Глава XV

Половая этика или половая мораль

Не легко указать разграничивающую линию между моралью и правом. Прежнее представление о праве, в связи со взглядом на судебную кару, как на искупление, должно было обеспечить более правильное определение этих разграничивающих линий, но оказывается, что, базируясь на религиозно-метафизических догмах, устаревшее право вторгалось в пределы этики, осуждая несоблюдение религиозных и моральных современных обычаев, как мы это видели в главе XIII, и санкционируя те лишенные нравственного основания и несправедливые поступки, которые исходили из религиозных соображений и ими рекомендовались.

Если же мы примем право в качестве установления для оберегания интересов общества и отдельных лиц от всяких вредных поползновений, то мы обнаружим связь его с этикой, которую отрицает целая догматическая школа. И ведь, что представляет собою этика, действительная человеческая мораль?

Предлагалась, правда, и догматическая этика в виде собрания будто бы божественных заветов. На этой почве создались веления, исходившие из религии и отличавшиеся нередко бесчеловечностью. На таких основаниях нередко проявлялось слишком резкое противодействие этики мнимобожественного откровения человеческой этике. Вообще же каждой религии свойственны ее специальные указания. Когда бог малайцев предписывает им сожрать сердце врага; когда Иегова отличается мстительностью и ревностью, искушая Авраама принесением в жертву своего сына, избивая через своих посланных народ и истребляя весь мужской род при помощи потопа; когда Аллах возводит фатализм в систему, предписывая уничтожение христиан и не разрешая употребление спиртных напитков, между тем как Христос проповедует любовь к врагу и разрешает употребление вина (даже превращая воду в вино); когда индусский бог велит вдове умершего пойти за мужем в могилу, и ряд других богов требует человеческих жертв, — в зависимости от всего этого должно констатировать, что такой калейдоскоп религиозных этик не дает оснований для стройных согласованных выводов. Непосредственно в области полового вопроса религиозные предписания вступают друг с другом в противоречие, как полигамия и моногамия, левират и проч.

Мы поэтому уступим мораль на почве религии жрецам всевозможных исповеданий, как получающим ее, по их уверениям, непосредственно от бога, и займемся человеческой моралью. Однако, формальная догматика будет нами исключена, а приняты в соображение лишь обыденные человеческие взаимоотношения. Связь ее с правом нами уже установлена, причем несомненно и ее соприкосновение с гигиеной (медициной). Если между этикой и гигиеной возникает почему-либо трение, то это обусловливается тем, что имелась в данном случае в виду лишь индивидуальная, а не социальная гигиена (Под социальной гигиеной в обширном смысле я разумею не только гигиену данного общества в защиту слабых, но и всеобщую расовую гигиену, представляющую собою наиболее понятную социальную гигиену. Что касается Плетца, то он в «Archiv fur Rassen und Gesellschaftsbiologie» дал более тесное понятие о социальной гигиене. С точки зрения дидактики он прав. Но я стараюсь объединить эти понятия, так как, по моему мнению, лучшее представление о социальной гигиене ставит на первую очередь ядоровье расы). Врачу же необходимо считаться именно с социальной, а не индивидуальной точкой зрения, или же гигиенические удобства индивидуумов должны у него отступить перед гигиеническими интересами общества. Не должно быть никакого внутреннего разлада между такой социальной гигиеной и человеческой этикой.

Что же представляет собою мораль или этика? Этика с чисто теоретической точки зрения является определением элементов хорошего и дурного в поступках человеческих, в качестве же морали, практически, обязывает делать все хорошее и избегать плохого. Однако, что должно понимать под хорошим и дурным? Хорошее в представлении одного — является дурным в глазах другого. И слова Гете:

"Я силы мощной часть,
Что вечно жаждет зла и все творит добро"

навсегда останутся верными. Если, в свою очередь, скажем: «что часто творят добро, думая о зле», то правильно укажем на то, как наши побуждения не всегда согласуются с вытекающими из них поступками, которые и должны быть отделены от этических побуждений!

