Часть 1

ПРЕЛЮДИЯ К БИТВЕ

ПЛАН ОПЕРАЦИИ "ЦИТАДЕЛЬ"

В книге "Die Ersten und die Letzten" ("Первые и последние") генерал Адольф Галланд, командовавший истребительной авиацией Люфтваффе во Второй мировой войне, упоминает о величайшем наземном сражении, когда-либо происходившем в истории: "В июле 1943 года немецкие солдаты предприняли последнее масштабное наступление. Нападение было отбито".

Нападение было отбито.

Вот и всё. Ничего не было сказано об огромном количестве танков и самоходных установок, участвовавших в грандиозном сражении армий и воздушных сил русских и немцев. Ничего не было сказано об огромной концентрации огневой мощи на обеих сторонах. Ничего не было сказано об огромных изменениях в балансе сил на русском фронте — того, что вошло в исторические книги о Второй мировой войне как Курская битва.

Галланд описывал, хоть и с поразительной краткостью, Курскую битву как последнее крупномасштабное наступление немецкой армии на русском фронте. Это правда, но не из-за того, что атака немцев была "отбита". После поражения Вермахта оказалось, что немецкая армия больше не могла диктовать условия боя русским. Иными словами, до Курской битвы, начавшийся 4 июля 1943 года, главенствовала одна армия, а после — другая.

До разгрома под Курском — а это был разгром именно для немцев — именно Вермахту принадлежал первый выстрел во всех основных столкновениях с русскими. Конечно, до этого были поражения, самые значительные из которых — Москва и Сталинград, где германская мощь была сломлена и остановлена упорной обороной русских. Даже в их поражениях под Москвой и Сталинградом немцы нанесли русским огромный ущерб. Даже в своих поражениях немцы отступали с такой мощью, скоростью и мобильностью, что могли диктовать условия следующих сражений потрепанным, но непобеждённым русским.

В битве под Курском всё было иначе. Или, если выразиться точнее, столкновения под Курском, под Орлом на северном направлении и под Харьковом на южном — все эти операции были частями единого сражения — определили новый характер войны.

То, что Курская битва, схватка двух сильнейших смертельных врагов, рвущих друг друга, могла стать ключевой для кампании в России, было понятно обеим сторонам. Если бы немцам удалось провести свою операцию "Цитадель", план по захвату Курска, одобренный самим Гитлером, сцена была бы готова для нового наступления на русских. На карту было поставлено гораздо больше, чем просто город Курск и области на севере, юге и востоке от него, целью было наказать, уничтожить, измотать русских — вот что было сердцем немецкого плана. Не было ничего особенного в географическом положении армий, и также не было никакой особой политической цели. Ни Сталинград, ни Москва не были бы немедленно разрушены или оккупированы.

По крайней мере, не сразу. Что было бы дальше — неизвестно. Позднее, если бы "Цитадель" пошла бы, как и предсказывал Гитлер, в скором времени была бы предпринята новая крупная попытка захвата Москвы. Позднее Гитлер привёл бы в действие свой сверхсекретный план "Песец", и немецкие силы в ходе молниеносного вторжения захватили бы Швецию.

Затем он смог бы передвигать свои силы как хотел, двигая их как по шахматной доске военной стратегии. Он бросил бы больше сил в Италию, чтобы отразить наступление союзников, о подготовке которого он знал. Затем в корне перевооружил бы Атлантический вал — в достаточной степени для того, чтобы отразить вторжение Англии.

Но операция "Цитадель", в отличие от других планов лидера Третьего рейха, не была внезапным резким ударом. Никакой агитации, убеждающей немецкого солдата сделать невозможное. "Цитадель" приходила в действие медленно. Она выросла из самолюбия Гитлера, задетого поражением. Но не нужно обманываться. Изначально план был рождён самим Гитлером. Но впоследствии разработкой этого плана занимался ряд высокопоставленных чиновников и офицеров, назначенных исполнителями желаний Гитлера, его планов.

Никто так хорошо, как Адольф Гитлер, верховный командующий вооруженными силами Германии, не знал, что нации была просто необходима эффектная победа над варварами с востока. В феврале 1943 года русские становились самой большой угрозой для всего, на чём стояла нацистская Германия. Славные победы, последовавшие за вторжением Германии 22 июня 1941 года, уже потускнели. Ликование дало результаты, но затем сменилось сдержанностью, затем осторожностью, а впоследствии переросло в паранойю. Потому что ужасы Сталинграда были слишком реальными. То, что русские побороли огромные армии, было плохим знаком. Страх перед зимой и русскими глубоко закрался в души немцев.

Приближалось лето 1943-го, и Гитлер требовал от своих армий, чтобы те "сделали летом то, что было упущено зимой". Благородное стремление, но оно слепо основывалось на том, что русские не могут сражаться, если земля не покрыта льдом. Слепые догадки — вот весь материал, которым руководствовался Гитлер, несмотря на прогнозы офицеров, основывавшихся на данных о боевой мощи Вермахта. Рейх потерял около семисот тысяч человек в мясорубке на русском фронте. Правда, не все из них были немцами: командование бросало в бой всех солдат, которых оно могло получить от своих союзников.

Покажите русскому участок передовой с итальянскими и венгерскими солдатами, плохо вооружёнными и мечтающими оказаться где угодно, кроме русского фронта — вы увидите Ивана, готового разгромить врага. Преувеличенная оценка фронтовых рассказов? Ни в коем случае; никаких преувеличений. Спросите тех, кто там был.

Тем не менее такое множество людей, несмотря на презрение к ним своих немецких хозяев, держало фронт. Они представляли собой достаточное количество живой силы, которую можно было легко бросить под танки, авиацию, артиллерию и пулемёты. Если нужно было кем-то пожертвовать, именно этих людей кидали в центр русской атаки, а элита Рейха сберегалась для тех фронтов, где были необходимы сила, умение, смелость и надёжность.

Притом немцам приходилось подсчитывать силы в целом, и неважно, как они оценивали числа. Они столкнулись с фактом, что они потеряли семьсот тысяч человек — и всё вооружение и экипировку, ушедшую с ними, — в бою с русскими. Вследствие такого катастрофического поражения Гитлер потребовал новой "полной мобилизации" немецкой пехоты. Но этого оказалось недостаточно. Проблема нехватки людей была актуальна. Новым боевым частям не хватало опыта и способности держать удар. А так как русские солдаты опыт набирали, это сулило перерасти в постоянное бедствие.

Другим врагом было время. Оно утекало слишком быстро через часы войны, по которым Германия сверяла своё величие как нация военной мощи. Немцы могли восполнить только половину людей, убитых русскими. Когда поток солдат на фронт стихал, русские с огромной скоростью наращивали свою военную мощь. Казалось, что они набирали солдат со всех концов света. Они страдали от кровоточащих ран, но продолжали бороться. Хотя немцы и их союзники и проиграли, русские проиграли ещё больше.

Немецкие заводы изо всех сил производили оружие для Восточного фронта. А русские потеряли огромную часть своей страны, включая целые города, и в этих потерях следует учитывать также и количество потерянных городов, и миллионы гражданских, перешедших под власть немцев, и разрушенные и захваченные заводы.

Тем не менее — и это было и удивительным, и пугающим — производство русского оружия росло. И мужчины, и женщины трудились днями и ночами на русских заводах, чтобы победить не числом людей, а прекрасным качеством оружия. Но нацистам, привыкшим встречаться с плохой техникой на земле и в воздухе, было невозможно осознать, что новая техника русских была такой же по качеству, как и у них. Если не лучше.

Но это было действительно так. И чем дольше длилась война, тем больше становился поток поступающего на фронт русского вооружения, и тем более явственно вставал призрак поражения Рейха.

Время не ждало. И эту проблему необходимо было решить.

Могла ли война против Советского Союза быть выиграна? Весной 1943 года этот вопрос был ещё очень актуален. Большинство исторических книг, написанных немцами, говорят, что почти никто в верхах немецкого командования не верил, что победу можно было бы вырвать из трясины войны с Россией. Те, кто был в курсе дела, понимали, что поражение на Восточном фронте неизбежно. Генералы и их подчинённые не верили в чудесную победу над ордой коммунистов.

Автор считает, что этому достаточно распространённому мнению не хватает объективного взгляда на немцев и на войну. С одной стороны, немцы активно пропагандировали свою веру в победу над русскими. С другой стороны, они даже не скрывали, что не ждали от их тщательно проработанной операции "Цитадель" решительных результатов. Было бы попросту совершенно неприемлемо заявлять с нашей стороны, что они пытались заставить нас поверить в обе точки зрения одновременно. Если бы "Цитадель" провалилась, они бы просто кивнули, поняв реальное состояние дел, и попытались бы предсказать, что будет происходить дальше. Если бы "Цитадель" достигла своей цели — ударить по русской армии, лишить её возможности срочного восстановления и широко открыть ворота к хорошему удару Германии прямо в сердце Советского Союза, их призыв к вере в немецкую армию оправдался бы.

Если бы надежды на победу не было, на чём многие настаивают, в чём был смысл планов по укреплению немецкой защиты в Италии против готовившегося вторжения? Как было бы возможным укреплять прочность Атлантического вала? Откуда они взяли бы людей и оружие для приведения в действие плана "Песец" — вторжения и оккупации Швеции? Каким образом Германия начала бы новое наступление на Москву после провала первого?

Такие вопросы ставят под сомнение общепринятое мнение о том, что Германия не верила в будущее.

Курская битва решала всё. Случившееся там должно было определить будущее.

Географические масштабы операции будут гораздо меньше масштабов предыдущих основных немецких операций. Фронт будет простираться менее чем на 150 миль с севера на юг. Но на этом фронте, в одном решительном сражении, будет сосредоточено гораздо больше танков и других бронированных машин, чем на всём Западном фронте после вторжения союзников в Европу.

И то, что русские выиграли Курскую битву, было успехом не только для них самих. Это определило ход всей войны.

ЖУКОВ: ВЕЛИКИЙ МАРШАЛ

Атака немцев на Москву была отбита. Их силам дали мощный отпор в Сталинграде. Их отбросили от Харькова и в ожесточённом бою потрепали при отступлении обратно.

Но чтобы выполнить требования Гитлера по возвращению могущества, Третьему рейху, недостаточно было заново захватить Харьков. Была масса других фронтов, кроме русского фронта. Из Северной Африки были выбиты все немецкие силы. Итальянцы просили Германию прекратить войну.

Но Гитлеру было неважно, что происходило на остальных фронтах, его взор был обращён только в сторону России. Если бы удалось сломить сопротивление русских, Рейх смог бы уделить внимание любой неожиданности, которая могла бы внезапно возникнуть. Мечта Гитлера была достаточно ясна. Военная победа в России была необходима. С помощью этой победы можно было бы решить самые острые экономические, политические и пропагандистские проблемы.

