ССОРА ИЗ-ЗА СКИПИДАРА

Конкуренция в скипидарной промышленности дошла в какой-то момент до точки кипения. В отрасли царил полный раздор. Затем дело приняло совсем дурной оборот — воцарилось молчание. Никто уже не тратил время на пустые слова, и это было страшнее всего. Деньги теряли все. Однако каждый надеялся, что другие теряют больше, и тем самым быстрее пойдут ко дну. Выжившие надеялись, что смогут и дальше держаться на плаву. Ведь если двенадцать человек умерли с голоду, то четверо оставшихся могут пировать.

В Соединенных Штатах такое случалось, и не раз: временами одну из отраслей начинала трясти суицидальная истерия. На самом деле она непонятна и необъяснима. Однако всегда находится какая-нибудь посредственность, которая начинает бормотать: «Перепроизводство!» и самодовольно качать головой, будто ей удалось установить реальную причину кризиса. Однажды это случилось и со скипидарным бизнесом, некогда великим и прибыльным, а теперь производящим одни убытки. Еще недавно он гарантировал достойное жалованье тысячам, а теперь давал лишь скромные заработки небольшой горстке людей.

Мистер Альфред Нойштадт, банкир крупного центра скипидарного промысла, как-то обратил внимание своего шурина на эту жалкую картину. От красочного описания Нойштадта душа мистера Якоба Гринбаума встрепенулась. Он предвкушал уже золотые перспективы. Действительно, они были просто ослепительны. Гринбаум задумал создать Скипидарный траст.

Сначала он скупил за гроши все обанкротившиеся заводы — точнее, семь из них. По его задумке эти самостоятельные перегонные предприятия превращались в единый центр — нечто вроде «осьминога» с приятными толстыми очертаниями. Именно так окрыленный Гринбаум описывал идею своему прозорливому родственнику. Затем будущий монополист получил контроль над девятью другими, истощенными до крайности заводами. Теперь он мог контролировать «огромные производственные мощности». Расходы же были просто изумительны — а именно необычайно малы. Номинально дело принадлежало и его зятю, Нойштадту.

И вот на рынок вышел банковский дом Greenbaum, Lazarus & С°. Обманом и принуждением Гринбаум побуждал заинтересованных игроков продавать ему свои предприятия. Не гнушаясь средствами во имя будущего успеха, он вводил в заблуждение упрямых и подлизывался к доверчивым. Это позволило ему стремительно проникнуть в отрасль и собрать предприятия в единую структуру. Так была сформирована Американская Скипидарная Компания с рыночным капиталом в 30 миллионов долларов (или в 300 тысяч акций по 100 долларов каждая). Сумма, необходимая для расчетов с Гринбаумом и Нойштадтом, которые продали свои заводы по схеме «часть — деньгами, часть — акциями», была собрана благодаря выпуску шестипроцентных облигаций. Их общая стоимость составляла 25 миллионов долларов. Бумаги были подписаны синдикатом, в который вошли Greenbaum, Lazarus & С°, I. & S. Wechsler, Morris Steinfelder's Sons, Reis & Stern, Kohn, Fischel & C°, Silberman & Lindheim, Rosenthal, Shaffran & С⁰ и Zeman Bros.

Раньше эти господа никогда не занимались спекуляциями. Время от времени они просто «совершали финансовые операции».

Новоявленный «Траст» выпустил красочный рекламный проспект. То был шедевр словесной убедительности и недосказанности. Он состоял из скудной статистики и привлекательных, но весьма общих перспектив. В надлежащий срок общественность подписалась на большую часть облигаций на сумму в 25 миллионов долларов. Ценные бумаги (как облигации, так и акции) были размещены на Нью-йоркской фондовой бирже. Иными словами, они оказались в списке активов, которые любой член биржи мог приобрести или продать на торговой площадке.

В сводной таблице операции синдиката выглядели следующим образом:

Акционерный капитал................... $30 000 000

Облигации.................................  25 000 000

Всего....................................... 000 000

Реальная стоимость имущества........  12 800 000

.................................. $42 200 000

Выплаты собственникам 41 очистительных заводов (90% производства скипидара и 121% потребления!) в Соединенных Штатах:

Наличные от продажи облигаций ......  $8 975 983

Облигации................................... 12 000 000

Акции........................................  18 249 800

Всего........................................ 225 783

Комиссия синдиката, акции............... 12 988 500

Нераспределенный доход.................   2 000 000

Расходы и дисконты на выпуск

облигаций и др.............................      785 717

Всего......................................... 000 000

Для публикации эти данные предназначены не были. Но они-то как раз в точности отражали положение дел.

О действительной работоспособности компании общественность не информировали. Ей было предложено лишь несколько красивых цифр из проспекта, этого финансового евангелия от Гринбаума, которое нашло фанатичных последователей среди инвесторов. Однако выпущенные акции не представляли пока никакой ценности. Они не были проверены рынком, не прошли рыночных испытаний. Никто не знал, можно ли на них положиться. Поэтому банки остерегались принимать их в качестве обеспечения залога. «Спекулятивное сообщество» (как называли в прессе биржевых игроков) тоже не имело с ними дел — в трудную минуту бумаги могли оказаться неликвидными. Синдикату до зарезу нужно было «сделать для них рынок». Требовалось создать такую ситуацию, при которой в любое время кто угодно мог бы без лишних проблем и порождения сверхвысоких колебаний продать акции Американской Скипидарной Компании. Лишь в таком случае синдикат получил бы прибыль, на которую рассчитывали его члены.

Мистер Гринбаум делал все, что мог. Он настойчиво рекомендовал всем производителям, получившим акции в качестве частичной оплаты, ни в коем случае не продавать свои доли по цене ниже 75 долларов за акцию. Будучи малоосведомленными о личности этого воротилы, они с готовностью соглашались.

После разговора у них даже возникла иллюзия: однажды они смогут получить за свои доли по 80 долларов на каждую акцию. Этот хорошо продуманный ход предотвратил возможность несвоевременного «сброса» активов собственниками акций Turpentine, не входящими в синдикат.

Управление биржевыми активами Turp, как называли акции Американской Скипидарной Компании, мистер Гринбаум взял на себя. Старт оказался хорошим. Вначале цена росла из-за совершения двойных сделок — заранее спланированных и, разумеется, недобросовестных операций. Например, Гринбаум велел одному из своих брокеров продать тысячу акций третьему лицу по особой схеме. В результате на регистраторе отобразились сделки с 2 тысячами акций. Это был так называемый процесс балансирования. Поэтому на протяжении определенного времени читатели телеграфной ленты легко могли вообразить, что акции действительно стали активными и сильными. В свою очередь, эти два фактора должны были подогревать покупательский аппетит. «Разогрев» рынка акций велся против правил фондовой биржи. Но можно ли было уповать на справедливость, если на кону были большие деньги?

