«Па-пу-ля»

Вокзал городка Салинос походил на небольшую забегаловку - ничего особенного. Впрочем, я взглянул на вокзал мельком, потому что уже отыскал взглядом свою дочь Иришу. Чертовски хороша… На семейном конкурсе красоты она занимает первое место, второе - жена Лена, третье - собачка Фленька, четвертое - я. Кроме внешних данных, учитывались такие качества, как доброта, отзывчивость, находчивость, способность постоять за себя и умение приготовить что-нибудь вкусненькое. Да, еще умение рассказывать анекдоты. Участие в конкурсе по двум последним параметрам песик Фленька не принимал, очки ему засчитывались исключительно из-за его внешности: черный носик, рыжие гляделки, обрамленные ресничками, и миниатюрные ушки - все это завернуто в пышный рыжий комок с хвостиком, на слабеньких лапках…

- Ну?! - проговорила Ириша с грубоватой нежностью, после первых объятий и поцелуев. - Рассказывай. По порядку. Как доехал, как мама? Есть ли новые анекдоты?

Я плюхнулся на кожаное сиденье роскошного БМВ последней модели, глянцевой черной ладьи, насквозь компьютеризированной, с цветной «самолетной» панелью…

- И ты во всем этом разбираешься? - поинтересовался я.

- Мне и не надо, - ответила Ириша. - По-моему, тут много чепухи. Но красиво. Особенно ночью, когда включишь музыку, можно с ума сойти от автомобиля… Кстати, как твой, шустрит?

Я кивнул. Еще бы не шустрить - новый автомобиль, подарок Ириши и племянника Ленечки: они узнали, что моя колымага совсем развалилась, и прислали денег на новую машину. Очень меня их забота растрогала. Я рассказывал об этом знакомым - одни радовались вместе со мной, другие скучнели: «А мой, сукин сын, и цента на лекарства не вышлет. Мало его лупили в детстве…»

Ириша лихо вырулила на шоссе, в направлении указателя «Монтерей». Машину она вела уверенно и грациозно, я был доволен, но вида не показывал, с робостью поглядывая на многоцветное освещение панели, благо уже смеркалось…

- Начну с анекдота, - произнес я. - На Брайтоне вывесили объявление: «Лечу от всех болезней!» Подходит эмигрант и бормочет: «Лети, лети. От всех не улетишь…» Теперь твоя очередь.

Ириша оценила мой анекдот и «выставила встречный»:

- Приходит читатель в библиотеку. «Скажите, - спрашивает он библиотекаря, - у вас есть литература о жизни самоубийц?» - «Есть, - отвечает библиотекарь. - На второй полке, справа». Читатель отошел, но вскоре вернулся с жалобой: дескать, полка пуста. «Так ведь не сдают!» - ответил библиотекарь…

Сумерки густели, фары встречных автомобилей на параллельном шоссе наливались светом. Упругий океанский ветерок влажно обдувал лицо. Голова полнилась блаженной ленью. Я представлял себе встречу в Салиносе более эмоциональной, а встретились, точно вчера расстались. Впрочем, мы не виделись всего лишь месяц - с тех пор, как собрались всей семьей в Нью-Йорке, по случаю моего приезда…

- Как дела, доченька? - Я прислушался к этому теплому слову, которое с годами звучит все более странновато.

- Обычно. - Ириша не сводила с дороги глаз. - Андрюша улетел в Бразилию, на конгресс. Я осталась - пока работы много. Но из-за чеченских событий наверняка поубавится - люди опасаются иметь дела с Россией…

Обменялись еще несколькими фразами, в основном о состоянии здоровья Лены. Мать была для Ириши не просто матерью, а ближайшей подругой. Чего не скажешь обо мне. В отрочестве дети, особенно девочки, не очень жалуют отцов, впрочем, возможно это был лишь мой незавидный опыт. Нередко раздражительность, которую я замечал в поведении дочери, граничила с враждебностью. По себе помню: насколько мне была близка мать, настолько отдален отец. Детская беззащитность больше нуждается в мягком материнском внимании, чем в отцовской сдержанности. Мой отец не был добытчиком, он всегда зарабатывал крохи, так что все материальные тяготы ложились на плечи мамы. По моей детской самонадеянности и глупости, это вызывало во мне чувство какого-то снисхождения к отцу и даже некоторого перед ним превосходства. Мне казалось, что жизнь гораздо проще, чем видится отцу, человеку щепетильному и болезненно честному.