По некоторым личным и историческим источникам, Гитлер в начале 1943 года собирался вначале стабилизировать фронт на Востоке и затем нанести по врагу сильнейший удар. А затем он собирался широко собрать всю мощь победоносной Германии для сильного броска прямо в сердце Советского Союза.

Гитлер изучал карту, намечая линию фронта, которую нужно было оборонять. Она тянулась от Финского залива до Азовского моря. Немецкие укрепления были достаточно надёжны на протяжении всей линии фронта. За исключением одного выступа, центром которого был Курск — огромный нарыв на шкуре Германии, простиравшийся на много километров с севера на юг.

Что же было такого особенного в Курске?

Удачное расположение. В самом Курске не было ничего особенного, кроме его географического положения и наличия в нём огромного количества сил русской армии.

Город Курск расположен на невысоком плато в Центральной России, в месте слияния рек Туссор и Сейм. Москва расположена более чем на 300 километров севернее от него. С точки зрения военных операций ландшафт мог бы быть гораздо лучше. Дороги проходимы только в сухую погоду. Окрестности представляли собой смесь холмов, равнин, усеянных кустами, песчаниками, камнями и так далее. Не лучший рельеф для отражения наступления хорошо вооруженных сил.

Курск был основан почти за тысячу лет до того, как он стал местом величайшего вооружённого столкновения в истории войны. Это интересно само по себе, но это не имеет никакого отношения к нашему времени: Курск был таким же городом, как и все остальные города Древней Руси. Население Курска до войны равнялось примерно 120 000 человек. Весной 1943 года никто не знал численности населения Курска. Каждого мужчину, способного держать оружие, забирали в армию. Многие уже ранее погибли в боях на Восточном фронте.

Курск лежит на пути от Москвы к Чёрному морю. В самом Курске мало примечательного. Окрестности, как и другие сельские районы в Советском Союзе: обычный ландшафт с полями, на которых выращивались пшеница и сахарная свёкла, с частыми рощами. Если бы вы были пилотом или геологом, вы бы знали, что под городом и в прилегающих к нему территориях залегает огромное количество магнетита. Это вызывает отклонение стрелки компаса — широко известную Курскую магнитную аномалию.

Словом, в Курске не было ничего особенного, способного вызвать интерес Гитлера и высшего немецкого командования. Но русские держали Курск и таким образом удерживали позиции, вдающиеся глубоко в немецкие тылы. И эта проблема очень волновала Гитлера и его генералов.

Курский выступ глубоко вдавался в район, занятый немецкой армией. Орёл лежал на севере, а Белгород — на юге выступа. Русские стягивали в этот район огромные силы. Если бы им удалось сконцентрировать там ещё большие силы и привезти туда достаточное количество военных припасов, этот выступ мог бы превратиться в прекрасный плацдарм для наступления не столько на запад, сколько на северо-запад, чтобы освободить Орёл и Брянск, и одновременно на юго-запад, чтобы очистить Украину от немцев.

Итак, Курск становился тем местом, где Советский Союз начал собирать силы. Туда стекались танки, артиллерия, все виды бронированной техники и сотни тысяч солдат. Ремонтировались аэродромы, а на них перебрасывались истребители и бомбардировщики. Железные дороги перешивались на колею стандартной ширины, и они могли обеспечивать находящиеся в Курске войска. К тому же русские превратили пригород в "осиное гнездо" с многочисленными артиллерийскими позициями и сотнями километров переплетающихся траншей.

Всё это немцам было известно. Они также понимали, что русские не собирались летом только защищаться, а наступать зимой. Командование Вермахта считало, что русские могут ударить, воспользовавшись плохой погодой.

Вначале Гитлер приказал стянуть к Курску войска от Финского залива до Азовского моря. Следующим своим действием он хотел сокрушить русских там, где они собрали свои наибольшие силы. Гитлеру казалось, что русские сами влезли в ловушку. Для сил, сконцентрированных в Курске, выступ также мог стать слабым местом.

Если бы немецкие силы ударили быстро и умело, русские были бы пойманы в огромный мешок. Нужды в том, чтобы долго осаждать русские позиции, не будет. У русских не останется достаточно места для манёвров. Вермахт собирался нанести стремительные танковые удары с севера и с юга, взяв русских в бронированные "клещи", таким образом поймав русских в капкан.

Вдобавок нацисты осознавали, что русским потребуется бросить в бой большие резервы, чтобы отразить такой мощный удар. Как результат, уничтожение русских сил приобретёт ещё большие масштабы. Действительно, в операции пришлось бы задействовать огромные силы. Но если бы элита Вермахта показала бы себя так же, как и ранее, весь ход войны мог бы радикально измениться. Сталину бы не хватило сил, чтобы отразить атаку немецких танков.

Забегая вперёд в будущее, чтобы не ошибиться в оценке немецких планов русскими, заметим: действия, описанные в плане, который одобрил сам Гитлер, были предсказаны советским верховным командованием. Ещё за месяц до первого артиллерийского залпа, как и затем во время самой Курской битвы, себя ярко проявит заместитель Верховного Главнокомандующего, Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков.

Немцам уже были хорошо знакомы и имя, и выдающиеся навыки Жукова, ведь он был гениальным стратегом, которому Сталин полностью доверял и в котором был полностью уверен. Надо сказать, что Иосиф Сталин был среди людей, стоявших у власти, уникумом из-за его маниакального, даже параноидального недоверия к коллегам в правительстве. Сталин, каким запомнила его история, проводил долгие чистки и пускал кровь, нужную для того, чтобы устранить свои собственные подозрения. До войны он выпотрошил военное руководство Советского Союза, и это откликнулось в будущем, когда Советскому Союзу, атакованному немецкими захватчиками, пришлось спешно набирать новых офицеров, в которых тогда возникла такая сильная нужда. Тем не менее именно Жуков вырывал вначале право на жизнь, а затем и победу из челюстей врага.

Жуков был блестящим тактиком и стратегом. Он был человеком, приученным добиваться цели там, где другие потерпели бы неудачу. Его полное безразличие к человеческим жизням — если успех достигнут, неважно, каковы потери — было хорошо известно Сталину задолго до того, как немцы вторглись в Россию в июне 1941 года. Для маршала Жукова человек, проигравший бой, вне зависимости от причин, не имел оправданий. В 1939 году Жуков находился далеко, на границе с Монголией. Он командовал советскими силами, когда в Монголию вторглась семидесятипятитысячная японская Шестая армия, поддерживаемая сотнями бомбардировщиков и истребителей. Японцы уже получили военный опыт в войне с Китаем, и они надеялись, что русские силы отступят под их неослабевающим натиском. Жуков прекрасно руководил своими людьми, и японцы понесли потери в 41 000 убитых и раненых и бежали от русских, от которых они не ожидали такой силы удара.

Затем состоялось немецкое вторжение. Ленинград, яростно осаждаемый Вермахтом, был на грани разрушения. Казалось, что шансов у города на то, чтобы не быть оккупированным и уничтоженным, не было. И тогда Жуков появился на сцене, чтобы поддержать своих терпящих поражение соотечественников. И они продержались. Затем немцы обратили свои взоры на Москву, стены которой уже были хорошо видны передовым частям их бронированных колонн. Москва должна была пасть, так приказал Гитлер, и он был полностью готов реализовать своё величайшее желание.

Жуков принял на себя командование обороной, и русская армия в конечном счёте остановила врага почти у входа в город. Фронт трещал, но решительно держался достаточно долго для того, чтобы зима окутала поле боя. Русские поднялись, как призраки из-под земли, покрытой снегом, бросились на ошеломлённых немцев и отбросили их на 150 миль от самой дальней точки, до которой немцы смогли дойти.

Следующим был Сталинград. Он просто должен был быть взят под колоссальным натиском захватчиков. Но там оказался Жуков. Благодаря ему русские не только продержались, но и провели контрнаступление. Фланги русских не утратили свою ярость, они окружили и уничтожили Шестую немецкую армию целиком, плюс огромную часть Четвёртой немецкой армии. Считается, что русские уничтожили в Сталинграде не менее чем двадцать две дивизии немцев и их союзников.

Затем, когда Жуков был на Северо-Западном фронте, ситуация в Воронеже начинала ухудшаться. Сталин срочно отправил Жукова с Северо-Западного фронта туда, где немцы наносили удары по русским войскам. Когда Жуков прибыл, было уже поздно, он не смог спасти Харьков, в третий раз захваченный немецкой армией. Но Харьков был не единственной опасностью.

"Мы должны выдвинуть все имеющиеся резервы Ставки (главный советский штаб. — М. К.) и резервы со всех соседних фронтов, — радировал он Сталину, — потому что если мы этого не сделаем, немцы захватят Белгород и начнут наступление на Курск".

Это были слова Жукова, уже заслужившего доверие Сталина, и он не ошибся в своём "гениальном маршале". Через час Жукова уже известили, что по срочному приказу Ставки Двадцать первая и Сорок третья армии уже двинулись по направлению к Белгороду.

Затем полное доверие к Жукову подтвердилось в том, что Первая танковая армия также уже двигалась в том же направлении и была передана под прямое командование Жукова с разрешением использовать эту ударную силу там, где он сочтёт нужным. Ситуация была критической, и беды удалось избежать наименьшим количеством резервов. 18 марта немцы предприняли попытку штурма Белгорода, но встретились с жёстким сопротивлением. Спустя три дня русские окопались на самой границе города. Север города, хуже всех державшийся против немцев, был укреплён более основательно. Жуков расположил Первую танковую армию южнее города Обоянь, где её можно было бы использовать для обороны, или, если будет благоприятная ситуация, для контрудара во фланг немцам в направлении Курска. Вдоль восточного берега реки Донец он поставил Шестьдесят четвёртую армию, занявшую оборонительную позицию.

К концу месяца Жуков добился для русских войск передышки, в которой они очень сильно нуждались. Лёд на реке Донец таял, превращая реку в оборонительный ров по всей его длине. Весна пришла в пригород, и замёрзшие дороги, проходимые зимой, превратились в трясину. То же самое было и с фермами, и с открытыми полями. Немцы проанализировали ситуацию и прекратили наступление.

На некоторое время непростая и шаткая тишина воцарилась на фронте. Оттепель дала немного времени. И Жуков укрепил спинной хребет русских оборонительных позиций. Было ли этого достаточно?

Ответ, конечно, кроется в намерениях немцев. Жуков не был полностью уверен в том, что позиции русской армии выдержат наступление. Враг бы не стал долго ждать, чтобы провести крупномасштабное наступление, и Жуков чувствовал: немцы хорошо понимали, что время не на их стороне, они знали, что, пользуясь полной поддержкой Сталина, он не замедлит прислать ещё подкреплений.

Итак, немцы должны были ударить, и, как считал Жуков, незамедлительно. Он понимал, что будет сложно удержать даже новые укреплённые рубежи. Русские силы были глубоко вдавлены в немецкий фронт.