Акции Turp стартовали с 25 долларов. Благодаря тому, что синдикат владел всеми акциями на рынке, они были искусственно подняты до 35. Согласно официальным данным фондовой биржи, каждый день многие тысячи акций меняли своих владельцев. На деле же они переходили из правой руки Гринбаума в левую, и наоборот. А стоимость постоянно росла.

И все же чего-то не хватало. Продажи не выглядели убедительными. Увы, они не вызывали всеобщего ажиотажа. Единственными покупателями были «комнатные трейдеры» — профессиональные биржевые спекулянты, члены биржи, торговавшие исключительно на себя. Кроме них, акции покупали лишь клиенты брокерских компаний — ну, эти были готовы торговать до потери сознания. За то, что они прилежно изучали биржевые ленты, их прозвали «ленточными червями». Внутри и вне фондовой биржи этот народ обеспечивал, говоря языком ленты, прогнозируемый подъем. Они готовы были покупать, что угодно: от Back Cay Gas, чья реальная собственность была нулевой, а рыночная капитализация составляла 100 миллионов долларов, до правительственных облигаций.

«Комнатные трейдеры» и «ленточные черви» не без оснований полагали, что «банда Гринбаума» владела всеми акциями и не имела рынка. В силу этого соответствующий рынок необходимо было найти. Здесь мог помочь лишь благоприятный «бычий тренд» — движение рынков вверх. Если биржа растет, растет и растет, газетчики трубят об этом на каждом шагу. Пресса полна красивых историй о сверхприбылях. Простодушные клиенты легко попадаются на эту удочку. Они верят печатному слову и не уходят — они покупают. Ведь если акции поднялись уже на десять пунктов, они могут подняться еще на десять! Именно эти впечатлительные клиенты приносят такие прибыли завсегдатаям Уолл-стрит.

Гринбаум и его партнеры были исключительно проницательными бизнесменами. Они прекрасно знали Уолл-стрит и владели ее методами. Были осторожными, но и отважными, дальновидными и ежедневно внимательными. То были весьма практичные финансисты. Они подняли цену Turp на десять пунктов, но не могли пробудить всеобщий интерес к ним. Люди по-прежнему не покупали.

Три недели Уолл-стрит бурлила и была переполнена впечатляющими устными или письменными советами покупать, потому что цена поднималась вверх. Но все, что приобрели от этого Гринбаум и компания, — это еще больше акций. А именно 6 тысяч от Айра Д. Кипа, скипидарного промышленника, который продал их по 38, потому что ему срочно нужны были деньги.

Кроме того, Гринбаум был вынужден выкупать у «комнатных трейдеров» за 35, 36 и дороже те акции, которые его «банда» продала за 30 или 34. Требовалось «поддерживать» акции на более высоком уровне. Во что бы то ни стало их необходимо было уберечь от падения. А сделать это можно было, лишь постоянно покупая.

Эти действия должны были убедить публику в действительной ценности акций. Ведь создавалось впечатление, что бумаги приобретают посвященные инвесторы, невзирая на уже состоявшийся солидный рост цены. Если кто-либо желает покупать Turp, почему бы публике не желать того же? Как правило, люди задаются таким вопросом. Такова природа массового клева, и это так радует сердца финансовых рыболовов.

Но все попытки «расторговать» Turp терпели неудачу. В результате было принято решение позволить цене опуститься до «соблазнительно низкого» уровня. Это было ловко проделано. Но публика «не клевала» и по-прежнему отказывалась покупать.

Попытка пробудить «короткие» продажи, чтобы привести активы в «сжатое» состояние, также провалилась. Дело в том, что Уоллстрит боялась открывать «короткие» позиции по акциям, принадлежащим узкому кругу лиц.

Философия коротких продаж предельно проста. На деле она сводится к ожиданию падения котировок. Тот, кто «шортит», — продает то, чем не владеет, но надеется купить впоследствии по более низкой цене. Если ему требуется предоставить то, что он продает, спекулянт одалживает это у кого-нибудь другого, предлагая кредитору достаточное обеспечение. Чтобы «покрыть» или «выкупить» актив, ему нужно приобрести акции, ранее проданные «в шорт».

Понятно, что открывать «короткие» позиции на рынке, который удерживается небольшим числом людей, мягко говоря, неблагоразумно. Ведь впоследствии могут возникнуть трудности с заимствованием актива. «Сжать» короткую позицию — значит увеличить цену с целью инициировать срочное «покрытие». Такое происходит, когда сумма коротких позиций достаточно велика, чтобы компенсировать стоимость затраченных ресурсов.

На протяжении следующих нескольких месяцев из-за серии необдуманных колебаний акции Turp обросли дурной славой и некоторые известные операторы с Уоллстрит принципиально не рассматривали эти акции, несмотря на блестящее отчеты. Было распространено менее 35 тысяч акций. Члены «Скипидарного шкурдиката» (как их часто называли) с сожалением признали — да, они искусно сотворили траст и хорошо провернули дела с облигациями, но успеха в качестве манипуляторов не достигли. Следующие восемь месяцев они придерживались той же политики и продали часть акций. Но ничего на этом не заработали — в финале у них не оказалось ни вершков, ни корешков. Они «кинули» даже своих близких друзей, поскольку продали им то, что ничего не стоило.

Биржевыми спекулянтами рождаются, а не становятся. Это великое искусство. Суть его состоит в том, чтобы манипулировать, но при этом не выглядеть манипулятором. Покупать или продавать акции может каждый. Но далеко не каждый способен продать акции и одновременно не создать впечатление, что сам же их покупает (в результате чего цены должны неизбежно пойти вверх). Это требует смелости и отменного ума, знания технических условий фондового рынка, невероятной изобретательности и быстроты мышления. А также понимания человеческой природы и психологического феномена спекуляций. Необходимы огромный опыт работы в атмосфере Уолл-стрит и знание американского образа мыслей. Конечно, важно понимать и тех, с кем работаешь, — рядовых брокеров. Уметь оценивать их способности и качества, а также предел их возможностей.

Ценный механизм манипулирования совершенствуется тяжким трудом, терпением и большими денежными вложениями. Любой профессионал Уолл-стрит скажет вам, что «лента рассказывает всю историю целиком». Маленькая бумажная тесьма будто создана для того, чтобы излагать историю так, как манипулятор желает подать ее публике. Он устраивает определенные эффекты, чтобы предотвратить ненужные последствия. Избегает всего закономерного и прямолинейного. Он должен быть великим художником лицемерия и в то же время обладать отменной уверенностью в себе.

Члены синдиката обладали некоторыми из этих качеств. Но никто из них не воплощал их в себе полностью — они отдавали себе в этом отчет. И тогда решено было передать акции Turp в руки Сэмюэля Уимблтона Шарпа — величайшего манипулятора Уолл-стрит всех времен. Джеки Гринбаум вызвался вести переговоры. Он подготовился самым тщательным образом.

Шарп был независимым финансистом, свободным разбойником и вольнодумцем. Он заработал свое состояние на рудниках Аризоны. Сочтя данную сферу деятельности слишком узкой для себя, он перебрался в Нью-Йорк, где мог развернуться на полную катушку.

