Глава 7

Не поминай Аргентина!

Мария Эва Дуарте Перон, более известная как Эвита, жена аргентинского политика Хуана Доминго Перона, скоропостижно скончалась в 1952 году, не дожив до 34 лет. Ровно через 40 лет после ее смерти Республика Аргентина выпустила самые гнусные облигации в своей истории. Если бы Эвита дожила до этого дня, то, пожалуй не только была бы оскорблена в своих лучших чувствах, но и умерла бы от осознания происходящего безобразия.

Выпущенные на неимоверную сумму 5,5 миллиарда долларов облигации получили название Bonos de Consolidacirin de Deudas Previsionales, но в народе немедленно родилась аббревиатура BOCON, что по-испански означает пустозвон. Центральный банк Аргентины эмитировал «пустозвоны» 1 сентября 1992 года в качестве законных требований, консолидировавших общую задолженность правительствам провинций, поставщикам, отставникам, пенсионерам и выигравшим гражданские иски к правительству. Было выпущено несколько серий новых облигаций, причем наигнуснейшей из них стала «пустозвон» Pre4.

В чем же крылись причины, позволившие дать это довольно резкое определение? Прежде всего, в течение первых шести лет после эмиссии по облигациям серии Рrе4 проценты не выплачивались. Конечно, это было более чем удобно для Центрального банка Аргентины, но отставники и пенсионеры в восторг не пришли. Инвесторов, согласных купить облигации, на каком-то этапе бесприбыльные, найти вообще-то можно, если облигации эти эмитированы кем-нибудь достойным доверия, но к Аргентине последний термин вряд ли применим. Далее, при начислении прибыли использовался метод сложных процентов: приобретая Рrе4, вы могли рассчитывать на 100 долларов дохода, в следующем месяце— уже на 100 долларов 43 цента, в следующем — на 100 долларов 79 центов и т.д. Становилось проблематичным просто удержать в памяти стоимость облигаций. И наконец, с того момента как вам все-таки начинали выплачивать проценты, общая сумма долга, накопившаяся за шесть лет, уменьшалась. По мере того как в течение 48 месяцев вам выплачивалась основная сумма долга, ваши процентные платежи, исчисляемые от суммы долга на данный момент, сокращались, причем совершенно непредсказуемым образом. Таким образом, вы полностью теряли ориентировку в выплачиваемых вам в течение 48 месяцев суммах. Через шесть лет после эмиссии вы имели бы 2,08% поступлений от общей суммы долга (какой бы она ни была) ежемесячно вплоть до 48-го месяца, за который вы должны были получить 2,24%, причем проценты высчитывались по сложной формуле исходя из оставшегося долга. Довольно хитрая схема, не так ли? Эвита от такого вряд ли пришла бы в восторг.

Владельцы «пустозвонов» Рrе4, за небольшим исключением, были не в состоянии определить, обманывают их или нет, и облигации популярностью не пользовались. Но и это еще не все, поскольку потенциальным инвестором следовало подумать о том, действительно ли через шесть лет Аргентина начнет выплачивать прибыль или возьмет и передумает. Большинство инвесторов считало риск дефолта по облигациям Рrе4 очень и очень высо- ким, и «пустозвоны» доверия не вызывали. Были и другие малопривлекательные аспекты. Налог на прибыль по облигациям, если бы, допустим, таковая вдруг все-таки начала выплачиваться, был непостоянным; Центральный банк имел право выкупить ценные бумаги в любой момент, причем без штрафных санкций. В сложившейся ситуации наблюдался лишь один просвет: номинал Рrе4 был установлен в долларах СШA, но особой роли это не играло, так как аргентинское песо не так давно было привязано к доллару из расчета один к одному.

После того как руководство посоветовало мне присмотреться к аргентинскому рынку производных ценных бумаг, я не сразу решил заняться Рге4, поскольку объектов для моего внимания было более чем достаточно. Но уже приближался конец года, требовалось на чем-то остановиться, доказав тем самым, что мы умеем работать, с одной стороны, и имеем право на премию — с другой. К тому времени в поисках сделки года на рынке производных бумаг мы уже переворошили Мексику, Бразилию и Филиппины. Настало время Aргенгины.

Прежде всего мы начали думать, что можно сделать с облигациями PLUS, предусматривающими обмен аргентинского долга на мексиканский. Мы попытались обратить аргентинские облигации FRB, гораздо более привлекательные, чем Рrе4, в RAV, a RAV продать американским инвесторам. Но добиться высокой оценки надежности для этих бумаг оказалось невозможно, и многих потенциальных покупателей это отпугнуло. Сверхпробивной продавец PCS попытался найти покупателей, но и у него ничего не вышло.