Было два варианта развития событий: если бы немцы провели наступление быстро и решительно, они окружили бы русских в огромном котле. Если бы они не провели наступление немедленно, а постепенно копили бы силы, был бы шанс, что Вермахт встретится с достаточно подготовленным противником, обладающим гигантской мощью. Но здесь действовал фактор Жукова. Слишком много раз он затуплял немецкую сталь и использовал оборотную строну своего меча, чтобы сокрушить немецкую армию.

Время. Оно было полностью на стороне русских, ждавших нового нападения.

И тут им помог новый, неожиданный союзник — Гитлер.

Он откладывал наступление на Курск. Жуков схватился за этот шанс обеими руками. В следующие три месяца он переправлял к месту схватки по восстановленной железной дороге людей и оружие. Пятьсот тысяч машин было перевезено к Курску.

Всё для начала величайшего боя в истории было готово.

РОКОВОЙ НЕДОСТАТОК "ТИГРОВ"

Зимой и в начале весны 1943 года советское командование никогда не теряло из виду положение на Курской дуге. Танковое столкновение, к которому готовились обе стороны, — назревавшее на Курской дуге, должно было решить, кто будет занимать главенствующую позицию в дальнейшей войне. Для русских Курск обещал стать новой Куликовской битвой, историческим сражением, произошедшим в 1380 году, в котором князь Дмитрий Донской победил татар.

Под тиканье часов, становившееся всё громче и громче, русские продолжали укреплять свои позиции, понимая, что они должны использовать каждую оставшуюся минуту. Тем не менее, по непонятным русским причинам, задержка немецкого наступления продолжалась.

Это было очень неожиданным и очень выгодным для советских войск. Пока артиллерия будет обстреливать русские позиции, Жуков соберёт самую большую когда-либо виданную военную силу.

Двадцать процентов всех войск русских будут сконцентрированы на Курской дуге, а подкрепления — немного западнее. Огромная концентрация танков была достигнута за счёт того, что более чем треть танков, находившихся на фронте, будет задействована здесь. Каждый четвёртый самолёт, находившийся на фронте, будет находиться в районе Курска.

Масштаб задействованного вооружения, количество людей, запутанные и сложные передвижения войск, критические моменты сражения — всё это определяет взгляд наблюдателя со стороны. Существует тенденция использовать особые термины для взаимной связи утверждённых сроков в таких случаях. Слишком часто история таких сражений характеризуется тем, что целые армии "крутят педали изо всех сил", чтобы применить силу так, как это требует ситуация. Это хорошо звучит и это очень драматично, но остаётся вопрос: можем ли мы извлечь из дыма и ярости Курской битвы связное понимание, полную оценку того, что случилось на самом деле? Хотя битва — это нечто большее, чем просто цифры, мы должны начать как раз с деклараций и цифр.

Взаимосвязанность событий, одновременно происходящих в сражении, длившемся пятьдесят дней на фронте длиной 350 миль и углублявшемся за линию фронта более чем на 175 миль, делает попытку описать их, даже грубо, крайне сложной.

Курская битва не была простым сражением. Она была последовательностью связанных между собой событий, в которых участвовали обычные солдаты, чьи отвага, храбрость, страх, смерть — а именно всё это делает сражение таким грандиозным — утонули в масштабах самого сражения. И когда мы возвращаемся в прошлое к таким моментам, нужно понимать, что мы можем знать только те истории, которые пережили и битву, и годы, прошедшие с того момента.

Если бы мы перенеслись на поле боя сегодня, невозможно было бы окинуть всё поле боя — протяженностью 350 и уходившее вглубь на 175 миль — одним взглядом. Даже если бы мы могли подняться достаточно высоко и увидели бы весь ландшафт, мы бы были всё ещё очень далеки от того, что нас интересует. Даже если бы мы прошлись вдоль позиций, мы получили бы об этом весьма скудное представление. До сих пор постоянно на месте боёв находят останки техники. Ржавые корпуса танков, грузовики, артиллерия, бронемашины, мотоциклы, винтовки, шлемы. Их истории будут забыты навсегда.

Недостаточно изучить карты и начерченные на них схемы боёв. Это не просто передвижение солдатиков и маленьких орудий по макету поля боя. Нельзя сравнивать реальность с передвижением фигурок по шахматной доске. При анализе такого сражения, как Курская битва, нельзя не учитывать, что многие бои шли одновременно и переплетались. Множество событий влияло друг на друга, как падающие костяшки домино, выстроенные в линейку. Другие же события требовали часов или даже недель, чтобы оказать заметный эффект на ситуацию. И невозможно строго отделить одно от другого.

Несмотря на все случайные события до, в ходе и после боя, именно люди играют главную роль. Некоторые, например, генералы и другие известные лидеры, несомненно, играют ключевую роль в критические моменты боя. Но есть и другие, остающиеся неизвестными, но тем не менее сыгравшие решающие роли, люди, оказавшиеся в нужное время в нужном месте. Мужество, трусость, стойкость, паника — эмоции — определяющий фактор в бою, и о большинстве из них мы можем только догадываться, потому что все они исчезли в хрониках, по которым мы сейчас вынуждены судить о тех временах.

Есть необычная параллель между Курской битвой и более ранним, совершенно непохожим столкновением — битвой за Британию, когда небольшая группа людей на маленьких крылатых машинах сдерживала немецкую авиацию, пока не потрепала ряды машин с чёрными крестами и пока Люфтваффе не отступило, чтобы ударить ночью. Немецким истребителем во времена, когда Англия одна стояла против Рейха, был Messerschmitt Ме-109Е[1]. Кто-то может спросить, почему важно, что в бою участвовал именно этот самолёт? Ответом будет тот факт, что Bf-109E, используемый для сопровождения бомбардировщиков и атаки английских истребителей, был одним из лучших самолётов в мире, и он помог бы немцам завоевать Британские острова, если бы был устранён один изъян, не будь которого так и не случившееся вторжение могло бы стать реальным.

Всё было достаточно просто. Немцам было необходимо, чтобы их истребители защищали бомбардировщики на протяжении всего пути до цели. Под прикрытием быстрых и смертоносных Bf-109E бомбардировщики могли бы добраться в любую точку Англии. Даже до самых отдалённых посадочных полей, используемых Королевскими Военно-воздушными силами. То, чего немцы не могли сделать с английскими истребителями в воздухе, они могли бы сделать на земле. Они могли бы уничтожить ангары, ремонтные мастерские, топливные станции — всё, что было необходимо для того, чтобы самолёты могли находиться в той стихии, для которой они были созданы — в небе.

Но Bf-109E не хватало одной простой вещи — дополнительного топливного бака, который можно было бы прикрепить под брюхом самолёта, который можно было бы сбросить, когда это нужно пилоту, бака, добавлявшего к дальности полёта сто или даже двести дополнительных километров.

С таким баком истребители смогли бы сопровождать немецкие бомбардировщики на всём протяжении их маршрута. Без бака Bf-109E были вынуждены поворачивать назад до того, как бомбардировщики достигали цели, и бомбардировщики летели сами по себе. После чего они быстро и эффективно сбивались самолётами "спитфайр" и "харрикейн".

Заметим, всё это происходило, когда Королевские ВВС были почти уничтожены. Грань между продолжением сопротивления и полным поражением была практически стёртой. Если бы немецкие истребители могли добираться до назначенных бомбардировщикам целей, скорее всего, Англии было бы невозможно бороться с немецкими самолётами. Не защитившись от немцев с воздуха, было бы

Командование Центрального фронта (К.К. Рокоссовский в середине и К.Ф. Телегин у ствола пушки) рассматривают подбитый "фердинанд"

практически невозможно предотвратить атаку немцев на Англию.

Хоть и в меньших масштабах (конечно, мы никогда не узнаем, какими точно были бы последствия), немцы повторили ту же ошибку в Курской битве. То, что немцы повторили ту же простую ошибку, приведшую к катастрофическим последствиям, удивительно. Ошибку в той области, которой немцы гордились больше всего, — в качестве их бронетехники.

Для Курской битвы, откладываемой Гитлером по советам его генералов и советников, настоятельно рекомендующих выждать и подтянуть новые танки на фронт, немцы наряду с другим оружием привезли свои лучшие танки — "тигры". Представим на минуту, что танк PzKpfW VI "тигр" — лучшее оружие в мире среди себе подобных. Крепость на колёсах, стремительно несущаяся вперёд на врага, несравнимая ни с чем другим по защите и смертоносности.

Однако в "тиграх" был один недостаток, допущенный компанией Порше. Ни одного изъяна в двигателе, вооружении, гусеницах, в системе управления. Порше создавал свои "тигры" с умением, с надёжностью, которой можно было бы гордиться. Ошибка была в решении, очень неожиданной для компании, обладавшей огромным опытом в производстве танков, и притом Порше повторил эту ошибку, когда создавал другую бронетехнику.

На танке не было ни одного пулемёта[2]. То есть того, что называется дополнительным вооружением. На нём была длинная пушка, смертоносное оружие, характерное для тяжёлой немецкой бронетехники. На танке была толстая броня, что делало уничтожение такого танка сложной проблемой. Но даже с этими преимуществами в бою танк не может сражаться в одиночестве. Как и все значительные орудия, он должен быть частью группы.

Вскоре после того, как начался бой на Курской дуге, с немцами, ударяющими по укреплённым советским позициям, некоторые русские солдаты заметили любопытную вещь. Они спокойно подбегали и захватывали "тигры" (как и другие машины с таким же недостатком). Более того, некоторые случаи захвата "тигров" совершенно невероятны.

Вначале "тигры" прорвались через русские укрепления. Знаменитая 88-миллиметровая пушка разрушала танки и укреплённые позиции, и защитники отступали. "Тигры" ехали дальше, рыча и лязгая, как компактные динозавры.

Они прорвались через русские укрепления без сопровождения немецкой пехоты. А это само по себе — отлич-

Красноармейцы осматривают один из подбитых "Фердинандов"

ная возможность атаковать танки сбоку — со стороны их самого уязвимого места. Но танк различными способами защищает сам себя во время атаки. Один из таких способов — истребить пехоту с помощью пулемётов, дополнительного вооружения танков.

Но поскольку пулемётов на "тиграх" не было, смертоносные немецкие танки, разбившие советскую бронетехнику и укрепления, оказались полностью беззащитными перед атаками русской пехоты. И когда русским стало известно это слабое место, с криком "Ура!" они бросались толпой на "тигры", залезали на стальные спины танков, а затем бросали бутылки с зажигательной смесью в выхлопные трубы или вентиляцию, в другие уязвимые части.

Если раньше "тигров" боялись, теперь их считали глупыми, бесполезными кусками металла, коими они и были. И надежды немецкого командования на то, что это оружие сокрушит русские укрепления, растворились в торжествующих криках русских солдат и пламени, пожирающем танки.

