Глава четырнадцатая

— Знаешь, ты кто?..

… — спросил Вовка, не находя слов для возмущения. — Ты… Ты… Ты — симулянт!

— Аф! — с готовностью согласился Георгин.

«Хоть горшком назови, только в печь не ставь!» — было написано на его светящейся преданностью и нахальством морде.

— Ты — ворюга! Дурак! — кипел Вовка. — Ты же ничего-ничегошеньки не умеешь! И не желаешь учиться!

— Bay! — ответил боберман, что означало: «Все это так! Действительно, учиться не желаю ни за что!»

— Это же надо! — возмущался Вовка. — Это же надо додуматься! Припадок изобразить! Есть вещи, которые можно объяснить: холодильник разорил с голоду. Ладно! В дряни какой-то извалялся — ничего! Резус говорит, что у вас, собак, так принято… Между прочим, другие собаки в падаль не лезут! Ну, да и это ничего! Бабулю на стол загнал — она тебя ударить хотела. Допустим — самозащита! Хотя вообще-то мог бы сообразить: это же пожилой человек! Разве можно? Да другой бы хозяин тебя бы убил — и все! И в яму закопал, и надпись написал! Вот!

Боберман по-коровьи вздохнул и грустно опустил глаза.

— Но я этого не сделал! Я даже не выгнал тебя!

— Уй! — преданно взвизгнул стюдебеккер и пополз к Вовкиным ногам на брюхе. «Мог бы, хозяин! Мог бы! — говорил его готовый оторваться хвост. — Но ты этого не сделал! Потому что ты хороший. Ты замечательный! И я тебя люблю!»

— Но последний твой поступок переходит всякие границы! — вещал Вовка. — Ты же тупой, как сибирский валенок! Ты же ничегошеньки не знаешь и не умеешь! С тобой стыдно в люди показаться! И при этом ты не желаешь учиться! У тебя на учебу сил нет, а болезни всякие изображать — силы есть!

И в этот момент Вовка осекся. Ему показалось, что он уже где-то слышал эти слова. Что он их сейчас не выдумал, а просто повторил… Машинально Вовка продолжал ругать Георгина.

— Когда ты удрал — я тебя простил! Когда ты навел полную парадную шпаны, которая загадила все на свете, я терпел. Но твой последний поступок переходит всякие границы терпения…

И вдруг он вспомнил! Именно эти слова — буква в букву — говорил ему отец!

Вовка даже замолчал от неожиданности. Боберман елозил на пузе около его ног, глядя на хозяина, как на икону.

— Не может быть! — сказал Вовка и даже потряс для верности головой. — Но все было именно так! Он повторял слова отца. Еще бы ему их не запомнить, если отец не раз и не два именно этими словами пытался разбудить в нем совесть.

Вовка оторопело захлопал глазами и глянул на бобермана, словно увидел его в первый раз.

Здоровенный наглый и придурковатый ублюдок преданно заглядывал ему в глаза.

— Надо же было именно тебя купить! — пролепетал Вовка.

И тут же вспомнил слова Резуса: «Какая у тебя собака — такой и ты сам! Тут полное совпадение характеров».

— Неужели я такой? — прошептал Вовка.

Чем пристальнее он вглядывался в стюдебеккера, чем подробнее перебирал черты своего характера, припоминал свои поступки, тем все более убеждался: да! Именно такой!

Начнем с малого: домой он приводил толпы приятелей, таких, которые сильно напоминали компанию бобермана. Он никогда не думал, что у родителей могут быть свои дела, свои заботы, а всегда требовал внимания к себе, к своим нуждам, к своим блажным требованиям!

Захотел — так вынь да положь! Взять хотя бы стюдебеккера. Ну, а что касается симуляции…

Вовка только вздохнул. От всех этих сравнений его пот прошиб. Молча он поднялся. Молча взял поводок и поплелся домой. Новые и новые общие с боберманом качества припоминались ему по дороге. И от этого, может быть, впервые в жизни, Вовка посмотрел на себя и на свою жизнь со стороны. Невеселая получилась картинка!

Сами собой из Вовкиных глаз выкатились слезы. Не обращая на них внимания, Вовка шагал и шагал. Слезы катились по щекам, капали с носа.

Георгин, поскуливая, забегал вперед и, подпрыгивая, норовил их слизнуть с лица хозяина.

«И никакой я не Штирлиц! — думал Вовка. — А симулянт, лодырь и тупица!»