Наша следующая попытка потерпела неудачу в связи с высокой степенью риска, связанного с Argentina Brady Bonds, бумагами также более привлекательными, нежели Pre4. Мы хотели разделить обязательства по Brady Bonds на три части: краткосрочные проценты, долгосрочные и выплату основного капитала. Pазные части этой сделки мы предложили различным инвесторам, и в том числе Aргентине, получавшей возможность продолжить политику, направленную на консолидацию задолженности. Потенциальные инвесторы отказались от участия в сделке, наша встреча с аргентинскими чиновниками также плодов не принесла. Высокопоставленные чиновники даже не пожелали прийти, чиновники помельче опоздали на несколько часов, а от нашего предложения отказались немедленно. Мы недоумевали. Да как же можно такое представить?! Республика Aргентина воротит нос от самого Morgan Stanley!

Третья наша задумка заключалась в реализации достаточно радикального предложения по реструктуризации всей аргентинской системы ипотеки жилья по американскому образцу, осуществленному более десяти лет назад. Нас обнадеживало то, что Banco Hipotecario, аргентинский ипотечный банк, для финансирования первоначальных покупок закладных на жилье нуждался более чем в четырехстах миллионах долларов. Ипотеку можно было бы объединить так же, как она была объединена в США Множество ипотек Banco Hipotecario были просто невыполнимы, особенно низкопроцентные кредиты, предоставлявшиеся из политических соображений, в связи с чем Доминго Кабайо, новый министр экономики, приказал банку нормализовать деятельность. Для помощи в разработке нашего предложения мы наняли аргентинский банк, не одну неделю составляли план, но Республика Aргенти- на до нас так и не снизошла. Один из чиновников заявил: «Пирожных слишком много, а вот мяса не хватает».

Тем не менее, для того чтобы сбить нас с ног, трех ударов оказалось недостаточно, и мы продолжили охоту на аргентинском рынке производных. Клиенты доложили, что Goldman Sachs уже провернул на этом рынке крупную сделку. Один из сотрудников ГПП смог оперативно раздобыть копию посвященного этой сделке проспекта Goldman Sachs. Из него следовало, что банк приобрел «пустозвоны» на определенную сумму, упростил их, использовав производные ценные бумаги, и продал получившихся уродцев американским инвесторам. Банку облигации достались почти бесплатно, а американцы вложили в них более 100 миллионов долларов. По нашим подсчетам заработал Goldman Sachs, мягко говоря, неплохо.

Мы совершенно бесстыдно украли схему сделки у Goldman Sachs. Сама идея достаточно проста, но в произведенной банком операции было несколько недочетов, которые следовало устранить. Goldman Sachs использовал серию Pre2, напоминавшую в общих чертах Pre4, но чуть более привлекательную. Однако мы решили, что чем хуже, тем лучше. Из всех аргентинских облигаций, как я уже говорил, Pre4 были наигнуснейшими, а значит, и наидешевейшими. Таким образом, мы получили возможность сделать условия продажи упрощенных Pre4 еще более привлекательными для инвесторов, нежели упрощенных Pre2. Подумав, мы выбрали Pre4.

Схему торговли нашими Pre4 можно разбить на три этапа. Во-первых, мы поместили эти долговые бумаги в находившийся на Каймановых островах траст. С этого момента и до срока погашения облигаций, а именно до сентября 2002 года, любые выплаты по Pre4 должны были производиться этому каймановскому трасту. Во-вторых, мы заключили соглашение между трастом и Morgan Stanley, в соответствии с которым права на все выплаты по Pre4 вне зависимости от сроков их осуществления переходили к Morgan Stanley, а траст получал 14,75% годовых. Поскольку по Pre4 проценты вообще не выплачивались, Morgan Stanley просто кредитовал траст этими 14,75%, по крайней мере на первых порах. Никто не спорит, что предоставление кредита Кайманам было делом весьма рискованным, поскольку для этого Morgan Stanley приходилось самому занимать деньги, которые ему никто и никогда не вернул бы в случае объявления Аргентиной дефолта по Pre4. И наконец, завершающий этап: в рамках упомянутого соглашения траст для получения процентов должен был выпустить вторичные бумаги.

Эти бумаги были просты для понимания, по ним выплачивался очень высокий процент— 14,75%, а финансировались они, в частности, Morgan Stanley. Для потенциального инвестора вторичные бумаги выглядели гораздо более внушительно, нежели непосредственно облигации Pre4. И действительно, проценты по ним выплачивались незамедлительно, а сумма, от которой начислялись проценты, оставалась неизменной, то есть прибыль можно было подсчитать с самого начала. По сравнению с Pre4 бумаги стали настоящей манной небесной.

Инвесторам наши условия понравились, и продавались эти бумаги весело, несмотря на нашу неспособность придумать им звучную аббревиатуру. Бумаги были названы «Repackaged Argentina Domestic Securities Trust I», аббревиатура же получилась RADS, что по-английски произносится почти так же, как и слово «крысы», и я думаю, читатель поймет, почему мы старались называть их просто «Рге4 Trust». Инвесторы согласились, что название — не главное.