Мы можем дальше убедиться в том, что один и тот же поступок, хороший для одного, будет дурным для другого. Если волк сожрал ягненка, то это хорошо для волка, но дурно для ягненка. Мы часто извлекаем хорошее из того, что дурно для другого, и, стало-быть, мораль может быть только относительной, причем не представляется возможности обнаружить абсолютно положительных или абсолютно отрицательных сторон ее. В наших взаимоотношениях мы стремимся лишь уменьшить это зло и увеличить добро, поскольку возможно. Из практических соображений не представляется, например, даже возможным равнодушно присутствовать при чрезмерном размножении многих рас, безнадежных, однако, в смысле своего умственного состояния, ибо нам может угрожать в конце концов вытеснение этими расами. Одна и та же вещь может причинить нам раньше неприятность, а потом удовольствие, и наоборот, как например, наставление или же чрезмерное удовлетворение лакомки, ощущающего сперва удовольствие, а потом неприятность.

Мы определяем отсюда относительность наших моральных обязанностей, которые теоретически состоят в социальном благе и предъявляемых им требованиях к отдельным личностям, а практически в успешном проведении их в жизнь как отдельными индивидуумами, так и условиями общества. На почве социального блага каждый должен воспитывать в себе добрую волю и чувства альтруизма, причем все роды словесных поучений должны уступить делу и жизненным примерам.

Высшей целью этических функций является деятельность в интересах грядущих поколений.

Если усвоить себе альтруизм и эгоизм достаточно правильно, то в них можно видеть лишь относительную противоположность. Строить основы нашего существования на одном только принципе эгоизма столь же неразумно, как бессмысленно принимать все меры для проведения в жизнь одного только альтруизма. Кормящие своих товарищей медом из своего желудка пчела или муравей, очевидно, ощущают при этом удовлетворение, таким образом, идя навстречу своим альтруистическим инстинктивным стремлениям. Но человеку еще далеко до одинакового ощущения радости при процессе получения и давания. Человек, жертвовавший своею жизнью или страдающий за родину, семью, науку, очевидно, испытывает некоторое удовлетворение, толкающее его на определенный поступок. Принимая все меры к тому, чтобы природный хищнический инстинкт человека ввести в естественные нормы, более или менее совпадающие с проявлением альтруизма, мы последовательно обеспечиваем нашему потомству земной рай, который, впрочем, будет весьма относительным, но все же более интересным сравнительно с нынешним положением вещей.

Человечество в сильной степени нуждается в хорошем наследственном качестве, воспитании воли и характера подрастающего поколения. Состояние варварства, выражающееся апатией, грубостью чувства, безволием, невежеством и суеверием, все еще свойственно нам независимо от недостаточного воздействия школы, а также религии, не приспособленной более к современному положению вещей.

В «Гамлете» Полоний говорит:

"Это выше всего; будь сам себе предан,
И отсюда следует, как день за ночью: У
тебя не будет фальши ни к кому".

Это глубокие, истинные слова, заключающие в себе этическое начало, но для практического их осуществления нужно обладать соответствующим характером.

Эта естественная человеческая мораль даст нам фундамент для половой этики или морали, причем мы легко ее себе усвоим, рассматривая в связи с нею все, что изложено было в предшествующих тринадцати главах. Без зависимости с побуждениями, обусловившими данные поступки, мы можем считать их социально положительными, или полезными, социально нейтральными или безразличными, и социально отрицательными, или вредными. Но даже в ограниченной сфере применительно к одному или нескольким другим субъектам один и тот же поступок может быть хорошим (положительным), дурным (отрицательным) или же безразличным. Этика, разумеется, считается прежде всего с побуждениями, обусловившими поступок. Но при отсутствии этического чувства человек не в состоянии творить что-нибудь социально положительное, между тем как человек ограниченный и не имеющий представления о вещах, исходя из самых благородных мотивов, учинит что-нибудь весьма отрицательное в социальном смысле. Вместе с тем на почве тщеславия и мести может быть составлено «великодушное завещание», приносящее большую пользу обществу, но вредящее отдельному лицу. Побуждения могут также быть обусловлены эгоистическими соображениями, но из тех же соображений в практическом их применении приносить другим пользу.

