Измена

Дни шли за днями, а остров все еще далек. 15 июня была мглистая холодная погода. Снялись в 9 часов утра и шли до 12 дня, пройдя километра четыре. Матрос Контрад, шедший у передней нарты, выйдя на тонкий лед, внезапно провалился в лунку, сделанную тюленем и засыпанную снегом. При этом он запутался в лямке, и его прикрыло нартой. Все бросились на помощь, обрезали лямку, оттащили нарту и выволокли Контрада, промокшего до нитки и хлебнувшего даже воды. Пришлось ставить палатку и отогревать утопленника.

Сухарей оставалось только 50 килограммов. Охота в последнее время была неудачна. На обед пришлось дать одни сухари с горячей водой, в которой развели последнюю баночку консервированного молока. На общем совете постановили итти на разведку как можно дальше, и, если результат окажется неблагоприятным, то бросив палатку и все, что только возможно, и почти с пустыми руками итти быстрее. Жаль было бросать имущество: быть может предстоит зимовка на этих островах. Без него будет трудно. Пошли на разведку. В этот решающий момент судьба улыбнулась путешественникам: в километре от стоянки удалось убить двух тюленей. Все повеселели и решили подождать бросать имущество. Не судьба, — говорили они.

За день 15 июня прошли не более двух километров. В той же полынье, где накануне убили двух тюленей, утром убили еще двух. Переправились через полынью и решили остановиться вследствие густого тумана Пока ставили палатку и разводили огонь, Луняеву удалось убить еще. пять тюленей. Насколько удалось рассмотреть, место стоянки находилось на небольшой льдине, окруженной со всех сторон мелкобитым льдом. Нигде не видно было дороги. Пришлось ждать, благо тюленей было много. «Может быть, ветер переменится и подожмет нас ближе к острову или хотя сожмет эту отвратительную кашу из мелкого льда — заносил в дневник Альбанов: «Что делать? Что предпринять? Дождаться ли улучшения дороги или случайной попутной полыньи, или же, побросав все, на лыжах с котомками на плечах пойти к острову? Но без каяков остаться невозможно! Нам могут попасться пространства свободной воды, через которые невозможно будет перебраться иначе как в каяках. Пробовали сложить все имущество в один каяк и тянуть его ввосьмером, но перегруженная нарта завязла в снегу, не говоря уже о том, что нарта такого груза не выдержит больше одного дня. А без нарты пришлось бы бросить и каяк. Этот опыт окончательно укрепил меня в решении — из оставшихся каяков не бросать ни одного. Лучше будем итти медленно, но без риска очутиться на льдине, окруженной со всех сторон водой, не имея возможности переплыть на остров. Не надо отчаиваться. Понемногу, но настойчиво, мы должны когда-нибудь подойти к острову и подойти со всем оставшимся необходимым имуществом. Нет, что бы мне ни напевали «лыжники», а каяков я не брошу, или, по крайней мере, своего каяка не брошу. А если кто думает иначе, то я насильно к себе и к каякам никого не привязал. Так и объявил своим спутникам.

В шесть часов вечера пошли дальше. За два с половиной часа прошли километров пять. Остановились на небольшой, старой льдине, на которой нашли первый раз в этом году пресную воду. Только что успели поставить палатку, — как прибежавший Конрад сообщил, что за ропаками лежит большой морж. Морж лежал у самой полыньи, но, как мы осторожно ни подкрадывались, он ушел в воду до выстрела.

Вторник, 17 июня. Замечательный день. На меня сегодня, как «на бедного Макара», свалилась такая «шишка», от которой долго, кажется, не приду в себя. Вчера с вечера два человека — фамилий их называть не буду — вызвались отправиться утром на поиски дороги и попросили позволения взять с собой сухарей. Это у нас было принято делать из предосторожности. Утром я проснулся в половине четвертого и разбудил разведчиков, после чего опять уснул. Проснувшись к завтраку, я узнал, что разведчиков еще нет. В 12 часов дня я уже начал беспокоиться, и мы решили пойти по их следам на поиски. Когда мы стали собираться, то обнаружили очень неприятный сюрприз: оказалось, что разведчики взяли с собой пару лучших сапог Луняева, почти все теплые вещи, принадлежавшие Максимову, мешок сухарей весом в 10 килограммов, двухстволку и все дробовые патроны. Я бросился к своему каяку и увидел, что взяты еще дюжина коробок спичек, бинокль, единственный имевшийся у нас (очень полезный, так как при нем был маленький компасик), и запаянная жестяная банка с почтой и документами. На забыли «разведчики» прихватить и единственные наши часы, принадлежавшие Смиренникову. Взяли они и мои хорошие лыжи, оставив взамен ломаные.