История с Pre4 Trust развивалась по сценарию RAV, которыми мы торговали весь прошлый год. Во-первых, мы нашли облигации, которые не покупались за пределами США или из-за высокой стоимости, или по другим причинам. Причиной непопулярности BIDS стало регулирование, PLUS и FP Trust — показатель кредитоспособности заемщика, Pre4 — бессмысленность их покупки. Таким образом, мы нашли способ, позволяющий привлекать деньги инвесторов-неамериканцев и справляться с мешающими покупке проблемами. Наш способ дал возможность осуществлять сделки с весьма ощутимой прибылью.

Как правило, в ходе каждой сделки у нас был один основной покупатель. Если вспомнить RAV, то в этой роли выступали простые и суровые страховые компании, часто со Среднего Запада. Pre4 Trust исключением не стали, и основной заказ поступил от страховой компании из сердца страны. Прочие покупатели были, наоборот, весьма утонченными. В их число вошли Serfin— тосковавший по спокойной жизни мексиканский банк, взявший логотипом знак радиационной опасности, несколько значительных американских инвестиционных компаний открытого типа и даже какое-то число агрессивных организаций, обслуживающих частных клиентов. Тем не менее даже самые утонченные и изощренные клиенты, скорее всего, не понимали механизма сделки. Было невероятно тяжело подсчитать стоимость обмена бесстыдных платежей на платежи простые. Для подсчетов такого рода мы создали сложную компьютерную модель, но не верю я, чтобы хоть один из покупателей оказался способен повторить наш подвиг, поскольку если бы оказался, то не стал бы платить Morgan Stanley на несколько миллионов долларов больше, чем тот отдавал трасту. Эти лишние деньги и составили нашу прибыль.

B отличие от эпизода с FP Trust, в процессе работы с Pre4 Trust у нас было на удивление мало выматывающих бесполезных переговоров, но один случай я забыть не в силах. Один из младших продавцов — молодой высокий блондин — добился аудиенции по поводу сделки у директора компании, занимающейся частным размещением ценных бумаг, кредитованием и страхованием, и попросил меня сопровождать его на встречу. Я согласился, поскольку мне захотелось оценить, как этот парень беседует с клиентами.

Встреча прошла хорошо, я объяснил, что такое Pre4 Trust, и директор, очень привлекательная дама, заинтересовалась. Она задала несколько уточняющих вопросов, мы обсудили ряд других совершенных ее компанией сделок. Блондин мой все больше молчал и не сводил с директрисы глаз. После того как дама нас покинула, он отвел меня в сторону и сказал, что все обдумал самым тщательным образом и готов сообщить о своем решении.

Деловым тоном он произнес: «Нет, не буду я ее трахать. Не хочу, и все тут». Несколько удивившись, я посмотрел на продавца, ожидая от него смеха или хотя бы улыбки, но так и не дождался. Парень был совершенно серьезен. Хотя он не размышлял ни о специфике сделки, ни о вопросах клиента, одну важную проблему на этой встрече он все таки разрешил: даму эту он трахать не станет. A кроме того, Pre4 Trust она все равно не купила.

Некоторые инвесторы беспокоились, сможем ли мы выкупить их бумаги по справедливой цене. Многие покупатели хотели оставить эти бумаги у себя лишь на несколько лет и, так как бумаги были настолько необычны, они волновались, смогут ли найти покупателя кроме Morgan Stanley. Другими словами, люди просто боялись, не оставит ли их Morgan Stanley с носом.

Надо признать, что основания для подобных опасений имелись. Один управляющий фондом из Сан-Франциско отказался от Pre4 Trust, поскольку, по его словам, ситуация напоминала историю с PERLS «шведская крона/швейцарский франк», купленными им у нас. Бумаги эти упали в цене со 100 долларов до 75 практически за одну ночь. Мы уверяли продавца, что Pre4 Trust ни капли не похожи на PERLS, но гарантировать, что клиенты ничего не потеряют, все равно не могли. Проблема выросла до размеров первостепенной. Morgan Stanley мог принять обязательство выкупить ценные бумаги, но не обещал сделать это по достойной цене. Как мы могли предугадать положение дел на финансовых рынках, а особенно в Aргентине?

Несмотря на отдельные случаи, продавались Pre4 Trust, как я уже говорил, хорошо. Около дюжины инвесторов сочли наши условия приемлемыми и пошли на сделку. Всего же мы продали Pre4 Trust на 123 миллиона долларов.

Как правило, производные бумаги, прибыль на которые начисляется ежемесячно по принципу сложного процента, приносят 1—2%. Тем не менее инвесторы с таким трудом вникали в подробности ситуации с Pre4 Trust и им было так тяжело оценивать их стоимость, что они соглашались платить за них больше, чем могли бы получить. Прибыль от Pre4 Trust составила около четырех миллионов долларов, и таким образом эта сделка вышла на первое место среди сделок с производными бумагами в 1994 году, став моим первым «слоном». Группа производных впала в эйфорию.

