11.

Обо что вытирают рот зайцы?

Дни бежали своим чередом, наступил ноябрь. На праздновании моего дня рождения Брыся собрала рекордное количество угощений и игрушек. Заметно подобрев к концу праздника, она позволяла погладить себя даже тем, кто входил во вторую категорию. Гости аплодировали.

Надо заметить, что, благодаря моим настойчивым и подробным объяснениям некоторые наши друзья всерьез увлеклись Брысиной социализацией, и каждый успешный результат теперь приравнивался к наиважнейшим семейным событиям.

Если раньше Брыся лаяла на людей и собак, чтобы их напугать, то теперь, осмелев, она сменила регистр и просто оповещала всех о своем присутствии. Лаяла она подолгу, самозабвенно, причем, в самых неожиданных местах — в гостях, в магазине, на улице. Да и к нам в дом теперь никто не мог войти бесшумно. Сдерживалась она только в ресторанах: это было обязательное условие ее присутствия.

И тогда я решила навести порядок. Случай представился довольно скоро: друзья пригласили нас на обед. Я объявила Брысе, что в гостях лаять запрещено, иначе она туда не пойдет.

— Но это же правила для ри-ста-рана, а сейчас мы идем в гости! — заупрямилась Брыся. — Можно, я все-таки полаю? Ну, хотя бы раза три!

— Нет, Брыся, — сказала я и погладила ее по голове, — лаять категорически нельзя.

— Но почему? Так нечестно! — возмутилась она. — Ты же говорила, что это правила для ри-ста-рана, а про гости ничего не говорила!

— Потому что правила твоего поведения устанавливаю я, — ответила я строго, — и они, увы, не обсуждаются.

— Да?! Значит, я больше никогда не смогу лаять? — расстроилась Брыся.

— Почему никогда? — удивилась я. — Кто тебе это сказал?

— Ты! Ты сказала! — она чуть не плакала. — Ты же все время говоришь, что лаять нельзя! Ни дома! Ни в ри-ста-ране! Ни в гостях! Где же тогда я могу лаять?

— Ясно! — кивнула я и распахнула дверь в сад. — Вот с этого и надо было начинать! Если очень надо, можешь лаять в саду. Иди вон и лай, сколько влезет.

Недоверчиво покосившись на меня, Брыся вышла и залаяла, что было силы. Лаяла она долго, самозабвенно, с помощью заливистых рулад выражая какие-то совершенно непонятные мне чувства. Потом все смолкло, и она вернулась в дом.

— Ну как? — спросила я.

— Ох, хорошо! — довольно сказала она и плюхнулась на диван. — Ты себе не представляешь, как важно знать, что есть место, где можно вволю полаять! И что тебе за это ничего не будет! И никто не запретит!

— Ну почему же не представляю… — вздохнула я.

— Да? Представляешь? — удивилась Брыся. — Значит, у тебя тоже есть такое место? То-то я никогда не видела, чтобы ты дома лаяла.

— Брыся, — грустно сказала я, — такое место должно быть у каждого живого существа. Но могу тебя заверить, что я это тоже делаю в одиночку.

— А как ты лаешь? Покажи!

— Думаю, тебе не надо этого видеть: у меня получается совсем не так весело, как у тебя.

— А хочешь, я научу тебя лаять весело? Смотри, как просто! — и она весьма убедительно гавкнула.

— Просто! — согласилась я. — У тебя, действительно, очень хорошо получается. Но я потом научусь, ладно? А пока пойдем-ка лучше в лес, ты там, кстати, тоже можешь полаять. А в гостях ты лаять не будешь.

В ответ она закрутила хвостом, как пропеллером:

— А в лесу я смогу лаять только просто так, или на всех, кого встречу?

— В лесу можно лаять только на зайцев, Брыся. Больше ни на кого лаять нельзя. А то тебя неправильно поймут.

— А кто такие эти зайцы? — спросила она, смешно наклонив голову на бок. — Я их никогда не видела! Как же я пойму, что на них можно лаять, если не знаю, кто это?

— Зайцы — это такие маленькие дикие собаки, у которых уши длинные, как у тебя, но они не висят, а стоят торчком, — объяснила я и показала, на что похожи заячьи уши. — Они очень быстро бегают, как ты. И всех боятся, как ты.

— Как интересно… — протянула Брыся. — А они тоже умеют лаять?

— Конечно, умеют, но они никогда не лают, потому что хорошо воспитаны. Их мамы прилагают много усилий, чтобы зайцы не лаяли на друзей и знакомых. У зайцев вообще хорошие манеры.

— Что такое хорошие манеры?

— Это, Брыся, самое большое достижение в воспитании животных. И некоторых людей, — как можно серьезнее ответила я.

— Да? — забеспокоилась Брыся. — А у меня они есть?

— Давай я перечислю, — улыбнулась я, — а ты сама реши. Хорошие манеры, это, например, не писать дома, а проситься на улицу. Съедать свою миску до конца, а не раскладывать еду по полу, выбирая самое вкусное. После еды вытирать рот салфеткой, а не об ковер… Ну как?

Брыся потупилась:

— Пока никак.