Я же с детства тяготел ко всяким авантюрам. В другой, взрослой жизни мне всегда удавалось как-то «заработать». И своим трудом в геофизической экспедиции, и трудом на заводе, и «халтурой» - ремонтом приборов по «левым» договорам с геофизическими партиями, и главной моей страстью - литературой… Поэтому отношение к себе со стороны дочери я считал несправедливым. Я не видел в ней маленькой женщины, которой нужен пример совсем иной природы. Не рутинные отношения отца и ребенка, что она наблюдала во многих семьях, - ей, совершенно подсознательно, хотелось иметь «своего папу». Любовь, основанная на жалости, была не ее любовью: в этом наше с ней различие - ее любовь была строже, придирчивее, она хотела гордиться своей любовью. Ее любовь была следствием характера, в котором нежность и женственность перемежались с жесткостью, упрямством, порой вдруг с детским кокетством, граничащим с жеманством, непонятно вдруг возникающим, словно чертополох из-под асфальта…

Но шли годы, она взрослела, набиралась опыта. А потом, когда я не только морально поддержал решение дочери эмигрировать, но и всецело помогал ей в этом, исходя из того соображения, что взрослые, родные мне люди приняли решение и противление этому решению есть не что иное, как предательство, - тогда дочь ответила мне любовью в ее собственном понимании: она гордилась поведением своего отца. И я был счастлив…

Я доподлинно знал: долгие паузы, которые нередко прерывали наш разговор на вечернем фривее N 101 по пути в Монтерей, не признак недомолвок, а отдых близких душ - такое молчание выразительнее многих слов…

- Мама по телефону сказала мне, как ты угощал ее вполне съедобными блинчиками своего изготовления, - произнесла Ириша.

- Холостяцкая жизнь в Петербурге подкинула мне новую профессию, - ответил я. - Могу приготовить борщ, еще кое-что… Кстати, анекдот. Закоренелого холостяка уговаривают жениться: «Женись! Придет час - тебе и стакан воды некому будет подать!» Женился. Пришел его час. Лежит в окружении заплаканной жены и детей и думает: «А пить-то и не хочется!»

Мы въехали в Монтерей, в городок, столь ярко описанный Джоном Стейнбеком…

В квартире все выглядело, как прежде, лишь дерево в кадке посреди гостиной поднялось выше, под самый потолок. И не слышно было голосов мальчиков - Максима и Даника, сегодня они живут в «американской стране», у своей матери - судя по всему, женщины славной и разумной. А жаль, мне так нравилось общение с мальчуганами. В их комнате тоже все по-старому, не считая последних томов «Детской энциклопедии», привезенной Андреем из Петербурга, и фотографий, на которых мальчики запечатлены в горах зимнего штата Орегон с Иришей и Андреем.

Из глубины квартиры доносилось бряцание посуды, рокот воды, хлопки дверцы холодильника - Ириша сооружала ужин.

Балконная дверь была приоткрыта. Я постоял у проема, вдыхая свежий и резкий океанский воздух. Не впервые я в этом городке, и все равно каждый раз на душу нисходит покой и умиротворение…

Монтерей можно сравнить с Кисловодском, если поместить Кисловодск на берег тихоокеанского залива. Да в придачу подвести дикий грибной бор, который начинался почти у порога дома, в котором жили Ириша и Андрей. Грибы - классические грибы, на толстой ножке - привели бы в трепет любого питерского грибника, но тут живут американцы, которых грибы не волнуют: зачем ходить в лес, когда любые грибы можно купить в магазине!