Тем не менее менеджер группы предостерег меня от головокружения от успехов, поскольку хотя инвесторы и гарантировали нам приобретение этих бумаг, денег от них мы еще не получили. Pre4 Trust были бумагами достаточно сложными, и на то, чтобы обсудить документацию, распространить окончательные проспекты и закрыть сделку, требовалось не меньше недели. Одной из стоящих нервов сторон моей работы стало то, что даже после продажи сделка не была завершена. Сделка с Pre4 Trust могла расстроиться в любую секунду до закрытия и получения нами денег.

Особенно меня нервировало, что в ту неделю я должен был закрывать сделку один. Все остальные просто сбежали из города. У Королевы нашлось срочное дело в Мехико, где надо было обсудить другие сделки с представителями мексиканских банков. Прочие члены команды RAV ушли в отпуск. Маршал Салант заявил, что он в меня верит и я способен сделать все сам.

В то время как я работал по закрытию сделки с аргентинскими и американскими адвокатами, некоторые продавцы из ГПП пытались довести до моего сведения, что четыре миллиона долларов прибыли — это не такие уж и большие деньги. Один из них заявил, что как-то раз сначала сделал заем, а потом на свопе получил восемь миллионов. Другой сказал, что на сделках с производными они получали и 5 и 10% прибыли. Даже Бидьют Сен уязвил мое самолюбие словами, что 4% — это, конечно, хорошо, но не отлично, и мы должны брать больше — десять, двадцать и так далее пунктов. Я не мог поверить ребятам из группы производных, будто они получили 20% прибыли со сделки хоть раз в жизни, поскольку это невозможно даже при безграничной тупости покупателя. Финансовые рынки функционируют в условиях конкуренции, и средняя прибыль составляет менее одного процента. Я гордился сделкой с Pre4 Trust и считал сделки с производными долговыми бумагами с многомиллионной прибылью уникальными. Прибыль же в четыре миллиона долларов стала самой большой, о которой я слышал. Так что я старался пропускать подобные комментарии мимо ушей.

Закрытие сделки шло своим чередом. Я должен был взять на себя заботу об аргентинской стороне, что подразумевало переговоры с аргентинскими адвокатами и аргентинским банком, игравшим роль смотрителя облигаций Pre4. В Аргентине каждый банк и каждая компания считали своим долгом ублажить меня музыкой, без которой, по их мнению, американец не выживет, — «Звездно-полосатым флагом», так что я был рад вернуться в СШA и услышать другую мелодию. B качестве поверенных мы выбрали Cravath, Swaine & Moore, агрессивную старомодную фирму, которую группа производных бумаг предпочла компании Davis, Polk & Wardwell, традиционно осуществлявшей юридическое обслуживание Morgan Stanley.

Сделка с Pre4 Trust сопровождалась двумя серьезными неприятностями. Bo-первых, встал вопрос, имеем ли мы право называть бумаги Pre4 Trust производными. Вдохновленный беседой с одним из партнеров выбранной нами юридической фирмы, я решил написать в проспекте большими буквами, что мы торгуем производными бумагами и вложения в них рискованны. Я рассудил, что если кто-нибудь и предъявит иск Morgan Stanley, то можно будет ответить: клиентов никто не дезориентировал, убеждая в отсутствии риска в сделке, более того, об этих бумагах было без обиняков сказано «производные».

Хотя к тому времени этот термин и приобрел популярность, тут крылся один нюанс. Каждый знал, что бумаги Pre4 Trust — производные, но тем не менее я считал, что недвусмысленное заявление об их природе упрочит позицию фирмы в любом судебном процессе, который возможен в будущем. Мы закончили редактировать начисто, добавили термин «производные» и отправили проспекты в печать.

Когда Королева RAV вернулась из Мексики, я вручил ей только что опечатанный проспект и доложил: все идет по расписанию. Проспекты были уже на пути к инвесторам, а одну большую коробку я припас, чтобы на следующий день раздать продавцам. Через несколько минут до меня донесся вопль, от которого кровь застыла в жилах. Королева взорвалась, углядев в проспекте слово «производные». Она начала орать на меня, употребляя все приходящие в голову эпитеты:

— Черт тебя подери! Тут написано «производные»! Они не производные! Почему производные? Кто тебе сказал, что эти бумаги производные?!

Я попытался объяснить, как именно это слово может нам помочь в любой тяжбе. Королеву не интересовало, поможет ли оно и что по этому поводу сказал партнер юридической фирмы. Рассвирепевшая дамочка и слышать не желала, что она будет иметь дело с производными бумагами, поскольку термин успел приобрести нехороший оттенок. Я получил приказ приостановить распространение проспектов до изъятия из них гнусного слова. Когда же я продолжил настаивать на своем, Королева приволокла Маршала Саланта и убедила его в необходимости предать дьявольское слово забвению. Я сопротивлялся еще несколько минут, спросив, по-прежнему ли мы называемся группой производных бумаг или нас уже переименовали? Осталась ли в названии ГПП буква П? Действительно ли мне предлагают пустить коту под хвост неимоверно сложную сделку из-за одного слова? Все было бесполезно.