— Продолжаем!

Для большей убедительности я даже начала загибать пальцы:

— Входя утром в комнату, вежливо говорить «Доброе утро», а не падать всем телом на лицо спящего человека. Ложась спать, не стонать, как ветер в дымоходе, а сразу засыпать и спать до утра. Сидеть в машине на своем месте, а не висеть всем телом на руке, переключающей передачи. Не лаять дома и в ресторане, а только в специально отведенных для этого местах. Все это — хорошие манеры.

— А зайцы? — спросила Брыся, обиженно поджав губу. — Ты уверена, что зайцы все это умеют делать?

— Я точно знаю, что зайцы никогда не писают у себя дома и не лают в ресторанах, — уверенно ответила я.

— А рот? — продолжала Брыся. — Рот они обо что вытирают?

— Не знаю, — честно призналась я.

— Вот! — торжествующе закричала Брыся. — Может, они вытираются совсем даже и не салфетками? Давай найдем зайца и спросим! Мы же все равно в лес идем?

— Тут, Брыся, ты должна будешь выбирать: либо лаять на зайца, либо спрашивать его про рот! — ответила я. — Одновременно не получится.

— Да?… — разочарованно спросила она. — Тогда я лучше спрошу. Мне про рот интереснее. А лаять я могу и на следующего зайца, как только про рот узнаю.

— Ладно, — сказала я, достав с полки поводок, — тогда пошли? А то скоро обед, и наши друзья начнут без нас.

— Как это без нас? — возмутилась Брыся. — Тогда побежали скорее в лес, зайца искать! А то все-таки очень хочется узнать, обо что он вытирает рот!..

С того самого дня, стоило мне завести речь о каком-нибудь правиле поведения, Брыся сразу уточняла, соблюдают ли его зайцы. Если я не могла ответить однозначно, Брыся выкладывала последний козырь: «Если зайцы этого не делают, то и я не буду».

Так, загнав меня в угол с помощью моей же логики, она продолжала раскладывать еду по полу, ведь у зайцев мисок нет. Рот она продолжала вытирать о наш красный нарядный ковер, и он вскоре стал похож именно на то, чем, собственно, и был: на ковер, о который вытирает рот собака. Оставалось надеяться на чудо, которое, к счастью, не замедлило произойти.

Однажды воскресным утром я читала, устроившись на диване перед камином, а Брыся носилась по дому в поисках ею же спрятанных игрушек. Я следила за ней, слушая, как она копается под этажеркой в прихожей.

Вдруг раздался ее вопль:

— Мама! Скорее! В гараже кто-то плачет!

— Брыся, — терпеливо ответила я, не отрываясь от страницы, — не выдумывай! В гараже никого нет, только мотоциклы!

— Ничего я не выдумываю! Иди, послушай, если не веришь!

— Ты ничего не перепутала? Может, это у соседей?

— Ничего я не путаю! — возмущалась она. — Точно тебе говорю, в нашем гараже кто-то плачет. Пойдем скорее, посмотрим!

Мы пошли в гараж. Брыся была права: до меня отчетливо донесся писк какого-то несчастного существа. Оно плакало совершенно безутешно.

Брыся торжествующе посмотрела на меня:

— Он вон там, под этажеркой! Слышишь?

— Слышу, слышу! — кивнула я. — Это, наверное, мышь. Давай ее искать…

Я начала снимать с беспорядочно заставленной этажерки ящики с инструментами и всякие коробки, пока, наконец, не добралась до самой нижней полки, на которой толпились собственноручно закатанные мной прошлым летом банки с вареньем.

— Вижу! — вдруг заорала Брыся. — Вон она! Мышь!

И правда, это была мышь. Она безнадежно прилипла к вишневому варенью, протекшему из лопнувшей банки на серебристый подносик, стоявший на полу. Варенье успело основательно загустеть, и обездвиженная мышь жалобно стонала, лежа на боку. Судя по ее причитаниям, она оплакивала свой последний день. Красивая смерть, подумала я, умереть в луже варенья на старинном подносе…

— Что делать будем? — спросила я. — Мыши, конечно, существа вредные, но оставлять мучиться любое животное — бесчеловечно, а убивать — рука не поднимется. По крайней мере, у меня.

— И у меня! — закивала Брыся. — Давай ее спасем!

— Давай.

Взяв подносик со стенающей мышью и пустую банку из-под польских огурцов, мы пошли в ванную. Я включила душ и начала щедро поливать ей спину теплой водой. Мышь, закатив в ужасе глаза, замолчала. Алое варенье стекало по белоснежным стенкам ванны, чем-то напоминая сюрреалистическое закатное зарево на полотнах Дали. Через пару минут водных процедур страдалица отлипла и упала на дно ванны. Я подставила банку и газетой загнала ее туда.

— Дай посмотреть! — требовала Брыся, прыгая вокруг меня. — Ой! Какая хорошенькая! А можно я ее себе оставлю?

— Даже не думай! — строго ответила я и накрыла банку полотенцем. — Пойдем, выпустим ее в сад! Мы спасли ее от верной смерти!