Небольшое дополнение. В небе над Англией немцам не хватало запасных баков на Bf- 109Е.

В Центральной России немцам не хватало пулемётов, дополнительного вооружения на великих "тиграх".

Не хватало настолько, что, несмотря на другие обстоятельства, о которых нам рассказывает история (или которые она предпочла скрыть в дыме великого сражения), это, по всей видимости, определило ход и итог битвы[3].

Термин "битва" в нашем понимании неприменим к такому обширному сражению под Курском. То, что произошло на Курской дуге и вокруг неё, последствия этого столкновения, проходившие на территории вначале в сотни, а потом и в тысячи километров, никак не укладывается в такой узкий термин. Слово "битва" в том смысле, в котором оно используется на этих страницах, описывает все события, произошедшие на Курской дуге, как если бы они произошли в одном бою.

Причины битвы на Курской дуге кроются не только в ее географическом положении. Битва произошла по причинам, одной из которых были рискованные решения, принятые задолго до того, как они были претворены в жизнь при помощи горячей стали. Некоторые сражения происходили по обстоятельствам, непредвиденным и иногда нежелательным. Но этого никак нельзя сказать про Курскую битву, к которой обе стороны готовились задолго до этого события. К тому же обе стороны имели несколько месяцев для подготовки.

Курская битва открылась атакой немцев, начавшейся по приказу из Берлина и по решению Москвы позволить немцам первыми начать боевые действия.

Итак, Курская битва началась с сильнейшей атаки немцев на советские позиции, сопровождаемой бурным и продолжительным боем в небе, затем постепенным ожесточением сопротивления русских, отражения атаки немцев, и продолжилась грандиозной контратакой русских, за которой последовал гигантский бросок вперёд, после которого немцы (и русские тоже) оказались в огромной мясорубке, уничтожавшей людей и бронетехнику на обеих сторонах. В этом яростном крупномасштабном сражении было несчётное множество маленьких стычек, меньших по размеру, но не менее кровавых и беспощадных. Всё это было частями большого сражения.

Историкам хорошо известно, что, несмотря на долгое и тщательное планирование, никакой чёткой цели в операции не ставилось. Да, немцы намеревались уничтожить военную мощь русских. Да, Гитлер и его генералы хотели вывести из строя русскую армию, но когда можно было бы сказать, что эта цель была бы достигнута? Каков был план немцев после уничтожения русской военной мощи? Когда бы они признали, что их план сработал?

Узнать точную цель невозможно, только изучая документы по операции "Цитадель". Каждая сторона искала выход из своей специфической, особенной ситуации, и это интересно вне зависимости от самой схватки. Для русских бой, назревавший на Курской дуге, означал не просто ожидание немецкого штурма. Они как будто даже приглашали немцев напасть, чтобы заставить Вермахт сражаться на русских условиях, среди русских укреплённых позиций, под огнём тщательно подготовленных орудий Красной Армии. Таков был основной план, основная цель. Спровоцировать атаку немцев. А когда они придут, расстрелять их ряды. Затем провести контратаку, а дальше действовать по ситуации. Приготовленная Жуковым для немцев мясорубка работала раньше, и он не сомневался, что она сработает снова.

Был также и другой неосязаемый эффект на поле боя. Эффект, который никогда не проявлялся раньше, но, несомненно, повлиявший на бой. Это был русский солдат. Русские, сражавшиеся на Курской дуге, были не теми же самыми людьми, с которыми раньше встречался враг. Нацисты долго презирали "Ивана", относясь к нему как к представителю низшей расы. Для них он был немногим лучше животного, обычным зверем. Это отношение, однако, изменилось ещё до начала Курской битвы. Нацисты официально признали, что русскому солдату присуща необычайно высокая мораль и что они были "неплохо натренированы" — русские уже были далеко не теми "недочеловеками", неспособными освоить управление техникой и профессию солдата.

Очевидно, если русские смогли защитить Москву, Ленинград, Сталинград и другие места, где немцы потерпели крах, с теми "второсортными", технически слабо подготовленными войсками, то этот "новый" русский солдат, обладающий высоким боевым духом и некоторым уровнем подготовки (т. е. компетентностью и дисциплиной), станет серьёзным противником на поле боя. Это должно было повлиять, и повлияло, на исход сражения.

Между тем нужно понимать, что жизнь солдата на войне — даже для человека, находящегося на фронте, — состоит не только из военных действий, жестокости, постоянного противостояния с врагом. Люди, которые долго остаются на одном месте, ищут себе занятие, и их жизнь становится более спокойной и менее связанной с армией. Дневники немецких солдат показывают, что при первой возможности они делали, и притом достаточно изобретательно, свои спартанские условия более комфортными. Большая часть немецкого фронта была местом, где солдаты занимались больше тем, чтобы сделать своё пребывание комфортнее, нежели подготовкой к предстоящему бою.

Сельские территории Центральной России, где и будет проходить Курская битва, заслуживают того, чтобы описать их природу. Здесь смешаны постоянно сменяющие друг друга ландшафты. Из-за небольшого дождя земля превращается в непроходимое болото. В глубокой слякоти застревают машины, а людям сложно передвигаться. Танки, грузовики, самоходные установки теряют мобильность. Этот факт также нужно принять в расчёт за его влияние на сражение.

Курская битва общепризнана самым масштабным в мире вооружённым столкновением с использованием

При движении по мягкому грунту "фердинанды" оставляли очень глубокую колею

бронетехники. Ни в одной битве не участвовало такое количество танков, как на Курской дуге. Но было бы огромной ошибкой утверждать, что Курская битва была только столкновением этих бронированных чудовищ. Следует учесть и другие слагаемые битвы помимо танков, боевых машин и людей.

Главным из них была русская кавалерия, наносившая удары стремительно и мощно на ландшафте, кажущемся практически непроходимым для большой группы людей. И притом не только за линией фронта, но и в самом центре боя. Кавалерия была обучена использовать свою превосходную манёвренность и опыт, чтобы наносить неожиданные удары. Она также сыграла значительную роль в Курской битве.

Это новый пример, как сложно изучать Курскую битву, пытаясь понять природу этого сражения. Некоторые просто считают числа, и это ведёт к неправильному представлению о ситуации. Если судить об эффекте лошадей в русскую зиму, например, нужно понимать, что при температуре -4° по Фаренгейту немецкая лошадь замёрзнет до смерти.

Почему немецкая лошадь? Важны особенности пород. Будучи защищённой от ветра, русская лошадь выдерживает температуру до -58° по Фаренгейту.

Были ли лошади так значительны во время Второй мировой войны? Особенно на русском фронте с его насыщенностью бронетехникой и механизированным вооружением?

Только на русском фронте немецкие войска потеряли в своём составе полмиллиона лошадей — в боях и связанных с ними действиях.

Курская битва, как уже говорилось ранее, лишила немецкую армию возможности диктовать, когда, где и как будут проходить следующие сражения на русском фронте. Описывая Курскую битву как "одно из самых решающих сражений Второй мировой войны", маршал Жуков добавил, что после этого "фашистское командование… будет вынуждено вести только оборонительные бои".

Никто не собирается утверждать, что немцы потеряли свою способность вести масштабные и разрушительные боевые действия. Но они больше не могли после пятидесяти дней сражения под Курском выбирать время и место сражения. Теперь эта привилегия была отдана русским. Такова будет ситуация до конца войны, до штурма Берлина, на протяжении всей линии фронта, на каждую милю которого в среднем приходилось триста единиц тяжёлой артиллерии и тридцать танков[4] (наряду с авиацией, ракетами и пехотой).

Разумеется, некоторые офицеры высокого ранга признают истинное положение вещей в Курской битве — то, что это была попытка разгромить русскую армию, потерпевшая крах. Они посмотрят на сражение трезвым взглядом и признают, что это был разгром, поражение колоссальных масштабов, потому что оно определило сторону, которая задавала после этого условия войны.

Безнадежно застрявший в грязи "Тигр" из 503 тяжелого танкового батальона

Но большинство немецких должностных лиц тем не менее предпочли закрыть глаза и на сражение, и на его последствия. Они скажут, что немецкая армия никогда не была окружена русскими, и будут правы. Они скажут, что паники среди солдат Вермахта не было. И это тоже будет правдой. Они опишут доблестные арьергардные бои своих солдат, но для них будет слишком сложным признать, что эта доблесть была доблестью во время поражения, а не во время победы. Они скажут, что русские-де понесли ещё большие потери, чем немцы, что это показывают окончательные подсчёты (если немецкая статистика верна, а это весьма сомнительно, так что это спорный вопрос).

Однако окончательный результат Курской битвы таков: когда прогремели последние выстрелы на Курской дуге, стратегическая инициатива в войне перешла к Красной Армии, получившей возможность диктовать, где и когда будут проходить сражения.

МОСТ СЕРЖАНТА ШЕРШАВИНА

Некоторые люди считают, что всё решает грубая, массовая сила, хотя и у неё есть кое-какие ограничения. В Курской битве сильное сопротивление немцам оказывали специально организованные отряды людей, сражающихся, как тени, действующие далеко от передовых линий, в тылу, действующие совершенно свободно от ограничений, характерных для регулярных дивизий и батальонов. Эти люди были разведчиками, заброшенными русскими в немецкий тыл с задачей уничтожить какую-либо специфическую цель, и партизаны, постоянно сражавшиеся за немецкой линией фронта — без машин, без лошадей, почти всегда на ногах. Среди них были и мужчины, и даже женщины, они наносили удар под покровом ночи и вырезали десятки тысяч немецких солдат. Они представляли постоянную и сильнейшую угрозу Германии.


Русские извлекли максимум пользы из таких операций, чтобы проникнуть внутрь немецких тылов во время долгих приготовлений Вермахта к бою. Для русских время означало всё. Чем дольше была задержка перед ударом немцев, тем сильнее были бы русские укрепления и тем больше резервов было бы доступно. Одним из средств задержать атаку немцев наряду с разрушением немецких путей сообщения, когда они в них особенно нуждались, было разрушение многих ключевых центров снабжения врага, насколько это было возможно.

В ходе последней недели июня 1943 года, за десять дней до первого выстрела в Курской битве, русское командование послало сапёрные команды, чтобы те взорвали немецкие мосты и железнодорожные пути. Одна такая группа была послана взорвать мост, который немцы построили, чтобы переправлять войска через Северский Донец, реку в районе Харькова, южнее Курской дуги.

Это рассказ о Сергее Шершавине, сержанте 48-го стрелкового полка, проведшем три мучительных дня за немецкой линией фронта.

Разведывательный отряд Шершавина проник сквозь немецкую линию фронта ночью. Один немецкий часовой, приблизившийся к нему, умер быстро, одна рука Шершавина закрыла ему рот, пока другой он воткнул в часового нож между лопатками. Шершавин сбросил мёртвого с моста, и тот упал на песок около реки.