Альтруисты представляют собою категорию людей, в которых чрезвычайно мощны этические положительные чувства, которые они и стараются так или иначе приложить к хорошим социальным делам. С другой стороны, чистый эгоист — это индивидуум, который всю силу своей личной симпатии направляет на самого себя. Этическое безразличие эгоиста продолжается до тех пор, пока он не затрагивает интересов других. Но и альтруизм немыслим без некоторой доли эгоизма. И если говорить об идеале социального чувства, то нужно его разуметь во взаимодействии эгоизма и альтруизма, удовлетворяющим потребности общества. Особняком стоит этически испорченный или реально проявляющийся эгоист, составляющий в этом смысле отрицательный элемент. Чистый эгоизм, разумеется, является почти неосуществимой редкостью, так как неизбежно на почве стремления к самоудовлетворению создаются столкновения с интересами окружающих лиц. Социальный порядок на чистом эгоизме, рекомендуемый некоторыми, поэтому фактически не возможен.

Половая этика находит себе основу на этих соображениях. В этическом смысле половое стремление является безразличным. Но смешение понятий, обусловленное исключительно недоразумениями, сделало то, что понятие о «нравственности» вообще, как о моральном, и моральное поведение (в смысле безупречности его применительно к данной догме) в половой сфере начали считать почти совпадающими. Если мы возьмем полового анэстетика, то он, без сомнения, будет весьма «нравственным» в половом смысле человеком, но в жизни он может быть испорченным до крайности. Мы не можем здесь этически оценивать его половое равнодушие. Если же урнинг не покушается на целомудрие девушки, то это тоже не вменяется ему в моральную заслугу и т. д. Но на почве полового стремления создаются чрезвычайные иногда столкновения с этикой, ибо получение наслаждения обусловливается пользованием другими людьми. Отсюда исключается фетишизм (и, разумеется, содомия), так как при пользовании неодушевленными предметами в этом случае или услугами животных не затрагиваются пределы морали. Половая этика в представлении различных людей встречает весьма разнообразную оценку, как мы это видим, например, в осуждении предохранительных от забеременения средств такими лицами, которые очень усердно отстаивают проституцию. Считая рождение ребенка вне брака преступлением против нравственности, тот же человек не останавливается перед сомнительной нравственностью, с какою связано беспрерывное рождение его женою детей, с опасностью для ее здоровья-Есть и такие моралисты, которые не дают, молодому человеку освятить браком свои отношения к возлюбленной, советуя отделаться от нее и от внебрачного плода деньгами. И вообще, на почве лицемерия, мистики, педантизма, предрассудков, моды, определенного шаблона, нравственности и алчности создаются начала, которые ни в одной точке своей не соприкасаются с этикой. Безнравственность при этом выступает под прикрытием морали. Каковы же должны быть основы этики в половой сфере? На почве свободы от предрассудков можно дать следующий ответ.

Первое положение сводится к тому, чтобы «раньше всего не вредить», второе же, чтобы «всеми мерами приносить индивидуальную и социальную пользу». Таким образом, формула социальной морали выразится следующим положением: «твое половое побуждение и половое действие не должны сознательно приносить вред отдельным индивидуумам и особенно обществу, а содействовать, по мере сил твоих, повышению счастья и ценности».

Вполне понятно, что во всех областях инстинктивной жизни и алчности, в особенности же в половой сфере, умение владеть собою принадлежит к наиболее важному этическому требованию и обусловливается воспитанием характера и воли. Человек должен уже с юных лет приучаться управлять своими инстинктами и страстями, чтобы достигнуть таким путем единственно действительной относительной свободы, которая делает жизнь достойной и осмысленной. Уже исходя из этих причин, необходимо рекомендовать нормальному человеку половое воздержание. Но особенной заслугой или жизненной целью воздержание не может считаться.

Каждый социальный человек должен стремиться к возможно правильному использованию своего полового инстинкта и умения любить, в интересах его собственных и всех окружающих. Если он сумеет довести эту задачу до конца, впереди его ждет полное удовлетворение, — сознание честно исполненного долга. Во всех своих поступках он должен не упускать из виду, например, следующих образов:

1. Плохой от природы субъект, поддавшись мгновенной страсти, обесчещивает девушку, наделяет ее внебрачным младенцем и бросает на произвол судьбы. Его поступок как с этической, так и с точки зрения эгоистической, безусловно отрицательный и подлежит обсуждению; обольститель наносит непоправимый вред совращенной им девушке, да и себе приносит больше вреда, чем пользы.