Если спускаться вниз с холма, от дома моих ребят, по тишайшей улице Хофман, то вскоре можно будет выйти на Оушен-авеню, что подобно бордюру повторяет изгиб береговой линии. Мне нравилось гулять по этому Океанскому проспекту. Почему-то он всегда малолюден. Понятное дело, монтерейцы пресытились близостью океана, а мне… Часами я мог сидеть на старой изогнутой скамье и глядеть на лежбище морских котиков, чьи туши, с раскинутыми ластами, по-хозяйски покрывали скальные камни. Они были так близко, что я мог разглядеть их черные цыганские глаза и серебристые спицы усов у лакированного носа с глубокими дырочками ноздрей. Светлобокие крупные чайки парили вблизи берега. Улавливая потоки воздуха, чайки висели на распластанных крыльях, хищно склонив черную голову с длинным изогнутым клювом. Чайки не боялись котиков, они бродили у самого носа океанских зверюг. Помнится, одна чайка, рослая, похожая на цаплю, маршировала по спине валуна, боком поглядывая на меня. То ли ждала подношений, то ли опасалась подвоха. Я начал двигать плечами. Потом резко хлопнул ладонями. Чайка продолжала на меня зыркать. Затем направилась в сторону океана, то и дело оборачиваясь с видом: «Дурак ты, братец. И шутки твои дурацкие…»

Перпендикулярно Океанскому проспекту в залив уходил просторный мол. Вот где веселье… Магазинчики-бутики, кафе, рестораны, детские площадки, аттракционы, у причалов стоят многочисленные яхты - от мелкоты до огромных океанских яхт-дворцов… Параллельно молу тянется в даль залива другая достопримечательность - океанариум. Там в широченном обзорном окне - если повезет - можно увидеть «живьем» гигантских акул, тунцов, барракуд, морских черепах. Обзорное окно океанариума расположено у самой границы залива и открытого океана, на глубине…

Неподалеку от входа в океанариум, на Кеннери-роуд, в помещении бывшего консервного завода расположились торговые ряды, лавчонки, небольшие гостиницы, магазины сувениров…

Много чего можно порассказать о Монтерее, экс-столице Мексиканской Калифорнии, океанское побережье которого считается одним из живописнейших уголков мира. Но материковая часть по красоте не уступает океанской… Белый песчаный пляж Кармела уходит от океана в заповедные леса Дель-Монте, в которых, подобно оазисам, разбросаны небольшие поселения. Особенно уютен городок богемы Биг-Сер, куда можно попасть по гигантскому мосту длиной более двухсот метров, который нависает над фантастическим каньоном Биксби…

К сожалению, мне не довелось побывать в Монтерее осенью, когда там проводится Всемирный джаз-фестиваль, чести играть на котором добиваются лучшие оркестры мира. Джаз увлекал меня со школьной скамьи. Во времена моего детства считалось особым шиком выставлять себя знатоком джаза, а музыканты, которые «лабали» в оркестре бакинского порта или в Клубе железнодорожников, считались такой же достопримечательностью города, как памятник революционеру С. М. Кирову на вершине холма городского парка. Весьма прикольно было на большой переменке между уроками придерживать одной рукой пуговицу школьного приятеля, - чтобы не убежал, - а вытянутым пальцем второй руки отсчитывать перед носом дружка такт популярной мелодии из кинофильма «Джордж из Динги-джаза». При этом следовало закатывать глаза, демонстрируя экстаз и понимание тонкостей гармонии…

В Нью-Йорке я нередко заглядывал в популярный джаз-клуб «Блюнот», в том районе Гринич-виллиджа, где было особенно тесно от геев и лесбиянок. Подъезд под огромным голубым флагом скрывал двухэтажное помещение. Любители джазового кайфа плотно сидели за столиками, угощались и слушали музыку, которую, сменяя друг друга, «лабали» на небольшой эстраде участники джаз-сейшена. На втором этаже размещался магазин. Открытки, кассеты, ноты, фотографии знаменитых «лабухов», личные вещи звезд биг-бенда… Однажды, перелистывая старый журнал, я увидел фотографию коллектива Эдди Рознера, знаменитого трубача-джазмена, выходца из польских эмигрантов, сбежавших от Гитлера в Советский Союз, - в те кровавые годы в Америку попасть было невозможно. Крайним справа стоял саксофонист Пирик Рустамбеков - идол «сдвинутых» на джазе бакинских мальчишек. Пирик и впрямь был талантливый музыкант, в те времена он уже играл приличный би-боб. Кончил Рустамбеков печально: покинув коллектив Рознера, он играл на разных площадках города, приманивая туда множество своих поклонников, пока в газете не появилась статья, где автор обвинял Пирика в увлечении «неким» Гленном Миллером, американской джазовой контрой, разлагающим сознание советской молодежи. Статья попалась на глаза вождю коммунистов Азербайджана Мир-Джафару Багирову. Рустамбекова арестовали, обвинили в валютных махинациях и упрятали в тюрьму, где он и умер.