«Нет, — сказала она. — Прекрати рассылку, а свою чертову коробку спрячь». Так что когда забредший на огонек продавец попросил экземпляр проспекта, он услышал душераздирающий крик: «Нееет!».

Я еле успел уломать Federal Express не рассылать проспекты, связался с корреспондентами и на случай прокола со стороны Federal Express велел уничтожить всю «криминальную литературу» до последнего листочка. Кроме того, мне пришлось позвонить в юридическую фирму чтобы попросить вычеркнуть грязное слово «производные» из проспекта и заново отпечатать тираж. Мне обещали устроить тщательный обыск на предмет нахождения известного, но запрещенного к употреблению слова во всем шестидесятистраничном документе.

Я сходил с ума и от уверенности в своей правоте, поскольку если эта сделка проводилась не с производными бумагами, то следовало упразднить само понятие производных вообще. Задавая Королеве вопрос, не хочет ли она оставить себе старые проспекты как сувениры, я и в мыслях не держал издеваться над ней, но она взорвалась: «Меня не интересует, что ты с этими хреновыми проспектами сделаешь! Хочешь — сожги, хочешь — оклей ими свой сортир, только чтобы я больше о них не слышала и их не видела!»

После того как допущенные цензурой проспекты распространили, а документы для завершения сделки подготовили к подписанию, нам оставалось только дожидаться торжественного дня. По плану сделка должна была завершиться в ближайший понедельник. К пятнице, 30 сентября, были закончены последние мелочи. Все разъехались на выходные, а я остался в офисе до вечера, чтобы убедиться, что ничего не забыл. Кроме меня на этаже никого не было. Без того бедлама, который устраивали свирепые трейдеры и франтоватые продавцы, было непривычно тихо и спокойно. И тут зазвонил телефон. Вот и настало время рассказать о второй серьезной неприятности, произошедшей в ходе подготовки сделки с Pre4 Trust.

Звонили мне из небольшой страховой компании со Среднего Запада. Их согласие на сделку стало ключом к получению согласия от других инвесторов. Как самый крупный заказчик, компания являлась просто становым хребтом сделки. Я удивился, что им надо в такой поздний час. Вот наш диалог:

— Фрэнк?

— Слушаю.

— Мы решили не спешить со сделкой по Pre4 Trust.

— То есть?

— Ну, понимаете... сделка нас не совсем устраивает. Надеюсь, наше решение не сопряжено с неудобствами для вас.

Да какие тут к чертям неудобства! О чем он говорит? Я старался не удариться в панику, но ситуация осложнилась донельзя. Я работал над сделкой больше месяца, а теперь ее разрушает крупнейший заказчик. Если он действительно пойдет на попятный, то катастрофа неизбежна. Группа производных бумаг упустит фантастическую прибыль, самую большую прибыль за этот год, а я могу просто потерять работу. Смотря перед собой в пространство, я понял, что уговорить инвестора остаться — для меня вопрос жизни и смерти.

Поэтому я постарался ответить так спокойно, как только мог:

— Вы не можете так поступить. Сделка закрывается точно по плану в понедельник. Мы рассчитывали на вас. Мы работали с вами неделями. Теперь отступать уже поздно.

Помолчав, я добавил:

— Побойтесь Бога! В офисе уже никого нет. Рабочий день давно закончился.

— Тут около меня сидит поверенный, так она говорит, что в проспект были внесены некоторые изменения, причем изменения не в нашу пользу. Вот мы и не хотим участвовать в сделке.

В проспект были внесены изменения? Голова у меня пошла кругом. Как это случилось? Рушился весь траст. Если эти ребята сбегут, то за ними могут последовать и остальные, а сделку мы так и не закроем. Крупнейшая прибыль за год оказалась под угрозой. Теперь я точно знал цену своей шкуры, и стоила она четыре миллиона долларов, а по телефону, сейчас обсуждался вопрос ее сохранности.

Я объяснил адвокату, что в проспект не было внесено ни одного фактического изменения. Только стилистические. На том конце провода не поверили. Я сказал, что их компания обязана участвовать в сделке. Со мной не согласились. Наконец, я попросил собеседников не отходить от телефона и пообещал найти какого-нибудь своего начальника и объяснить всю серьезность последствий их поступка. «Делайте что хотите, только не отходите от телефона», — предупредил я. Для пущей уверенности, перед тем как повесить трубку, я взял номера их домашних телефонов.

