самом деле противоположно. Может, и сам Бог подложный? Да и существует ли Он вообще? Один из гностических авторов говорит о «Несуществующем Боге». Не в том смысле, что Его нет, а в том, что Он не существует в принятом толковании этого слова, не может быть определен в обычных терминах, разве что в отрицательных: Он не то, и не то, и не то.

Эту мысль позднее подхватили у гностиков такие знаменитые средневековые мистики, как Николай Кузанский и Якоб Беме. А уже у них — кое-какие мистики нашего времени. Точно так же, как Юнг заимствовал у них убеждение в наличии у божества женской ипостаси, а Хайдеггер — некоторые представления о природе человеческого бытия, вошедшие — уже через хайдеггеровские сочинения — в основы современного экзистенциализма. О том, что заимствовал у гностиков фашизм, популярно рассказано в переведенной (много лет назад) на русский язык книге Бержье и Пауэлла «Утро магов», а более научно — в недавно вышедшей (по-английски) книге «Гностические корни нацизма». Любопытно, что почти так же называется более давняя книга известного французского историка Алана Беансона, только у него — «Гностические корни ленинизма»! Гностические корни, несомненно, есть, как я уже говорил, и у более мелких духовных течений эпохи, но они все еще ждут своих исследователей.

Гностики, в общем-то, всего лишь передали эстафету. Они и сами многое заимствовали. Внимательный читатель наверняка заметил; что разговоры об «истине, скрывающейся за покровом иллюзий», очень напоминают индийские рассуждения о «покрове Майи», скрывающем от людей высшую истину бытия, то, «каково оно есть на самом деле», а сами «иллюзии» очень похожи на платоновские «тени вещей», которые носятся на стене Пещеры, где томится человеческий разум, принимая эти тени за те абсолютные «идеи», из которых, по Платону, слагается истинная реальность.

Не случайно Адольф Гарнак, один из первых исследователей гностицизма, когда-то назвал гностиков «распоясавшимися платонистами», а британский историк Гонзе возвел зарождение гностических идей к влиянию буддистских проповедников, которые активно миссионерствовали в Александрии в I–II веках н. э. С другой стороны, Мориц Фридландер доказывал, что многое в учении гностиков восходит к «еретическим» идеям иудаизма того же времени. У гностиков, действительно, был жестокий спор с иудаизмом, может быть, даже более жестокий, чем с христианской ортодоксией, и такой беспощадно страстный, какой бывает только между очень близкими родственниками.

Гностики отвергали «претензии» иудаизма на абсолютную истину с той же яростью, что и претензии первохристиан; но они же впоследствии возместили иудаизму «убытки», вдохновив его на создание гаонической мистики (как позднее, видимо, одарили создателя ислама мистической идеей «цепи пророков», а сам ислам вдохновили на создание суфизма и исмаилизма; но об этом — в следующей части нашей книга).

Но, может, дело обстояло наоборот, — еврейская мистика предшествовала гностицизму? К этому следовало бы вернуться, но мы сейчас ограничимся тем, что передадим слово арбитру, который лично мне представляется наиболее глубоким из всех, — уже упоминавшемуся ранее Гансу Йонасу. В своем классическом произведении «Гнозис и дух позднеантичной эпохи» он набрасывает грандиозную картину того, как в недрах созданного Александром Македонским эллинистического мира постепенно и исподволь на протяжении нескольких столетий вызревал поразительный и уникальный сплав многочисленных восточных и западных религиозных и мистических учений и культов и как затем эта духовная магма, вырвавшись из ближневосточных недр, хлынула на Запад в грандиозном контрнаступлении, в котором Восток взял реванш за предшествующее — политическое отступление перед Западом. (Отметим, что под Западом Йонас подразумевал Грецию, а под Востоком — то, что мы и сегодня так называем.)

Так вот, подыскивая слова для определения центрального ядра этого гигантского духовного процесса, наложившего неизгладимый отпечаток на всю последующую историю западной цивилизации, Йонас долго выбирает между различными возможностями — «временный триумф иудаизма», «победа иудеохристианства» и т. п., — пока не приходит к тому главному, что, на его взгляд, объединяло и пронизывало все эти разнородные составляющие. Это было, говорит он, «вторжение гностицизма».

При таком подходе становится понятным, почему гностицизм обнаруживает такое глубокое сходство со столькими и столь разнородными учениями и доктринами древности, начиная с мистики иудаизма и платоновской философии и кончая отголосками буддизма. Становится понятным и то, почему гностицизм, как утверждает Йонас, оказался главной и сквозной идеей позднеантичной эпохи и почему сумел оказать столь мощное влияние на духовное развитие человечества, что это влияние ощущается и в наши дни, — ведь он объединял в себе множество различных влияний и тем самым, как сказали бы химики, имел множество «свободных валентностей», которые позволили ему объединяться с самыми разными мистическими идеями позднейших времен и оплодотворять их своим влиянием. Примерно так же (но в куда меньшем масштабе) вторгся (уже в нашу эпоху) в духовную жизнь России марксизм с его щупальцами свободно-валентных идей, только и ждущих, к кому бы присосаться — то ли к символизму, то ли к богоискательству, то ли к рабочему движению.

О гностицизме можно рассказывать долго. На этом закончим наше повествование.