Шарп обладал всеми необходимыми качествами идеального манипулятора. И даже больше. Он приехал в Нью-Йорк с ухмылкой на лице и не скрывал своих воинственных намерений. «Крупные операторы» смотрели на него с обиженным недоумением. «Я открыто ношу оружие, — говорил им Шарп, — а вы прячете свои кинжалы. Как бы не навредить себе, стараясь выглядеть честным. Я никогда не побегу от таких, как вы».

Неудивительно, что между ними сразу зародилась враждебность. С годами она никуда не делась.

У Шарпа не было ничего своего, что он мог бы продать другим. Никакого имущества, которое стоило бы переоценить, а затем сбыть ничего не подозревающей толпе путем красивого обмана, как это часто делали его враги. Поэтому они злобно величали его аферистом, а он весело называл их филантропами. Бели Шарп считал, что акции чрезмерно переоценены, то продавал их уверенно и агрессивно. Если полагал, что они недооценены, то покупал смело, с готовностью принять любые предложения и взять еще больше. Ввязавшись в игру, находясь «на дистанции» он нередко брал паузу. Шарп мог остановиться на день, неделю или даже месяц. Но он всегда приходил к финишу. И всегда это был великолепный финиш!

Как манипулятору ему не было равных. На «бычьей» стороне он проталкивал рынок вверх настолько стремительно, отважно и непреклонно, что мелким игрокам редко удавалось вырвать контроль из его рук, когда цены вырастали до небес. Мастерски управляя «медвежьей» кампанией, он так «сбивал» рынок, что цены на бумаги таяли волшебным образом, — под воздействием злой магии, как считали несчастные ягнята.

Акции выглядели «тяжелобольными». Казалось, что цены неминуемо упадут. В воздухе витали ужасные догадки — ситуация была неопределенной и в то же время угрожающей. Уолл-стрит чувствовала приближение опасности. Черная тень паники нависала над фондовой биржей, заставляя сердца мелких игроков содрогаться, а их самих расставаться с остатками прибылей. И даже президенты солидных консервативных банков с тревогой смотрели на ленту информатора в своих офисах.

Гринбаум был сразу же принят в офисе Шарпа. В комнате царил полумрак. Окна зимой и летом закрывала сетка, чтобы любопытные глаза с улицы не могли рассмотреть его клиентов или тайных брокеров. Их причастность к делам Шарпа лучше было держать от Уолл-стрит в секрете.

Сам генерал фондовой биржи рассекал комнату широкими шагами, останавливаясь лишь для того, чтобы взглянуть на ленту. Биржевой информатор был его единственным окном в мир. Он сообщал о том, что предпринимают союзники и как враг встречает его атаки. Каждый дюйм ленты был огромной территорией сражения, каждая котировка — залпом многих орудий.

Что-то кошачье чудилось в повадках Шарпа, его беззвучных шагах, его усах, форме лица с широким лбом и треугольным подбородком.

В глазах же, когда они смотрели на мистера Якоба Гринбаума, проскальзывало нечто Turpиное — в них было холодное любопытство. Скипидарный король даже спросил себя, не стучит ли сердце Шарпа в унисон с информатором, безмятежно отбивая ритм биржевых сводок.

— Привет, Гринбаум.

— Как поживаете, мистер Шарп? — вежливо осведомился миллионер, главный партнер фирмы Greenbaum, Lazarus & С°. — Надеюсь, дела идут прекрасно?

Он немного по-птичьи склонил голову набок. С подчеркнутой внимательностью, будто собирался вынести вердикт о состоянии здоровья своего собеседника, он продолжил:

— Вижу, что все в порядке. Давно не видел вас в таком добром здравии.

— Вы же пришли сюда не для того, чтобы сказать мне это, Гринбаум? Как там ваш Скипидар? О! — вдруг присвистнул он, будто догадавшись. — Понимаю. Хотите, чтобы я им занялся, да?

Шарп захихикал, но в смехе его чувствовался звериный рык.

Гринбаум в восхищении взглянул на него. И чуть игриво произнес:

— Я рассекречен!

На поле юмора все американцы равны. Это одна из главных черт нации. И в бизнесе юмор почти всегда сопутствует успеху операции. Даже если бы Шарп отказался от участия в деле, Гринбаум мог расценить весь процесс переговоров — предложение и отказ — как шутку, пусть и не лучшую.

— Итак? — Шарп стал серьезен.

— Как насчет вхождения в долю?

— Насколько крупную?

— В пределах разумного, — ответил Гринбаум холодно.

— Надеюсь, у вас не весь основной капитал?

— Ну, скажем, 100 тысяч акций, — сказал Гринбаум, уже менее уверенно.

— Кого хотите привлечь?

— Ну, все ту же старую добрую толпу.

— О, понимаю, — передразнил его Шарп, — старая добрая толпа. Вам следовало прийти ко мне пораньше. У вас плохая репутация. Потребуется время, чтобы о ней забыли. И сколько получит каждый?

— Мы определим это, как только вы возьметесь за дело, — рассмеялся Гринбаум. — У нас больше 100 тысяч акций. И мы не против поделиться с кем-нибудь. Мы же не жулики, ха-ха!

— А что думают сами скипидаропромышленники?

— Они уже в доле. Большинство их акций у меня в офисе. Они ничего с ними не сделают, пока я не скажу.

Повисла пауза. Между бровями Шарпа появился замысловатый узор, свидетельствовавший о серьезных раздумьях. В конце концов он сказал:

— Приходи сегодня днем с друзьями. До свидания, Гринбаум. И вот еще что...

— Да?

— Никаких фокусов во время игры.

— Что вы такое говорите, мистер Шарп? — Гринбаум нахмурил брови.

— Даже не пытайся выкинуть какой-нибудь фортель без моего ведома. Приходи в четыре. — И мистер Шарп вновь зашагал по комнате.

Гринбаум заколебался: его одолели сомнения. Однако он покинул офис, не сказав ни слова.

Шарп взглянул на ленту. Акции Turp находились на отметке 29,5.

Он продолжил свою неспортивную ходьбу. Мистер Шарп не мерил комнату шагами как автомат, глядя вокруг ничего не видящими глазами, только когда рынок «работал против него». Если случалось нечто неожиданное, он неподвижно стоял у информатора. Его нервы были напряжены — как у Turpа, в чью клетку случайно зашел странный, но вполне съедобный зверь.

В четыре часа к мистеру Шарпу пожаловали главные партнеры фирм Greenbaum, Lazarus & С⁰, I. & S. Wechsler, Morris Steinfelder's Sons, Reis & Stern, Kohn, Fischel & C°, Silberman & Lindheim, Rosenthal, Shaffran & С⁰ и Zeman Bros.

Их провели не в личный офис, а в роскошно меблированную комнату. Ее стены украшала великолепная живопись. На картинах были изображены лошади и сцены скачек. Гости расположились за длинным дубовым столом.