Поужинав, я перебрался в кабинет, прихватив бокал с холодным соком манго. Кабинет был «обтянут» книгами, как обоями, - под самую завязку. Казалось, что даже окно прорублено в книжной толще. Классическая русская и мировая литература. Книги по оккультным наукам, буддизму. Корешки каких-то монографий на английском языке. Много книг в жанре «фэнтэзи» - этот гибрид фантастики и приземленного бытового романа стал популярен в последнее время… Но больше всего здесь было словарей: русско-английские и обратно, биологические, физические, медицинские, политические, географические, словари по бизнесу и маркетингу, по экономике и философии…

Я взял «на пробу» ближайший том технического словаря. Многие страницы были помечены непонятными знаками - словарь работал… Переводчик-синхронист мне видится неким промежуточным эфиром, который принимает электромагнитные волны звуковых частот и отсылает их дальше, сохраняя всю интонационную и смысловую структуру. Но профессионал высшего класса, кроме механического перевода, придает этим волнам цвет, запах - все то, что сухую информацию превращает из формы общения между людьми в форму человеческого общения, не изменив при этом «ни буквы, ни духа», а это уже искусство, для этого нужен талант, а талант - явление штучное…

- У Андрея такой обширный материал, столько историй, - произнес я навстречу Ирише, вошедшей в кабинет с чашкой кофе. - Книгу об этом бы написать.

- Еще напишет. Сейчас он занят учебником для синхронистов. - Ириша устроилась в кресле с ногами, по старой привычке укутав плечи пуховым платком. - Будем разговаривать?

- Будем спать, - ответил я. - Еще наговоримся, я устал. А ты, как и всегда, полночи просидишь за компьютером?

- С удовольствием бы отправилась спать. Только Бог так далеко развел наши страны… Сейчас собираюсь звонить в Москву, надо отправить двоих переводчиков на работу. Одного - в Тюмень, там намечены переговоры по нефти, а второго - в Мадрид, пришел контракт на перевод по банковскому делу. И с почтой надо разобраться. У меня даже в ООН было меньше работы…

Долгое время Ириша работала в Организации Объединенных Наций помощником менеджера по административным вопросам. Чем я однажды воспользовался: прошел с ней в здание ООН в будний, неэкскурсионный день, поглазеть. И раз пять был остановлен сотрудниками службы безопасности - видно, их что-то настораживало в моей внешности. Глядя на меня, секьюрити переводил взор на какую-то фотографию, что была приклеена к планшету. Мне это надоело, и я выбрался на волю - ну их к бесу, еще арестуют, видно, я кого-то им напоминал… Другой раз Иришиным положением воспользовалась жена Лена - в первые годы ее эмиграции. Ириша тогда работала в авиакомпании «TWA» в бюро предварительной продажи билетов. По контракту она имела право доставить удовольствие своим родителям - показать любую страну мира, куда летают самолеты компании. Так Лена повидала Англию, Пуэрто-Рико, Гавайи. Такая вот авиакомпания! Жаль, что мне не повезло. К моему приезду Ириша перешла на работу в крупнейшую американскую компанию «Продейшен-компани», занимающуюся стаками - ценными бумагами - и имеющую офис в огромном билдинге на Уолл-стрит…

- Иди спать, па-пу-ля, у тебя глаза слипаются. - Ириша отхлебнула кофе. - Тебе постелено наверху, у мальчиков в комнате, в «маленькой России».

