Глава 13

АВАНТЮРИСТЫ ВО ГЛАВЕ РККА

Англия страстно мечтала втянуть СССР в войну с Германией. И в этом ей сильно помогали многие советские руководители. Фонды Политического архива Министерства иностранных дел Германии хранят интереснейшую информацию, переданную в мае — июне 1941 года из Москвы в Берлин через немецкий разведцентр в Праге «Информационс-штелле III», а также по другим каналам. Согласно этой информации, в советском руководстве имели место быть серьезнейшие противоречия по «германскому вопросу». Сталин и его ближайшее окружение выступали за то, чтобы избежать войны с Германией — пусть даже и ценой уступок. Напротив, армейское руководство (нарком обороны С. К. Тимошенко, его зам. С. М. Буденный и др.) отстаивали необходимость жесткого курса в отношении Германии.

Насколько достоверны эти донесения? Историки уверены, что имеют дело с некоей широкомасштабной дезинформацией советской разведки. Эту версию подтверждает и сообщение знаменитого нашего разведчика П. А. Судоплатова: «Мы подкинули дезинформацию о том, что якобы Сталин выступает последовательным сторонником мирного урегулирования соглашений, в отличие от военных кругов СССР, придерживающихся жестких позиций противостояния». В то же время суще-[- 216 -]ствуют и свидетельства в пользу того, что конфликт между Сталиным и военными в действительности был. Так, Г. Городецкий передает рассказ генерала Н. Лащенко о весьма горячем разговоре Сталина с С. К. Тимошенко и Г. К. Жуковым. Сталин предупреждал наркома обороны: «Если вы будете там на границе дразнить немцев, двигать войска без нашего разрешения, тогда головы полетят, имейте в виду» («Миф о «Ледоколе»).

Сами по себе эти свидетельства мало что проясняют. Кадровый чекист и убежденный коммунист Судо-платов вряд ли стал бы рассказывать о столь существенных разногласиях внутри Советского Союза — по отношению к гитлеровской Германии. Подобные признания предполагали бы крупномасштабную ревизию всей советской истории. Но и рассказ Лащенко также мало помогает — он высвечивает лишь один из эпизодов, который можно трактовать по-разному.

А если все-таки имела место быть дезинформация? Какую тогда могли преследовать цель сами дезинформаторы? Историк О. В. Вишлов, подробно разобравший интересующие нас данные, предполагает — Сталин хотел предостеречь Гитлера от агрессивных действий против СССР, убедив его в наличии двух партий — «войны» и «мира». Дескать, расчет был на то, что немцы пойдут навстречу последней. «Советское политическое руководство стремилось предотвратить войну с Германией либо по меньшей мере не допустить ее возникновения в 1941 г., — пишет Вишлов. — Кремлю требовалось дать объяснение причин противоречивости своей политики, убедить Берлин в том, что советское политическое руководство во главе со Сталиным по-прежнему привержено идее мирного сосуществования с Германией и не помышляет о войне. Информация о противоборстве между Сталиным и командованием Красной Армии позволяла решить эту задачу, представив дело так, будто кремлевские руководители не допускают[- 217 -]и мысли о возможности военного столкновения с рейхом, однако, испытывая давление со стороны оппозиции, сформировавшейся под влиянием слухов о каких-то непомерных требованиях, предъявляемых Германией СССР, и о близящейся войне, вынуждены лавировать и соглашаться на принятие определенных военных мер, которые они сами в общем-то не одобряют» («Накануне 22 июня 1941 года»).

Между тем Гитлер должен был сделать из полученной информации следующий вывод — руководство СССР находится в состоянии раскола и серьезного кризиса, то есть налицо удобный момент для нападения и вовсе незачем ждать победы антигерманской партии. Весьма возможно, что именно такие соображения и утвердили немцев в решимости напасть на Россию. И можно даже предположить, что кое-кому в СССР очень хотелось бы спровоцировать Гитлера на агрессию. Но самое главное — информация о расколе являлась дымом, который не может быть без огня. Даже если немцам была вброшена дезинформация, то она должна была основываться на каких-то реальных фактах. Иначе они никогда бы не поверили в раскол, возникший вдруг и на пустом месте. Нет, между военным руководством и Сталиным действительно были противоречия, причем именно политические. Споры сугубо военные (типа — откуда ждать удара противника) — это слишком мелко, это нечто вроде дискуссии коллег.

Непременно возразят — но какая же могла быть оппозиция Сталину в 1941 году, после 1937-го, после всех репрессий? Но в том-то и дело, что как раз после таких массовых репрессий и можно было позволить себе быть в оппозиции — причем с комфортом. Лимит на широкомасштабные репрессии был исчерпан, и Сталин просто технически не мог снова вырубать высшее военное руководство и вообще проводить массовые зачистки. Да, накануне войны и в первые ее дни[- 218 -]были репрессированы многие военные — К. А. Мерецков, Г. М. Штерн и другие, однако эти репрессии не идут ни в какое сравнение с теми, что имели место быть в 1937 году. К тому же есть все основания полагать, что данную зачистку инициировала сама армейская верхушка, о чем будет сказано ниже. А так, новый кадровый хаос накануне предполагаемой войны Сталину был совсем не нужен. Собственно говоря, внутриполитическая борьба в СССР не утихала никогда — ни в период репрессий, ни в преддверие гитлеровской агрессии, ни даже в первые дни войны.

Теперь нужно пройтись по персоналиям. В числе лидеров военной оппозиции был назван Буденный. На первый взгляд, это выглядит даже как-то нелепо. Мы привыкли представлять его этаким простачком, лихим рубакой, который страдал «синдромом гражданской». Но это штамп, как раз и рассчитанный на простачков. Выжить и занимать важный пост (замнар-кома обороны) в условиях внутрипартийной борьбы и разного рода чисток мог только весьма неглупый и политически талантливый человек. Буденного, кстати, неоднократно пытались свалить — «органы» постоянно предоставляли на него компрометирующую информацию. И каждый раз беда обходила Семена Михайловича стороной — как будто бы за ним стояла некая внушительная сила.

Довольно-таки странно для «простачка», не правда ли? Может быть, это Сталин так ему доверял, что игнорировал все сообщения спецслужб? Сомнительно. Тем более что 22 января 1938 года, на совещании высших командиров РККА, Сталин обрушился на «главного конника» с политическими обвинениями: «Тут многие товарищи говорили уже о недовольстве Дыбенко, Егорова и Буденного... Это не группировка друзей, а группировка политических единомышленников, недовольных существующим положением в армии, может быть, и политикой партии». Армейцы П. Е. Дыбенко и[- 219 -]А. И. Егоров после этих обвинений были, в конечном итоге, репрессированы, а Буденный — нет. Вот вам и простачок.

Здесь обязательно нужно упомянуть и такой эпизод. После смерти Сталина дочь Буденного спросила его с испугом — что же теперь будет. На что Семен Михайлович хладнокровно ответил: «Думаю, хорошо будет».

Но какие были у Буденного основания находиться в оппозиции к Сталину? Да самые разные. Не последнюю роль здесь играла и личная обида. Сталин поставил во главе всей РККА К. Е. Ворошилова, что не могло понравиться Буденному, несомненно, считавшему себя гораздо более ярким и заслуженным деятелем Гражданской войны. Семен Михайлович хотел сам быть во главе вооруженных сил (или хотя бы иметь наркомом НКО своего человека), а для этого нужно было свалить Сталина и Ворошилова (а до этого — Тухачевского и Блюхера). Вот почему он постоянно занимался политическими интригами. Понятна и его оппозиция внешней политике Сталина — вождь СССР стремился к сближению с Германией, значит, Буденный был против этого сближения.

Буденный был одной из ключевых фигур мощнейшего военно-политического клана, у которого были свои, весьма серьезные амбиции. Другой важнейшей фигурой этого клана являлся нарком обороны (в 1940 — 1941 годах) Тимошенко, связанный с Буденным еще со времен Гражданской войны (Первая Конная армия). Это тоже очень непростой деятель, практически никак не исследованный нашими историками. Как политика его никто и не рассматривает, а зря. Уже сама должность наркома обязывала Семена Константиновича заниматься политическими интригами.

А политическое часто переплетается с личным. Сын Сталина — Василий — был женат на дочери Тимошенко — Екатерине. Причем сам вождь относился[- 220 -]к этому союзу весьма холодно. Что ж, к сталинским детям, если так можно выразиться, постоянно «подбивали клинья».

Даже и после войны Тимошенко, судя по всему, имел солидный политический вес. И в этом плане крайне любопытны события на пленуме ВКП (б), который состоялся после XIX съезда (1952 год). Тогда Сталин захотел уйти с поста секретаря ЦК — с тем, чтобы сосредоточиться на руководстве правительством. Участники Пленума выступили против, ибо очень не хотели укрепления государства — в противовес партии. Утверждают, что с предложением остаться выступил маршал Тимошенко. Если так оно и было, то это явно указывает на его высокий статус в неявной политической иерархии СССР.

Показательно, что Тимошенко встал во главе РККА в 1940 году, после ее провала в советско-финской войне. Тогда положение Сталина существенно пошатнулось — вместе с его давним фаворитом Ворошиловым. Климент Ефремович был устранен с должности наркома обороны — причем Сталин был от этого не в восторге и пытался усилить позиции «своего маршала» в Комитете обороны при Совнаркоме.

После того как НКО оказался в руках у Тимошенко, армейская верхушка начинает резко усиливать свои позиции. С поста начальника Генштаба был смещен верный Сталину «военспец» Б. М. Шапошников. Его заменил К. А. Мерецков, а потом — Г. К. Жуков, который, в дальнейшем, часто вступал в конфронтацию со Сталиным.

Зачем же было снимать Шапошникова? За «финскую» войну? Но ведь он вообще никак не мог нести никакой ответственности за провалы во время «зимней кампании». Шапошников был фактически устранен от руководства Генштабом накануне войны. Возглавить операцию поручили Мерецкову, а Шапошникова отправили «отдыхать» и «лечиться от переутомле-[- 221 -]ния» в Сочи. Советскому руководству не понравился план военной операции, разработанный Борисом Михайловичем. Шапошников предостерегал против недооценки противника. Он считал, что удар по Финляндии займет несколько месяцев напряженной войны. «По всей вероятности, — пишет Р. К. Баландин, — предполагалось не торопиться с нападением: подтянуть к границе наиболее боеспособные части, тяжелую артиллерию; основательней провести разведку огневых точек противника, дождаться более светлых дней, а за это время попытаться возобновить дипломатические переговоры» («Маршал Шапошников. Военный советник вождя»).

Получается какой-то абсурд. Шапошников операцией не руководил и, более того, предвидел все трудности. Но его смещают с поста начальника Генштаба, который занимает Мерецков, руководивший провальной операцией. Показательно, что этот деятель сам признавался в отвратительной подготовке наступления: «Лестницы и пороги домов, колодцы, пни, корни деревьев, лесные просеки, опушки, обочины дорог буквально были усеяны минами. Артиллерия несла потери. Бойцы боялись идти вперед. Необходимо было срочно найти метод борьбы с минами, иначе могла сорваться операция. Между тем никакими эффективными средствами против них мы не располагали и к преодолению подобных заграждений оказались неподготовленными».

Впрочем, и Тимошенко не особенно-то блистал талантами военачальника. «Сразу после окончания финской кампании Тимошенко, отвечая на вопросы выпускников военных академий о развитии стратегии, ответил: «Какая вам тут еще стратегия? Иди вперед, прогрызай обороны — вот и вся стратегия!» (А. Помогайло. «Псевдоисторик Суворов и загадки Второй мировой войны»). Молодец, ничего не скажешь. Вот он и «прогрызал» на Карельском перешейке, укладывая там горы трупов. И тем не менее его назначили наркомом.

Все, конечно, объясняет логика политической борьбы. Противники Сталина, сгруппированные во вторую (после Тухачевского) военную партию, были больше обеспокоены устранением его сторонников, чем исправлением ситуации и наказанием виновных.

Далее военная партия стала наращивать свое успешное политическое наступление. В сентябре 1940 года был отменен институт политкомиссаров.

Тогда же с должности начальника Политического управления РККА сместили Л. 3. Мехлиса, представлявшего серьезную угрозу для «военной партии». Впрочем, еще несколько месяцев назад этот деятель «сыграл» за команду Тимошенко. На пленуме ЦК от 29 марта 1940 года, который разбирал причины неудач в «финской войне», Мехлис резко обрушился на «первого красного офицера»: «Ворошилов так просто не может уйти со своего поста. Его надо строжайше наказать... Хотя бы арестовать».

Сталин вынужден был отреагировать на это весьма жестко. Он подошел к трибуне и, оттолкнув от нее начальника Политуправления, сказал: «Вот тут Мехлис произнес истерическую речь. Я в первый раз в жизни встречаю такого наркома, чтобы с такой откровенностью и остротой раскритиковал свою деятельность. Но, с другой стороны, если Мехлис считает это неудовлетворительным, то я могу вам начать рассказывать о Мехлисе, что он собой представляет, и тогда от него мокрого места не останется».

Эта сцена очень показательна. Она со всей очевидностью опровергает миф о всесилии Сталина и о пресмыкательстве перед ним его «соратников». Если бы Мехлис и в самом деле был «тенью Сталина», как о нем всегда говорят и пишут, то он никогда не посмел требовать ареста Ворошилова, не согласовав это с вождем. Не дурачком же он был, в самом деле! Нет, Мехлис отлично понимал толк во всех этих политических интригах. Для него было очевидным, что «зим-[- 223 -]няя война» ослабила позиции не только Ворошилова, но и Сталина, что теперь выгоднее поддержать Тимошенко и его группу.

Однако в дальнейшем Мехлис начинает вести свою игру. На совещании высшего военного руководства 13 мая 1940 года он выступил против «шапкозакида-тельских» настроений в Красной Армии. «История не знает непобедимых армий, — отметил начальник ПУ. — Армию, безусловно, необходимо воспитывать, чтобы она была уверена в своих силах. Армии надо прививать дух уверенности в свою мощь, не в смысле хвастовства».

Мехлис выступил за то, чтобы усилить роль института военных комиссаров. Причем это усиление касалось не только сферы идеологии. В директиве от 30 мая он потребовал, чтобы комиссары и политработники овладевали воинским делом наравне с командирами.

Кроме того, Мехлис стал уже вмешиваться в чужие сферы влияния. Так, им была выражена обеспокоенность в связи с боевой подготовкой в войсках. «Тягостное впечатление на Мехлиса произвела инспекционная поездка в Киевский Особый военный округ, — пишет Ю. В. Рубцов. — Проверив ПВО Киева и Киевский ук-репрайон, он докладывал Сталину и Ворошилову как председателю Главного военного совета: в частях 44-й стрелковой дивизии нет настоящей заботы о быте и питании личного состава, приписной состав техники не знает, оборудование ДОТов несет огромный отпечаток «вредительской деятельности» («Мехлис. Тень вождя»).

Мехлис становился опасен — для военной партии. И, судя по всему, он был снят под ее нажимом. Есть, правда, одно свидетельство, которое вроде как убеждает в обратном. Так, генерал А. В. Хрулев вспоминал, что Мехлис уходить не хотел и даже попросил Тимошенко поговорить со Сталиным, побудить вождя изменить решение. На это Иосиф Виссарионович ответил: «Вот наивный человек! Ему хотят помочь, а он не[- 224 -]понимает этого; он хочет, чтобы мы ему Мехлиса оставили. Но пройдет три месяца, и Мехлис его столкнет. Мехлис сам хочет быть военным наркомом».

Но как-то вот не особенно верится в наивность Тимошенко. Наивные на такой верх вообще не попадают. Вне всякого сомнения, нарком обороны отлично понимал, что представляет собой Мехлис. Однако же не стоит выносить полное недоверие Хрулеву. Судя по всему, он несколько исказил смысл произошедшего. Мехлиса ведь не просто сняли. Сталин поставил его во главе нового ведомства — Наркомата государственного контроля (НКГК). Одновременно с этим Мехлиса сделали заместителем председателя Совнаркома. И что же, Мехлис был недоволен таким кадровым решением? Да ему было впору оказаться на седьмом небе от счастья.

А вот армейцам было впору взвыть по-волчьи. Одно дело — вредный Мехлис в армии, но под контролем. И совсем другое — вредный Мехлис, как вице-премьер, которому поручено контролировать всех и вся. Вот Тимошенко и попытался вернуть Мехлиса назад, да было уже поздновато.

Совершенно очевидно, что Сталин отводил Мехли-су роль всесоюзного экзекутора, главной задачей которого был надзор за армией. Госбезопасность для этой цели уже не годилась — новый политический террор был не нужен. А вот пошерстить чиновников за разного рода злоупотребления — это уже иной коленкор.

Характерно, что НКГК создавался на базе двух структур — Комиссии советского контроля при СНК и Главного военного контроля при СНК. Уже одно это указывало на главное направление удара. Бить собирались по армии — точнее, по группе Тимошенко. Не случайно же в центральный аппарат НКГК назначили 130 военнослужащих.

Мехлис, как и ожидал вождь, взялся за дело серьез-[- 225 -]но. «В целом за первую половину 1941 года было осуществлено около 400 ревизий и проверок, прежде всего в тех отраслях народного хозяйства, от которых непосредственно зависела готовность страны к обороне, — сообщает Рубцов. — Нередко Мехлис, ощущая полную поддержку вождя, выдвигал и прямые обвинения против крупных хозяйственников и управленцев. Вот лишь некоторые факты. Благодаря проведенной в ноябре 1940 года проверке Наркомата морского флота Льву Захаровичу стало известно об имевшей там место «антигосударственной практике двойного финансового планирования». Нарком С. С. Дукельский испросил в правительстве дотацию в 63 млн рублей, скрыв при этом, что в наркомате составлен и второй, реальный финплан, по которому не только требовалась дотация, но и ожидалась прибыль» («Мехлис»).

Вот это аппетиты, ничего не скажешь! Как очевидно, при Тимошенко армейская каста чувствовала себя в «шоколаде». Ей даже предоставили возможность спокойно мордовать солдат. Так, 1 декабря 1940 г. в РККА ввели новый Дисциплинарный устав. Результаты были такие: «...Резко возросло количество извращений дисциплинарной практики, особенно случаев рукоприкладства. Они случались и раньше — правда, крайне редко, и сурово пресекались. Теперь же, ссылаясь на положение Устава о том, что в случае неповиновения, открытого сопротивления или злостного нарушения дисциплины и порядка командир имеет право принять все меры принуждения, вплоть до применения силы, оружия и не несет ответственности за последствия. На этом основании некоторые командиры да и политработники стали заявлять, что теперь, мол, время уговоров кончилось, надо решительно применять силу по отношению к разгильдяям. И применяли» (Р. Португальский. «Маршал Тимошенко. «Поставьте меня на опасный участок»).

Для полного счастья не хватало только победоносной и быстротечной войны с Германией. Дальше мож-[- 226 -]но было счастливо наслаждаться лаврами «победителей фашизма».

Сталин пытался обойти армейцев с «флангов», используя НКГК. Но госконтроль без госбезопасности значил не так уж много. Необходимо было контролировать все участки и по линии ГБ. И вот здесь военная партия себя существенно обезопасила — 3 февраля 1941 года. Тогда произошло неслыханное. Особые отделы госбезопасности в армии оказались ликвидированы. Теперь их функции перешли к Третьему управлению НКО. Армия, по сути дела, выводила себя из-под партийного и государственного контроля.

Тогда же, в феврале, произошло создание нового наркомата — госбезопасности. Во главе его поставили В. Н. Меркулова, бывшего креатурой Берии. Обычно это обстоятельство приводится как аргумент в пользу того, что Берия тогда своих позиций не ослабил, ибо новое ведомство находилось под контролем его человека. Более того, Берия получил повышение. Ему дали звание маршала и, что самое важное — сделали заместителем председателя Совета народных комиссаров, курирующим работу ГБ. Однако возникает вопрос — так ли здесь очевиден факт сохранения и даже укрепления позиций? Совмещать сразу две важные должности — зампреда СНК и наркома внутренних дел — было не так уж просто, это требовало очень больших усилий. К тому же НКВД теперь переставало быть этакой единой спецслужбой. Творцы февральской кадровой реформы явно пытались создать условия для возможного конфликта между Берией и Меркуловым. Это было нужно для того, чтобы успешнее контролировать органы. А кому это было выгодно в первую очередь? Очевидно тем, кто выводил особые отделы из-под контроля ГБ. То есть военной партии.

Милитаристы не успокаивались — в начале марта Тимошенко поставил перед Сталиным вопрос о создании Ставки Верховного главнокомандования. Обосно-[- 227 -]вывал ось это тем, что стране необходимо иметь некоторый орган высшего военного руководства на случай войны. «...Тимошенко понимал, что фактически принимать решения по всем военно-стратегическим, военно-экономическим, военно-дипломатическим, мобилизационным и другим вопросам войны будет только Сталин, сосредоточивший в своих руках всю власть, — пишет Р. Португальский. — А это значит, что эффективного и оперативного руководства вооруженной борьбой в существующей структуре достичь невозможно. Именно поэтому он... предложил Сталину создать все-таки Ставку Главного командования, предоставив ей неограниченные полномочия (выделено мной. — А. Е.) в руководстве всеми вопросами внутренней и внешней политики, а также ведения вооруженной борьбы» («Маршал Тимошенко»).

Хорошенькое дело — предоставить военной структуре «неограниченные полномочия» в области «внешней и внутренней политики»! Это уже пахнет заявкой на военную диктатуру — в духе покойного маршала Тухачевского. Сталин, понятное дело, отказался от предложения Тимошенко. Он понимал, что ему навязывают нечто вроде военной хунты, которая должна была сосредоточить в своих руках всю полноту власти — под благовидным предлогом эффективного руководства. Понятно, что возглавить Ставку должен был бы нарком обороны, то есть сам Тимошенко. По сути, речь шла о военном перевороте, санкцию на который дал бы сам Сталин.

Есть тут и другой важный момент. Создание такого органа, как Ставка, — в мирное время — убедило бы многих в наличии у СССР агрессивных намерений. А Сталин этого очень не хотел, ему было важно поддерживать мир.

Ставку создали — уже на второй день войны, 23 июня. И возглавил ее Тимошенко. Но тогда Сталин был уже председателем Совета народных комиссаров,[- 228 -]главой Советского правительства. А в марте он был только партийным лидером. Поэтому создание «военной хунты» нанесло бы по его позициям сильнейший удар.

Судя по всему, именно военная партия спровоцировала волну репрессий, прокатившихся по армии в мае — июне 1941 года. Тогда были арестованы начальник ПВО Г. М. Штерн, начальник ВВС П. В. Рычагов, командующий Прибалтийским военным округом А. Д. Локтионов, бывший начальник Генштаба К. A. Me -рецков, нарком вооружений Б. Л. Ванников и др. Бросается в глаза то, что многие из репрессированных находились в очень плохих отношениях с тандемом Жуков — Тимошенко. Например, Штерн, который враждовал с Жуковым еще со времен Халкин-Гола. В декабре 1940 года он выступил на совещании высшего комсостава РККА с критикой Георгия Константиновича. Штерн уверял в том, что Жуков сделал неправильные расчеты относительно танковой и артиллерийской насыщенности участков фронта. При этом Штерна поддержал его начальник штаба М. Кузнецов.

На том же самом совещании против Тимошенко и Жукова, с их шапкозакидательством, выступил и Мерецков, настоявший на том, чтобы обсудить вопросы обороны. Это было сделано явно в пику Жукову, который неистово требовал ставить во главу угла наступление и просто-напросто абсолютизировал его роль в войне. Само собой, этого Мерецкову простить не могли. Как и его выступления, в котором он прямо заявил: «Учитывая опыт войны на Западе, нам наряду с подготовкой к активным наступательным действиям необходимо иметь представление и готовить войска к современной обороне. Современная оборона должна противостоять мощному огню артиллерии, массовой атаке танков, пехоты и воздушному противнику. Поэтому сна должна быть глубоко противотанковой и противовоздушной...»

Весьма показательно, что жертвой нового витка репрессий стал нарком вооружений Ванников. Армейская верхушка находилась в жестком конфликте с ВПК, требуя стремительно наращивать рост вооружений, хотя их и так уже хватало. Тем не менее армейцы добились того, что на XVIII Всесоюзной конференции ВКП (б), которая проходила 15 — 20 февраля 1941 года, была принята грозная резолюция, в которой указывалось: «...Руководители наркоматов танковой, артиллерийской, авиационной, химической промышленности, боеприпасов, электропромышленности и ряда других отраслей народного хозяйства, имеющих оборонное значение, должны извлечь уроки из критики на конференции, значительно улучшить свою работу. В противном случае они будут сняты с занимаемых постов».

Военная партия провоцировала резкий крен в сторону милитаризма. Конечно, все советские лидеры выступали за ускоренную подготовку к войне, но руководство армии зашло слишком далеко, встав на скользкую дорожку военного авантюризма. Так, Тимошенко и Жуков задумали неоправданно резко увеличить количество танковых частей. Шапошников выдвигал разумное предложение ограничиться созданием 9 механизированных корпусов, но эти два деятеля протащили план создания еще 21 корпуса. «А затем, — пишет Мартиросян, — задним числом поставили Сталина перед фактом наиострейшего дефицита техники уже для 30 мехкорпусов... Выход из этого острейшего дефицита был найден, как всегда, неадекватный... у стрелковых дивизий отобрали танковые батальоны... и они остались с винтовками против гитлеровских танков» («22 июня. Правда Генералиссимуса»). (К слову, в данном плане Тимошенко и Жуков явно пошли по стопам виднейшего красного милитариста М. Н. Тухачевского, который в 1927 году предлагал наклепать аж 50 — 100 тысяч танков.)

Что ж, первые дни сражений показали, что обилие[- 230 -]танков никакой пользы РККА не принесло. Немцы уничтожали их в огромном количестве. И это при том, что на 22 июня Красная Армия располагала 23 140 танками — против 5694 танков и САУ вермахта. На границе у нас 10 394 танка, тогда как у рейха и его союзников — 3899. Тяжелых машин у немцев не было вообще, тогда как у РККА в западных округах их насчитывалось 568.

Исследователь С. В. Чуприн пишет: «Даже легкие танки «БТ-5», «БТ-7» и «Т-26»... могли при умелом использовании успешно бороться с немецкими средними танками T-III и Т-IV (так, максимальная бронепроби-ваемость подкалиберного снаряда 45-мм пушки образца 1938г. танка «БТ-7» на дистанции 500м составляла до 80 мм, что гарантировало поражение немецких танков T-IVD выпуска 1939 г. и T-IIIG 1940 г. — наибольшая толщина их брони была всего 30 мм). А уж о превосходстве в 1941 г. над немецкими машинами советских Т-34 и КБ писалось и говорилось бессчетное число раз. Упомяну лишь бой 5 декабря 1941 г. у подмосковной деревни Нефедъево, когда один KB, встретившийся с 18 T-III и T-IV, уничтожил 10, обратив остальные в бегство. В башне KB потом насчитали 29 вмятин от вражеских снарядов, но он отделался легкими повреждениями» («Миф о красноармейской тачанке»).

Но при всем при том Тимошенко настаивал на том, что наклепать еще танков, побольше. Намного больше. В феврале 1941 года на заседании Главного военного совета он утверждал: «На укомплектование только механизированных корпусов необходимо около 32 тысяч танков. Промышленность же в 1941 году может поставить лишь 7—8 тысяч».

Да куда же столько танков? Ведь и этими-то распорядиться, как позже выяснилось, не сумели. А по «иронии судьбы» самым лучшим себя показал кавалерийский корпус П. А. Белова. «В 1941-м Белов был единственным командиром крупного соединения, кото-[- 231 -]рый, отходя от самой западной границы, не потерпел ни одного поражения, — пишет А. А. Помогайло. — Еще во время боев на Украине в 1941 году Белов обратил в бегство самого Гудериана, заставив его отвести свой штаб в Ромны. Когда рухнул Центральный фронт, кав-корпус П. А. Белова был переброшен севернее, для защиты столицы. Под Москвой Белов сумел перейти в контрнаступление против Гудериана — против самого основателя немецких танковых сил и теоретика их применения» («Псевдоисторик Суворов»).

Вот так вот! Оказывается, если воевать умеючи, то можно громить врага и на лошадках. А без такого умения — и с танковой армадой ничего не сделаешь. И можно только представить себе — как били бы врага умелые командиры танковых армад. Да если бы еще эти армады шли в бой с пехотой (которую Жуков и Тимошенко «развели» с танковыми войсками.) Кстати, генерал А. И. Еременко вспоминает, что в редких случаях, когда танки шли в бой именно с пехотинцами, немцы терпели сокрушительное поражение.

В общем, с техникой все было просто замечательно. Труднее было с интеллектом военной верхушки. Брать нужно было качеством, разумной организацией, но вот этого от своей армейской элиты страна и не дождалась. В начале войны нарком Тимошенко пытался поправить ситуацию постоянными и неумелыми контрударами, которые стоили нам многих жертв, но почти ничего не стоили самому противнику. «С началом Великой Отечественной войны нарком Тимошенко подписал директиву на контрнаступление мехкорпуса-ми, чтобы 23 — 24 июня срезать наступающие немецкие войска под корень в районе Люблин и Сувалки... Во исполнение директивы отдельные соединения бросались в бой без... пехоты... без артиллерии... и воздушного прикрытия. После разгрома мехкорпусов и страшных неудач первых недель Сталин решил стать наркомом обороны сам, Тимошенко же был послан командовать Западным[- 232 -]фронтом. И здесь Тимошенко снова послал в лобовой поход 5-й и 7-й мехкорпуса... Мехкорпуса понесли сильные потери, а позднее немцы прорвались через Витебск... и Оршу... подойдя таким образом к Смоленску с двух сторон и заключив в окружение 20-ю и 16-ю армии... После месяца «командования» Тимошенко Западным фронтом Сталин захотел снять его и с фронта — этому воспротивился Жуков... Даже в середине июля, когда танки были загублены, Тимошенко наносил свои «контрудары» по наступавшей группе «Центра»... эффект от контрударов был небольшим — немцы к этому времени уже имели преимущество в авиации и в танках. Но солдат при «контрударах» погибло множество» («Псевдоисторик Суворов»).

Да, наши армейцы типа Жукова и Тимошенко солдат не щадили, что повелось еще со времен «зимней войны». Но Жуков у нас ходит в героях (про Тимошенко почти забыли), а все сваливают на «злого» Сталина и «нехороший» сталинизм.

Между тем, Сталин всегда подчеркивал необходимость бережного отношения к людям.

Так, на совещании в ЦК по поводу «зимней войны» (14—17 апреля 1940 г.) Сталин говорил: «Чепуха, товарищи, побольше бомб нужно давать противнику, чтобы оглушить его, перевернуть вверх дном его города, тогда добьемся победы. Больше снарядов, больше патронов давать, меньше людей будет потеряно... Не жалеть мин. Жалеть своих людей. Если жалеть бомбы и снаряды — не жалеть людей, меньше людей будет. Если хотите, чтобы у нас война была с малой кровью, не жалейте мин... Нужно давать больше снарядов и патронов по противнику, жалеть своих людей, сохранять силы армии».

А вот приказ Верховного Главнокомандующего Сталина от 10 января 1942 года — «О сущности артиллерийского наступления». В нем предписывается счи-[- 233 -]тать преступным использование пехоты без артиллерийского наступления.

В телеграмме Верховного от 27 мая 1942 года, посланной на Юго-Западный фронт, вообще призывается беречь людей так, как их берегут немецкие военачальники: «За последние 4 дня Ставка получает от вас все новые заявки по вооружению... Имейте в виду, что у Ставки нет готовых к бою новых дивизий, что эти дивизии сырые... Не пора ли нам научиться воевать малой кровью, как это делают немцы. Воевать надо не числом, а умением» (А. Мартиросян. «Сталин и Великая Отечественная война»).

Жуков и Тимошенко много «начудили» в 1941 году, однако их чудачества продолжились и в 1942-м. Первый умудрился завалить наступательную операцию, призванную завершить разгром противника на Московском направлении. А ведь она обещала быть вполне успешной. Но после первых удач Жуков (командующий Западным фронтом) столкнулся с серьезными проблемами. Он «не смог организовать продвижение своих флангов. И когда обнаружилось, что в центре — на стыке 33-й и 43-й армий — имеется слабо занятый коридор, шириной до 40 километров, Жуков сделал поспешный вывод. Он решил, что «у немцев нет на этом направлении достаточных сил, чтобы надежно оборонять город Вязьму». Сюда в образовавшийся просвет он бросил еще не остывшую от боев, уставшую и непопол-нявшуюся 33-ю армию Ефремова... Одновременно в коридор вошла кавалерийская группа Белова. Жуков спешил и не дал частям, входившим в образовавшееся окно, пополнение (К. К. Романенко. «Великая война Сталина. Триумф Верховного главнокомандующего»).

В результате армия Ефремова попала в ловушку. Ей срочно требовалось подкрепление. И ведь Сталин дал Жукову, из своих резервов, 9-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерала А. П. Белобородова. Однако Жуков бросил ее на помощь не 33-й, а 43-й армии.

В конечном итоге армия Ефремова оказалась полностью уничтоженной, а сам военачальник погиб. Наступательную же операцию пришлось прекратить в апреле 1942 года.

Как только отчудил Жуков, так за «дело» принялся другой «прославленный» маршал — Тимошенко. Причем в напарники он взял видного «стратега» — Хрущева. Эта парочка разработала план операции по окружению харьковской группировки немцев. План предусматривал нанесение ударов с двух направлений. Опять-таки — все шансы на успех были. В распоряжении Тимошенко находились 22 дивизии, 2860 орудий, 5600 танков. «Помимо этого, в прорыв должны были войти два танковых корпуса, три кавалерийские дивизии и мотострелковая бригада, — пишет Романенко. — Но это было не все — в резерве у командующего Юго-Западным фронтом оставались две стрелковые дивизии, один кавкорпус и три отдельных танковых батальона». Кроме того, «соседний Южный фронт выделял на усиление три стрелковые дивизии, пять танковых бригад, четырнадцать артиллерийских полков РГК и 233 самолета». Таким образом, операция имела все предпосылки для блестящего успешного завершения, и для командования Юго-Западного фронта она должна была стать своеобразным реваншем за утерю в предшествующем году Киева» («Великая война Сталина»).

Каки в случае с Жуковым, на первых порах все складывалось удачно. Но 17 мая немцы перешли в контрнаступление, нанесли хитрый удар под основание клина советских войск на Барвенковском направлении и вышли в тыл 9-й армии. Это еще было полбеды, все можно было исправить. Сталин сразу же обратил внимание на опасность. Но и Тимошенко, и Хрущев не придали этому особого значения. Тылы никто не прикрыл, а танковые корпуса были брошены за войсками, наступавшими в обход Харькова. Результат был таков: «Только во второй половине дня 19 мая Ти-[- 235 -]мошенко отдал приказ перейти к обороне и отразить удар, нанесенный за спиной его наступавших войск. Однако время было уже упущено, и немцам, в совершенстве владевшим оперативным искусством, не составило труда захлопнуть ловушку, в которой оказались армии Юго-Западного фронта. Когда 23 мая противник замкнул кольцо, в окружении оказалась почти вся наступающая группировка — более 240 тысяч солдат и командиров попало позже в плен» («Великая война Сталина»).

Да уж, Тимошенко и Жуков оказались настоящими умельцами. Благодаря им мы проиграли не только 1941, но и 1942 год. А виноватым, конечно, оказался Сталин.

Спросят — но зачем же Сталин держал таких военачальников? Почему он не погнал их из армии поганой метлой? Да ведь погнать их было никак нельзя. Эти авантюристы могли устроить такое светопреставление, что мало не показалось бы. Шла война и рисковать военным мятежом было никак нельзя. Поэтому Сталин терпел некоторых горе-военачальников, пытаясь получить от них хоть какую-то пользу. Так, во время Сталинградской наступательной операции было предпринято отвлекающее наступление под Ржевом. Противник стянул туда значительные силы, которые могли бы пригодиться под Сталинградом. Между тем само наступление носило именно отвлекающий характер, и было заведомо обречено на провал. Туда-то и послали Жукова, не посчитав нужным проинформировать «великого полководца» о его миссии. Зато немцам специально подкинули дезу о наступлении. (Р. К. Баландин предполагает, что творцом плана был Шапошников.) Воистину, там, в заведомо провальном деле, и было самое место для этого провального горе-полководца.

Вот такие «аники-воины» и рвались в бой с Германией в 1940 — 1941 годах. Сталин же пытался всячески избежать военного столкновения с Германией —[- 236 -]или хотя бы оттянуть его. Он понимал, что с таким военным руководством страна понесет огромные потери. «Зимняя война» многому научила его.

Но армейским верхам урок не пошел впрок. Несмотря на все свое убожество, они рвались в бой против Германии. Собственно, антигерманские настроения всегда были очень сильны в армейской верхушке. Тут можно вспомнить еще М. Д. Скобелева, страстно желавшего повоевать с германством за славянство. (При этом прославленный генерал был в оппозиции правящей династии.) И во время Первой мировой армейские вожди М. В. Алексеев, Н. В. Рузкой и др. выступали против «прогерманской» линии, связывая ее, главным образом, с царицей Александрой Федоровной, подозреваемой в шпионаже на немцев. Все это, так или иначе, но толкало излишне ретивых армейцев в объятия западных демократий (в первую очередь — Англии), которые всегда хотели стравить и ослабить две великие континентальные империи, испытывавшие наибольшую тягу к национальному консерватизму.

Армия была пронизана антигерманскими настроениями. Отчасти это объясняется прежней, «допакто-вой» антифашистской пропагандой, которая нацеливала красноармейцев на революционный конфликт с Германией. Но в РККА был силен собственно «красный империализм», который был сродни тупому «империализму» 1914 — 1917 годов. В обоих случаях этот империализм был направлен на то, чтобы потягаться с немецким гигантом — во имя славы и территорий. При этом упускалось из виду то, что противостояние двух стран выгодно третьей стороне — англо-французской плутократии.

Историк В. Невежин приводит многочисленные и весьма показательные факты наличия сильнейших антигерманских настроений во время Освободительного похода РККА в Польшу: «Так, работник 3-го отдела[- 237 -]Артиллирийского управления РККА майор Володин прямо заявил: «Я заражен красным империализмом: нам нужно захватить Варшаву». Сходным образом мыслил сотрудник 5-го управления РККА майор Герасимов: «Ограничиваться только Западной Белоруссией и только Западной Украиной не следует. Необходимо во что бы то ни стало обеспечить за СССР площадь хотя бы до Вислы. Варшава тоже должна быть наша, ведь это слово «русское». Сейчас наступил благоприятный момент, чтобы вернуть всю территорию, отнятую у нас несколько лет тому назад». Заместитель политрука Неверов говорил: немцам «Варшаву отдали — это тяжелая потеря» («Если завтра в поход...». Подготовка к войне и идеологическая пропаганда в 30—40-х годах»).

Безусловно, наличие антигерманской «партии» и антигерманских настроений давало лишние козыри проанглийским и антирусским силам в самой Германии.[- 238 -]