Мистер Шарп показался на пороге.

— Как ваши дела, джентльмены? Не вставайте, пожалуйста, не вставайте.

Он не потрудился пожать им руки. Однако Гринбаум подошел к нему и решительно протянул свою толстую правую руку. Шарп пожал ее.

— Итак, мы здесь. — Гринбаум вежливо улыбнулся.

Шарп стоял во главе шикарного, сверкающего полировкой стола под прицелом множества внимательных глаз. Он удостоил своим взглядом каждого из присутствующих. Его острый, почти пренебрежительный и угрожающий взгляд заставлял пожилых людей чувствовать себя неуютно, а тех, кто помоложе, — обиженными.

— Гринбаум сказал, что вы хотите объединить ваши скипидарные акции и передать их мне в управление на бирже.

Все дружно закивали. Кто-то сказал: «Да-да». А двадцатисемилетний Линдхейм дерзко отчеканил: «Вот именно».

— Очень хорошо. Какова будет доля каждого?

— У меня есть список, Шарп, — вступил в разговор Гринбаум. Он намеренно опустил слово «мистер», чтобы присутствующие поняли, что они на короткой ноге.

Шарп заметил это, но не подал виду.

Взяв бумагу, он прочел вслух:

— Все правильно, джентльмены? — спросил Шарп.

Гринбаум кивнул и учтиво улыбнулся, как подобает держателю самого крупного пакета акций. Послышались утвердительные реплики: «Все правильно». Молодой Линдхейм опять не удержался: «Вот именно». Основатели компании — его отец и дядя — уже умерли, и он унаследовал весь их бизнес. Однако его дерзость была его собственным приобретением, а не наследством.

—  Понятно, — медленно произнес Шарп. — Значит, я должен управлять всем пакетом и проводить операции так, как считаю нужным. Я не хочу слышать никаких вопросов или советов. Если мне нужно будет что-то спросить, я так и сделаю. Если мои методы вам не подходят, мы расторгнем соглашение прямо здесь и сейчас. Это единственное, что я моху вам предложить. Я знаю свое дело. Если вы знаете свое, то будете держать рты на замке. Как в этом офисе, так и за его пределами.

Никто не издал ни звука, даже Линдхейм.

—   Каждый из вас по-прежнему будет владеть той долей общего фонда, на которую он согласился. Эти акции были у вас на протяжении года, но вы не смогли их продать. Так что подержите еще пару недель, прежде чем я продам их для вас. Все будет зависеть от моего звонка. Я взглянул на дела компании. И думаю, что акции можно будет с легкостью продать за 75 или 80.

«Вздох облегчения как будто пронесся по комнате. На лицах восьми грубых спекулянтов проступило нечто вроде радостного удивления. Гринбаум снисходительно улыбнулся, будто все шло по его плану», — вспоминал позднее Шарп.

—    Разумеется, — спокойно продолжил Шарп, — никто из вас не должен продавать не входящие в этот пул акции по любой цене. А акции из пула, понятное дело, не должны продаваться никем, кроме меня.

Никто не возражал. Биржевой король продолжил:

—   Мой заработок составит 25 процентов от прибыли фонда, исходя из первоначальной котировки акций в 29 долларов. Оставшиеся прибыли будут поделены пропорционально вашим долям. Расходы будут распределены соответствующим образом. Думаю, это все. И, джентльмены, никаких тайных продаж — ни единой акции!

—  Я хочу, чтобы вы поняли, мистер Шарп. Мы не имеем такой привычки, — начал было Гринбаум с достоинством. Он чувствовал себе обязанным высказывать возражения коллег.

—  Да ладно, Гринбаум. Я вас знаю. И хочу лишь, чтобы вы об этом помнили. Все мы работаем на Уолл-стрит не месяц и не два. Я просто говорю: «Никаких интриг». И, Гринбаум, — предельно четко произнес он, а взгляд его стал острым и жестким, — я не шучу, я абсолютно серьезен. Мне нужны номера всех ваших сертификатов на акции. Прошу прощения, джентльмены, но я очень занят. Всего хорошего.

Вот как случился знаменитый «бычий» подъем скипидарных акций.

Многие потом говорили, что он мог быть полюбезнее и, так сказать, дипломатичнее. Но это он был им нужен, а не они ему. Так что все вынуждены были смириться с его странностями. В конце концов, у каждого управляющего фондами свой стиль ведения дел.

—   Сэм вовсе не плохой парень, — говорил Гринбаум, будто извиняясь за поведение близкого друга. — Он просто любит выглядеть циничным дьяволом, но на деле он отличный парень. К нему стоит приноровиться. Ведь он может сделать для вас все, что угодно. Я всегда позволял ему идти своим путем.

А на следующий день начался исторический подъем скипидарных бумаг. Акции стартовали с отметки 30 долларов. Специалисты — брокеры, которые занимались этим активом — приобрели 16 тысяч акций, заставив котировку подняться до 32,5. Те, кто раньше закупился этими акциями по более высокой цене и горько сожалели об этом, теперь обрели надежду. Настало время жестких и хитрых манипуляций, о которых позже сложат легенды. Командовал парадом Шарп. Телеграфная лента сообщала о невероятных вещах, и все они были чистой воды вымыслом.

Таким образом, в одночасье ведущие брокерские компании Уолл-стрит стали покупателями. Моментально на бирже пошли разговоры о «важных событиях». А на следующий день брокеры, работавшие на известных финансистов, спокойно, невозмутимо и осознанно приняли предложения о покупке. Иными словами, вышеупомянутые финансисты приняли на себя контрольный пакет — большинство акций Американской Скипидарной Компании.

Днем позже состоялась целая серия покупок неполных пакетов акций, количеством менее 100 штук. Их сделали брокеры, связанные с синдикатом Гринбаума. А для сторонних наблюдателей это означало, что друзья синдиката получили инсайдерскую информацию и покупали с целью долгосрочного инвестирования.

В другой прекрасный солнечный день, когда все шло своим путем и основной рынок твердо стоял на ногах, говорливая лента принесла внимательными профессиональным игрокам Уолл-стрит еще одну новость. Им буквально по слогам объяснили, что началась скупка бумаг людьми, хорошо знакомыми с внутренними делами компании. Шарп продавал просто взахлеб, с истинно детской непосредственностью. Во время своих «бычьих» манипуляций ему пришлось аккумулировать большое количество акций, чтобы задрать их цену, Шарпу пришлось много покупать — но при этом он не был заинтересован в том, чтобы об этом стало известно. Ведь это, несомненно, привело бы к преждевременному росту «коротких» продаж, в которых Шарп не был заинтересован.

Результаты продаж Шарпа не замедлили сказаться. Профессиональные игроки сказали себе: «Ага! Ребята закончили скупку. Движение завершилось!» И стали «шортить» Turp.

Брокеры были уверены, что эти никчемные акции не могут долго продаваться по 46 долларов за штуку. Цена поддалась, а на следующий день продажи увеличились еще больше.