Я обыскал весь этаж трейдеров. Пусто. А на часах было уже полвосьмого. Я начал обзванивать дома директоров-распорядителей. Никто к телефону не подходил. Или они отключили телефоны, или уехали на выходные из города. Королеву найти также не удалось. Никого из трейдеров дома тоже не было. Я оставил около дюжины срочных сообщений мужьям и женам разыскиваемых. До адвокатов Morgan Stanley достучаться, естественно, не удалось. Наконец, я позвонил в юридическую фирму Cravath, Swaine & Moore. Адвокаты там все еще работали.

О нашем разговоре могу сообщить только то, что фразы типа «Они что, охренели» и «А не пойти ли им на...» употреблялись несколько чаще, чем это принято в приличном обществе. Я ввел партнера фирмы в курс дела, и уже вдвоем мы позвонили в ту страховую компанию.

Адвокат компании затянула свою песню о том, что у нее появились серьезные претензии к сделке. Мы очень вежливо спросили, какие именно.

«Прежде всего, — сказала она, — почему мы должны верить в то, что облигации Pre4 реально существуют?»

Воцарилось длительное молчание. Вопрос показался несколько странным даже для совершенно неопытного адвоката. И что мне делать? Посмеяться над ней? Выругаться как грузчику? Вопрос-то не только наивный и неуместный, он ведь еще и абсурдный. Начинать ликвидацию безграмотности? Поздновато, но ничего не поделаешь. Несмотря ни на что, я понимал решающее значение нашего разговора для сделки и терпеливо дожидался ответа своего адвоката. Его речь была выше всяческих похвал.

«А реально они и не существуют», — сказал он. В это время я просто-таки увидел струйку пара, бьющую из его не приложенного к трубке уха. «Облигации Pre4 — всего лишь бухгалтерские записи в аргентинском Citybank, действующем от имени траста. Листков же бумаги с надписью Pre4 вы не найдете».

Адвокатиха неустрашимо пошла в следующую атаку, приведя новый аргумент. Скорее всего, она получила приказ любым путем избавить компанию от сделки. Почти час она выдвигала все новые и новые доводы, которые мы успешно опровергали, и наконец у нее в обойме остался последний патрон. Компания требовала внести дополнение в условия сделки. По словам нашей собеседницы, если Morgan Stanley сегодня ночью согласится внести это дополнение, сделка состоится. Если же нет — она умывает руки.

Даже если Morgan Stanley и согласится внести дополнение, то как это организовать сегодня ночью? Morgan Stanley — компания, и решения такого уровня — привилегия руководства. Только что я потратил час, чтобы найти хоть кого-нибудь из должностных лиц, и не преуспел. И тут меня осенило: Бидьют Сен предоставил мне полномочия поверенного для скрепления со стороны Morgan Stanley сделки по Pre4 Trust, так что я имел право принять дополнение от имени своей компании, хотя это и означало взять на себя неимоверную ответственность. Пообещав всем перезвонить, я повесил трубку.

Внимательно изучив дополнение, я понял, что вреда оно нам причинить не может. Более того, я удивился, почему никто не попросил внести его раньше. Не чувствовал ли я неудобства, когда прежде, принимая решения на свой страх и риск, представлял Morgan Stanley на переговорах? Если все было в порядке тогда, то будет и потом. Я никоим образом не превысил данной мне власти, скрепляя своей подписью документы от имени инвестиционного банка, насчитывающего 10 тысяч сотрудников по всему земному шару. Не превышу я полномочий и принимая эту злосчастную поправку. Мое решение спасет самую прибыльную сделку за год. А если я подписываю приказ о собственном увольнении? Не хотелось бы стать дворником. Что же делать?

Наконец, я решился. Предприняв последние отчаянные и безрезультатные поиски руководства, я перезвонил в страховую компанию и попросил прислать дополнение по факсу. Aдвoкаты договорились, и с Запада мне на подпись пришел факс.

За несколько минут до того, как я своей волей взвалил на Morgan Stanley новые обязательства, позвонила Королева. Я быстро объяснил ситуацию, получил согласие и поблагодарил ее с чувством величайшего облегчения, после чего подписал дополнение от имени Morgan Stanley, отослал факс страховикам и через несколько минут получил подтверждение. На часах было девять вечера. Так я спас сделку.

Всю последнюю неделю я жил на нервах, меня бросало то в жар, то в холод, а поздравлений, между тем, так и не дождался. «Все впереди», — подумалось мне.

В понедельник 3 октября сделка была закрыта в соответствии с плановыми сроками. Я радостно перечислил обеспечивавшей сделку адвокатской фирме вознаграждение, которое почти равнялось доле в нем моего друга — партнера фирмы. Кроме того, мне удалось извлечь еще 300 тысяч долларов прибыли, реструктурировав платежи по свопу для перераспределения прибыли последних лет. Таким образом, мы заработали даже больше четырех миллионов.