Мы вышли на террасу. За последние три дня сильно похолодало, и изо рта уже шел пар. Я открыла банку.

— Мама! — вдруг озабоченно сказала Брыся. — А мышь-то — мокрая! Она же простудится!

Я посмотрела на мышь. Та чихнула.

— Вот! Она уже чихает! — Брыся взволнованно запрыгала вокруг меня. — Не выпускай ее, ма-а-ама! Пусть она сначала высохнет! Давай ее у камина подсушим! А то она совсем умрет…

Брыся изобразила вселенскую скорбь, крайнее послушание и полное отсутствие дурных, с моей точки зрения, намерений.

— Ладно, — сказала я специальным педагогическим голосом. — Я сейчас поставлю банку возле камина, но, если ты ее случайно перевернешь и мышь сбежит, пеняй на себя.

— Не сбежит, мама! — моментально оживившись, страстно закивала Брыся. — Я даже близко не подойду! Я глазами только!..

— Вот-вот, только глазами, — пригрозила я пальцем для пущей убедительности.

Она радостно поскакала к двери:

— Уля-ля! А у нас есть мышь! Оп-оп! Мы ее сейчас будем сушить! Оп-оп! А мы ее спасли! Уля-ля!..

Мы поставили банку перед камином. Мокрая мышь в ужасе смотрела на пляшущее за решеткой пламя, думая, видимо, что пытка вареньем была гораздо приятнее. Брыся легла на ковер и стала наблюдать. Я вернулась к чтению.

— Мама, — ровно через минуту сказала Брыся, — как ты думаешь, может, дать ей поесть?

— Брыся, — терпеливо ответила я, — я понимаю, что тебе очень хочется повозиться с этой мышью, но я тебя предупредила, что она проведет в нашем доме ровно столько времени, сколько ей потребуется, чтобы обсохнуть. На большее рассчитывать не стоит. Ни тебе, ни ей.

— Так-то оно так, но уж больно она худая!

— Никакая она не худая! — сказала я, критически осмотрев мышь. — Она, скорее, спортивная.

— А может, дать ей сыру? Смотри, у нее даже щеки ввалились!

— Брыся! Я читаю серьезную книгу, а ты мне мешаешь. — сказала я как можно строже.

— Ну, мам-а-а! — загнусавила Брыся самым противным голосом, на который была способна. — Я хочу посмотреть, как она е-е-ест! Давай дадим ей сы-ыра-а! Может, она рот вытирать умеет? А то мы зайца так и не нашли, чтобы спросить про ро-от! А тут — хоть посмотрим!

Она так смешно ныла, что я сдалась:

— Ладно, дадим ей сыра…

Я сходила на кухню, отрезала кусок сыра, кинула маленький кусочек в банку, а остальное отдала Брысе. Та опять легла на ковер наблюдать, а я вернулась к чтению.

— Мама, смотри, она его ручками держит… М-а-ама! Ты совсем не смотришь!

— Смотрю, смотрю! — кивнула я, пытаясь вникнуть в смысл того, что только что прочитала. — Все грызуны так делают — и крысы, и белки, и хомяки, и зайцы…

— Ой, смотри! — вдруг радостно завизжала Брыся и запрыгала вокруг банки. — Смотри-и-и! Она рот вытирает! Ручками!

Я оторвалась от книги, понимая, что Брыся все равно не даст мне дочитать самую интересную главу.

— Ручками! — продолжала восхищаться Брыся. — А я ведь так и чувствовала, что мне мышь для чего-нибудь да понадобится! Я теперь тоже буду рот о лапы вытирать! Видишь, как правильно я сделала, что уговорила тебя оставить ее сушиться?

— Ты хочешь сказать, что больше не будешь вытирать рот о ковер? — спросила я, все еще не веря своему счастью.

— Ага! — закивала Брыся. — Я теперь знаю, как зайцы делают!

— Отлично! — обрадовалась я неожиданной возможности наконец-то привести в порядок ковер. — Кстати, а мышь-то высохла! Надо ее в сад отнести, а то она у нас уж больно засиделась!

— Ничего не засиделась! — возмутилась Брыся. — Смотри, у нее подмышки еще мокрые!

— Брыся! — рассмеялась я. — Не выдумывай!

— А может… — тут же заныла Брыся.

— Никаких «может», — твердо ответила я. — Выпускаем!

Мы взяли банку с мышью и вышли в сад. Из леса тянуло промозглой сыростью. Брыся поежилась и посмотрела на меня.

— Ей, наверное, холодно будет ночью… А домой ее взять ты все равно не разрешишь. Я тут подумала… а можно, я ей мое одеяльце отдам?

Я потрепала ее по ушам и подумала, как мало люди понимают в психологии собак. Мы почему-то считаем, что они так сильно любят нас за то, что мы им все время что-то даем — еду, дом, ласку… На самом деле, собаки похожи на людей и ведомы по жизни тем же парадоксом: мы больше любим тех, о ком заботимся мы, чем тех, кто заботится о нас. Но люди упорно продолжают приравнивать безусловную собачью верность к условному рефлексу Павлова, тем самым, видимо, навсегда избавляя себя от чувства вины.