Однако затем рыночных игроков поджидал сюрприз. Следующим утром член правления старой и надежной брокерской фирмы пришел к посту, где торговались бумаги Turp, и начал покупать. Причем он не пытался торговаться, а просто покупал и покупал, пока не собрал 20 тысяч акций.

«Медведей» охватила паника. На бирже тут же распространился слух о дополнительных дивидендах. И «медведи» были вынуждены закрыть свои «короткие» позиции с убытками. Теперь они перевернулись и открыли «длинные» позиции — купили в надежде на будущий подъем. Торги закрылись на отметке 52 долларов.

И это при том, что Шарп существенно сократил количество акций Turp, которые ему пришлось приобрести в процессе своих манипуляций. До этого он покупал больше, чем продавал. Вскоре он станет поступать с точностью до наоборот. Когда спрос превышает товарное предложение, понятно, что цена повышается. Когда же предложение превышает спрос, случается падение. Но средняя цена огромной партии может быть достаточно большой для того, чтобы сделать операцию выгодной даже при наблюдающемся снижении цены.

Целую неделю акции Turp отдыхали. Затем они снова пошли в рост. На отметке 56 и 58 они вышли в лидеры биржи по торговому обороту. О них говорили все. Газеты публиковали статьи о прекрасных доходах компании. А на Уолл-стрит уже поговаривали, что вместе с другими трастами Американская Скипидарная Компания может стать процветающим концерном. Сама же компания, как бы подтверждая слухи о «буме» в скипидарной отрасли, стала еженедельно повышать цену на долю цента за галлон продукции.

На отметке в 60 долларов за акцию Уоллстрит задумалась. Всем было понятно: за этим движением что-то стоит. Ведь простая манипуляция не может поднять котировки на тридцать пунктов в течение одного месяца. Это лишь подтверждало, что как режиссер Шарп был просто великолепен. Многие с любопытством, восхищением, завистью стали поглядывать на Джеки Гринбаума и его компаньонов. Их даже обвиняли в умышленном занижении цены акций на протяжении года — конечно, с целью «заморозить» бедных, неосведомленных держателей акций и «помучить» первых смелых покупателей. Общественное мнение склонялось к тому, что, по всей видимости, акции Turp являлись хорошим активом, а Гринбаум и компания не хотели ими делиться.

Гринбаум и компания виновато улыбались, но помалкивали. Иногда Джеки не мог удержаться и лукаво подмигивал, когда эта тема поднималась в разговоре. Старый Айсидор Вехслер бросал вокруг проницательные взгляды, он был просто копией Наполеона III. Боб Линдхейм сделался важной птицей. Близорукий Моррис Штайнфельдер набрал 15 фунтов. Даже Розенталь оставил свою привычку хлопать всех по плечу — всем своим видом он будто призывал хлопнуть по плечу его самого.

Вскоре Шарп вызвал Джеки к себе. На следующий день молодой Эдди Лазарус вызывающе дерзко предложил пари (10 против 5 тысяч долларов). Смысл его утверждения заключался в том, что на протяжении года на акции Turp будут начислены дивиденды. Газеты, каждая на свой лад, принялись гадать: насколько крупные дивиденды будут выплачены и когда это произойдет. В брокерских конторах звучали противоречивые цифры (брокеры, конечно, уверяли своих клиентов, что «узнали обо всем из первых рук»).

Спустя всего два дня не вызывающие подозрений брокеры Шарпа предположили, что в течение 60 дней будет объявлено о выплате 1,75 процента дивидендов на 100 тысяч акций компании. И акции выросли до 66,75. Теперь они нужны были просто всем.

Так возник огромный, широкий рынок, на котором каждый мог с легкостью продать или купить десятки тысяч акций. В начале движения 144 400 акций по неходовой цене в 30 долларов теоретически оценивались в 3 432 000 долларов. Теперь они превратились в продаваемые по 65 долларов акции суммарной стоимостью 7 422 000. Совсем неплохо для пары недель усилий.

А Шарп держался потрясающе. Он ни разу не намекнул на то, что собирается распродавать. Другие члены фонда даже начали опасаться его жадности. По их словам, они были уже не прочь выйти из игры. Наличие акций фонда в их офисах стало их немного раздражать. Конечно, они знали о превратностях судьбы, непредсказуемости политики и фондового рынка. А вдруг завтра какой-нибудь сумасшедший анархист взорвет президента Соединенных Штатов или случится что-то не менее ужасное?! Ведь рынок может моментально развалиться на кусочки, и их 4 миллиона бумажной прибыли просто исчезнут.

Вместе и поодиночке они умоляли мистера Якоба Гринбаума обратиться к Шарпу. Внутренний голос предостерегал Гринбаума. Но тот, игнорируя тихий голосок, предупреждавший его не делать этого, пошел в офис Шарпа. Через две минуты он вышел к своим коллегам повеселевшим. И убедил их одного за другим в том, что Шарп в полном порядке и знает, что делает. Он сказал также, что финансист был в тот день сердит. «Он всегда такой, — добавил Гринбаум, как бы извиняясь, — когда одна из его лошадей проигрывает гонку».

Котировки колебались между 60 и 65. Вновь возникла пауза. Но брокеры уже привыкли к таким передышкам. За время подъема их было три — на отметках 40, 48 и 56.

Так что толпа выражала еще большую готовность покупать акции. Независимо от того, насколько они упали — до 60 или 59. Ведь на Уолл-стрит считали, что Turp должны вернуться к достигнутому уровню. Спекулятивный настрой публики и хорошая работа Шарпа сделали свое дело. Сторонние наблюдатели были убеждены, что акции как минимум достигнут отметки в 90 долларов. Мистер Шарп все еще покупал и продавал, но продавал он вдвое больше, чем покупал. И по ходу манипуляций огромная позиция, которую он собрал в своем портфеле, постепенно разгружалась. На следующий день финансовый гений надеялся начать продавать акции фонда.

В тот самый день мистер Гринбаум чувствовал себя как нельзя лучше. Он вернулся в свой офис после обеда и испытывал глубокое удовлетворение — обедом, собой и, как следствие, — вообще всем. Он просмотрел данные ленты и улыбнулся. Акции Turp были активны и очень сильны.

«На таком рынке, — подумал Гринбаум, — Шарп просто не сможет отследить, что я продал акции. Я позволю себе продать пару тысяч, чтобы подстраховаться и обогнать толпу».

—  Айк! — позвал он клерка.

—  Да, сэр.

—  Продайте две... Подождите, пусть будет 3 тысячи акций. О нет, забудьте. Позовите мистера Эда Лазараса.

Почти повизгивая от удовольствия, он бормотал себе под нос: «Я ведь могу с легкостью слить и 5 тысяч акций».

—  Эдди, — сказал он сыну своего партнера, — сделайте заказ кому-нибудь из трейдеров, скажем, Уилли Шиффу, продать пять... э-э-э... шесть... нет, семь тысяч скипидарных акций «в шорт». Нет-нет, я не продаю свою долю, вы же видите. — И он лукаво подмигнул. — Я просто совершаю «короткую» продажу, понимаете?

