ЖИЗНЬ В ПЕТЕРБУРГЕ ДО ПОСТУПЛЕНИЯ В УНИВЕРСИТЕТ

С Николаевского вокзала Питирим направился по единственному имеющемуся у него адресу — к своему земляку и родственнику по линии матери Федору Коковкину, который тоже когда-то бродил с братьями Сорокиными в поисках работы по Коми краю. (Брата Василия к тому времени за связи с социалистами в административном порядке выслали в Сибирь.) Федор работал на заводе, жил очень бедно, снимал угол в многоквартирном доме, но земляка принял радушно, на кормил и разрешил пожить у себя, пока тот не определится с работой и жильем.

Питирим не стал обузой. Буквально на следующий же день он отыскал себе место репетитора у мелкого служащего электрической станции, который давал ему ночлег и двухразовое питание за то, что бывший семинарист будет пестовать двух его отпрысков, учеников первого класса гимназии.

Когда вопрос с пропитанием и кровом был решен, Сорокин приступил к осуществлению главной цели своего визита в столицу Империи — поступлению в университет. Для этого ему нужно было сдать экстерном экзамены за все 8 классов гимназии. Оценив свои возможности, Питирим понял, что на данный момент ему это не под силу. Оставалось одно — поступить на бесплатные общеобразовательные курсы Черняева.

С 1906 года на курсах начали читать лекции по университетской программе. Расчет Сорокина был таков: Александр Сергеевич Черняев — учредитель и директор курсов — был выходцем из Вологодской губернии и симпатизировал эсерам, а одним из преподавателей курсов являлся лучший друг Черняева — Каллистрат Фалалеевич Жаков — первый из коми, получивший звание университетского профессора. Вот к этому-то именитому земляку и направился за протекцией молодой зырянин Питирим Сорокин.

И снова его ждала удача. Выслушав ходока, профессор удивился, как совпадает рассказ парнишки с его собственной начальной биографией. Ведь и отец Каллистрата тоже был мастером высшей квалификации и занимался отхожим промыслом — ставил иконостасы, починял церковную утварь.

И вместе с ним Каллистрат скитался по деревням Коми, вдоль рек Вычегды, Сысолы, Вишеры и Выми. Точно так же, как и Питирим, он тянулся к знаниям, закончил такую же церковноучительскую духовную семинарию и так же был гоним и преследуем царским режимом за „атеизм и вольнодумство“; и в Петербург он прибыл тоже „зайцем“, правда, в кармане у него было не 50, а всего-навсего 20 копеек.

Поразившись и умилившись такими количеством совпадений, профессор твердо пообещал юноше устроить ему бесплатное обучение на Черняевских курсах.

Профессор сдержал свое слово, и для Питирима начался новый период в его стремлении к умственному, нравственному и культурному развитию.

Утром стакан чая с булочкой, затем занятия с гимназистами, потом обед, состоявший из тарелки супа, каши или куска мяса, затем марш-бросок в 15 верст на курсы, там лекции доктора физики И. И. Боргмана, доктора ботаники А. Г. Генкеля, профессоров Н. И. Кареева, В. И. Баумана, Н. Е. Введенского, С. А. Венгерова, М. М. Ковалевского, К. Ф. Жакова — блестящих педагогов санкт-петербургских институтов и университета. И уже почти ночью снова 15-верстовая прогулка.