Отряд Шершавина двигался быстро и тихо. Перевес был не в их пользу. Последние попытки взрыва моста заканчивались тем, что очередная русская группа была убита, а мост оставался целым. Работая очень быстро, русские перенесли свои пакеты взрывчатки на середину моста, поместив их туда, где они окажут на мост наибольшее воздействие. Сергей Шершавин подбежал к зарядам и воткнул в них два проводка. Затем он побежал назад, разматывая провод на ходу. Внезапно тишину рассёк звук, и он застыл. Всё было тихо. Были слышны только обычные звуки ночи. Немцев не было. Повезло.

Человек позади Шершавина тяжело дышал. Он крутил головой, хватаясь за нож. Он был только одним из его сапёров, хватающим воздух со смесью нервозности и возбуждения. Это было его первым заданием за линией фронта. Шершавин легко тронул его за плечо и двинулся дальше, разматывая за собой провод. Он дошёл до конца моста и отошёл в сторону.

"Так" — прошептал он, — готово". Ещё один солдат бежал к ним, Шершавин присел на корточки и начал наматывать конец детонирующего шнура[5] на палец. Он больше полагался на ощущения, чем на зрение, мост, казалось, полностью растворился в темноте.

"Сержант…"

Шершавин взглянул на сапёра. "В чём дело? — сказал он. — Говори скорее".

"М-можно я это сделаю, — сказал, заикаясь, сапёр, — я имею в виду дёрну за шнурок".

Шершавин улыбнулся. Он почувствовал небольшое огорчение, сматывая шнур с пальца, и осторожно передал его сапёру. "Давай", — сказал он. Он понимал, что тот чувствовал. Всегда, когда он тянул за шнур, он испытывал странное детское чувство власти, когда по окрестностям раздастся гром взрыва.

Сапёр был готов. "Тяни", — сказал ему Шершавин. Другие ждали в сильном напряжении. Шершавин скорее почувствовал, чем увидел, как сапёр дёрнул шнур. С напряжёнными мускулами и задержанным дыханием они ждали яркую вспышку света, а затем и взрыв.

Ничего не произошло. Они выпустили воздух из лёгких. Тишина, казалось, навалилась на них, давя на их уши, — так велико было их ожидание грома от взрыва моста. Не было ни рыка, ни грохота. Они так и остались на том месте, где и были раньше. Что могло пойти не так? Тишина опять нарушилась. Шершавин слушал, не двигаясь. Соловей, напевающий песню.

"Товарищ старший сержант!" — прошептал сапёр Шершавину с ноткой замешательства в голосе. Ответа не было. "Сержант?" Ни звука. Только свист соловья, единственный звук в ночи, единственная маскировка для звуков шагов. Шершавин исчез в темноте, двигаясь по мосту боком, подобно крабу.

Шершавин был зол и разочарован. Ведь он зашёл так далеко. Он не оставит мост. Он не может. Немцы использовали этот мост, чтобы переправлять подкрепление на левый берег реки. Они уже переправили опасное количество боеприпасов и пополнений. Оставить этот мост означало дать врагу возможность получить численный перевес. Но если мост бы удалось взорвать, немцам пришлось бы обходиться тем, что у них есть. Тогда полк Шершавина смог бы усилить давление на немцев, ослабить их и окончательно разрушить немецкий плацдарм. Именно это было самым важным сейчас. Близилось что-то очень большое и важное. Было необходимо разрушать немецкие коммуникации, линии поставки вооружения и патронов везде, где это возможно. Шершавин понимал, что он никак не мог просто так взять и уйти, и неважно, насколько рисковал своей жизнью он сам.

Он уже почти подобрался к взрывчатке, как вдруг он услышал гортанную немецкую речь. На секунду русский сапёр застыл, потому что услышал не только голоса. Был слышен топот сапог по мосту. И он приближался.

Шершавин затаил дыхание. Он полз настолько быстро, насколько мог, чтобы добраться до взрывчатки. Сержант был почти на месте, но немцы были ближе.

Его заряды были расположены на самой середине моста. Шершавин встал на ноги и побежал в отчаянии, чтобы поскорее добраться до своих зарядов. Пока он бежал, он вынул запасной фитиль из кармана, взяв его в руку. Немцы сразу же стали кричать. Кромешную темноту озарил яркий оранжевый свет. В то же время русские услышали клокочущую пулемётную очередь.

Шершавин жадно глотал воздух на бегу к взрывчатке. Он опять услышал пулемётную очередь и пули, свистящие прямо рядом с ним. Сержант схватил взрывной заряд. Молниеносно он вытянул не сработавший провод и отбросил его. Почти в тот же момент, когда стук ботинок начал приближаться, он вставил запасной фитиль. Пулемет протрещал снова, но Шершавин не обратил на него внимания и дёрнул шнур. Мир разорвался в его глазах. Что-то огромное и ослепляющее полетело прямо на него. Он пытался думать, но он был небольшой пылинкой в потоке вырывающейся наружу энергии, а затем всё стало чёрным.

Шершавин очнулся, с изумлением осознав, что он всё ещё жив. Сознание вернулось к нему внезапно, на мгновение показалось, что это был просто глубокий и долгий сон. Ему, должно быть, очень повезло. Оказаться в эпицентре взрыва и остаться целым!

Он не мог открыть глаза. Стараясь не двигаться, он сконцентрировался на том, что он должен был делать дальше. Медленно он попытался открыть глаза, и сразу же его охватила паника. Как он ни пытался, его глаза были закрыты. Веки отказывались двигаться. Насколько сильно его ранило? Ни единого звука — предупреждал он себя. Кто знает, кто или что может быть рядом. Его самообладание позволило ему восстановить контроль над собой, он попытался поднять правую руку. Ничего не произошло. В следующие несколько секунд Шершавин обнаружил, что он полностью оцепенел. Он не чувствовал своего тела, будто у него не было ни ног, ни рук, ничего. Но он мог слышать!

Сержант ругал себя за свою глупость. Слышать? Ничего подобного. Он слушал монотонный гул, шумевший в его голове. Глухой гул из пустоты. Он был глух, как камень.

В следующий момент острая боль пронеслась по его телу. Шершавин никогда не был так рад что-то чувствовать, даже боль. Боль означала жизнь. Его состояние менялось, и как только он осознал это, он прислушался к ощущениям тела. Ага! Значит, смерть к нему ещё не подобралась. Он ощупал тело рукой. Большая часть тела не реагировала и не чувствовала ничего. Сержант всё ещё был парализован. Шершавин решил не торопиться. Он должен определить, куда он ранен. Через несколько секунд он заметил странную вещь. Там, где его рука дотрагивалась до тела, прикосновение ещё чувствовалось некоторое время. Шершавин продолжил трогать себя рукой и обнаружил, что его одежда была изорвана. Внезапно силы оставили его, и он опустил руки.

Холодно… Верхняя часть его тела лежала на земле, а его ноги был погружены в воду. Конечно, в реку. Он попытался шевельнуть ногами, но они замёрзли и не двигались. Медленно, глотая воздух, он выполз на берег. Сержант бил по ногам кулаками, начал их растирать настолько энергично, насколько мог. Чувства со временем возвращались вместе с сильными болями. Шершавин аккуратно поднёс руки к лицу. Он вздрогнул. Его лицо превратилось в мягкую массу. Он пощупал свои глаза. Они были на месте. Там, где должны были быть глаза, снаружи была разбухшая кожа. Теперь он понял, почему он не мог видеть. Он не мог открыть свои глаза.

Глухое гудение в его ушах изменилось. Изменилось? Сержант пошевелился, попытался встать на ноги, понять, что происходило. Шершавин слышал звуки, но он не был уверен, что они были реальны. Он опустился обратно на песок. Звуки стихли. Он поднялся. Звуки стали громче. Шершавин закрыл уши руками. Звуки стихли. Он отвёл руки. Опять звуки! Слух возвращался. Теперь он понял, что случилось. Взрыв. Его отбросило взрывной волной. Многие функции его тела были нарушены, но это было временное явление. Но что это за звук? Словно сигналы. Сигналы высокой частоты. Всё ещё слепой, в темноте, он не мог подавить улыбку. Соловей! Взрыв отгремел и, повинуясь инстинкту, птица продолжила песню.

Затем он услышал новый звук. Голоса! Шершавин почувствовал, как сильно забилось его сердце. Ему нужна была помощь, а там были… Он заставил себя подумать. У него не было никакого представления о том, кто это мог быть. Сержант начал звать на помощь перед тем, как вспомнил, кто мог услышать его здесь. Он должен был сначала подумать, а потом кричать. Через несколько секунд он осознал, как близко была его смерть. Немецкие голоса. Шершавин слышал их отчётливо. И он лёг на берег реки, на песок, слепой, всё ещё не знающий, насколько сильно были повреждены остальные части его тела. Но он не должен быть захвачен в плен, даже слепым. Он засунул руку в карман, ища ручную гранату. Он был готов в любую секунду дёрнуть чеку.

Голоса прошли мимо него в темноте. Шершавин внимательно вслушался. Опять тишина; только птица. Сержант пошевелил губами. Это было очень больно, и он понял, насколько они опухли и потрескались. Но ему необходима была уверенность в себе, если даже больше у него ничего не было.

"Я буду жить", — сказал он вслух и испугался грубости своего голоса.

С трудом он встал на колени. Несколько секунд он покачивался и нащупывал предмет, на который можно было бы опереться — и чуть не потерял сознание. Затем он всё-таки упал, опять без сознания, на песок.

Когда он попытался подняться ещё раз, он заставил себя спланировать свои действия. На этот раз он отполз назад, к воде, двигаясь вниз по склону. Сержант должен был знать, где он оказался. Он окунул свою левую руку в реку. Он не двигался некоторое время, прислушиваясь к ощущениям. Вода мягко текла по тыльной стороне его ладони. Шершавин понял, что взрыв отбросил его на правый берег реки, далеко за немецкой линией обороны.

На левом берегу реки немцы расположили передовую боевую группу. Они заняли участок земли между озером и длинной узкой старицей. Поскольку мост был разрушен, немецкая группа была отрезана от основных сил. Шершавин прокрутил всё это в своей голове. Позиции 48-го стрелкового полка были достаточно близко к немцам, находящимся на берегу озера. Если он хотел жить, он должен был вернуться к русским позициям.