2. Побуждаемая религиозно-этическими соображениями, мечтательная девушка связывает свою судьбу с беспутным пьяницей, в целях его спасения. Лишь в редких случаях такое самопожертвование окупается достигнутыми результатами. Отрицательный с точки зрения эгоизма поступок этот, будучи идеальным по своим альтруистическим мотивам, все же еще предосудительнее в социальном отношении. Такая женщина, спасая от гибели одного человека, совершает тяжкое преступление перед своим будущим потомством, на котором этот акт самопожертвования отразится крайне отрицательными последствиями.

3. Наследственно тяжко обремененный и импульсивно психопатический субъект, при сильном половом стремлении, соединяется в браке с хорошею девушкой в интересах воспроизведения. Положительный с точки зрения эгоизма поступок, расчитанный на удовлетворение своего "я", является этически отрицательным по отношению к хорошей женщине, становящейся несчастной, и (в большинстве случаев) к потомству, которое унаследует дурные задатки.

4. Одаренный способностями, трудолюбием и идеалистическим взглядом на вещи, при отличном физическом здоровьи, субъект находит себе соответственную подругу жизни. Не гонясь за легким существованием, они задаются целым рядом социальных задач и вместе с тем производят столько потомства, сколько это можно, чтобы не повредить здоровью матери. Здесь идеально сочетались положительный альтруизм с положительным эгоизмом.

Такое счастливое сочетание не всякому, разумеется, доступно, но половая этика может быть налицо и при менее благоприятствующих обстоятельствах. Нервные субъекты или физически слабые лица, заключая бездетный брак, могут иметь в виду целый ряд социальных задач, усыновляя чужих сирот. Положительная этика, по-моему, не пострадает, если когда-нибудь в будущем, при сочетании браком нормального и ненормального индивидуумов, второй из них разрешит первому производить потомство при содействии третьего нормального лица.

Составив себе ясное представление о половой этике, всякий найдет способы ее осуществить, творя положительное добро, избегая зла и удовлетворяя естественные наклонности, разумеется, не на почве дурных или извращенных стремлений. Это первым долгом исключит участие в такой социальной гнусности, как публичные дома, проституция, с которыми он будет бороться. Стараясь не вредить в половом смысле всякой другой личности, он примет все нужные меры в случаях невольной ошибки.

Заповеди Моисея в двух местах касаются половой этики:

Седьмая заповедь: не прелюбодействуй.

Десятая заповедь: не желай дома ближнего твоего, не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего.

Но одиннадцатая заповедь Христа гласит: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», выражая устои, какие приличествуют и современной этике. Более полная формулировка современной этики может быть сведена к следующему: «Тебе вменяется в обязанность любить человечество больше, чем самого себя, и свое счастье провидеть в его будущем счастьи». На этом базируется указанная нами раньше заповедь социальной этики.

Заповеди Моисея рассматривают женщину как собственность, которая, под страхом божьей кары, неприкосновенна для чужого с точки зрения исключительно собственности. Но, уравняясь в правах с мужчиной, женщина требует уже иных отношений. Мы вывели уже возможность иногда нарушения обета в браке, без нарушения половых этических начал.

Но половая этика человека должна стремиться к сдерживанию эротически-полигамных побуждений, всегда могущих повредить счастью других. Очень редки случаи, когда такой вред не обнаруживается (см., например, Гюиде-Мопассан «Mouche» и А. Куврер «La graine»).

В стремлении воздействовать на чувственность читателя, наши романы заняты описанием экстраординарных случаев на почве взаимоотношений полов, не могущих служить базой для социальной этики. Средний человек далек от тех ужасов на почве страсти, которыми его наделяют, не убивается и довольно быстро (даже женщина) утешается. Требование безусловной верности до и после гроба также не совпадает с половою этикой, представляя лишь эгоизм пары. Супружеская верность, заключая в себе безусловно положительные элементы, теряет всю свою прелесть в искусственном преувеличении, так как создающийся культ преклонения перед одной личностью исключает остальные объекты всего мира, к которым относятся чуть ли не с презрением.

Чувства альтруизма у человека, как мы уже говорили, будучи прямыми или непрямыми, представляет собою филогенетические отзвуки полового стремления и особенно половой любви. (Мы согласны с тем, что объединение индивидуумов одного и того же пола основывалось на филогенетическом развитии животных, равно как и человеческих обществ. Но непосредственно чувства симпатии, создающие возможность дружественного общения, являются отзвуками первоначального чувства симпатии индивидуума к индивидууму на почве полового влечения). Тайна половой этики, таким образом, основана на альтруизме в половой сфере, выражающемся не этическими формулами, а поступками. Такая этика пока еще недоступна человечеству, которое питается проповедями самого этического содержания, продолжая оставаться глубоко эгоистичным. Этика не может существовать без социальной деятельности.