—  Конечно-конечно. Я все понимаю, сэр. Отлично, я зарегистрирую это, — подобострастно произнес молодой Лазарас.

А сам подумал о том, что сможет скрыть сделки Гринбаума так, что никто об этом не догадается. Даже самая опасная персона — Сэмюэль Уимблтон Шарп. Этот молодой человек был настолько уверен в себе, настолько воодушевлен, что, отдавая заказ своему другу и приятелю по клубу Уилли Шиффу, он поднял ставку до 10 тысяч акций. Таким образом, решившись нарушить уговор на 2 тысячи акций, Гринбаум незаметно увеличил объем нарушения в пять раз. По всем признакам это выглядело как «короткая» продажа. И она надлежащим образом была «проведена» молодым Шиффом. Подкопаться было не к чему. Никто из членов пула не мог продавать принадлежащие ему акции. Если бы это случилось, Шарп обязательно заметил бы, ведь у него были номера сертификатов всех их акций. Кроме того, если акции продаются «в шорт», очевидно, что рано или поздно продавец должен будет выкупить их назад. Тем самым, «короткие» продажи инициировали будущий спрос на акции.

В тот самый день, когда Гринбаума ничто не тревожило, даже его совесть, Айсидор Вехслер, державший 14 тысяч акций, страдал от боли в печени. Мучило его и другое. На следующей неделе с аукциона должна была быть продана знаменитая коллекция произведений искусства. Он был уверен, что пренеприятный Эйб Вольф купит пару прекрасных работ Тройона и всемирно известного Коро. Хотя бы ради того, чтобы увидеть свое имя в газетах!

— Turp, 62,7/8, — уведомил его племянник, стоявший у информатора.

И тогда у старого Вехслера родилась идея. Если он продаст 2 тысячи скипидарных акций по 62 или 63 доллара, у него появятся средства, чтобы купить десяток лучших холстов из коллекции. Его имя — и выплаченные суммы — украсят заголовки газет. Что такое 3 или даже 4 тысячи, когда Шарп организовал для их бумаг такой шикарный рост?

«А ведь с таким же успехом я могу продать 5 тысяч акций. Почему, собственно, не сделать этого? Тем более что Шарп засиделся на своем рынке. Я же смогу построить новую конюшню на Уайлдхерст — это была его деревня — и назову ее Скипидарный Отель для Лошадей. В честь Шарпа». Так сказал себе старый Вехслер, обладавший весьма своеобразным чувством юмора, о чем хорошо знали на Уолл-стрит.

И вот 5 тысяч его акций были проданы Э. Халфордом, который получил приказ от Herzog, Wertheim & С⁰, в свою очередь получившим его от Вехслера. Безусловно, это тоже было оформлено, как «короткая» продажа.

В результате суммарное нарушение уговора составило уже 15 тысяч акций.

В тот самый злополучный вечер прекрасная жена Боба Линдхейма пожелала иметь новое ожерелье. Конечно, она желала получить его немедленно. Красавица полагала, что в нем должны быть бриллианты размером с фундук.

Дама слышала о том, как высоко ее муж отзывался о мастерских манипуляциях Сэма Шарпа со скипидарными акциями. И знала, что ее муж «в доле». Время от времени она читала газеты. И всегда прилежно следила за фондовыми рынками, поскольку Боб, будучи молодым и влюбленным, иногда выделял ей долю в биржевых сделках. Эта умница научилась вычислять собственные «бумажные» или теоретические прибыли, — чтобы Боб не смог «надуть» ее, если вдруг захочет.

В тот самый вечер она подготовила для него статистику, которая показывала, как много он заработал. И она хотела «то ожерелье». Она ждала его долгие месяцы! Оно стоило всего 17 тысяч долларов. Конечно, был еще миленький браслетик, с бриллиантами и рубинами и...

Надо отдать Линдхейму должное — он не поддался на уговоры и возразил жене:

—   Подожди, пока пул будет распродан, милая. Я пока не знаю, по какой цене это случится. Ведь Шарп ничего не объясняет. Но уверен, что мы все получим хорошую прибыль. Точно так же, как и ты. Я отдам тебе прибыль с 500 акций. Вот так-то!

—  Но я хочу его сейчас! — захныкала она, надувая губки. Без сомнения, она была просто великолепна. Особенно, когда дулась на своего мужа.

—  Подожди недельку, дорогая, — убеждал ее он.

—  Просто одолжи мне сейчас деньги. А я верну их тебе, когда сама заработаю на сделке, — умоляла она. И, видя сомнения на лице Боба, серьезно добавила: — Честно, отдам, Боб. Верну все до последнего цента. На этот раз.

—  Я подумаю, — промямлил Боб. Он всегда говорил так, когда сдавался.

Она знала это и поэтому великодушно ответила:

—  Очень хорошо, дорогой.

Линдхейм решил, что тысячи акций будет вполне достаточно. Но медлить с продажами не стоило, ведь никогда не знаешь, что может случиться дальше. Он размышлял об этом, сидя в своем офисе, спокойно и осознанно. Здесь супруга уже не могла оказывать на него давление. Постепенно он пришел к мысли, что продажа тысячи скипидарных акций — неверный ход. Ведь с большим успехом он может продать 2,5 тысячи. Так он и сделал. Все же он был скромным парнем и очень молодым.

Кузина его жены оформила для него «короткую» продажу.

В итоге объем нарушений по договору составил 17,5 тысяч акций. Рынок выдержал это спокойно. Шарп, безусловно, был удивительным человеком.

К сожалению, Моррис Штайнфельдер-младший, в свою очередь, решил продать 1500 акций Turp, и сделал это. Между прочим, после его продажи акции выросли на полтора пункта. Поэтому он продал еще 1500 акций. А затем, в качестве контрольного выстрела, еще 500. Все операции были проведены через неизвестного брокера.

Итоговое нарушение договоренности оценивалось и составило уже 21 тысячу акций. Рынок оказался слегка встревожен.

Затем Луис Рейс из Reis & Stern, Энди Фишель из Kohn, Fischel & С°, Уго Земан из Zeman Bros, и Джо Шафран из Rosental, Schaffran & С° совершили свои продажи. Они просто хотели чувствовать себя в безопасности и поэтому безнаказанно нарушили данное Шарпу обещание. Последние продажи были следующими:

В итоге они обманули Шарпа на 31 400 акций. Рынку такой объем продаж не понравился.

Как обычно, Шарп осуществлял свои спланированные манипуляции. И вдруг обна-

ружил, что «кто-то побывал на грядках до него».

Ежедневно он получал от помощников полный список покупателей и продавцов. Проверить его было нетрудно. Все операторы, кроме самых искусных, выдают себя, стараясь продать крупный пакет акций.