Шершавин, борясь с болью, снял порванную одежду со своего одеревеневшего тела. Это заняло около часа. Всё ещё слепой, он связал свою одежду в узел и шагнул в реку. Он двигался медленно, осторожно, переходя реку вброд. Сержант знал, что он не должен поскользнуться. Это было бы ещё хуже, чем если бы он потерял одежду. Он мог потерять равновесие. Для него, слепого и раненого, это был бы конец. И он понимал, что должен сохранять разум. Паника убила бы его быстрее, чем любой другой враг. Вскоре вода дошла до его подбородка. Он поднял одежду настолько высоко, насколько мог, оттолкнулся от дна и поплыл. Шершавин плыл наперерез течению, чтобы его не снесло слишком далеко. Несколько раз он задерживал дыхание и погружался под воду, чтобы почувствовать дно ногами. И опять заставлял себя плыть. Река оказалась шире, чем он думал. Наконец его ноги коснулись песка. Он двинулся к берегу, осторожно выползая из воды, а затем сел, чтобы восстановить дыхание.

Что он мог сделать теперь? "Думай", — приказал он себе. Шершавин послушал птиц, заполняющих воздух своим пением. Тот, кто думает, тот поймёт. Птицы. Они поют только по утрам. Ночь прошла.

Вскоре он почувствовал тепло раннего утреннего солнца. Если бы он только мог видеть! Он открыл свой правый глаз пальцами. Ничего. Только темнота в глазах. Даже несмотря на солнце, сияющее над землёй, было так же темно, как и ночью. Он поднёс руки к левому глазу и отодвинул набухшее веко. Это никак нельзя было назвать зрением, но темнота сменилась жёлтой дымкой, а это свидетельствовало о том, что свет достигал его зрительных нервов. Глаз всё ещё был чувствителен к свету. Оставалась надежда. Шершавин сел на корточки, с трудом удерживая равновесие. Он повернул голову к небу, держа открытым своё веко левого глаза. Медленно сделал полный поворот.

Когда он закончил, он почувствовал разочарование. Сверкания солнца увидеть не удалось. Сержант внезапно впал в депрессию. Но не настолько, чтобы сдаваться. Он пополз вперёд. Что-то жёсткое и колючее дотронулось до его кожи. Маленький куст. Маленький куст… Тогда рядом должно быть ещё несколько. Кусты могли помешать ему увидеть солнце, особенно если оно только немного приподнялось над горизонтом. Он сразу же понял. Если бы он мог увидеть солнце, он бы смог сориентироваться. Шершавин встал, чтобы кусты не загораживали солнце. Через несколько секунд он улыбнулся, но затем вздрогнул от боли. Его губы были чёрными, покрытыми грязной коркой, и улыбка стоила ему трещин на коже. Неважно. Он почувствовал другую боль, но это было хорошо — боль от того, что он смотрел прямо на солнце левым глазом. Он знал направление на восток.

Итак, у него была точка опоры. Он знал, куда идти. Он натянул одежду и пополз. Для равновесия он хватался за кусты, которые касались его кожи. Он должен добраться до озера. Когда он чувствовал, что он терял направление, он открывал глаз и смотрел, в какой стороне солнце.

Шершавин понимал, что если он хочет выжить, он должен скомпенсировать зрение остальными чувствами. Зрение улучшалось, опухоль спадала — он был в этом уверен, — но не знал, как долго это ещё могло продлиться, пока он опять сможет видеть. Когда воздух стал более влажным, чем пока он полз по земле, он понял, что он должен был подумать о том, что вокруг него. Конечно: земля под его ногами. Сырая. Мягкая. Шершавин почувствовал это своими коленями. Он добрался до озера.

Но он не чувствовал ликования. Сержант слишком устал. Он отполз в кусты, снял рубаху и накрыл ею голову. Что-то изменилось. Солнце больше не грело, и Шершавин не удивился, когда почувствовал первую упавшую на него каплю дождя. Он услышал, как по листьям над ним стучат капли. Рубаха защищала его лицо от дождя, и он заснул.

Когда он проснулся, полностью освежившийся, было опять темно. Дождь уже не капал. Шершавин надел на себя рубаху и выполз из-под куста. Он сидел тихо, пытаясь восстановить дыхание. Он слышал голоса, но не мог определить их происхождение. Сержант вслушался в них и застыл. Немцы! Он засунул руку в карман, доставая фанату, и вдруг понял, что это был уже третий раз, когда он был готов отдать свою жизнь, забрав с собой настолько много вражеских жизней, насколько способна граната.

Голоса приближались. Казалось, что они были в нескольких шагах от него. Они прошли мимо. Пальцами он почувствовал, как немного содрогнулась земля, затем кто-то пошевелил траву рядом. Они не увидели его ночью. Голоса удалились на достаточное расстояние. Шершавин глубоко вдохнул. Они были очень близко. Долгое время он просто сидел в тишине. Птицы. Лицо стало согреваться. Рассвет. Он ждал, пока он снова не узнает направление на восток. Было очень тепло. Сержант снял одежду, чтобы её посушить. Он лёг на землю и вспомнил, что прошло много времени с тех пор, как он в последний раз ел, и удивился, что совсем не чувствовал голода.

Пора. Шершавин оделся и пополз. Час или даже два прошло до тех пор, как он застыл почти в страхе. Он увидел перед собой что-то зелёное. Он мог видеть! Немного, но бесконечно лучше, чем раньше. Было немного странно так видеть: он мог различать цвета предметов, но не их форму. Неважно; если ему стало лучше, значит, зрение продолжит восстанавливаться. Сержант понимал, что он должен был столкнуться с ещё большей болью, чтобы окончательно вернуть себе способность видеть. Он чувствовал, как будто кто-то нажимал пальцем на его глаз. Борьба за то, чтобы вернуть зрение, стала слишком сложной. Шершавин закрыл глаза и отдохнул.

Пришло время идти. Но пока не на ногах. Он должен ползти. Но полз с передышками. Его руки были в мозолях, потому что он был сапёром. Теперь на его руках и ногах стало ещё больше мозолей. Сержант полз всю остальную часть дня и прилёг отдохнуть, только когда "увидел", как постепенно наступила ночь.

Но этой ночью ему было теплее, чем когда он в первый раз очутился в темноте. Шершавин посчитал это хорошим знаком. К нему возвращалась его сила. Ему стало легче держать глаз открытым, и он был очень удивлён, когда понял, что даже в темноте может немного различать формы предметов. Шершавин услышал негромкий звук ручья и спустился к маленькому ущелью, в котором тот тёк. Внезапно он услышал голоса. Он затаил дыхание и вытащил гранату. Его сердце замерло. Русские голоса! Его сердце так сильно билось в груди, что он не мог выговорить ни слова. Он поднялся на локте.

"Помогите! — крикнул он. — Помогите! Сюда!"

Никто его не услышал. Шершавин понял, что его голос был слаб, он звучал немногим громче громкого шёпота. Его охватило отчаяние, и он быстро пополз вперёд. Вдруг он поскользнулся и упал. Беспомощный, он ожидал глухого звука удара, а затем хруста ломающихся костей. Сержант был удивлён, даже поражён тем, что упал, не получив ни единой травмы. Он привстал и почувствовал рукой рядом с собой стену. Стену? Шершавин прощупал стену от земли до верха. Она была высотой не более полутора метров. Он пощупал её ещё раз кончиками пальцев. Стена оказалась гладкой, на ней изредка встречались небольшие длинные неровности. Сержант понял, что это было. Неровности были сделаны лопатой. Он был в траншее.

Русской? Или немецкой? Неизвестно. Шершавин поискал какой-нибудь предмет вокруг себя. Его пальцы нащупали гранаты. Он взял одну обеими руками и ощупал её со всех сторон. Это была немецкая граната.

Теперь он понял, что слишком сильно отклонился от курса и набрёл на немецкие траншеи. Шершавин взглянул на небо. Раньше он видел несколько ярких звёзд, но теперь их не было. Должно быть, небо заволокло облаками. Прекрасно! Он продумал свой путь в ту сторону, где, он думал, должны были находиться русские позиции, и опять пополз. На него начали падать небольшие капли дождя, и вскоре небольшой дождь превратился в затяжной ливень. Сержант почувствовал себя одиноко без своих товарищей. На него накатилась тоска. Но он боролся со своими чувствами и в то же время продолжал ползти.

Шершавин резко остановился. Лбом ощутил что-то острое. Только острый предмет. Больше ничего. Сержант понял, что это. Колючая проволока. Он опять вслушался, и ночь ответила молчанием. Он приподнял самую нижнюю проволоку и пополз под заграждением, прижался к земле. Отталкиваясь от земли локтями, он полз, как змея.

Пехотинцы, вооруженные пистолетами-пулеметами и противотанковыми гранатами в ожидании немецкой атаки

Низкая трава облегчала ему путь и помогала ему двигаться почти бесшумно. Шершавин полз медленно. Прежде чем сдвинуть тело, он выпрямлял руку, чтобы прощупать путь перед собой.

Это спасло ему жизнь. Сержант почувствовал небольшой штырь в земле. От этого штыря шла проволока. Ему не нужно было видеть, чтобы осознать опасность. Он аккуратно провёл пальцем по проволоке. Через шесть метров проволока уходила под землю. Мина-растяжка. Шершавин покивал, ощущая удовлетворение. Этого он и ожидал. Минные поля обычно располагались перед колючей проволокой. Опасность миновала. Как сапёр, он знал, как такие минные поля устанавливались и где ожидать следующую мину. Вокруг него была смерть, но печаль и досада пропали.

Теперь всё зависело только от него. Ему не нужно было зрение, чтобы знать, что было вокруг него. Он много раз до этого проходил через такие минные поля. Его опыт был на его стороне. Он передвигался осторожно, рассчитывая каждое своё движение, чтобы избежать ошибок, каждая из которых могла бы стать фатальной. Его руки шли перед его телом, и он нащупал ещё один штырь со смертельной проволокой. Шершавин провёл пальцами по проволоке от штыря по проволоке до земли и обратно. Теперь он знал положение мины. Он перекинул одну ногу через проволоку, а затем другую. Он нагибался, двигался на коленях, затем ложился на живот и опять полз.

Впереди было спасение и его люди. Время текло медленно. Весь мир для него превратился в поле с минами, по которому он полз, как ящерица. Ничто не могло ему помочь. Одно-единственное неверное движение, и всё бы исчезло в ослепляющей вспышке. Так, медленно, но верно он двигался всю ночь, и узнал об этом, только тогда, когда левым глазом увидел загорающийся горизонт. Перед собой он почувствовал куст. Дальше двигаться не имело смысла. Едва ли немцы не заметили бы его, ползущего через поле к русским позициям. Шершавин заполз в кусты и устроился в них. Он хотел поспать. Через несколько секунд он открыл глаза. Кусты… скроют ли они от взора немцев? Нельзя было так рисковать. Днём он мог бы найти место получше.

Ещё двадцать минут он полз. Возможно, даже ещё дольше; неважно. В своём небольшом круге зрения он увидел окоп. Стены этого окопа были сделаны лопатой. Частично они были закрыты брёвнами. Это означало, что окоп был недавно занят. Тогда почему он был пустым? Шершавин попытался разглядеть что-нибудь поподробнее, но своим повреждённым глазом не мог видеть лучше. Шершавин, двигаясь ощупью, заполз в окоп, переходивший в траншею. Он остановился, и по его лицу расползлась широкая улыбка. Это был его собственный окоп!