Я принимал поздравления от многих и многих, в том числе от всех членов команды RAV и Стива Бернадета из «банды четырех», назвавшего сделку великолепным образцом получения навара на рынке производных бумаг. Бидьют Сен попросил подготовить меморандум, в котором простыми словами был бы описан весь нелегкий путь сделки. Конечно же, я выполнил его просьбу. На следующий день зашедший в нашу группу глава торгового отдела Питер Карчес спросил: «Кто провернул такую сделку?» Сен приписал всю честь себе. Я разозлился, поскольку у меня на этот счет было собственное мнение, но приходилось принимать во внимание иерархию фирмы. В конце концов, если бы все пошло наперекосяк, то синяки и шишки достались бы Сену.

Шеф явно повеселел. Раньше в споре об эффективности финансовых рынков я занимал более оптимистичную позицию, и мне это сходило с рук. Теперь же он сказал: «Еще раз услышу об эффективности — поставлю в угол». Я рассмеялся: Сен имел право на эти слова. Как, скажите мне, можно, практически не рискуя, сделать так быстро четыре миллиона на эффективном рынке? Хотя, конечно, дались мне эти деньги не так уж и легко.

История с Pre4 Trust в Morgan Stanley просто гремела. Один из контролеров шепнул мне, что Джон Мак прервал еженедельное собрание Совета директоров и начал расспрашивать о сделке, в частности о том, как нашему отделу удалось заработать такие деньги. Я гордился тем, что поразил даже Макки-Ножа.

Между тем Аргентина, не подозревая о нашей операции с Pre4 Trust, пыталась завершить рассчитанную на пять лет эмиссию облигаций. Прежде всего, эмиссия должна была свидетельствовать о готовности страны занять безрисковые бумаги Казначейства СШA со ставкой от 2,5 до 2,75%. Тем не менее ввиду мощной конкуренции со стороны других сделок, в том числе и нашей, выпущенные в рамках столь масштабной эмиссии облигации должны были упасть в цене. Спред возрос до 3,5%. Так уж получилось, что мы внесли скромный вклад в возрастание стоимости займа для Aргенгины, но так ей и надо. Незачем было пренебрежительно относиться к нашим предыдущим предложениям.

И конечно же, какому-нибудь другому банку теперь не удалось бы так легко позаимствовать нашу схему сделки с Pre4, как мы скопировали у Goldman Sachs схему сделки с Pre2. Через несколько дней мексиканский банк Banamex, до которого дошли вести о нашем успехе, захотел выступить в аналогичной сделке в роли покупателя. Мы назвали им вполне приемлемую, по нашему мнению, цену, но тем не менее из Banamex позвонили и сказали, что они предпочли другой банк. Какой именно, они не признались, но мы решили, что Goldman Sachs решил вернуть бизнес под свое крыло.

И вот — у меня зазвонил телефон. Моего внимания жаждал продавец, с которым я работал в First Boston. Он получил копию нашего проспекта — того, что без запретного слова. Оказалось, что First Boston, не мудрствуя лукаво, взял его и скопировал. Звонил мне продавец, чтобы позлорадствовать. До меня доносились отдаленные крики: «Ну, все, все!» Надеюсь, вопил мой бывший шеф, у которого была привычка издавать именно эти звуки, когда до него доходило, что он зарвался, и надо было показать окружающим, что ранее сказанное не носило характера делового предложения. Мой знакомый смеялся и говорил, что отлично провел последний месяц.

Кроме того мне сообщили, что в First Boston появился новый менеджер отдела возникающих рынков, которому хотелось бы предложить мне работу. Совершенно очевидно, что проведенные мною сделки произвели на First Boston хорошее впечатление. Замкнуть ли круг и вернуться туда, где я начинал? Такой путь для Уолл-стрит совершенно типичен. Не один и не два моих друга, перебегая туда и обратно, увеличивали свои зарплаты во много раз. А чем я хуже? Так что на встречу с новым менеджером я согласился.

Через несколько недель после закрытия сделки по Pre4 Trust все мы слегка перепугались. 25 октября странно повела себя разработанная нами для подсчета цен компьютерная модель. В соответствии с полученными благодаря ее использованию данными цена наших бумаг существенно снизилась. Так ли это на самом деле? Компьютерная модель отличалась невероятной сложностью, и для проверки корректности информации мы пригласили несколько крупных ученых, но почему-то в ходе вычислений все они получили разные ответы. Я недоумевал, как в этом бардаке могут ориентироваться покупатели, если даже мы ничего не понимаем.

Когда начали падать цены на прочие аргентинские облигации, на нас обрушился шквал звонков. Все задавали один и тот же вопрос: «На сколько снизилась цена Pre4 Trust?» Один из наиболее квалифицированных менеджеров взаимного фонда, работающего на новых рынках, очевидно, почувствовал некоторую неуверенность в связи с ситуацией и решил испытать нас, сказав, что хочет избавиться от Pre4 Trust. Чтобы подстраховаться, один из трейдеров, занимавшихся производными бумагами, предложил перекупить облигации номиналом 100 долларов по 95 долларов за штуку. Трейдеры заявили, что они не могут чрезмерно снижать цену, так как в противном случае покупатели поймут, сколько мы заработали на этой сделке. Скорее всего, ни один покупатель не боялся, что купленные им облигации существенно потеряют в цене из-за того, что Morgan Stanley захочет увеличить собственную прибыль. Вместе с тем в последние недели Аргентина начала испытывать затруднения, облигации упали на несколько пунктов, и 95 долларов стали справедливой ценой.