Было время, когда велась борьба за жизнь против природы, зверей и враждебно настроенных людей. Первые мотивы борьбы отпадали, а борьба с людьми превратилась в колоссальные войны, нелепость которых становится все более и более очевидной. Если в свое время Гектор или Винкельрид не отделял чувства любви к своей жене от чувства любви к родине, то сын века аналогично посвятит, себя борьбе за социальное благо. Мужчина и женщина в этом случае должны идти рука об руку, причем социальная работа благотворно отражается на них самих, обусловливая высокую мозговую деятельность и здоровый дух в здоровом теле. Даже ограниченный ум совершенствуется в такой деятельности, приспособляясь все более и более к социальным функциям.

Может ли человек при такой жизни взять на себя инсценировать такого рода головоломные произведения, какие навязываются ему бульварною литературою? Если это человек нормальный, то, «разумеется, нет»! Нужна патологическая подкладка, чтобы этические стремления личности не в состоянии были повлиять на ее половые побуждения.

Нами указывалось уже на необходимость не какой-нибудь работы, а социальной. Всевозможные однообразные занятия, в какой угодно отрасли, обусловливают односторонность мозга, атрофию этических чувств и исключительность в любви (не в половом стремлении). На таких основах нередко пара эгоистов (а иногда и несколько) дружно эксплоатирует общество. Их верность друг другу и специальное понимание счастья обусловливаются удачею в делах. Ну, а потом? При иных условиях, когда личные интересы слились с интересами общества, собственное счастье ощущается интенсивнее, но и несчастье не отражается на расположении человека, находящего себе утешение в служении интересам общества, не ожидая взамен ничего от людей, так как привык пренебрегать своими личными стремлениями.

Нельзя говорить о недостижимости хороших привычек. Есть люди, занимающие весьма скромное социальное положение и все-таки имеющие вполне ясное представление об альтруизме, который исповедуют. В главе XVII мы говорим о мерах для развития в этом направлении ребенка. Трудно, разумеется, получить альтруиста из человека, предрасположенного исключительно к эгоистическим проявлениям. Воспитание в известном направлении дает хорошие результаты и при устранении таких отрицательных фактов, как власть алкоголя и денег.

Кроме всего этого, правильный подбор должен быть положен в основу интересов человечества, причем только ряд столетий даст плоды сознательного в этом смысле отношения людей к своим обязанностям. Но человеку свойственно развить энергичную деятельность лишь в тех случаях, когда он видит близкие и непосредственные результаты для своего милого "я". При других же случаях выступает на сцену вялость, апатичность, и человек, сам ничего не делающий в интересах реформы, говорит о других людях, «что они очень плохи, и их с места не сдвинешь». Пример. Какой-то гимназист задался целью устранения алкоголизма и ревностно в продолжение пары лет работал в этом направлении. Сделавшись студентом, он на почве нескольких неудач сразу бросил свою работу, заявив, что «движение против алкоголя лишено будущего». И лишь спустя несколько лет он сознался в том, что ушел от своей деятельности лишь потому, что не желал прослыть оригиналом. Но узнав, что движение идет вперед и без него, решил взяться снова за эту работу. Люди быстро воспламеняются и решают, чго все должно вокруг них столь же быстро и ярко загореться. Если этого не случилось, то они быстро сами же тухнут. У них нехватает личной силы воли, чтобы продолжать ходить своей собственной дорожкой.

Воспитание детей, к сожалению, носит на себе те же следы. Человек весьма медленно и инертно двигается вперед в этой области, чтобы усвоить все лучшее и применимое к жизни.

Мы отошли в сторону, так как рассматриваем такое проявление любви (см. главу V), которое относится к этике вообще. Но уже и на этой почве создается преграда для социально вредных извращений естественного полового стремления. Половая этика не должна создаваться под угрозою религиозных кар и из-за перспективы райских наслаждений. Отсылаю к главам X, XI, XII и XIII. Половая жизнь качественно улучшится, если, минуя мистическую и религиозно-догматическую этику, почувствует под собою этику общечеловеческую, считающуюся с нормальными требованиями человека и счастьем его потомства.