Почти на месте. Всё ещё не в полной безопасности, но уже гораздо лучше, чем раньше. Он не мог теперь допустить ни одного промаха. Позиции, до которых ему так нужно было добраться, были недалеко за кустами. Шершавин должен был найти телефонный кабель. Он должен был быть где-то рядом. Через несколько минут он нашёл этот кабель, едва заметный в траве. Сержант опять лёг на живот и пополз как ящерица, держась руками за кабель. Он знал карту этой местности. Через двадцать — двадцать пять минут он будет на месте.

Шершавин не мог пошевелиться. Ему пришлось сильно постараться, чтобы понять, что происходило. Его тело не слушалось его. Он слишком долго не ел, не пил воду, он был сильно изранен, долго не спал. Он понял это, и его тело отказывалось двигаться. Шершавин ругался и проклинал всё на свете, бил кулаком по ногам. Он оскалил зубы, пытался вызвать боль, делал всё, чтобы заставить своё онемевшее тело двигаться. Сержант попытался подняться на ноги, но пошатнулся и упал. Он проклинал себя, тащился по земле, перерывая пальцами землю, он полз по грязи. Слёзы покатились по его щекам. Ещё пару шагов. Так он полз по грязной неровной земле.

Вдруг он услышал какой-то звук. Шершавин не смог идентифицировать этот глухой звук, раздавшийся в небе над ним, но он рефлекторно сжался и прижался к земле. Артиллерийский снаряд, уже подлетавший к земле. Этот звук он до этого слышал множество раз, и он уже научился реагировать на него, не думая. Это заставило его прижаться к земле, чтобы выжить. Секундой позже рядом с ним раздался звук взрыва, и его окатило грязью. Он услышал свист осколка снаряда прямо около земли. Если бы он стоял, его бы точно разрезало этим осколком.

Ещё один снаряд упал с неба и взорвался. Затем третий, прогремевший где-то за ним. Шершавин лежал на земле, лицом в траве, накрыв голову руками, как будто эти мягкие руки могли уберечь его от огня и стали. Взорвался ещё один снаряд, на этот раз ближе, его осыпало землёй и камнями. Шершавин не чувствовал страха. Он зашёл так далеко, чтобы так глупо умереть?! Его охватила ярость.

Взорвались ещё два снаряда. Один далеко, другой достаточно близко, чтобы тряхнуть его тело. Сапёр ничего не узнал о последних двух взрывах. Он уже заснул.

Они нашли его, спящего на земле, с головой, лежавшей на ладони, на его лице читались усталость и странное чувство удовлетворения.

Через неделю немцы ударили со своих позиций, чтобы начать Курскую битву. Бронированные машины наступали на русские укрепления. Они медленно отступали.

Затем началась контратака. Русские отбросили немцев. Один из людей, которые двигались обратно к Харькову, был удостоен звания Героя Советского Союза.

Шершавин был одним из тех немногих людей, которые когда-либо были удостоены такой чести.

Посмертно.

Человек, который жив по сей день.

Оказалось, что награда была дана ему ещё тогда, когда он был за линией фронта, когда его уже считали погибшим.

СПОРЫ ПО ПОВОДУ РОЛИ КУРСКОЙ БИТВЫ В ИСТОРИИ

Если бы вы были русским, вы бы знали о двух войнах, шедших с 1941 года по май 1945-го.

Первая из них известна всему миру: Вторая мировая война.

Но есть и другая, и она известна как Великая Отечественная война. Она занимает тот же самый период, с 1941 года по май 1945-го, когда остатки немецких вооружённых сил из последних сил, в полной беспомощности, пытались наносить удары по русским войскам.

Русские чётко разделяли эти два конфликта. Вторая мировая война была, конечно, противостоянием между силами нацистов и союзников. Основными странами, принимающими участие в боевых действиях, были Великобритания, Соединённые Штаты и Советский Союз, объединённые против нацистской Германии и Японской империи.

Но что же такое была Великая Отечественная война? Этот конфликт, включавший в себя борьбу только между Россией и Германией, русские считают основным противостоянием Второй мировой войны. Она считается особенной. Что касается официальной истории, как она интерпретировалась в Советском Союзе, все остальные происходившие в мире события целиком и полностью зависели от хода схватки между двумя гигантскими военными машинами на европейском континенте.

Русские убеждены (если, конечно, они не учитывают таких факторов, как ядерная бомба), что если бы Великая Отечественная война не была бы ими выиграна, союзники никогда бы не достигли победы во всей Второй мировой войне. В худшем случае — немцы и японцы захватили бы весь мир. В лучшем — Соединённые Штаты пошли бы на мирные переговоры и в результате остались бы маленьким островом на планете, где остальными континентами правил бы враг.

А Великая Отечественная война полностью зависела от исхода Курской битвы.

Нельзя говорить о значении Курской битвы, не приняв в расчёт точку зрения русских, хотя бы не выслушав их аргументы, говорящие, что английские и американские историки сделали всё возможное, чтобы фальсифицировать итоги Второй мировой войны и умалить заслуги Советской Армии. Если эти подозрения верны, то мы заблуждались относительно вклада русских в наш общий статус победителей в войне. Если же они неверны, это помогло бы объяснить неприязнь советских историков к их западным современникам. Тем не менее, вне зависимости от того, правда это или нет, поскольку русские верят в это, они будут вести себя соответствующим образом.

Г Колтунов и Б. Соловьёв, научные сотрудники Института военной истории при Министерстве обороны СССР, закончили в 1970 году доскональное исследование Курской битвы, опиравшееся на многочисленные документы, включая личные записи её участников с обеих сторон: и немцев, и русских.

Колтунов и Соловьёв пишут, что в Курской битве немецкая военная машина встретила настолько сильное сопротивление, что вынуждена была поменять наступательную тактику на оборонительную на протяжении всего немецкого фронта. Они настаивают на том, что Вермахт не просто перешёл от наступления к обороне.

Полковник В. Секистов хвалит работу Колтунова и Соловьёва и отмечает:

Советские историки показали, что победа Советского Союза и поражение гитлеровской Германии под Курском оказали решительное влияние на мораль войск и населения Германии и её союзников, так же как и на положение дел в Европе. Неверие в победу стало распространяться не только среди солдат, но и среди офицеров и даже генералов Вермахта. Ширилось движение Сопротивления во Франции, Норвегии и Болгарии, а особенно — в Югославии и Албании.

Кажется, что русские историки настаивают на том, что волны шока от поражений на Курской дуге распространялись на дальние расстояния и давали моментальные результаты. Следовало бы рассмотреть этот вопрос с помощью наиболее беспристрастных исследователей истории этой войны. Это было бы немного лучше со стороны писателя, чем поднять с вопрошающим выражением лица бровь и спросить, действительно ли Сопротивление во Франции усилилось так быстро, так сильно в результате Курской битвы? Или же русские, даже университетские историки, действительно верят в то, что они могут объяснить удалённые события (которые, в случае французского Сопротивления, были организованы британцами и американцами, в частности в порядке подготовки вторжения, состоявшегося годом позже) следствием Курска и только Курска?

В другой отсылке на взаимосвязь отношений руководителей союзников и битвы под Курском полковник Се-кистов делает примечательное заявление:

Огромное влияние победы Советской Армии под Курском на ход Второй мировой войны было отменено Ф.Д. Рузвельтом, президентом Соединённых Штатов Америки. В специальном послании главе Советского правительства от 6 августа 1943 года он писал, что в течение месяца грандиозных боёв Советские вооружённые силы своим умением, храбростью, самоотверженностью и стойкостью не только остановили долго готовившееся германское наступление, но и провели успешное контрнаступление с далеко идущими последствиями.

Продолжая отсылки на комментарии времён войны в Соединённых Штатах, Секистов писал:

В то время американская пресса подчёркивала, что победа Советской Армии открыла "новую эру" войны, характерной чертой которой были "действия России как мощной военной силы".

Это едва ли подтверждает верность утверждений о том, что западные историки умаляли заслуги русских. Действительно, это было сказано, ещё когда боевые действия были в полном разгаре. Замечание президента США было сделано, когда битва ещё продолжалась.

Возможно, некоторые чувствуют элемент паранойи в жалобах русских историков на то, что Запад недооценил их успехи в войне. Относиться к речи Рузвельта, говоря, что он признал, что русские поставили огромную точку в Курской битве, означало бы переоценить её результаты. Рузвельт ничего не признавал, учитывая то, что признание следует за давлением врага на какое-либо непокорное ему общество. Семантика? Конечно, да, негодование русских по поводу недооценивания значения Курской битвы в истории выражается в таких колкостях, основанных на игре слов. А когда русский разгневан, особенно если он чувствует, что его страна будет забыта в исторических книгах, он возвращается к старым и хорошо известным методам — высокопарным идеологическим суждениям. Это глупо, потому что в таких нелепых выходках нет нужды. Как бы то ни было, исход здесь не столько в том, как мы понимаем значение Курской битвы, руководствуясь логикой, сколько в том, как ощущают это русские, будто их так жестоко недооценила кучка людей, записывавших историю войны для большинства тех, кто находился за границей Советского Союза.

В журнале "Советское военное обозрение", вышедшем в августе 1971-го, полковник Секистов (являющийся также профессором истории) отмечает, что великая битва под Курском

…занимает прочное место также и в послевоенных трудах буржуазных историков. Например, в вышедшей недавно в США книге "Курск: Битва Танков" ("Kursk: The Clash of Агтог") её автор Дж. Джукс (G. Jukes) признаёт среди прочего, что Курская дуга стала крупнейшим в мире сражением с использованием бронетехники. В свою очередь, X. Болдуин (Н. Baldwin) отмечает, что в этой битве была сбита значительная часть самолётов германских ВВС, благодаря чему союзники получили абсолютное преимущество в воздухе над Средиземным морем, в то время как англо-американские операции не приводили к существенному ослаблению Германии ни на море, ни в воздухе, не ослабили они и наземной мощи Германии.

Давайте рассмотрим поподробнее вот это.

У автора здесь, конечно, нет намерения отходить от основной темы, которой является всё же Курская битва, а не несколько близорукая (и даже с оттенком паранойи) точка зрения полковника Секистова, который, кажется, просто не может отклониться в своих протестах от линии партии. Снова и снова он цепляется за термин "признать" в отношении Джеффри Джукса, целью всей книги которого было отдать должное в отношении к одной из великих поворотных точек войны тем, кому это положено — русским.