На этот раз Шарп просмотрел список очень внимательно и сложил два и два. Затем навел определенные справки и сложил четыре и четыре. В итоге в его распоряжении оказались восемь имен. Старый механизм фиктивных «коротких» продаж финансист видел насквозь. Он понимал, что единственными людьми, способными продать такое большое количество акций, были его партнеры. Он также заметил, что нарушение уговора не произошло сообща. Ведь если бы они обсудили эту операцию, то продали бы меньше. Он знал, где находится практически каждая акция. Знать все об этом было его работой.

— Что ж, я тоже приму участие в этой игре, — сказал он секретарю.

И он начал играть.

При помощи казавшихся необдуманными и рискованными покупок он стал мстительно поднимать акции — 63, 64, 65, 66. Четыре пункта за какие-то минуты! Площадка фондовой биржи превратилась в место неконтролируемых страстей. Весь рынок стал скипидарным! Все покупали его. Всех интересовало, как высоко он поднимется, — включая Гринбаума и остальных семерых членов пула. Все выглядело так, будто рынок продолжил свой триумфальный подъем к заданной отметке.

Затем Шарп затребовал назад все акции, которые его брокеры давали взаймы. И сам начал занимать. Наряду с естественным существованием большого объема коротких позиций это создало огромный спрос. Он настолько превышал предложение, что скипидарные акции уже стали одалживать под проценты. Сначала они составляли одну шестьдесят четвертую, затем — одну тридцать вторую, одну восьмую и в конце концов одну четвертую от премии за сутки. Это означало, что «короткие» позиции должны были быть закрыты, или их владельцам приходилось выплачивать по 25 долларов в день на каждые 100 одолженных акций. Для тех 31 400 акций, которые одолжили для продажи члены синдиката, это означало расходы в размере примерно 8 тысяч долларов в день. К тому же акции росли в цене. «Короткие» продавцы теряли тысячи долларов в минуту. Никто не мог узнать, что стоит за такой тенденцией. Несомненно, это выглядело ужасающе. Как для реальных, так и для мнимых «коротких» продавцов.

Наконец, мистер Шарп послал записку с приказом на адрес Greenbaum, Lazarus & С°, I. & S. Wechsler, Morris Steinfelder's Sons, Reis & Stern, Kohn, Fischel & C°, Silberman & Lindheim, Rosenthal, Shaffran & С⁰ и Zeman Bros. Ее текст для всех партнеров компании был одинаков: «Быстро вышлите мне все ваши скипидарные акции!»

В офисах воцарились ужас и смятение. На смену им, впрочем, быстро пришло ликование — победа была не за горами. Однако клиенты Шарпа должны были выкупить на открытом рынке акции, которые они продали несколько дней назад. Изменнические действия обернулись для них убытками в размере четверти миллиона. Но если Шарп сделает свое дело, то фонд получит просто ошеломляющие прибыли.

На рынке было лишь несколько крупных пакетов акций, которые продавались за 66.

Но брокеры Шарпа резким рывком расчистили ценам дорогу вверх. Их крики заставили коротких продавцов удариться в панику. Сверх того, на них посыпались заказы на покупку для закрытия «коротких» позиций 31 400 акций — от господ Гринбаума, Вехслера, Линдхейма, Штайнфельдера, Рейса, Фишеля, Шафрана и Земана. Закономерно, что цены сильно выросли: 4000 акций за 66; 2200 — за 66,375; 700 — за 67,525; 1200 — за 68; 3200 — за 69,5; 2000 — за 70; 5700 — за 70,5; 1200 — за 72.

Это были те же самые 31 400 акций, недавно проданные, а теперь вновь приобретенные «Шкурдикатом». Сэмюэль Уимблтон Шарп сбыл их своим же партнерам по великому Скипидарному фонду. В тот день он нашел покупателей для 41 700 своих акций, 21 100 из которых он приобрел днем ранее для того, чтобы обратить в бегство «шортистов», а еще 17 800 акций скопилось у него ранее в процессе проведения «бычьей» манипуляции, от которой он просто не мог отказаться после того, как узнал о нарушении уговора. В итоге при закрытии торгового дня обнаружилось, что Шарп избавился от всех купленных им акций. И кроме того, он сам со своего личного счета открыл «короткую» позицию на 2800 акций,

Газеты напечатали красноречивые отчеты о «Великого Дне Скипидара». «Могущественная группа, — писали они, — приобрела так много акций (по спекулятивным ценам), что это могло поднять цену до любой отметки. Они назвали это событие „незабываемым

Намекали и на то, что мистер Шарп оказался не на той стороне рынка. А одна из газет, приведя множество деталей и статистики, горячо и ошибочно утверждала, что лукавый мастер «медвежьих» сделок попался на удержании «короткой» позиции в 75 ООО акций. Это, подчеркивала пресса, принесло ему убытки в 1 500 000 долларов. Газетчик, бывший с Шарпом на короткой ноге, деликатно поинтересовался: «Что же повлекло такой рост скипидарных акций?» Шарп ответил: «Точно не знаю. Но предполагаю, что это была внутрикорпоративная скупка!»

На следующий день началась новая глава в истории «Операции Скипидар». Получив в свое распоряжение все 114 400 акций фонда, мистер Шарп разделил их на три доли: в 40000, 50000 и 24 400 акций. Рынок держался достаточно прочно. Но дальновидные «комнатные» трейдеры не видели оснований для поддержки Turp. Для уверенности в завтрашнем дне они начали продавать акции. Брокерских контор, которые покупали, или покрывали неудачный «шорт», было предостаточно. Так что «комнатные» трейдеры стали продавать акции с удвоенной силой. Они продавали больше, чем требовалось, или дешевле реального спроса на бирже. Это был их любимый трюк — предложить продать тысячи акций дешевле, чем люди готовы были платить. Это пугало держателей и заставляло их продавать. В свою очередь, это влияло и на других продавцов. И так до тех пор, пока движение на понижение не делалось устойчивым.

Медленно, но верно цена начала падать. И тут на арену вышел лидер. Мистер Шарп взял первую долю — 40 тысяч акций — и выбросил ее на рынок. Результат был ужасающим. Рынок завертелся, как сумасшедший. Акции, которые после продаж за 72,75 закрылись на отметке 71,875, упали до 54. Газеты писали, что скупка провалилась: «сквиз» закончился. Той ночью сотни людей видели страшные сны. Многие не спали вообще.

На следующий день Шарп пачками вбросил на рынок еще 50 тысяч бумаг. Котировки упали до 41,25 доллара. Такой обвал был беспрецедентным! Уолл-стрит задрожала. Биржа будто спрашивала себя: не находится ли она на грани обвала, которому суждено стать историческим?

Гринбаум бросился в офис Шарпа. Катастрофа придала ему смелости, он был готов на все. Червяк с Уолл-стрит всегда извивается, если рынок ведет себя плохо.

— Что случилось? — злобно прокричал он. — Что ты делаешь со скипидарными?

Шарп посмотрел ему прямо в глаза. Его голос не дрогнул.