Не могу описать нашего негодования при этом открытии. Все порывались сейчас же бежать на лыжах в погоню за ворами, и, если бы их удалось настигнуть, то безусловно они были бы убиты. Но я остановил пылких товарищей по несчастью, потому что погоня была бы бесполезна. За восемь часов беглецы, вероятно, ушли далеко, догнать их невозможно, не говоря уже о том, что тогда мы потеряли бы и оставшееся имущество, так как лед все время переставляется, и дороги обратно к каякам между торосами нам не найти. Теперь волей-неволей приходилось бросить палатку и нарту с каяком. Без палатки обойтись не трудно, но с двумя каяками на восемь человек будет уже труднее. Самое большее в каяках могли поместиться семь человек и то — если связать оба каяка вместе и не брать на них нарт. Бросили мы каяк, написав на нем предварительно «Св. Анна», бросили нарту, палатку, еще кое-что и отправились в путь. Когда мы отошли километра три, у нас одновременно сломались две нарты, причем у одной поломка оказалась очень серьезной. Пришлось четверым вернуться обратно за брошенной нартой. Напившись чаю, заварку которого мы нашли, перебирая патроны, мы починили сломавшуюся нарту и в десять часов отправились дальше. Полнейший штиль и туман».

Шли до трех часов утра и прошли еще километров пять. Дорога сносна; начинали попадаться полянки, на которых снег почти стаял. Преимущественно — это молодой лед. Закинув магазинку за спину, Альбанов уходил далеко вперед и в поисках дороги забирался на высокие торосы. Когда путь был обеспечен километра на два — на три, он возвращался к каякам и помогал на переправах. Вместо выброшенной палатки, для ночлега пришлось пользоваться парусами от каяков, делая из них с помощью лыж и весел нечто вроде навеса, а каяки ставили в виде закрытия от ветра. Утром 18 июня все проснулись поздно, около девяти часов. Погода была хорошая, и солнце ярко светило. Остров-ледник был хорошо виден на юго-юго-востоке. Вид его, неестественный, серебристо-матовый и голубоватый, по-прежнему смущает всех. Правее виднелась какая-то светло-коричневая полоска — или низкий мысочек — отмель или отдельный низменный островок.

Дорога сносна. В этот день удалось убить еще одного тюленя, за обедом ели два блюда: суп и котлеты. Пошли дальше около часа дня и шли до шести часов, пройдя километров пять. Вследствие густого тумана и дождя пришлось остановиться. Делать кровлю с тремя защищающими от ветра стенами теперь наловчились очень скоро; отсутствие палатки было неощутительно. С палаткой даже больше возни, да и тяжела она. К тому же погода стояла достаточно теплая. На снег теперь приходилось класть ряды лыж, на которые постилались куски брезента, служившего раньше «полками», защищающими каяки. Получалось очень недурное помещение с «массой воздуха и света», по выражению Альбанова. Когда в полдень он брал высоту солнца, то в предметную трубу секстана, заменяющую теперь бинокль, видел что-то очень похожее на две человеческие фигуры километрах в восьми. «Я не особенно стараюсь догнать беглецов. Если бы мы их догнали, то было бы два выбора: или покончить с ними судом «Линча», или простить преступников. Я склонен думать, что мои спутники настояли бы на первом. Простив же их, мы брали бы на себя большую обузу, так как нарта и некоторое нужное имущество уже брошено. Непонятно и бессмысленно мне кажется это бегство. Ведь я никого силой не держал, и желающие могли уйти не воровски, а поделив честно остатки нашего снаряжения. Но беглецы предпочли обокрасть нас, унести с собой наши частные вещи и нелепейшим образом забрать все документы и почту. Взяв с собой двухстволку и все дробовые патроны, они пульных патронов взяли только десять штук. Едва ли это достаточно, принимая во внимание возможность частых встреч с медведями. Но любопытно, куда они пойдут? Ни тот, ни другой не знают, где мы находимся, где мыс Флора и где Шпицберген».

18 июня предполагалось выйти из лагеря с вечера, но до двух часов ночи погода была очень туманная и дождливая. Вышли только в три часа и до семи часов утра успели сделать пять километров; В два часа дня снова тронулись в путь. Всюду по пути молодой лед с неглубоким снегом и невысокими редкими торосами. Итти было тепло. Альбанову на разведке приходилось раза по два возвращаться назад, прокладывая лыжами прямые пути к намеченной цели. Но его спутники заметно утомлялись. Такие сравнительно большие переходы им были трудны. Не раз он замечал, как спутники, думая, что, уйдя за торосы, Альбанов не видит их, останавливались, ложились у каяков и грелись на солнце с самым беззаботным видом. При виде больших полей они успокоились, полагая, что такая дорога вероятно будет до самого острова. Когда Альбанов убеждал их двигаться быстрее, они успокаивали его, говоря, что «торопиться некуда, успеем». Эта беззаботность угнетала вождя маленькой партии. Нужна была его настойчивость, чтоб двигаться быстрее, не упустить времени.