Замечания Секистова относительно "признаний" Хэнсона Болдуина дают основание внимательно рассмотреть его аккуратность в отношении основных событий войны. Замечательный полковник-профессор довольно ловко "принял", жонглируя имеющимися фактами, что превосходство в воздухе над Средиземноморьем было достигнуто благодаря событиям в России. Можно даже подумать, что решительное превосходство в силах, собранных в Средиземноморье против германских ВВС, почти никак не повлияло на завоевание превосходства. Да и разгром Люфтваффе в Северной Африке тоже почти не дал эффекта. Ну а отвлечение огромного количества немецких истребителей против собранных в Англии бомбардировочных армад союзников эффекта вообще не имело.

Если бы мы приняли образ мыслей Секистова, почему бы честно не признать, что огромное количество немецких истребителей, связанных британскими и американскими ВВС, тысячи дополнительных немецких самолётов, которые могли бы применить немцы, не могли бы изменить итог сражения под Курском? Как изменился бы баланс сил, если в бурлящий в Центральной России котёл бросить наземные силы — пехоту, танки, бронемашины, боеприпасы, использованные на других фронтах против Британии и США?

Несмотря на то что все эти обстоятельства прямо или косвенно помогали русским сокрушить нацистского исполина, полковник Секистов идёт ещё дальше в его описании удалённых последствий титанической битвы:

…ни одна битва не была объектом таких бессовестных фальсификаций, как Курская. И это не случайно. Именно победа Советской Армии под Курском стала переломным моментом Второй мировой войны и привела гитлеровскую Германию на грань катастрофы. Она также положила конец надеждам реакционных империалистических кругов на то, что они смогут диктовать условия Советскому Союзу, ослабленному войной.

Приведённое выше замечание является великолепным примером того, почему исследование основных событий русской истории так часто является безумно сложным. Как можно разделять информацию — голые факты и профессиональные военные суждения — от неуместных и неожиданных восхвалений линии партии? Почти ни один из предоставляемых русскими источников не свободен от таких вставок. Они прячутся за каждой страницей, режут глаз в каждой строчке.

Есть ли правда в заявлениях русских, что значение Курской битвы преуменьшалось преднамеренно! Является ли это своего рода трансокеанским заговором, участниками которого мы все являемся? Я, например, не в курсе подобных махинаций, и мне кажется, что полковник Секистов и его коллеги только вредят себе, пытаясь произвести впечатление такими неумными заявлениями.

Но являются ли эти утверждения полностью беспочвенными? Это совсем другой вопрос, и лучше всего вновь предоставить слово полковнику. Он продолжает:

Любимым методом фальсификаторов является замалчивание этой гигантской битвы. Например, такие публикации по истории Второй мировой войны, как "Иллюстрированная история Второй мировой войны фонда Америкен Херитейдж" К. Зальцбергера (The American Heritage Picture History of World War II, C. Sulzberger) и "Гитлер и Россия" Т. Хиггинса (Hitler and Russia, Т. Higgins), ссылаются на сражения под Эль-Аламейном и Мидуэем, в Тунисе и Сицилии, в Южной Италии и на тихоокеанских островах, но в них нет ни единой строчки о Курской битве. Множество буржуазных историков продолжают повторять версию, что в планах немецкого верховного командования германское наступление не занимало серьёзного места, то есть преследовало "ограниченные цели".

Факты, однако, свидетельствуют об обратном. В самом деле, сложно утверждать, что действия лучших соединений, большей части сил, собранных Гитлером летом 1943 года под Курском, преследовали всего лишь "ограниченные цели". Свыше 100 немецких дивизий — приблизительно половина дивизий, действовавших в то время на советско-германском фронте, одна за другой бросались в эту битву. Кстати, большинство этих дивизий, как показали советские историки Г. Колтунов и Б. Соловьёв, были специально подготовлены для решительного удара и были наиболее боеспособными соединениями.

Полковник Секистов затем переходит в своих аргументах к признаниям врагов. Это нехарактерно для обычного советского отношения ко всему, что заявлено, признано или иным способом декларируется немецкими офицерами или официальными лицами, но в данном случае это служит весомым подтверждением аргументов полковника.

Гитлеровские войска понесли тяжёлые потери. Даже согласно заниженным цифрам гитлеровского командования, за пятьдесят дней боёв гитлеровцы потеряли 50 ООО человек убитыми, пропавшими без вести и тяжело раненными, до 1500 танков, 3000 орудий и более 3700 самолётов. Гитлеровский генерал (Ф.В. фон. — М.К.) Меллентин был вынужден признать, что "в Курской битве, в которой наши войска атаковали с отчаянной решимостью победить или умереть, лучшие соединения германской армии были уничтожены". Другой гитлеровский генерал Г (Гейнц. — М.К.) Гудериан (…) отметил: "В результате провала операции "Цитадель" мы потерпели сокрушительное поражение… Инициатива полностью перешла к противнику". Под Курском, согласно мнению западногерманского историка (Вальтера. — М.К.) Гёрлица, "последние соединения, способные проводить наступательные операции, были сожжены, превращены в пепел, и хребет немецких танковых сил был сломан". Это, как правильно заметил Маршал Советского Союза И. Конев, была "лебединая песня" немецких танковых войск.

Далее полковник Секистов переходит к сравнениям:

Понимая важность победы Советской Армии в битве под Курском, выигранной в отсутствие Второго фронта в Европе, некоторые буржуазные историки, дабы минимизировать её значение, ищут различные обстоятельства, которые, с их точки зрения, были "благоприятными" для советских войск. Некоторые из них заходят настолько далеко, что приписывают эту победу… успехам англо-американских войск на Средиземноморском театре. Так, американский историк Р. Лекки считает, что летом и осенью 1943 года основные события, приковавшие к себе внимание всего мира, развивались в Средиземноморье. Не принижая значения операций союзников на упомянутом театре, следует отметить, что Курская битва стартовала раньше (5 июля), чем высадка союзников в Сицилии (10 июля). Простое арифметическое сравнение тоже весьма показательно: 50 лучших немецких дивизий, включая 16 танковых и моторизованных, были сконцентрированы под Курском в районе планировавшегося наступления, тогда как на Сицилии союзникам противостояло только 9 итальянских и 2 немецких дивизии…

Теперь, подведя основу, полковник переходит к добиванию:

Совершенно ясно то, что по сравнению с титанической битвой под Курском ограниченный успех англо-американских сил в Средиземноморье не имел серьёзного влияния на ход Второй мировой войны. На средиземноморском театре операции и действия англо-американских сил не отвлекли существенных германских сил. Генерал Дуайт Эйзенхауэр, Верховный командующий союзными войсками, признал (снова признал! — М.К.), что боевые действия в Средиземноморье свелись к вспомогательной операции. Основные операции, как указывал Уинстон Черчилль, проходили на советско-германском фронте, где три гигантских сражения — Курское, Орловское и Харьковское, прошедшие в течение всего двух месяцев, — предопределили коллапс немецкой армии. Эти признания (М.К.) выдающихся американского и британского государственных деятелей полностью вскрывают банкротство тех фальсификаторов истории Второй мировой войны, которые пытаются свести к нулю вклад советского народа в разгром гитлеровской Германии — ударного отряда мирового империализма.

Неужели мы в действительности так плохи? В замечаниях Секистова есть доля правды, особенно в отношении исторических исследований, которые пытаются исказить картину Второй мировой войны и которые фактически представляют искажённое видение масштаба операций различных союзнических сил. Не является секретом то, что большая часть истории русского фронта не доходит до писателей, редакторов и издателей исторических книг.

Но есть одна проблема. Плохо, что Секистов тоже находится по эту сторону забора. Плохо, что он не проводит годы, подобно "буржуазным историкам", в попытках заполучить достоверную информацию от Советского Союза. Неудивительно, что информации об огромной роли Советского Союза в Победе над Германией столько, сколько есть. Есть масса стен, которые необходимо пробивать, и куча лабиринтов, через которые нужно пробраться, чтобы получить помощь и содействие от советских инстанций, только для того, чтобы рассказать наконец русскую историю войны.

А когда контакт наконец установлен, начинается топкое болото, через которое нужно продираться шаг за шагом, под яростные крики о линии партии, которые, при всей их важности для русских, представляют мало интереса для исследователей реальных фактов. Это делает попытки представить точку зрения русских разочаровывающим занятием.

Из протестов Секистова можно сделать вывод, что советские официальные лица всегда готовы сделать шаг навстречу в предоставлении точных данных о привлечённых силах, понесённых и причинённых противнику потерях. Такой вывод будет в высшей степени ошибочным, поскольку в их многолетних попытках привлечь внимание к их доблести и достижениям русские редко приводили точные цифры вместо грубой и не заслуживающей доверия пропаганды.

Вот одно подтверждение этого. Во время и вскоре после Курской битвы русские заявили, что за 18 дней, с 5 по 23 июля, их авиацией, поддерживающей войска в районе Курска, были сбиты в воздушных боях не менее 1392 немецких самолётов. Это составляет до 70 % всех немецких самолётов первой линии под Курском. Заявка была настолько явно смехотворной, что русские предпочли просто удалить эти цифры из дальнейшей истории Великой Отечественной войны.

Они их не поправили. Они их просто удалили.

За тот же самый период в восемнадцать дней русское командование подтвердило уничтожение 2900 немецких танков. Не "повреждение и уничтожение", а именно "уничтожение".

Интересная цифра — если посчитать все немецкие танковые силы, вовлечённые в события под Курском, их окажется всего 2700.


Решение проблемы попытки описания такой гигантской битвы, как Курская, — в том, что мы нуждаемся в правде, а не в фальшивых заявлениях или в гневных указаниях советских историков, одержимых идеей о существовании гигантского разветвлённого заговора, направленного на лишение русских их монументальных заслуг в уничтожении немецкой военной машины.


Примечания:



1

Так у автора. Правильное обозначение — Bf- 109Е, которое и будет применяться далее. — Прим. перев.



2

В данном случае М. Кайдин демонстрирует слабое владение материалом. По-видимому, автор перепутал штурмовое орудие конструкции Порше, известное как "элефант" или, по имени конструктора, "фердинанд", действительно не имевшее в период Курской битвы пулемётов, с тяжёлым танком "тигр" конструкции Хеншеля — Порше. К "тигру", пожалуй, лучшему из тяжёлых танков войны, может быть предъявлена масса претензий, к примеру, к той же ходовой части. Но уж с пулемётами у него всё было в полном порядке. — Прим. перев.



3

Учитывая ошибку автора, касающуюся якобы отсутствия на "тиграх" пулемётов, отношение к вышеизложенной картине оставляется целиком на усмотрение читателя. — Прим. перев.



4

Такие плотности артиллерии и бронетехники создавались, как правило, на узких участках главных ударов в наступлении. — Прим. перев.



5

В приведённом рассказе непонятен способ подрыва моста. Упомянуты и электрозапалы, и детонирующий шнур, и просто шнурок, за который следуют дёрнуть, чтобы привести в действие механический взрыватель. — Прим. перев.









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх