Психологические корни архетипа

Ад вовсе не хуже рая, просто в нем надо родиться. (c)

Поскольку человеку на практике свойственно мыслить причинно-следственными категориями (вследствие его проживания в пространственно-временном континууме, что показал еще Кант[214]), подсознание требует существования как минимум in abstracto неких Сил, причин,[215] благодаря которым и происходит все вокруг. Термин «Сила» здесь — самый общий и метафизический. Возьмем ту же причинность: в этом случае «Силой» является вовсе не карма или личное желание какого-либо бога отслеживать поступки населения и награждать / карать за них либо другой «механизм», а сама причинность. При этом нельзя забывать, что метафизическая модель мира — это именно модель; никто не настаивает на ее единственности — реальность можно моделировать, используя разные аксиоматики. Так, модель инь/ян не противоречит описываемой в этой главе, а является равносильной, но использующей иную аксиоматику.

Nota bene: сразу ответим на вопрос "А зачем вводить в мировоззрение метафизику?" Все просто: нет ни одного мировоззрения, которое не содержало бы метафизических элементов в своей базе. Даже самая что ни на есть наука физика (остальное, согласно Резерфорду, собирание фантиков, а не наука), широко пользуется вполне метафизическим понятием времени. Если кто-то хочет возразить — то пусть приведет точное, универсальное и конвенциональное определение даже не времени, а энергии (или материи[216]) в физике, причем чтобы оно не было ни остенсивным, ни рекуррентным и не опиралось при этом на метафизику (то же время).

Есть более красивый философский ответ на вопрос: "Метафизика — обязательная часть любого мировоззрения потому, что бесконечное несводимо к конечному". Развертывая: все, что «отразимо» — конечно, все, что мыслимо — бесконечно. Мысль, конструируя картину мира, быстро расправляется с «физикой» — ощущениями, чувствами, опытом — и «летит» дальше. Прямо в бесконечность времени и пространства, для которой просто вообще не существует и не может существовать представимой эмпирики. Но психология штука жесткая — любая незавершенность требует разрешения. И метафизические концепты «замыкают» бесконечность, завершая тем самым внутреннее миропостроение. А что это за концепты (фактически — базовые аксиомы мировоззрения, изначально внеэмпирические, как и все аксиомы) — не суть важно. Идея ли это Демиурга, Большой Взрыв с его сингулярностью, мыслеконструкты солипсиста — не суть важно в контексте разговора. У всех у них один признак — метафизичность, вне- и доэмпиричность, а значит — их можно только мыслить, они — никак и ничем недоказуемы, неотразимы в фактической (конечной) реальности. Метафизические модели проверяются на соответсвие действительности исключительно косвенными методами, опосредственно по следствиям из них.

Менее развитый разум стремится придать метафизическим Силам антропоморфные черты, более способный к абстракциям — соответственно, более обобщенные. К таковым можно отнести уже упоминавшиеся "инь/ян", а также «волю» у А.Шопенгауэра (для не читавших философа отметим, что понятие «воли» у него значительно отличается от общепринятого[217]). Для внесения ясности необходимо четко понимать разницу между Силами (как в вышеприведенных примерах) и Сущностями (скажем, боги в общепринятом представлении). Силы не претендуют на персонификацию и могут быть рассматриваемы как философско-мировоззренческие концепции, взаимодействующие как с персональным, так и общественным бессознательным в виде наиболее общих архетипов. Столь глобальное их понимание приводит к логическому выводу, что их не может быть значительное количество, даже без формального применения принципа Оккама. В отличие от них, Сущностей может быть сколь угодно много, даже если какие-либо из них претендуют на эксклюзивность (как бог в монотеистических религиях).

Различие между Силами и Сущностями можно показать на примере следующим образом: если некто считает, что, правильно поступая в рамках своей этики, он непременно достигнет правильного результата, то этим он предполагает некую «истинность» принципа причинности и его этическую направленность. Можно истолковать это как некий безличный закон мироздания (nouV у Анаксагора, рита — у индусов), а можно сказать, что не может быть разума самого по себе, а он всегда принадлежит некоему живому существу, и поэтому правильный результат есть не что иное, как реакция некоего бога или богов (Сущностей) на правильные (с их точки зрения, естественно) поступки — воздаяние. Иное дело, когда утверждается, что часто правильные с т.з. кого-либо поступки ведут к неправильному результату и наоборот — неправильные ведут к правильному. В этом случае связь между поступком и результатом исключает участие разумных начал (если не считать их сумасшедшими, недоразвитыми или приколистами), поэтому можно говорить о силах, безличных и иррациональных стихиях и т. п. Именно здесь проходит граница между религиозным и безрелигиозным мировоззрением, пользующимися разными стереотипами этической причинности.[218] Более того, этим демонстрируется ограниченность применения этики, которая всегда, в отличие от логики, ситуационна и относительна.

Очевидно не логично наличие бесконечного множества Сил по принципу "у каждого феномена есть собственная причина, принципиально не объединяемая ни по какому признаку с другими". Разумеется, мы не можем этого строго доказать, но принятие такой модели реальности нам ничего не даст в плане познания, поэтому вводить бесконечное множество Сил в модель нет смысла.[219]

Аналогичное рассуждение приведено в «Пармениде» Платона касательно бесконечного числа идей (в смысле, придаваемом этому термину Платоном):

— Но это, — сказал Сократ, — лишено смысла. Мне кажется, Парменид, что дело, скорее всего, обстоит так: идеи пребывают в природе как бы в виде образцов, прочие же вещи сходны с ними и суть их подобия, самая же причастность вещей идеям заключается не в чем ином, как только в уподоблении им.

— Итак, — сказал Парменид, — если что-либо подобно идее, то может ли эта идея не быть сходной с тем, что ей уподобилось, настолько, насколько последнее ей уподобилось? Или есть какая-либо возможность, чтобы подобное не было подобно подобному?

— Нет, это невозможно.

— А нет ли безусловной необходимости в том, чтобы подобное и то, чему оно подобно, были причастны одному и тому же?

— Да, это необходимо.

— Но то, через причастность чему подобное становится подобным, не будет ли само идеею?

— Непременно.

— Следовательно, ничто не может быть подобно идее и идея не может быть подобна ничему другому, иначе рядом с этой идеей всегда будет являться другая, а если эта последняя подобна чему-либо, то — опять новая, и никогда не прекратится постоянное возникновение новых идей, если идея будет подобна причастному ей.

— Ты совершенно прав.

— Значит, вещи приобщаются к идеям не посредством подобия: надо искать какой-то другой способ их приобщения.

— Выходит, так.

— Ты видишь теперь, Сократ, — сказал Парменид, — какое большое затруднение возникает при допущении существования идей самих по себе

Таким образом, поскольку бесконечное количество Сил не дает адекватной картины восприятия (аналогично введение монобога в мировоззрение просто заменяет "а фиг его знает" на "а бог его знает"), приходим к выводу, что их число конечно.

Рассмотрим минимальное количество Сил, требуемых для полной мировоззренческой модели (еще раз отметим, что они не обозначают сущностей либо объектов как таковых, поэтому бритва Оккама лежит в футляре до явной избыточности системы).

Одна Сила, «Единое». Человеческая психика воспринимает архетип единицы как нечто настолько исключительное, что в средневековой мистике это вообще не число. Первым считалась двойка, которая является началом счета.

Предположим, что есть только одна Сила. В такой модели реальности одна и та же Сила «отвечает» за все в мире — и это совершенно равнозначно тому, что она не отвечает ни за что, поскольку в этом случае Сила эквивалентна Вселенной в метафизическом смысле. Нет никакой разницы между "то-то происходит само по себе" и "то-то происходит благодаря <название>, которое существует одно и только одно". Можно, конечно же, назвать всеобщую причину каким-нибудь отдельным термином (чаще всего на это претендует некий «Абсолют», но это отдельный вопрос[220]), но смысла в этом отдельном наименовании нет: если уж выдвигать Вселенную как Силу, то зачем менять название?

Кроме того, в этом случае мир выглядит полностью статичным:

Но, изменяясь, единое уже не может быть единым.

(Платон, "Парменид".)

Перейдем к рассмотрению двойки. Теперь рядом с Единым появляется Иное. Единое и Иное составляют оппозицию, другими словами — представляют собой бинер.[221] Здесь необходимо обратить внимание на такой нюанс: в восточном мировоззрении инь/ян вполне самодостаточны, образуя полностью замкнутую систему. Однако особенность восточного восприятия именно в том, что оно воспринимает объекты и реальность вообще как нечто целое, тяготеет к всеохватности мировоззрения без разделения деталей. Для целостности мировоззрения в таком случае вполне хватает двух Сил (есть, впрочем, тонкости, рассматриваемые далее). Западный же подход противоположен — он склонен препарировать объект по частям, все тщательно раскладывая по полочкам. Можно долго спорить о том, какой подход лучше, но все зависит от конкретной задачи.

Кстати говоря, на этом примере хорошо видна разница между типичным чел-овеческим подходом и разумным: за редким исключением восточные и западные мудрецы при всей своей мудрости следуют привычной им культуре. Между тем — знание per se универсально, и для познания надо применять оба подхода одновременно.[222] Да и вообще — чтобы познать чел-овеческое, нужно выйти за его пределы.

Вспоминая тему нашего исследования, заметим, что обособленной концепции Дьявола в восточной мифологии и мистике нет как таковой (повелители загробного мира, отдельные демоны и т. д. имеют лишь отдельные распространенные черты архетипа Сатаны). Поскольку архетип получил наибольшее развитие именно в западной традиции, именно ее мы и рассмотрим в подробностях (проекции архетипа на восточное мышление будет затронуто в других главах).

Единое не желает отпускать от себя Иное, ибо в таком случае потеряет характер Единого; Иное же отталкивается от Единого, так как в противоположном случае оно бы вообще не существовало. Так между Единым и Иным возникает напряжение противоположностей. А всякое напряжение между противоположностями стремится к разрядке, из которой возникает Третье. В Третьем снимается напряжение и восстанавливается утраченное единство.

(К.Г. Юнг, "Попытка психологического истолкования догмата о Троице")

Еще в античные времена подобные мысли высказывал Платон в «Тимее» (подробности см. у Юнга, ibid. Дальнейшие мысли Юнга, цитируемые здесь, часто в перефразированном виде без прямых ссылок, также относятся к названной работе):

Однако два члена не могут быть хорошо сопряжены без третьего, ибо необходимо, чтобы между одним и другим родилась некая объединяющая их связь. Прекраснейшая же из связей такая, которая в наибольшей степени единит себя и связуемое, и задачу эту наилучшим образом выполняет [геометрическая] пропорция…[223]

(Платон, «Тимей» 31B и далее.)

За этим аргументом идет рассуждение с далеко идущими психологическими следствиями, а именно: если простая пара противоположностей… связывается чем-то средним и если эта связь является [геометрической] пропорцией, тогда наличие одного среднего члена означает, что речь может идти лишь о соединении двухмерных фигур, тогда как соединение трехмерных, т. е. телесных, фигур требует наличия двух средних членов.

(К.Г. Юнг, ibid.)

В «Тимее» по этому поводу говорится:

При этом, если бы телу Вселенной надлежало стать одной плоскостью без глубины, было бы достаточно одного среднего члена для сопряжения его с самыми крайними. Однако оно должно было стать трехмерным, а трехмерные предметы никогда не сопрягаются через один средний член, но всегда через два.

Итак, два члена, связанные третьим, представляют собой лишь что-то умопостигаемое, но не реальное, представляющее собой лишь срез реальности по какой-либо «плоскости». Трехмерные, реальные объекты должны быть сопряжены через два промежуточных — итого четыре.[224]

Отметим два неочевидных момента: во-первых, средние члены вовсе не обязательно эквивалентны в смысле значимости крайним, иначе была бы возможным бесконечная череда членов геометрической прогрессии, отвечающей архетипическому отражению реальности, а их должно быть не просто конечное, а небольшое количество — упрощенно говоря, на то они и архетипы, чтобы включать в себя главное из всеобщего; во-вторых, можно справедливо возразить, что для отображение реальности недостаточно трех измерений, а необходимо четвертым ввести понятие времени, так как существование чего-либо обозначает наличие его в какой-либо промежуток времени. Кроме того, отображение реальности — это не отражение явлений, а отражение процессов. Поэтому везде, где процессы возможны хотя бы теоретически, временная координата обязательна.

Возражение резонное, но архетип формируется далеко не сразу, архетипы же единства, двойственности, троичности и четвертичности — одни из самых древних. В древности же время имело значительно меньшее значение, чем в современности, оно воспринималось как нечто «фоновое»; не воспринималось, как мы не воспринимаем воздух, которым дышим; поэтому наиболее важны три пространственных измерения, которые воспринимаются даже животными непосредственно. Кроме того, мы разговариваем об отображении реальности, а, раз реальность присутствует de facto, то она существует в некий момент времени; таким образом, время присутствует by default в целом, и имеет смысл рассматривать пространственную трехмерность, не усложняя систему (существовать можно и в n-мерном пространстве, но не вне времени).

Итак, один промежуточный член (три суммарно) соответствует воображаемому, представимому, метафизически плоскому миру, не более того. Ergo — троица как таковая является нереальным, «духовным» миром, что, очевидно, соответствует идее концепции ("Царство мое не от мира сего"). Для обретения реальности необходимо введение четвертого для завершения квартернера, "четвертичного корня достаточного основания", как писал Шопенгауэр.

И стоит ли спрашивать, кто именно будет этим четвертым, приносящим реальность воображаемому, с учетом влияния на западное мировоззрение христианского мышления?[225]

Возвратимся к «Тимею». Согласно Платону, мировая душа, deuteroV qeoV, триедина.[226] Она состоит из Делимого, Неделимого и Тождественного (интерпретация этих терминов в данном случае не имеет значения, желающие могут прочесть об этом все у того же Юнга) — это и есть триада духовного, плоского мира.

Божественные троицы чрезвычайно распространены во всех мифологических системах, отражающих «божественное», «духовное», «абсолютное» et cetera. К примеру, Ану/Бел/Эа в Вавилоне или Ра/фараон/Ка-мутеф в Египте.

Для соответствия модели реальности требуется добавить в эту систему Иное, противника (Sic!), сопротивляющегося всему описанному, троице. Обратите внимание, что в перечисленных троицах всегда наличествует оппозиция между крайними членами, между тем, как в христианской троице все три члена не противопоставляются друг другу, а предпринимают попытку объединения обратно в Единое. Таким образом, из-за омоусии христианская троица архетипически вырождена, что приводит к еще большей «духовности» (в смысле оторванности от реальности) такого мировосприятия, и, что для нас особенно важно, функции противника переходят от архетипически равномерно распределенного по всем парам исключительно на Иное.

Перейдем к рассмотрению архетипа quarternio непосредственно. Он также всегда являлся архетипом целостности, завершенности, устойчивости и т. п.[227] Согласно Пифагору душа ассоциируется с квадратом; также: четыре стихии, четыре стороны света, четыре касты в Индии, четыре сына у Гора, четыре "благородные истины" в буддизме, четыре определяющих параметра психики etc.

Троичность — это устойчивый искусственный порядок; четвертичность — естественный. Через три точки всегда проходит плоскость (устойчивость), но, как ни странно, в природе у животных не три, а как минимум четыре конечности. Для того чтобы стоять на месте, удобны три точки опоры; но для того, чтобы передвигаться, проявлять активность, требуется четвертая опора, которая свободно перемещается вне плоскости, проходящей через статические опоры. Этой аллегорией наглядно иллюстрируется и то, что догматический, неизменный базис препятствует движению (развитию): из плоскости базиса должна свободно выходить любая составляющая, динамически изменяясь в соответствии с окружающей реальностью, но при этом сохраняя целостность системы. В жизни же люди обычно пытаются, нащупав для своего передвижения что-то вне привычной плоскости, перетащить, опираясь на одну «ногу», остальные три, сохраняя неизменность их структуры, а не системы (проще говоря: важной является топология, а не форма). Попробуйте-ка уцепиться одной рукой и подтянуть тело куда-то, сохраняя без изменения относительную расположенность второй руки и ног. То-то же. А поскольку большинство принимает форму за суть, то боязнь изменения формы приводит к тому, что они еще больше укрепляются в троичном «духовном» базисе, накрепко врастают на нем, как на фундаменте, и бесполезная для них четвертая «опора» достаточно быстро атрофируется, после чего человек полностью теряет способность к развитию и навечно остается на одном месте.

Любое целостное суждение всегда обладает четвертичностью:

функция, определяющая, что нечто наличествует;

функция, определяющая, что такое это нечто;

функция, определяющая, подходит ли нам это в каком-либо смысле (оценка);

функция, определяющая причины возникновения нечто и возможные последствия.

Попытки представить троицу как единственное реально существующее несостоятельны именно из-за несоответствия архетипу целостности (четвертичности). Аналогично этому неверно приписывать троице все прекрасное, «доброе», «положительное» и так далее, оставляя все «злое» вне внутреннего восприятия, формализуя лишь как внешний фактор "искушения[228]"). Далее цитируется Юнг, слишком хорошо написано, чтобы перефразировать текст:

…если бы Платон сделал трехстороннюю фигуру[229] символом прекрасного и благого и приписал бы ей всевозможные позитивные качества, то он бы отнял у нее злое и несовершенное. И где бы тогда все это осталось?[230]

Как видно из вышесказанного, весьма логичным является замена Троицы на Четвертицу даже в христианской метафизике, что, кстати, будет соответствовать реальному, а не плоскому (духовному) миру, добавив в состав Princeps huius mundi.

Начиная с «Тимея», четвертое обозначает «реализацию», т. е. переход в, по сути своей, иное состояние — а именно в состояние мирской реальности, которая, как это авторитетно утверждается, подчинена "Князю мира сего"

(К.Г. Юнг)

Собственно говоря, неправомочно утверждать некий "тот мир", который не относится к "миру сему" — где, собственно, провести четкую границу? И что есть "другой мир"? "Только бытие есть, небытие не существует" (c) Парменид. Именно поэтому мы назвали нашу работу Princeps Omnium — Князь (Повелитель) Всего.

Соответственно, можно сколько угодно предаваться мечтаниям, оперируя троичностью, но реализация действительности происходит только при помощи Дьявола,[231] владеющим материальным миром, традиционно противопоставлявшемуся "духовному миру".[232]

Дьявол, вне всякого сомнения, «неприятная» фигура, создающая ненужные осложнения: он никак не укладывается в христианское мироустройство. Вот почему так охотно преуменьшают его значение, прибегая к эвфемистическому умалению его фигуры или же последовательно игнорируют его существование; еще охотнее его относят на счет человеческой виновности, причем случается такое с людьми, которые стали бы яростно протестовать, если бы греховный человек захотел равным образом отнести на свой счет и происхождение всего благого. Однако достаточно одного взгляда на Священное писание, чтобы понять всю важность роли, отведенной Дьяволу в божественной драме Спасения. Если бы власть злого духа была столь слаба, как это хотелось бы кое-кому представить, то мир не нуждался бы в том, чтобы пришло само Божество, — или во власти человека было бы изменить мир к лучшему, чего, однако, так и не произошло вплоть до наших дней. […]

Дьявол автономен, он не может быть подчинен власти Бога, ибо в этом случае не сумел бы выступать противником Христа, но был бы всего лишь какой-то машиной Бога.

Здесь следует заметить, что Юнг рассматривает конкретно христианскую троицу, постулируя, что в ней Дьявол архетипически проявляется одновременно с Христом (касательно Сатаны в Ветхом Завете см. соответствующую главу выше). Однако если оторваться от христианства и посмотреть на ситуацию в целом, то понятно, что в этом случае в ситуацию вкралось qui pro quo: рассматривается не Дьявол как таковой, а только один из его аспектов, а именно Антихрист, сам же Сатана гораздо древнее христианства, как уже показывалось в этой работе. Видимо, Юнг несколько увлекся, и совершенно правильное рассмотрение Дьявола как Иного, противопоставленного всей Троице (богу в целом), потом подменяется противопоставлением Антихриста Христу по традиции, что неверно архетипически.

Важно то, что в данной ситуации абсолютной противоположности невозможно рассмотрение относительности добра и зла, что искажает реальность. Для целостности введение четвертого в систему необходимо. Как писал Юнг:

Ритм здесь трехшаговый, но символ — четверица. […] Пифагорейская четверица была природным, естественным фактом, архетипической формой созерцания, но отнюдь не моральной проблемой, а тем более — божественной драмой. Поэтому ее постиг «закат». Она была чисто природным и потому нерефлектированным созерцанием духа, еще не вырвавшегося из плена природы. Христианство провело борозду между природой и духом, позволив человеку забегать мыслью не только по ту сторону природы, но и против природы […] Вершиной этого взлета из природных глубин является троическое мышление, парящее в платоновском наднебесном пространстве

Крайне важно, что реализация любой умозрительной концепции идет только через Иное (Дьявола), как обосновывалось выше.[233]

Краткое объяснение метафизики полной христианской схемы: Pater олицетворяет целостность, первопричину; однако он не эквивалентен Вселенной, как в пантеизме. Его суть делится на Filius и Diabolus — того, кто олицетворяет людей, сошел к ним с небес для того, чтобы им помочь,[234] и противника людям. Pater в этой схеме обладает ярко выраженной нуминозностью, утерянной в современном «понимании» христианства (есть ли вообще хоть что-то, в чем люди не подменяют суть формой?). Таким образом, на объект (человека) действуют две силы, противоположные по сути (только не надо пытаться их приравнять к какому-либо добру / злу), их посредством он воспринимает Верховное божество, Сущее, Pater'а. Любое его действие представляет собой суперпозицию этих двух сил, и метафизическое «намерение» Pater'а проявляется в реальности тем же способом. Таким образом, все сводится к Spiritus'у — проводнику и эффектору божественной воли в любом ее проявлении, включая поступки верующего, стремящегося соответствовать "божьей воле".

Отметим, что даже эта психологически конфликтная схема куда целесообразнее той, которой можно описать современное христианство: оно уже давно не имеет практически ничего общего с изначальным учением Христа.[235] Современное «понимание» давно утратило свою архетипичность и его суть кратко выражается формулой: "Христос вас спас, и все быстро стучать лбом об пол!".

Попробуем сохранить архетипы троичности как творческого, абстрактного мышления и четвертичности как реальности нашего мира, не привлекая христианской троицы (а причем тут она вообще?). Получим схему, приведенную рядом.

Universum обозначает Вселенную в целом, как нечто всеобщее, имманентно присущее бытию и т. д. Следует отметить, что Universum не является субстанцией. Даже если использовать подход Декарта, который называл субстанцией то, что не нуждается в существовании ни в чем, кроме самого себя, то и тогда мы не можем заявлять такого с определенностью о чем-либо, включая саму Вселенную. Собственно говоря, описываемая схема равно применима как к идеализму, так и к материализму — в качестве отправной точки берется наличие Вселенной в психологической реальности индивидуума. Первична ли при этом материя или вдруг даже существует монотеистический бог живьем, или правы солипсисты — в данном случае это не имеет значения. Сатанизм не предусматривает единой точки зрения на строение Вселенной, ее происхождение и т. д. Критерием сатаниста служит инвольтация к эгрегору. В проекции на yuch — соответствие архетипу Сатаны. Поэтому метафизическая модель должна быть универсальной, равно приемлемой как для ученого-атеиста, так и для индивида, принимающего христианскую модель бытия[236] и противостоящего богу в ней.

Точно также и вследствие того же мы не определяем, является ли Universum делимым или не делимым и т. д. Глава все же называется "Психологические корни архетипа", а не "философские рассуждения". Для психики важно, что Universum в любом действии проявляет себя как суперпозиция Satanas и Deus, а эманирует он их, рождает или еще что; можно ли их детерминировать как substantia или же как eidoV и т. д. — не существенно.[237] Можно сказать, что сатанизм — это стержень (структура) мировоззрения любого сатаниста, но наполнение структуры (сути) формами — личное дело каждого.

Deus здесь понимается не как Сущность (согласно принятой религиозной трактовке), но как Сила, которая стремится сохранить Вселенную неизменной, Абсолютный Порядок;[238] в пределе это выражается недостижимым Абсолютным Нулем. Satanas здесь также понимается не персонифицировано, но как Сила,[239] стремящаяся изменить Вселенную, проявление Изначального Хаоса,[240] противник Порядка. Следует заметить, что именно такие названия не обязательны, вместо них, к примеру, возможно использование терминов Порядка и Хаоса,[241] но, учитывая отношение данной работы к сатанизму, такие термины представляются более удобными в данном контексте, обладая по отношению к архетипам дополнительными оттенками. Кроме того, часто пытаются выделить пару противодействующих Сил как "созидание / разрушение", что не есть верно, поскольку созидание — это всегда разрушение старого,[242] и никакого противопоставления нет. Изменению противодействует лишь сохранение неизменным.

Таким образом, Deus и Satanas противостоят друг другу, однако, при этом очевидна принципиальная невозможность «победы» одной Силы над другой — как Абсолютный Порядок, так и Абсолютный Хаос приведут к исчезновению Вселенной в целом.

Первая тройка это: Universum => (Deus, Satanas), т. е. из всеобщей Вселенной условно выделяются[243] две Силы как абстрактные термины, удобные для рассуждений в плане метафизического описания мироздания.

Вторая тройка: (Deus, Satanas) => Actiones, т. е. равнодействующей этих двух Сил является Действие. В самом деле, любое практическое действие выражается в изменении (Satanas), которому противодействует сопротивление изменению, стремление сохранить все в изначальном виде, до начала взаимодействия (Deus).

Следует обратить внимание на то, что Universum проявляет себя только посредством Actiones (и через Satanas и Deus), а не сам по себе. Можно сказать, что Universum — это существование бытия per se, Actiones же — проявление бытия в пространственно-временном континууме. Т. е. схема отражает и единство Вселенной как таковой и bifurcatio Путей проявления формы вещей (испытание адепта VI-м Арканом Таро хорошо ложится в эту же схему). Важно и то, что любое последствие Actiones воздействует на Universum.

Вместе эта схема показывает как раз четвертичность,[244] соответствующую обоснованной, реальной картине Вселенной. При этом обратите внимание, нет такого аффективного противостояния, как в христианской схеме, описанной Юнгом, здесь отношение Deus/Satanas происходит "без эксцессов", аналогично инь/ян.[245] Дополнительно Universum/Actiones символизирует противостояние (но также аффектацию) принципов познания Вселенной как целого (Universum, из которого и берут начало описываемые Силы) и принципа анализа рассмотрением деталей (Actiones, для такового анализа необходимы действия). В целом эта схема показывает метафизически-философскую точку зрения сатанизма на мироздание.

Итак, и в этой схеме, более реальной, чем христианский вариант, совершенно наглядно демонтируется необходимость изменения, что является одним из важнейших аспектов архетипа Сатаны.

Примечание: также очевидно, что Сатана не стремится к полному уничтожению бога как архетипа — полный Хаос уничтожит и его.[246] Чтобы избежать персонификации, выразимся точнее: стремится как безличная Сила, но никогда не достигнет этого даже теоретически. То же самое верно и для противоположной стороны.

Без четвертого, Иного, нет реальности как таковой; более того — нет даже смысла троицы (как христианской, так и мировой души у Платона и т. п.), потому что умопостигаемое, представляемое троичностью, обладает каким-либо смыслом лишь в том случае, когда соотносится с реальностью дополнением до четвертичности. Мир без Сатаны невозможен. Попытки избавиться от четвертичности восприятия всегда ведут к дефекту сознания (наглядным примером являются приверженцы любой религии, углубляющиеся в "духовные практики"[247]). Практически в жизни это приводит к черно-белой бинарной логике (кто не с нами — те против нас!).

Рассмотрение темы будет неполным без пояснения различных случаев употребления термина «Единый». Поскольку современная западная цивилизация имеет тяжелую наследственную болезнь монотеизма, то «единым» обычно привычно называют христианского бога либо подобное понятие с меньшей степенью персонификации, как в мусульманстве. Естественно, Платон в «Пармениде» и «Тимее» не использовал такой трактовки.[248] Вообще, эти произведения достаточно трудны для понимания из-за многочисленных переплетений свойств единого, не-единого, иного, тождественного и т. п., а также рассмотрению не одной гипотезы, а нескольких с разных сторон. Всех интересующихся отсылаем к изучению текстов Платона, здесь же коротко можно пояснить следующее: рассмотрение Единого как отдельной неизменной сущности приводит, помимо невозможности существования мира как такового из-за абсолютной статики, к несуществованию Единого самого по себе.

Парменид. Далее, если бы единое обладало какими-либо свойствами, кроме того чтобы быть единым, то оно обладало бы свойством быть большим, чем один, что невозможно.

Парменид. Следовательно, если единое никак не причастно никакому времени, то оно не стало, не становилось и не было прежде, оно не настало, не настает и не есть теперь и, наконец, оно не будет становиться, не станет и не будет впоследствии.

Аристотель. Совершенно верно.

Парменид. Но возможно ли, чтобы нечто было причастно бытию иначе, нежели одним из этих способов?

Аристотель. Невозможно.

Парменид. Следовательно, единое никак не причастно бытию.

Однако если рассмотреть всеобъемлющую целостность мира как Universum, то вывод следует совершенно другой:

Парменид. Что же? Не есть ли не-единое часть единого? Или и в этом случае не-единое было бы причастно единому?

Аристотель. Было бы причастно.

Парменид. Следовательно, если вообще это — единое, а то — не-единое, то единое не может быть ни частью не-единого, ни целым в отношении него как части; и, с другой стороны, не-единое тоже не может быть ни частью единого, ни целым в отношении единого как части.

Аристотель. Конечно, нет.

Парменид. Но мы говорили, что вещи, между которыми нет ни отношения части к целому, ни целого к части, ни различия, будут тождественными между собою.

Аристотель. Да, говорили.

Парменид. Но если дело обстоит так, не должны ли мы утверждать, что единое тождественно не-единому?

Аристотель. Должны.

Парменид. Следовательно, выходит, что единое отлично от другого и от себя самого и в то же время тождественно ему и самому себе.

Перефразируя и осмысливая, можно легко прийти в выводу, сказанному ранее: в крайних проявлениях Единое (как Deus[249]) и Иное становятся тождественными, приводя к Абсолюту несуществования, как бы это не называть — Порядок или Хаос. В существующей же реальности они взаимопроникают друг в друга, тем не менее, оставаясь обособленными — как иллюстрация хорошо подходит монада инь/ян.

Интересно отметить, что сущность Единого и Иного, несмотря на всеобщность по отношению к миру, проявляется по-разному. Впервые на это обратил внимание Платон все в том же "Пармениде":

Другое — не-единое — есть другое, надо полагать, потому, что имеет части, ибо если бы оно не имело частей, то было бы всецело единым.

Таким образом, согласно Платону, Единое обладает целостностью и неделимо на части,[250] между тем, как Иное, будучи тождественным Единому (как в плане «мощности», так и «вездесущности», так и необходимости для существования бытия), как раз имеет части, то есть дискретно.

На первый взгляд, это можно назвать противоречием — как может присутствовать везде то, что не является целым, тождественным этому "всему"?

Образно это выразил Алистер Кроули, что мы и обсудим в следующей главе.

Примечания:

2

В данном случае можно условно считать, что архетип Сатаны — это «проекция» эгрегора на психику.

21

Здесь и далее под магией понимается концепция, сформулированная Алистером Кроули с учетом поправки А. Ш. ЛаВея — то есть чисто бытовые действия, даже попадающие под критерий Желания по Кроули, магией не называются для предотвращения путаницы у не разбирающихся в оккультизме.

22

Вспомните объяснения маленьких детей на тему "это кошка вазу разбила" или "варенье съела". А также "само упало" и т. д. Никто, разумеется, таким приемам избегания ответственности не учит — но они удивительным образом совпадают во всех "цивилизованных обществах".

23

Аполлон, брат-близнец Артемиды, также двойственен — в его ведении солнечный свет, чистота, разум и искусства; но он же может посылать болезни, стихийные бедствия и внезапную смерть. Эсхил, Еврипид и Платон выводят его имя от глагола apollumi ("уничтожать"). Хотя куда вероятнее, что слово artamoV произошло от arti и temnw, т. е "искусно режущий". И в подкрепление этого вспоминается сюжет о ниобидах, когда за бахвальство матери Аполлон перестрелял всех ее детей, или еще более впечатляющий пример — сдирание живьем кожи с Марсия, вздумавшего соревноваться с Аполлоном в музыке. Кто-то придумал меткое сравнение: вы представляете себе Моцарта, сдирающего кожу с Мика Джаггера?

24

В сатанизме это соответствует аспекту Белиала.

25

А почему, собственно, такое произошло? Вследствие деградации среднестатистического уровня, утери знаний и подмены их верой по своему примитивному и вульгарному скотоводческому представлению. (Вообще, почему в Средней Полосе должна быть мораль ближневосточных скотоводов?)

214

Причина и следствие соответствуют двум объектам в пространстве, взаимосвязь которых рассматривается во времени.

215

Если рассматривать вопрос философски, то причинность как таковая ("у всего на свете есть причины") не есть нечто безусловное и несомненное. Достаточно заглянуть в таких авторов, как Секст Эмпирик, Нагарджуна, Го Сян, ал-Газали, Джордж Беркли, Дэвид Юм, Иммануил Кант и т. д., как становится ясным, что причинность с точки зрения части философов — это логически самопротиворечивое и не выводимое из опыта представление. Однако философия философией, а психологические механизмы работают несколько иначе. Для практической деятельности всегда приходится принимать решение, делать выбор; и выбор этот делается не на основе скептицизма, а как следствие мировоззрения в целом.

216

Или материи. Одно связано с другим: E=mc², и не существенно, что конкретно считать первичным.

217

См. "Мир как воля и представление".

218

Любопытно то, что если религиозные верующие используют бога в качестве «обоснования» этики и причинности, то есть масса атеистов, которые попросту разделяют такое божественное по частям, веруя в наличие причинности и априорную верность какой-либо этической системы (часто — имеющей происхождение из той же религии).

219

Следует пояснить разницу между практикой и теорией скептического подхода. Теоретически верным (или не верным) по отношению к реальности может оказаться что угодно: к примеру, некорректно утверждать, что "монотеистический бог точно есть" или "его точно нет". Но логично учитывать вероятность моделей — и, поскольку нет ни одного факта, свидетельствующего о наличии бога, куда целесообразнее на практике исходить из гипотезы "нет такого". Не забывая о том, что нельзя полностью исключать вероятность его существования. Как говорится, если бог вдруг обнаружится, то атеисты исчезнут, а скептики останутся. Добавим, что сатанисты при этом не изменят своей позиции и будут ему противостоять.

220

"Слово абсолют, взятое само по себе, есть нечто совершенно бессмысленное. Ибо оно — прилагательное, т. е. обозначение предиката, а предикат должен относиться к какому-нибудь объекту. Но ведь закон основания, неоспоримый закон, гласит, что каждый объект находится в необходимой связи с каким-либо другим; предикат же — абсолютное не выражает ничего другого, кроме отрицания связи с чем бы то ни было; это противоречит всякому объекту, — следовательно, предикат этот не может быть высказан ни о каком объекте, ибо тем самым последний был бы уничтожен. Так как субъект не есть объект, т. е. он непознаваем, то ему нельзя приписывать никакого предиката, — значит, и предиката абсолютного" — Артур Шопенгауэр.

221

В оккультной философии существует понятие бинеров, тернеров, кватернеров…, n-ернеров и т. д. Это понятия двуплановы. С одной стороны, они просто указывают на наличие n-членных более или менее связных структур. К примеру, где-то встречалось в литературе даже нечто вроде дуоденера, т. е. двенадцатичленной структуры. Отдельным понятием является монада, так как у многих школ монада обозначает единство чего-то разного.

Но это, так сказать, бинеры (и прочие) нестрогие. Обычно в оккультных выкладках рассматриваются только 2, 3 и 4-членные, но построенные по более строгим правилам. Так классический бинер включает два понятия или две стадии, с противоположным или взаимоисключающим значением (свет-тьма, покой-движение и т. п.). Считается, что бинеры нейтрализуются неким третьим понятием, обобщающим два первых (например, покой-движение нейтрализуется понятием динамики). Три этих понятия объединяются в тернер. Это одна схема. Вторая: берется третье понятие, не объединяющее два первых, а усредняющее их (например, бинер белый-черный усредняется понятием «серый», что тоже приводит к появлению тернера). И, наконец, третий тернер — это три стадии развития чего-либо: замысел-изготовление-реализация, рост-расцвет-распад и т. д.

Кватернер, чаще всего, появляется как реализация двух последних тернеров по схеме: появляется некий результат завершающей стадии или завершающая стадия чего-то является начальной стадией чего-то следующего (по принципу отрицания отрицания). В оккультизме таким образом определяется понятие завершенности чего-либо.~17-8

222

С ходу вспоминаются только Алистер Кроули, Карл Юнг и с некоторой натяжкой Роберт Уилсон. Примечание: попытка скрестить насильно восточный и западный подход, как это делается, к примеру, в теософии, относится не к мудрости, а к софоложеству. Lord Alien Moongazer верно заметил по этому поводу: "Теософ — это баптист, который стал буддистом, но при этом остался баптистом".

223

Геометрическая прогрессия характеризуется тем, что частное от деления следующих друг за другом членов остается одним и тем же.

224

Двумерная триада: p²+pq+q². Для передачи физической реальности требуется квартернер: p³+p²q+pq²+q³. Примечание: не надо путать метафизику с физикой: в данном случае важны четыре члена, связанные с собой гармоничным образом и образующие некое единство; p и q — не координаты.

Если понимание этого вызывает затруднения, прочитайте оригинальную работу Юнга "Попытка психологического истолкования догмата о Троице": пересказывать ее полностью здесь смысла нет, а обсуждаемая концепция действительно не слишком проста для осознания.

225

Конечно, можно возразить, что практически вся русская религиозная философия конца XIX — начала ХХ веков как раз занималась разрешением вопроса: "через что бог-троица связан с миром?" И все ее представители от Соловьева до Флоренского и Булгакова (православных священников) этой четвертой сущностью называли Софию — Премудрость Божию, отождествляемую иногда с Мировой Душой и Вечной Женственностью (ненавязчиво позаимствовав идею у гностиков). Сергий Булгаков довел эту теорию до логического предела, утвердив уже не Троицу, а Четверицу, за что был одернут ортодоксальными церковниками. Можно также вспомнить гораздо более ранние попытки католиков внести четвертым элементом Марию, от которой, как планировалось, благодать не исходит, но через нее передается. Но, на сколько бы частей ни пытались нарезать единого бога — к реальному миру он не имеет отношения. Здесь требуется именно Иное, противопоставленное Единому, будь то едино хоть в сотне лиц.

226

Это, опять же, наводит на мысли на «оригинальность» христианской троицы, но это не относится к рассматриваемой теме. Добавим для справки, что словосочетание deuteroV qeoV использовалось не только Платоном (согласно приведенной цитате Юнга) в качестве эквивалента мира или "мировой души" (предположительно — yuch tou kosmou), но и Ориген так именовал Христа. Интересен сравнительный анализ архетипических образов в этих трактовках, но это не имеет отношения к теме нашего исследования, и мы обращаем внимание на сходство терминологий исключительно в целях избежания путаницы.

227

См. труд А.Шопенгауэра "О четвертичном корне закона достаточного основания".

228

Верующие в большинстве своем страдают манией величия и считают, что Дьявол их лично искушает по любой мелочи, которую они считают «греховной». На самом же деле это рвутся на поверхность сознания их собственные, тщательно подавляемые «греховные» желания. Понятие "искушения Сатаны" в прямом смысле знакомо только сатанистам — это искушение остановиться на достигнутом. Можно провести сравнение с ездой по бесконечному шоссе с уютными мотелями на обочине — зачем ехать дальше, когда и тут неплохо, а что в конце пути — в точности неизвестно; более того, понятно, что умрешь раньше, чем туда доедешь? Однако сатанист, сделав минимальную паузу для отдыха, без понуканий движется далее, в неизведанное, тогда как человек с достаточной степенью вероятности действует по принципу "Если человека не пинать сапогом под зад, то он уляжется у ближайшей теплой лужи и начнет хрюкать" (c) Лютобор.

229

Напоминаем, что, в отличие от троичной "мировой души" у Платона, человеческая душа у Пифагора обозначается квадратом.

230

Ибо последнее есть contradictio in adiecto и противопоставляет существующему добру нечто с ним несоизмеримое. См. главу "Добро/зло — мифы и реальность".

231

"Я в тайном четверичном слове, хула на всех богов человеческих" — Алистер Кроули, Liber AL III:49

232

Так что манихейство кое в чем было право — реальный мир принадлежит Дьяволу.

233

Вспомните квартернер; четвертое — новая активность, реализация на новом качественном уровне.

234

Здесь следует различать метафизику изначального христианства, где Христос был богочеловеком — изначально человеком, развившимся до бога (таки да, одному еврейскому мальчику удалось), и последующего догматического христианства, где Христос рассматривается как бог, снизошедший до людских проблем. Эта тема (и ее последствия) рассматриваются в работе Юнга "Ответ Иову", которую мы рекомендуем к прочтению.

235

Никакого указания на троичность единого бога в Библии нет. На тему разницы современного христианства и учения Христа рекомендуем работу Ф. Ницше «Антихристианин»: истинный христианин был только один, да и тот плохо кончил. Расписанная выше схема соответствует ситуации с принятием догмата троичности, но без подмены непосредственного контакта с архетипами на официальную обрядовость, утерявшую архетипическое содержание.

236

Собственно говоря, сатанисты такой разновидности нам не знакомы. Даже те, кто использует легенды о падшем архангеле и т. д. — понимают библейские легенды совсем не по-христианстки. Но модель должна быть универсальной.

237

Аналогично: не имеет значения, нет ли души у сатаниста вследствие правоты атеистов, или же он ее не имеет души как отдавший (а не продавший, кстати) Сатане. Метафизически важно лишь то, что у сатаниста нет человеческой души в любом случае.

238

Это не обозначает метафизическую инертность Deus`а. Deus и Satanas метафизически оба активны и противостоят друг другу; но активность Satanas имманентна, между тем как активность Deus выражается лишь в попытках сохранить неизменность, противостоя изменениям Satanas.

239

Сила не зависит от наличия эгрегора (или архетипа), хотя и соответствует им в своих проявлениях.

240

См. соотв. главу о Хаосе. Nota bene: Сатана не эквивалентен Хаосу, поэтому мы написали «проявление», но это не обозначает, что Сатана — это проекция Хаоса и ничто более; в таком случае Хаос был бы субстанцией. Однако следует заметить, что большинство сатанистов разделяют точку зрения о первичности Хаоса. При этом не надо забывать, что наша схема разрабатывалась для настоящего времени, и вопрос "а чему был противником Сатана, когда был только Хаос" — не относится к модели. Но мы можем ответить и на этот вопрос: см. написанное на стр. 46 и сноску на стр. 23.

241

Но это будет несколько другая модель, именно в этой такая замена не будет строго эквивалентной.

242

Здесь, разумеется, не в смысле "Весь мир насилья мы разрушим" и останемся на бобах, а просто то, что любое созидание что-то разрушает, хотя бы просто представления о неизменности старого. Не может что-то появиться на пустом месте, а лишь взамен ранее существующего.

243

Именно условно выделяются. Мы строим метафизическую модель, соответствующую миропониманию сатанизма, а не вещаем об некоей единственноверной истине. И мы ни в коем разе не собираемся доказывать, что указанные Силы "существуют на самом деле".

244

Еще раз обращаем внимание, что психике важно наличие структуры, а не формально-философская эквивалентность понятий, входящих в структуру. Поэтому наличие в четверице двух Сил и двух не-Сил как артефактов yuch вполне адекватно.

245

Еще одно красивое сравнение: осциллятор, механический или электрический. В колебательном контуре одинаково важны как тормозящий элемент, Deus (масса в виде груза или индуктивность), так и изменяющий, Satanas (упругость в виде пружины или конденсатор как емкость). При этом если бы не было потерь энергии, осциллятор работал бы бесконечно.

246

Можно, конечно, формально считать, что Предначальный Хаос — это и есть Сатана, и именно он останется. Но Хаос трудно назвать существованием в принятом смысле, хотя он и содержит абсолютно все. В любом случае, разговор ведется относительно мира, в котором мы вынуждены обитать.

247

Как пример углубления в «духовное»: "Все рассматриваемые версии происхождения религии относятся к ней как к продукту человеческого мышления […] как к совокупности иллюзорных, вымышленных состояний. В этой односторонности, в игнорировании главного фактора — Божественного Откровения — основной дефект подобных версий, лишающий их какой-либо реалистичности" — архиепископ Михаил (Мудьюгин), "Введение в основное богословие"

248

Платон и его последователи первые подошли к Единому с сухой логикой. До того к Единому подходили исключительно с аллегориями. Пифагор считал, что Единое — это Число. Гераклит подразумевал под Единым Огонь и т. д. Впрочем, нельзя сказать, что подход Платона более прогрессивен — наоборот, Единое, переведенное в область чистых математическо-логических абстракций, утратило архетипичность, оккультный смысл понятия. Вспоминается комедия Брукса "Всемирная история": "- Род занятий? — Философ-разговорник. — Значит, занимаетесь лабудой. Занимались лабудой на прошлой неделе?"

"Слабость аристотелевских и т. п. «идентификационных» утверждений (нечто есть то-то и то-то, примеры из «Парменида» Платона приводятся в тексте — O.&W.) заключается в том, что они любому «объекту» приписывают некую внутреннюю «вещность» (которую циничный немецкий философ Макс Штирнер называл "призраком"). Помните, как у Мольера невежественный врач, стараясь произвести впечатление на еще более невежественного пациента, «объясняет», что опиум погружает нас в сон, потому что обладает "снотворным качеством"? Научное, или операционалистское утверждение должно было бы точно определить, каким образом структура молекулы опиума химически связывается со специфическими структурами рецепторов мозга, — то есть описать действительные события в пространственно-временном континууме. Проще говоря, аристотелевская вселенная — это собрание «вещей», обладающих внутренними «сущностями» или «призраками», в то время как современная научная (или экзистенциалистская) вселенная — это сеть структурных взаимоотношений. " — Р.А. Уилсон, "Квантовая психология"

Как справедливо заметил по этому поводу Фридрих Ницше: "Истинная сущность вещей — глубочайшая иллюзия".

249

Единому соответствует именно Deus, так как он определяется как Сила, стремящаяся сохранить неизменность Вселенной, а Единое не может изменяться, так как превратится в что-то Иное. Впрочем, Deus не обязательно Един с философской точки зрения, но Сатана как противник — всегда Иной, и мы приходим к той же аллегории с другой стороны.

Общее примечание: чтобы что-то понимать в теории сатанизма как мировоззрения, надо разбираться и в философии, и в психологии, и в оккультизме.

250

Непосредственно об этом пишется в начале диалога, но мы не считаем целесообразным приводить «Парменида» целиком. Читайте первоисточник.