22 июня он отмечает: «Еще недавно спутники мои «скулили» и падали духом, уговаривая бросить нарты и итти налегке. Они даже не хотели замечать, что мы к острову все же подвинулись порядочно. Сегодня за день в два приема мы сделали не менее десяти или двенадцати километров. Остров так приблизился, что завтра к ночи мы надеемся добраться до него. Неужели возможно такое счастье? Погода сегодня дивная. Солнце печет, идем в одних вязаных рубашках и без шапок. Подтаивает и оседает снег, слышно, как сбегает на лед вода. Свет ослепителен, а над ледником даже сияние. Почти у всех болят глаза. С охотой не везет. Мало попадается чистых полыней, да и тюленей в них нет. Но в одном месте я спугнул гревшегося на льду моржа, а в другом месте, среди большого поля, — тюленя, вылезшего в лунку. Остановились на ночь, полные надежд на завтрашний день. Что-то будет?

Среда, 25 июня. Положение отвратительное. Сейчас утро. Стоим в ста метрах от отвесного обрыва ледника. Обрыв этот совершенно; вертикальный, тянется с запада на восток, насколько видит глаз. Он ровен, прям, как бы обрезан по линейке, голубовато-чистого цветам Выше, над обрывом, видна та «лунная» выпуклая поверхность, которая так долго смущала нас своим неестественным видом. Она очень полого спускается к западу и поднимается к югу горбом. Подошли мы к этому острову с запада, против низкого мыска, как и ожидали, еще третьего дня, т. е. 23 июня. Мысок этот не был покрыт ледником, это он представлялся нам в виде коричневой полоски на горизонте. Но вот начался отлив. Лед стало разводить. К довершению несчастья подул из-за мыска юго-западный ветер, который, постепенно крепчая скоро завыл, как бешеный. Если бы здесь были большие поля льда! то беда была бы не велика; утихнет ветер, сожмется лед, только из всего. Но нас окружал мелкобитый лед. Наибольшая льдина была метров восьми в диаметре. Через несколько минут картины нельзя! было узнать. Между нами, очутившимися на двух разных льдинах я расстоянии около километра друг от друга, и островом образовалась! полынья, которая увеличивалась ежеминутно. Лед быстро и ветром и сильным отливным течением несло на северо-восток. По свободной роде заходила крупная зыбь, которая крошила лед еще мельче и обдавала нас потоками воды. Пробовали мы было соединиться с помощью каяков и переплыть, если возможно, свободную воду, но оказалось, что об этом и думать не приходится. Каяки трепало, как щепки, заливало крутой волной и грозило ежеминутно прорвать обшивку мелкими льдинами, которые носились по волнам. Скоро мысок скрылся из вида. Громадная бурная полынья теперь простиралась с запада на восток, насколько видел глаз. За полыньёй возвышался неприступный берег ледника.

Делать нечего. Завернулись мы в парусину и завалились спать. Конечно, наша восьмиметровая нетолстая льдина могла переломиться, но мы против этого не могли ничего предпринять. К счастью, этого не случилось. К вечеру ветер затих, а к одиннадцати часам ночи лед приливом опять прижало к острову вплотную, но уже милях в восьми восточнее пологого мыска, по которому только и возможно было высадиться на остров. Четыре человека с другим каяком соединились с нами. Мы очутились как в мышеловке. Вокруг — мелкий лед вперемежку с «шугой», спасительного мыска даже не видно, а впереди отвесная стена в тридцать метров высотой, на которую не забралась бы и обезьяна. Сейчас мы получили по полкружке сухарей и запили их теплой водой. Осталось у нас на восемь человек два килограмма сухарей, двести граммов сухого бульона и меньше килограмма соли Это — вся наша провизия. Тюленей мы не видим уже несколько дней, медведей тоже давненько не видели. Нырки, правда, летают, но дробовка украдена, убить же нырка влет из винтовки — дело мудреное. Хотя мы и добились желанной цели, но, пожалуй, при нашем положении я предпочел бы быть в восьми милях от этого неприступного острова, в море, у хорошей полыньи, на которой выстает много тюленей. Да, теперь, пожалуй, и я начинаю падать духом. К довершению несчастья, я уже четвертый день чувствую сердечные припадки, и меня сильно «мутит».