Брак для нас должен представляться в качестве нормального удовлетворения иолового стремления, но и вместе с тем этической специальной школы жизни. ие распадаясь на отдельные только проявления. Половая связь между супругами укрепляется на почве разделения труда, равноправия и совместной социальной деятельности. Их работа для обеспечения своего счастья заставит их относиться с уважением к счастью других. Исчезнет ненормальность и фальшь в супружеских взаимоотношениях, свободных от воздействия догмата религии и вмешательства священника. И даже смерть покажется естественным результатом использованного и удовлетворенного жизненного существования.

Есть немало ограниченных субъектов, не считающихся с возможностью осуществления такого идеала, который действительно окажется недостижимым для людей испорченных, неинтеллигентных, погрязших в наслаждениях. Но такой идеал осуществлен уже лучшими человеческими созданиями. Необходимо поэтому в таком духе и воспитывать детей (см. гл. XVII) и улучшать их путем подбора:

«Аллах не должен больше творить, ибо мы создаем его мир!»

В моей брошюре «Половая этика» я ближе высказался по этому вопросу. Эта брошюра вместе с настоящею книгою, подверглась нападению со стороны д-ра Ф. В. Ферстера (Sexualethik und Sexualpadagogik, eine Auseinandersetzung mit dee Modernen, Kempten. Kosel 1907). Я мог бы удовлетвориться ответом Ферстеру со стороны Юлиана Маркуса (Die sexuelle Frage und das Christentum, 1908). Ho здесь уместно сказать несколько слов.

Ферстер, который был раньше дарвинистом и монистом, испытал некоторую эволюцию вправо, сделавшую его «почти католиком». Вся его этика сделалась изобличающе теоретически-дуалистической и практически мистическо-аскетической. Примеры: «Природа демонична и должна быть управляема сверхъестественными силами»… Они славят традицию и замалчивают ее исправления на почве науки. «Дух и плоть противопоставляются друг другу». «Человек бесхарактерен и таковым, останется, пока он будет смешивать природу и дух» (благодарю покорно!)… «Религия представляет собою сверхприроду» и т. д.

При этом Ферстер крючок. Он замалчивает всю патологию, почему-либо ему неудобную. Он говорит в красивых выражениях о добром старом времени, как будто этому времени не свойственны были в такой же мере половые эксцессы и бесхарактерность, как и нашей эпохе. Он обвиняет меня в желании забраковать всех слабых путем естественного подбора и воспитывать совершенно противоположное. Он говорит, что я преувеличиваю, желая играть в «провидение». Он осчастливил нас патологическим провидением, перед которым мы должны молитвенно преклониться! Совершенно верно, г. доктор! Мы должны снабдить себя разумом и наукой вместо того, чтобы слепо полагаться на мистическое, крайне проблематическое провидение.

Несмотря на его добрые намерения и все хорошее в его практической этике (напр., воспитание воли путем самообладания) я все же сожалею Ферстера и прямо предостерегаю от него. Он не считался с тем, что наука не допускает пристрастия, предрассудков и предпосылок. И ныне, в XX столетии, он трубит отступление к устарелой, полуварварской, источенной червями этике, которая плодами своими давно бы себя осудила, если бы люди не были бы так бесхарактерны и не поклонялись бы своим старым идолам.

Он ставит мне в укор мое желание, путем техники предохранение от зачатия, лишить человечество его последних благодетельных этапов, обвиняя в покровительстве распутству, утонченности и искания наслаждения. Здесь перед вами авторитетный принцип людей, наводящих других на определенную мысль, отказывающих всем в званиях и выставляющих себя единственными защитниками морали. Таким образом, признавали опасными и противными морали все открытия как книгопечатание, солнечную систему Коперника, железные дороги, телеграф и т.д. Конечно, все может быть использовано в худом смысле. Можно при помощи динамита разрушать поместья и жизни, а ножами убивать. Но следует ли из этого, что больше не должно применять динамита для прорытия туннелей и ножей при хирургических операциях? Скрывать средства для регулирования деторождения — это безумство, малодушие. Должно, наоборот, обучать человечество применять их для получения благоприятных результатов.