Глава двенадцатая

И не зря!..

…Еще в парадной на него неистово пахнуло псиной. Стараясь не вступить в лужи, налитые по всей лестнице, Вовка добрался до своей площадки и обмер.

Перед дверью его родной квартиры лежали разномастные дворняги, пропыленные, как старые швабры, болонки, облезлый спаниель и жуткий висломордый боксер… Все эти экспонаты собачьей выставки с почтительным вниманием слушали, как за дверью на все лады завывает Георгин.

Стюдебеккер выл вдохновенно. И слушатели ловили каждый звук, каждый забористый переход. Иногда особенно взволнованная пением шавка начинала подвывать, а остальные сочувственно вздыхали и нервно болтали разнокалиберными хвостами. В перерывах между музыкальными номерами они драли зубами и когтями клеенку дверной обивки и задирали ноги на косяки.

Бочком-бочком протиснулся Вовка мимо собачьего концертного зала и, едва попадая ключом в замочную скважину, проник в свою квартиру.

Тут на него бурей налетел Георгин, чуть не повалил от радости, чуть не задушил в объятьях. С трудом окоротил Вовка взбесившегося от любви к хозяину пса и услышал тоненькие причитания.

Он вбежал в кухню и обмер.

Холодильник, как и накануне вечером, был раскрыт настежь и совершенно выпотрошен. А на кухонном столе стояла табуретка и на ней со шваброй в руках сидела и причитала бабуля…

— Да что ж ета делается! — стенала она, раскачиваясь из стороны в сторону. — Да что ж эта за жизнь пошла! Да откудова такие собаки образовались? Аспиды!

— Ну, Герой! — озлился Вовка. Георгин преданно топтался рядом.

— Уеду! — возглашала бабуля, слезая с пьедестала. — Как бог свят, уеду. У меня и другие дочери имеются! К Веры поеду, у Вере Стасик собакам хвосты не крутить, он рябенок тихай, у него — рыбки.

— Рыбки тоже всякие бывают! — сказал Вовка, который не любил своего двоюродного брата, хотя никогда его не видел. Просто этого неведомого Стасика все время ставили Вовке в пример.

— Уж каки бы ни были, а в горло кидаться не будут… Ведь это ужасти какие! Только я, мил мои, в холодильник, энтот аспид — шасть! — как конь меня стоптал и туды! Я его шваброй — за таковое следоват, — а ен ощерился! Чистая тигра… Так рыкнул, что я как птица на возвышение-то вознеслась! Уеду! Ноги моей в этим собачнике не будет!

— Рыбки тоже… — сказал Вовка. — Не обрадуешься…

— Чегой-то? — подозрительно посмотрела на внука бабуля. — Рыбки, оне в аквариуме, от их вреда не будет.

— Ну да! — сказал Вовка. — Вот к примеру, пираньи… Они за минуту быка на фарш разделывают. Станешь такую в аквариуме кормить, а она — цап за руку — и отхватит по локоть!

Вовка постоянно с бабулей ругался, но ему совсем не хотелось, чтобы бабуля уезжала. Бабуля была непробиваемым заслоном против отцовского гнева, а кроме того, вместе с ней уехали бы пирожки, оладьи и булочки, до которых Вовка был великий охотник.

— А я пиратов-то твоих кормить не стану! — сказала бабуля. — Пущай их хозяева кормят. Не станут же они на хозяев бросаться!

— Да они с голодухи по комнате бегать начнут! — делая большие глаза, сказал Вовка.

— Свят-свят-свят… Да нешто рыбы без воды могут?

— А как же! И летающие рыбы бывают, и ползающие. Хочешь, сейчас на картинке покажу?

— Вот до чего дожились! — горестно вздохнула бабка. — Не надо мне твоих картинок… Я к Марее поеду. У Марее Сашенька марки копит.

Хотел было Вовка поведать простодушной бабуле про ценность марок. Хотел сымпровизировать историю с гангстерами и ограблениями, но поглядел на бабулин беленький платочек, на фартук, на коричневые руки… и не стал.

— Бабуленька! — сказал он, шмыгнув носом. — Как же я тут без тебя? Не уезжай!

Бабка промокнула глаза концом фартука.

— А придурка мы этого обучим! Я его завтра же в школу служебного собаководства отведу. Там из него человека сделают!

Придурок все время путался под ногами, а сейчас, склонив голову набок, глядел на бабулю и сочувственно вздыхал, точно это не он загнал старушку на стол и продержал ее там полдня.

— Бабулечка, не уезжай! — просил Вовка. — Я тебе во всем помогать буду, я и в булочную, и за молоком…

Старушка всхлипнула и поцеловала Вовку в лоб.

— Один ты мой желанный! Заступа моя надежная!

И Вовка, сразу ощутив себя надежной заступой, закричал:

— А эту собачью филармонию я мигом ликвидирую, они у меня сейчас во все стороны, как космические ракеты, полетят!

Не слушая возражений бабули, он кинулся в ванну, набрал ведро воды. Георгин, предвкушая незабываемое зрелище, приплясывая, кидался за ним. У входной двери стюдебеккер, вероятно, сообразил, для кого вода в ведре предназначается, и прямо-таки зашелся от радости.

— Ну и скотина же ты! — сказал ему Вовка, тихо открывая дверной замок. — Там же все-таки дружки твои! Ты же их сам, наверное, назвал сюда! Эх ты!

Георгин попытался изобразить смущение, но у него плохо получилось. На его бандитской роже просто сияло ожидание каверзы. Он скакал на задних лапах, постанывая от нетерпения. Словно говорил:

«Давай, хозяин, давай! Ну, конечно, они мои друзья! Но ведь ты же их не кипятком хочешь облить… Если кипятком — другое дело. А так, кроме смеха, ничего не ожидается… Ну, давай же побыстрей! Что ты тянешь!»

Вовка пинком ноги раскрыл створку двери и с криком: «А вот я вас, сволочей!» — выплеснул все ведро без остатка.

Георгин зашелся от радости!

Вовка выглянул за дверь и чуть не потерял сознание. На лестничной площадке, мокрый с ног до головы, стоял отец. От него шел пар.

— Вот… — растерянно промолвил он. — Я пораньше отпросился… Мол, как тут у вас…

Георгин от восторга ходил на задних лапах и бил чечетку.