Я поставил на столик бокал с соком манго.

- Хотел тебя спросить: как Эль-Ниньо, не очень раздухарился в Монтерее?

- Очень, - ответила Ирина. - Ночью было жутковато, хотя главный ветер Монтерей обошел - как-никак залив, а не открытый океан. Но все равно. Во многих домах подвалы залило, кое-где подмыло фундаменты. Автомобили от ветра переворачивались на фривее, что уж говорить о поваленных деревьях и столбах… Залив был страшен. Горизонт казался рваным, вместо воды - сплошная белая пена. Волны шли стеной, правда, полуостров их немного гасил, но все равно. Ты пойди завтра, посмотри на следы разбойника. Если, конечно, не будет дождя, а то завтра дождь обещали.

- Сезон дождей?

- Сезон дождей… Возьми зонтик: тебя, папуля, дождем не удивишь.

- Не удивишь, - согласился я через плечо, поднимаясь на второй этаж.

В ту ночь я долго не мог уснуть. Уличный фонарь проецировал на потолке плывущие ветви деревьев и еще чтото перекрученное, с рожками на конце, напоминающее чертенка…

«Па-пу-ля»… Никто на свете, кроме Ириши, не называл меня так. Ей, взрослой женщине, самостоятельной, деловой, нравилось дурачиться, казаться ребенком, и мы с женой охотно играли в эту игру, особенно жена. Меня иногда раздражал этот лепет. Возможно, я просто отвык - слишком давно жизнь нас разлучила. Признаться, и я, поживший на свете мужчина, нередко ловил себя на том, что не прочь подурачиться. А иногда, в тиши опустевшей петербургской квартиры, я в голос звал из тишины своих давно ушедших родителей. Со стороны это сошло бы за шизофренический бред… Вот и она: «па-пу-ля». В сущности, я для нее тоже «полуушедший», раз уж мы живем на разных континентах… Пусть подольше произносит «папуля», пусть чувствует себя ребенком так долго, как распорядится судьба. Жизнь такая хрупкая штука.

Недавно телекомпании Америки сообщили, что шестилетний черный мальчик из штата Мичиган убил белую шестилетнюю девочку Кейлу Ролланд - застрелил из пистолета, который стащил у любовника матери-наркоманки (отец мальчика сидел в тюрьме). После злодеяния сопливый преступник побежал в школьный туалет и бросил пистолет в унитаз. Подобно взрослым из виденных им кинофильмов, он постарался избавиться от вещественной улики. Стало быть, сознавал содеянное… Один из респондентов тележурналиста, проводившего уличный опрос граждан, ответил, что он не очень удивится, если в Америке новорожденные начнут стрелять в акушерок прямо из материнского лона во время родов.

Что же, тогда впору и расовые разборки устраивать прямо в чреве матери. Так, одна женщина, назову ее Роз, что жила на Лонг-Айленде, умудрилась родить двойняшек-мальчиков: белого и черного. История потрясла мир… Этой самой Роз в гинекологической клинике привили на сохранение вместо одного эмбриона - два, из тех, что до поры держали в пробирках. Один ее собственный, от собственного мужа, второй - от незнакомой им пары по фамилии Роджер, которых судьба также занесла в эту клинику. Как произошел такой вселенский конфуз?! То ли врач был «выпимши», то ли он запамятовал, что одним эмбрионом он уже «заправил» Роз?! Но по истечении срока Роз произвела на свет двух разноцветных малышей. По анализам ДНК определили, что черный малыш принадлежит Роджерам. И Роджеры затребовали своего младенца, не желая, чтобы его воспитывала белая женщина. Состоялся суд, и Роз со слезами вернула выношенное ею дитя…

Об этой удивительной истории в свое время много говорили и писали, но напомнил мне о ней Ефим Данилевский, старик из Бобруйска. Мы сидели днем на борт-воке - бульваре на дощатом подиуме, что тянулся вдоль океана, на Брайтоне. Старик смотрел на ласковый весенний океан мокрыми маленькими глазками без ресниц и, сдвинув на затылок кепчонку, перебирал на темечке остатки седых волос сухой смуглой кистью, похожей на лапку птицы. Он долго шамкал, присвистывал, прядал большими, остроконечными «мефистофелевскими» ушами, поросшими мхом, прежде чем начать фразу. Однако начав говорить, его мог заставить умолкнуть только грохот выстрела…