— Кто-то нас распродает. Кто именно, я пока не знаю, но хотел бы знать. Я побоялся, что мне придется купить более 100 тысяч акций. Поэтому и продал столько, сколько смог. Я выбросил на рынок большинство акций пула. Если бы не тот дополнительный груз, который мне пришлось принять в районе 60-62 доллара, скипидарные были бы сейчас на отметке 85 или 90 доллара. Приходи на следующей неделе, Гринбаум. И будь спокоен. Ты помнишь, чтобы я когда-нибудь провалился? Так что до свидания. И не повышай на меня голос.

— Это зашло слишком далеко, — горячился Гринбаум. — Ты должен за все ответить. Ей-богу, я...

— Не заводись, — отчеканил мистер Шарп. — И до свидания, Гринбаум. Побереги свои нервы.

Шарп вновь забегал по офису, словно Turp в клетке. Его личный секретарь, весьма крепкий мужчина, появился как по мановению волшебной палочки. Он мягко, но настойчиво сказал: «Вот сюда, мистер Гринбаум», а выпроводил онемевшего создателя трастов из офиса. Когда секретарь вернулся, Шарп сказал ему: «Нет смысла обвинять этих ребят в нарушении уговора. Они все будут отрицать».

На следующий день недрогнувший рукой Шарп просто вылил оставшиеся 25 тысяч акций на биржу — как воду из кувшина выливают в чашку. «Медведи» поняли это по-своему. Телеграфная лента была прямолинейна: «Это не что иное, как экстренная внутрикорпоративная распродажа, принимающая все более опасный и угрожающий характер по мере понижения цены. Только Богу известно, когда это закончится. К сожалению, телефонной связи с Создателем у нас нет».

Все начали продавать. К тому же пошел слух, будто суд арестовал компанию за грубое нарушение антитрастового закона и назначил временного управляющего. Продав последние акции фонда, мистер Шарп выкупил 2800 акций, которые он продал на уровне 72 долларов, по 22 доллара за штуку. Прибыль за эту маленькую «сделку» составила 140 тысяч долларов.

За пятнадцать торговых часов скипидарные акции упали в цене на 15 долларов. Это означало падение рыночной капитализации компании на 15 миллионов долларов. Самоуважение некоторых из членов пула несло еще большие убытки.

Шарп уведомил своих партнеров о том, что пул полностью реализован — иными словами, продан. Он пригласил их в свой офис в понедельник (а дело было в четверг) к одиннадцати часам утра. В этот день, пояснил он, у него будут все чеки и бухгалтерские расчеты. Он отказался встречаться с Гринбаумом, Вехслером, Земаном, Шафраном и другими, кто искал способ спасти свою репутацию после крушения скипидарных акций ранее назначенного срока. Плечистый личный секретарь сказал им, что мистер Шарп уехал из города. Он был очень вежливым человеком, этот секретарь. А кроме того, боксером-любителем высокого класса.

После неудачных попыток отыскать Шарпа в порядке самозащиты они поспешно организовали новый пул и начали размещать поддерживающие цену заказы. В тот и следующий день членам «Шкурдиката» пришлось принять на себя огромное количество акций, чтобы предотвратить еще больший крах. На руках у них оказалось более 50 тысяч акций. Однако цена на них составляла около 26-28 долларов. Малейшая попытка продать их привела бы к очередной панике вокруг скипидарных.

Они встретились с Шарпом в понедельник. Вопреки обыкновению, его речь была продолжительной. Заранее он прислал каждому из них конверт, содержавший чек и отчет. А теперь серьезным тоном произнес:

— Джентльмены и Гринбаум! Все вы знаете, что я сделал для поднятия цены скипидарных акций. Однако в районе 62 долларов за штуку я начал сталкиваться с продажами акций, которые я не контролировал.

Я знал, что ни у кого из вас, конечно, не было акций для продажи. Все вы торжественно пообещали мне не продавать ничего сами — только через меня. Но акции продолжали откуда-то вытекать. Даже при том, что продавцы вынуждены были одалживать их, чтобы оформить «короткие» продажи.

Я заподозрил, что столкнулся с серьезным рыночным предложением. В таких случаях всегда лучше действовать быстро. Поэтому после того, как биржевые игроки закрыли свои реальные «короткие» позиции, я продал наши акции. Средняя цена продажи составила 40 долларов. Если бы не было этих таинственных продаж, я мог бы выручить за каждую акцию по 80 долларов. После вычета комиссий и других накладных расходов на содержание пула я обнаружил, что наш чистый доход составил 9 пунктов — 1 029 600 долларов. Из них 25 процентов — 250 тысяч — переходят ко мне в соответствии с нашим соглашением.

Прискорбно, что мне не удалось довести акции до 90 долларов. Однако Уолл-стрит полна неожиданностей — вокруг столько глупости. Я надеюсь, что вы удовлетворены. Принимая во внимание обстоятельства, могу сказать, что я удовлетворен также. Да-да, на самом деле. Всего доброго, джентльмены. И вам также, Гринбаум.

Шарп не был агрессивен. Он был вежлив и блестящ. Все заметили, что магнат был до мурлыканья доволен. Он кивнул им и вышел из офиса.

Члены синдиката были в бешенстве. Они разругались друг с другом, а потом принялись ломиться в дверь Шарпа. Та оказалась заперта. На их стук появился вездесущий секретарь и проинформировал собравшихся, что у мистера Шарпа назначена важная встреча. Беспокоить его нельзя.

Секретарь готов был обсудить любой пункт отчета и предъявить любые доказательные документы в форме брокерских отчетов.

Поэтому раздраженные господа ретировались, побоявшись выразить свое мнение о секретаре и его начальнике.

Выйдя за дверь, они в порыве искренности признались друг другу в нарушении уговора. И в результате, что совсем нелогично, прокляли Шарпа. Скипидарные акции перестали пользоваться популярностью. А запас бумаг в их руках был настолько большим, что их вполне оправданно можно было назвать крупными неудачниками!

Время шло. Партнерам «Шкурдиката» приходилось покупать все больше и больше. В какой-то момент они посчитали, что смогут справиться со своей проблемой не хуже Шарпа. И решили скопировать его прием — разогнать цену до высокого уровня, вплоть до 50. Для этого они даже объявляли дивиденды в 2 процента на акцию. Но так и не смогли продать свои бумаги. Они пытались снова и снова, и раз за разом терпели неудачи. И каждая последующая была все серьезнее, ведь для поддержания цены им приходилось покупать все больше акций.

Сейчас акции Turp котируются на уровне 16-18 долларов. Но их некому продавать по этой цене. На самом деле, их вообще нельзя продать. Конкуренция растет, во всех скипидарных регионах появляются новые лидеры, и перспективы продаж мрачны. А главным собственником акций Американской Скипидарной Компании, держащим не менее 140 тысяч непродаваемых акций из всего выпуска в 300 тысяч, является печально известный «Шкурдикат Гринбаума».

Примечания:

4

 Сквиз