И так б дней в неделю, 2 года подряд. Но никакие трудности не могли омрачить радость приобщения к великим достижениям человеческой цивилизации. Вот какими размышлениями разродился уже в конце своего жизненного пути Питирим Сорокин, вспоминая первые два года жизни в СанктПетербурге:

„В те годы я как губка жадно впитывал достижения человеческого гения в науке и технике, философии и изящных искусствах, этике и праве, политике и экономике. Любой большой город накапливает не только пустые и ядовитые псевдоценности, но огромное богатство универсальных, вечных и бессмертных ценностей мысли и духа, хранимых школами и лабораториями, храмами и библиотеками, музеями и художественными галереями, театрами и концертными залами, величественными зданиями и историческими памятниками. В этом смысле любой большой город дает человеку возможность и для развития, и для деградации, и для облагораживания, и для сведения на нет его созидательных возможностей. К несчастью, многие горожане, особенно сейчас, в век коммерциализованной и вульгарной псевдокультуры, не делают различия между образцами культуры, которые они воспринимают. Широкие массы, стадо „образованных варваров“, берут из городской культуры — в основном через печать, радио, телевидение, рекла му и другие средства коммуникации — только пустые банальности, яркие и вредные забавы и сиюминутные ценности.

В результате они остаются „холеными цивилизованными манекенами“ и едва ли превосходят умом, нравственным поведением и способностью к созиданию нецивилизованных дикарей.

То ли из-за моего прежнего опыта преодоления трудностей, который не позволял отвлекаться на мелочи, то ли из-за революционного умонастроения, не важно, в общемто, по какой причине, ложные ценности не привлекали, да и сейчас не прельщают меня.

Я никогда не находил интереса в быстрых переходах этих лжеценностей из одной модной, но ничего не содержащей формы в другую, такую же. Даже сейчас, если книга, или пластинка, или фильм тиражируются миллионами копий, то для меня это достаточная причина не затруднять себя такого рода умственной или культурной жвачкой. Есть, конечно, некоторые исключение из данного правила, но, как я показал в книге „Социальная и культурная динамика“, исключения только подтверждают правила: подавляющее большинство хитов-однодневок, непрочных успехов и бестселлеров на час, — представляют собой совершенно вульгарную интеллектуальную пищу.

Вместо того чтобы забивать мозги такой кашей, я поглощал бессмертные шедевры литературы, музыки, изобразительного искусства, скульптуры, архитектуры, религии и философии, науки и техники и гуманитарной мысли. Подобное общее образование я получал, читая классические труды, посещая музеи, участвуя в различный литературных, художественных, философских и политических кружках и обществах. Через Жакова и других профессоров я вскоре познакомился с несколькими российскими знаменитостями в этих областях культуры. У меня также установились личные взаимоотношения с некоторыми лидерами эсеров, социалдемократов и кадетов, и я вновь начал культурно-просветительскую работу среди рабочих Путиловского и других заводов“.

После двухлетнего завоевательного похода по закромам и хранилищам достижений человеческой мысли и духа Сорокин осознает, что накопленных знаний для сдачи экзаме на на аттестат зрелости вполне достаточно, осталось только их слегка систематизировать. С этой целью в феврале 1909 года он уезжает в Великий Устюг. Остановившись у своей тетки Анны, которая держала с мужем Михаилом хлебную палатку на местном рынке, Питирим мог не заботиться о хлебе насущном и полностью сконцентрироваться на подготовке к предстоящим экзаменам. 4 июня 1909 года Питирим Сорокин получил на руки следующий документ:

„Дано сыну мещанина Питириму Александровичу Сорокину православного вероисповедания, родившемуся в Яренском уезде Вологодской губернии 23 января 1889 года, обучавшемуся в Хреновской церковно-учительской школе Костромской губернии в том, что он в мае и июне сего 1909 года подвергался испытанию зрелости в Велико-Устюгской мужской гимназии и оказал на сем испытании нижеследующие познания:

В Законе Божием — отличные (5)

Русском языке с Церковно-славянским и словесности — хорошие (4)

Философской пропедевтике — отличные (5)

Латинском языке — хорошие (4)

Законоведении — хорошие (4)

Математической географии — хорошие (4)

Физике — хорошие (4)

Истории — отличные (5)

Географии с природоведением — отличные (5)

Французском языке — отличные (5)“.

Это свидетельство открывало перед Сорокиным двери любых институтов и университетов Российской Империи.

Окрыленный успехом, он спешит обратно в Санкт-Петербург.