- Поверьте мне, - проделав весь подготовительный цикл, начал Ефим Данилевский, - история с дамой, что родила негра и белого, могла случиться только в Америке, поверьте мне. Ни в каком Бобруйске, ни даже в Киеве, это случиться не могло, хотя там много халатностей.

- Там нет негров, - вставил я.

- Негры уже есть везде, - возразил старик Данилевский. - Дело не в них. Просто в Америке не видят человека. Смотрят и не видят. Кругом техника, машины, кампитеры… Страна, где врач выслушивает больного через пальто. Вы где-нибудь видели такое? Я - нет! Пришел в доктору, хотел раздеться, он мне говорит: не надо. И начал слушать меня через пальто. Раз-два-три - все! Ровно три секунды. А поговорить?! Что вы смеетесь? Ему весело! Хм! Они все куда-то торопятся. Конечно, если бы я был богач, я выложил бы кэш, и доктор крутился бы передо мной, как в цирке-шапито. А так? Кто я? Что я? Пенсионер из Бруклина. - Ефим Данилевский перевел дух и шевельнул ушами, собираясь поведать самое сокровенное. - А… Все бы ничего, если бы они не говорили так по-английски. Конечно, я знал, что здесь говорят по-английски, но не в такой же степени! Люди их не понимают… Он смеется! Послушайте, если вам так смешно, так вы должны мне заплатить, как за комедию Утесова «Веселые ребята»…

Старик Данилевский умолк. Старик Данилевский не знал, что перефразировал немецкого поэта Гейне, - правда, поэт высказал эту мысль, имея в виду французов.

Напрасно я к ночи помянул старика из Бобруйска - развеселюсь и вовсе не усну…

Я принялся подсчитывать сигналы ревуна, чей низкий тягучий голос доносился из дали океана, - он напоминал кораблям о бдительности. Ночью этот звук казался одиноким и романтичным, точно из повести Александра Грина. Так ведь и места эти под стать его повестям - сколько лет здесь реял пиратский флаг с легкой руки «королевского флибустьера» сэра Фрэнсиса Дрейка…

И вновь внимание скользнуло в сторону, я представил, как завтра, с утра, отправлюсь вниз, по тихой улочке к океану, поброжу по бутикам и непременно куплю какой-нибудь сувенир - гигантскую раковину, из чрева которой слышен гул океана. Или оловянную фигурку пирата с кривой саблей, в широкополой шляпе и с черной повязкой на одном глазу. Отыщу знакомую изогнутую скамью, если ее не унес в пучину буян Эль-Ниньо или другой какой ураган… Поздороваюсь с океаном, скажу, что жив пока, что вернулся, выполнил обещание, данное год назад, когда бросал в воду серебристый квотер. Расскажу, что видел, кого встретил. Расскажу о старике с остроконечными «мефистофельскими» ушами, который в поисках спокойной старости добрался до этих берегов, но так и не нашел покоя. Расскажу, что более всего озадачило его на Колумбовой земле… Да, удивительная страна Америка, здесь даже нищие говорят по-английски.

Март 2000 года. Нью-Джерси - Санкт-Петербург - Нью-Джерси

Примечания

1

Оплата труда официантов - чаевые, или, как их называют в Америке, «типы». Типы «узаконены» не юридически, а, скорее, морально, так как считаются признаком хорошего тона и входят в регламент посещения кафе и ресторанов (прим. авт.).

2

Религиозный обряд посвящения в иудаизм (идиш).

3

Голивудленд - «Падубовая роща». Падуб - вечнозеленое южное дерево и к привычному дубу отношения не имеет. Фирма, вероятно, возводила дома на основе падуба (прим. автора).

4

Девочка (армянс.)

5

Гигиенический кувшин с водой (азерб.)