27 октября 1994 года упомянутый менеджер продал Morgan Stanley обратно облигации номиналом 100 долларов по 95 долларов за штуку на восемь миллионов долларов. Продажа эта заставила понервничать наших трейдеров, но они надеялись, что больше такого не повторится. Спустя совсем немного времени тот же инвестор так же внезапно, как и продал, вдруг купил Pre4 Trust на шесть миллионов, но уже по 95 долларов 50 центов. Двумя этими сделками трейдер производных создал рынок покупок и продаж Pre4 Trust по цене около 95 долларов. Действительно ли наши бумаги стоили этих денег? Я уже не был уверен, даже принимая во внимание данные компьютерной модели. Почему инвестор сначала продал облигации, а потом немедленно их же и купил, но уже дороже? Его поведение представлялось мне необъяснимым, но, быть может, стоило пожертвовать половиной пункта ради мира в душе и уверенности в том, что мы пойдем на создание рынка облигаций?

Я никогда не слышал, чтобы хоть по какой-то причине трейдер вносил в отчетность фиктивные цены. К счастью, к торговле облигациями я никакого касательства не имел, так что мог позволить себе не вникать в деликатные нюансы ситуации.

Несмотря на беспокойство трейдеров, наша компьютерная модель выдавала настолько различные цены, что любая назначаемая трейдерами цена казалась оправданной. В любом случае, разговоры сотрудников ГПП на магнитофон не записывались, и доказать, скажем, неточность цены трейдера было практически невозможно.

А вот трейдерам Bankers Trust (ВТ) повезло меньше. Они давали неверные цены, но свидетельства этого остались на магнитной пленке. Когда мы закончили торговать Pre4 Trust, Комиссия по ценным бумагам и биржам вплотную занялась одной из таких записей переговоров в ВТ с целью расследования мошенничества с ценными бумагами в сделке с Gibson Greetings. Вот фрагмент записи беседы с участием директора-распорядителя ВТ от 23 февраля 1994 года: «Я считаю, что изменение рыночной цены дает нам хорошие возможности. Нам надо всего лишь сократить разницу. Я имею в виду, что когда настоящая цена была 14 миллионов долларов, мы назвали ему 8,2, а теперь, когда настоящая цена уже 16 миллионов, скажем ему, что цена — 11. Давайте не спеша сокращать разницу между настоящей ценой и тем, что мы ему говорим».

Чтобы в полной мере оценить сказанное, следует помнить, что упоминалась разница между настоящей стоимостью сделки для Gibson Greetings и стоимостью, показанной ВТ. Она составила 5,8 миллиона долларов, причем в эту сумму было включено и вознаграждение ВТ. Другими словами, раньше Gibson считал, что должен банку за своп всего 8,2 миллиона, хотя долг его равнялся 14. ВТ же не хотел тогда называть истинную сумму, поскольку возник бы вопрос, почему вдруг Gibson должен еще 5,8 миллиона. Вместо этого ВТ дожидался изменения рыночной цены, чтобы сократить разрыв между настоящей и заявленной ценами до пяти миллионов. В перспективе предполагалось полностью ликвидировать разрыв, чтобы Gibson никогда не догадался об изъятых 5,8 миллиона долларов.

Я процитировал всего лишь одну из многочисленных бесед такого рода, записанных в ВТ и, скорее всего, не только в нем одном. Если клиент не в состоянии представить стоимость производных на какой-нибудь конкретный день, то инвестиционный банк может воспользоваться этим и временно исказить реально существующее положение дел, получив за это время большую прибыль. Надеюсь, трейдеры Morgan Stanley ни в чем таком замешаны не были.

Приближался День Благодарения, на рынках стало поспокойнее, и мы проводили долгие часы в неспешных беседах о былых баталиях. Задумавшийся над шахматной доской Бидьют Сен как-то сказал: «Ну вот, я пожертвовал ферзя, а ухудшилась позиция у партнера, прямо как на аргентинском рынке». Все рассмеялись, а Сен начал рассуждать о том, как плох оказался этот год, особенно по сравнению с прошлым. Не лучшая репутация производных бумаг нанесла вред нашему рынку. Мы спорили о больших потерях на производных, случившихся раньше, и каждый надеялся, что худшее позади. Если нам хоть чуть-чуть повезет, следующие месяцы будут получше. Внимание Сена опять переключилось на шахматную партию, и он ее выиграл, провозгласив: «Победил. Как всегда».